"Колеса ужаса" - читать интересную книгу автора (Хассель Свен)

6. МАЛЫШ И ЛЕГИОНЕР

— Хочешь принять ванну из пива? — восторженно выкрикнул Порта и вылил большой кувшин на голову белокурой официантки. Лил медленно, старательно, потом отшвырнул кувшин. Тот ударился о стойку; и остатки пива забрызгали все вокруг.

Мы с руганью подскочили. Порта вытер мокрые от пива руки и шлепнул по заду блондинку; хорошо известную под прозвищем «Кабинная девка».

Все было мокрым. Малыш хотел драться. В столовой выдался замечательный день.

Нас отправили на большой танковый завод, где мы со многими другими солдатами-фронтовиками опробовали новые танки и их вооружение. Это была превосходная, веселая жизнь, хоть нам иногда приходилось работать по пятнадцать-шестнадцать часов в сутки. Казарменное однообразие, слава Богу, осталось позади. Здесь мы могли спрятаться среди сотен гражданских рабочих всевозможных национальностей.

Порта носился, как лось во время гона. Там было около двух тысяч работниц, и он считал их более или менее своей личной собственностью. Мастера почти всегда охотно давали нам пропуск за огражденную колючей проволокой территорию.

Правда, Плутон однажды зашел слишком далеко. Он угнал грузовик и ездил от одной пивнушки к другой, становясь все более и более пьяным. И в конце концов врезался на машине в стену всего в трех метрах от полицейского участка. За это ему пришлось просидеть две недели в кутузке. Ему следовало благодарить одного из мастеров за то, что дело не приняло худшего оборота. Этот человек клялся, что позволил Плутону выехать на грузовике и что на заводе тот незаменим. Однако оберст-лейтенант Вайсхаген устроил ему полномасштабную взбучку перед строем и объявил двухнедельный арест. Поскольку благородные защитники отечества почтительно слушали, он сказал стоявшему навытяжку Плутону, обмундирование которого состояло из предметов форменной армейской одежды четырех разных десятилетий:

— Ты пятно на армейских свитках славы, отвратительный тип! Бог весть, кто определил тебя в приличную, дисциплинированную учебную часть!

Поскольку военная тюрьма была переполнена, судьба определила Плутону сидеть в одной камере с бывшим унтер-офицером Рейнхардтом, который сошел с пути истинного и был забыт всеми, включая Бога и военных судей. Вышло так, что он оставался под арестом до сорок пятого года, пока его не освободили американцы. Они сделали его тюремным инспектором. Кому-то нужно было исполнять эту должность, почему бы не ему? Тюрьму Рейнхардт знал хорошо. Он был хорошим, добросовестным тюремщиком, служил новому режиму усердно, так усердно, что через три года сам оказался в заключении. Какая жалость, доверительно сказал он соседу по камере: мундир так хорошо шел ему!

Поначалу наш командир взвода лейтенант Хардер часто бранил нас за невоинское поведение. Потом махнул рукой — и сидел в молчаливом смирении в столовой для служащих, топя в пиве свой юношеский идеализм.

К сожалению, во время войны таких людей было очень мало. Появляться они стали после ее окончания. Все они были врагами Адольфа Гитлера, даже ближайшие сподвижники Гиммлера. Разберитесь в этом, если сможете!

Наша жизнь представляла собой вопиющую смесь радости и страданий. Живи сегодня, завтра будешь мертв. Мы жили бурно, неистово. Старались не думать, только забывать. Были висельниками с петлей на шее, и нужен был только палач, чтобы ее затянуть. Многие — около семи миллионов немцев — называли нас громилами, преступниками. Имейте в виду, мы были людьми третьего сорта. Опыт приучил нас видеть в каждом мерзавца, пока не доказано обратное. Доказательством зачастую служило тяжкое испытание. Те, кто не принадлежал к нашему маленькому кругу, видели в нас врагов. Относились мы к ним терпимо, но и пальцем не шевельнули бы, чтобы им помочь. Нам было совершенно все равно, живы они или нет. Пили все спиртные напитки, какие удавалось раздобыть. Заглушали свои страдания сигаретами с опиумом. Ложились в постель с любой женщиной, какую удавалось подцепить. Постелью зачастую служила будка часового или канава. Не брезговали даже туалетами.

Мы видели, как люди гибнут тысячами; видели, как на глазах у нас казнят друзей. Людей в тех же мундирах, что и мы, расстреливали и вешали. Мы были членами расстрельных команд, видели, как немцы и немки падали на песок и обагряли его кровью. Видели, как бессчетные массы гибли в русских степях, в горах Кавказа, в болотах Белоруссии. Случалось, плакали, но только спьяну, когда не отдавали себе отчета в том, что делаем. Мы носили на себе клеймо Старухи с Косой. Были уже мертвы, но никогда об этом не говорили.

Теперь, слоняясь по столовой, мы поддразнивали трех официанток.

— Эй, ты, — обратился к блондинке Порта. — Как насчет того, чтобы проделать со мной вольные упражнения?

Никакого ответа; лишь уязвленное вскидывание головы на пухлой шее.

— Проделай это с папочкой, потом захочешь плюнуть на столовую и поехать со мной на фронт.

— Вы едете на фронт? — с любопытством спросила блондинка.

— Об этом никто не говорил, но кто знает, что выкинет «Задница в сапогах», — усмехнулся Порта. — Я только приглашаю тебя совершить со мной путешествие в гамак. Оно тебе ничего не будет стоить и явится самым ярким впечатлением в твоей жизни.

— Меня это не интересует, умник, — ответила она, обращаясь к полкам с бутылками.

— Господи, — заревел Порта, — так ты лесбиянка, моя грязная овечка? Это нас не разлучит, опыт у меня многообразный. Встретимся в семь часов возле «Веселой коровы». Кружка баварского пива — светлого — вот и все, о чем я прошу.

Блондинка замахнулась на Порту и, покраснев, прошипела:

— Я пожалуюсь на тебя.

— Пожалуйся. Я коллекционирую жалобы.

Малыш протолкался между нами и заорал:

— Эй! Пива! Пять кружек.

Потом повернулся к невысокому солдату со шрамом на лице, который пил в одиночестве у стойки.

— Заплатишь за мое пиво, не то башку снесу!

— Клянусь Тором и Одином[36], ты это мне? — спросил невысокий и потыкал себя в грудь пальцем с таким смешным выражением изуродованного лица, что мы расхохотались.

Малыш, самый здоровенный забияка во всем военном округе, уставился на него и ответил, смакуя каждое слово:

— Именно тебе, недомерок.

И, унося пять больших кружек, обернулся и небрежно сказал официантке:

— Этот кусок дерьма обещал заплатить за них.

Воцарилась полная тишина, невысокий, изуродованный солдат допил пиво, облизнул губы и утер их тыльной стороной ладони.

— Ты Малыш? — спросил он рослого, гориллоподобного забияку, еще не дошедшего до своего столика.

— Заплати и заткнись, — ответил Малыш.

— За себя заплачу, но я не свинопас. Не снабжаю свиней пойлом. Странно, что сюда пускают такую свинью, как ты, — продолжал изуродованный невысокий солдат. — Твое место в хлеву, но туда ты, видимо, ходишь только спариваться. Поэтому не странно, что последний помет поросят похож на тебя.

Малыш замер как вкопанный. Уронил на пол все пять кружек. Двумя широкими, легкими прыжками подскочил к стойке, где преспокойно стоял этот человек, едва достигавший головой Малышу до ребер, и с пеной на губах заревел:

— Что ты сказал, вошь? А ну повтори!

Невысокий солдат смерил его взглядом с ног до макушки.

— Ты глухой? Не знал, что у свиней плохой слух.

Малыш побледнел и замахнулся.

— Спокойней, свиная туша. Давай выйдем, поговорим. Ни к чему портить хорошую мебель. — Невысокий обезоруживающе улыбнулся. — Это было бы очень досадно!

И, отодвинув свою кружку, пошел к двери.

Малыш неистово замахал ручищами и заревел, почти нечленораздельно от ярости:

— Изобью до полусмерти, щенок, в фарш превращу!

Невысокий засмеялся.

— У тебя много дел в хлеву, кабанчик. Смотри, не утомись.

В переполненной столовой стало совершенно тихо. Мы не верили своим ушам. Тирану, самому здоровенному драчуну на заводе, бросил издевательский вызов недомерок ростом от силы метр шестьдесят ростом. Белая повязка с надписью «Sondersektion»[37] между двух черепов с костями на рукаве его новенького серого мундира говорила, что он из штрафного полка.

Как только оба вышли, все триста человек в столовой бросились наружу посмотреть на убийство малорослого.

Малыш орал, ревел, размахивал руками. Его противник усмехнулся.

— Полегче, кабан. Утомишься, и в хлеву будешь до того беспомощен, что даже поросята отрекутся от тебя!

Потом произошло невозможное. Невысокий солдат внезапно оторвался от земли, ударил Малыша в лицо коваными сапогами, и громадный драчун повалился, как кегля.

Невысокий молниеносно вскочил на Малыша, перевернул лицом вниз, уселся на него верхом, схватил за густые рыжеватые волосы, ударил его лицом об острый гравий, пнул в почки, потом презрительно плюнул на лежащего и с равнодушным видом вернулся в столовую. Триста зрителей таращились, разинув рты, на падшего тирана.

Невысокий взял кружку светлого и стал пить с большим удовольствием. Мы вернулись на свои места и с любопытством уставились на пьющего в одиночестве человека, который побил непобедимого забияку. Нас это потрясло.

Плутон предложил ему сигарету.

— Не откажешься от сигареты с опиумом?

С отрывистым «спасибо» тот закурил. Официантка поставила перед ним еще кружку.

— С приветом от ефрейтора Штерна, — сказала она.

Невысокий отодвинул кружку.

— Передай ему ответный привет, но капрал Альфред Кальб из Второго полка Иностранного легиона не принимает от незнакомых выпивки.

— Служил во французском Иностранном легионе? — спросил Плутон.

— Ты слышал, или, может, у тебя плохой слух, как и у всех верзил?

Плутон отвернулся, сделав вид, что не слышал.

Малыш вернулся, сел в свой угол у окна и забормотал страшнейшие угрозы. Лицо его походило на фарш. Встав, он подошел к раковине и подставил лицо под кран, смывая кровь и мелкие камешки. При этом фыркал, будто котик.

Не вытирая лица, Малыш взял три кружки и забился в свой угол.

Порта перескочил через стойку к блондинке, которую звали Ева. И на манер, достойный кульминационного момента в кинокомедии, попытался поцеловать ее.

— Ева, говорил тебе кто-нибудь, что ноги у тебя замечательные? Что бедра соответствуют стандарту?

Потом перепрыгнул обратно и обратился к бывшему легионеру.

— Я слышал твою реплику моему другу Плутону. Возможно, эти манеры годятся для марокканских публичных домов, но это не значит, что ты можешь противостоять Йозефу Порте из Моабита, Берлин. Или чтобы было понятнее: отвечай на вопрос, как следует, или не раскрывай рта.

Легионер медленно встал и вежливо поклонился Порте, взмахнув кепи на старый аристократический манер и насмешливо расширив глаза.

— Спасибо за совет. Альфред Кальб из Второго полка Иностранного легиона запомнит герра Йозефа Порту из Моабита. Моя колыбель тоже стояла там. Драться я не хочу, но если придется, могу постоять за себя. Это не угроза, просто к сведению.

— Из какого полка ты, приятель? — миролюбиво спросил Старик.

— С одиннадцати часов из Двадцать седьмого танкового, первый батальон, третья рота.

— Черт, это же мы! — выпалил Порта. — Сколько лет тебе дали?

— Двадцать, — ответил Кальб. — Отсидел три за «социальную позицию», то есть за политическую неблагонадежность и противозаконную службу в иностранной армии. Последнее место отсидки — концлагерь Фаген под Бременом.

Малыш подошел к стойке, бросил марку и потребовал:

— Кружку светлого дортмундера[38].

Он остался у стойки и залпом опорожнил кружку. Потом подошел к Легионеру и протянул ему руку со словами:

— Извини, кореш, я во всем виноват.

Легионер пожал ее.

— Что ж, ладно. Забудем.

Едва он договорил, Малыш резко дернул его к себе и неожиданно ударил коленом в лицо. Потом сокрушительно заколотил по шее. Легионер едва не терял сознания. Малыш пинком разбил ему нос, распрямился, потер руки и оглядел толпу в переполненной столовой.

Плутон отпил пива и спокойно сказал:

— Во Втором полку Иностранного легиона этого трюка не знали, но смотри, Малыш, когда-нибудь ты отправишься на Восточный фронт. Я знаю три тысячи человек, которые захотят всадить разрывную пулю тебе в рожу.

— Можешь попытаться! — прорычал Малыш. — Но я вернусь из ада, чтобы убить его.

И под нашу громкую брань вышел из столовой.

— Этого типа ждет насильственная смерть, — заметил Старик. — И оплакивать его никто не станет.

Неделю спустя мы стояли с Легионером, лишившемся от пинка Малыша части носа, глядя, как заклепывают большой металлический барабан. Один конец барабана упирался в стену. Мимо проходил Малыш, и Легионер бесцеремонно окликнул его:

— Ты, сильный, иди, подержи изнутри заклепки, они все время выскакивают. У нас не хватает сил удержать их.

Малыш, как все драчуны, был глупым и хвастливым. Он гордо выпятил грудь и, залезая в барабан, насмешливо бросил:

— Слабаки! Я покажу вам, как надо клепать.

Едва он скрылся внутри, мы придвинули к отверстию тележку с цементом. Подсунули клинья под колеса, чтобы ее нельзя было сдвинуть. Малыш оказался запертым, как крыса в крысоловке.

Началось столпотворение. Больше десяти пневматических молотков и больших киянок создавали адский концерт.

Легионер прижал паровой шланг к заклепочному отверстию и пустил обжигающий, шипящий пар. Любого, кроме Малыша, это убило бы.

Малыш провел три недели в госпитале и когда вышел, забинтованный с головы до ног, сразу же пустился в неистовые драки.

Однажды Кальб истолок стекло и насыпал в суп Малышу. Мы с ликованием ждали, когда у него начнут разрезаться внутренности, но он, казалось, лишь стал более жизнерадостным.

Некоторое время спустя Порта спас жизнь Легионеру, когда увидел, что Малыш налил какой-то отравы ему в пиво. Не сказав ни слова, выбил кружку у него из руки. Короче говоря, невысокий Легионер был принят в нашу среду.