"Сбежавшее лето" - читать интересную книгу автора (Бодэн Нина)

8 НАПРАСНАЯ ПОЕЗДКА

Понедельник   оказался   таким   солнечным и жарким, что даже тетя Элис не стала возражать, когда Мэри утром заявила, что в обед поест на берегу. Правда, к ужасу Мэри, она добавила:

—  Может, и мы попозже присоединимся к тебе,  милочка, сегодня та­кой погожий день.

Но, к счастью, дедушка за завтраком два раза чихнул, и тетя Элис ре­шила, что они никуда не пойдут, поскольку дедушка, вполне возможно, уже простудился.

Поэтому, как только с завтраком было покончено, Мэри отправилась на железнодорожную станцию. Денег у нее хватило не только на обрат­ный, билет, но еще осталось двадцать два шиллинга восемь пенсов, ко­торыми она надеялась рассчитаться за такси от вокзала до Бэкингем-пэлес-террас.

На счетчике же оказалось всего два шиллинга и шесть пенсов, когда такси остановилось на улице, где стояли высокие белые дома с большими окнами и внушительного вида подъездами.

—  Вы уверены, что это тот самый адрес?—спросила Мэри.

—  Вы   сами   мне   его   дали,   мисс,— пожав   плечами,   ответил   таксист. У него было хмурое лицо, а на носу сбоку красная шишка, похожая на маленькую сливу. Когда Мэри вылезла из машины и заплатила ему ровно столько, сколько показывал счетчик, он еще больше нахмурился. Тогда Мэри порылась в кошельке, дала ему два пенни, оставив себе ровно два­дцать шиллингов, и сказала: «Большое вам спасибо за оказанную любез­ность», как всегда говорил дедушка, когда давал кому-нибудь на чай. Таксист посмотрел на пенни, усмехнулся, ответил: «Благодарю вас, ваша милость», поднял флажок, означавший, что машина свободна, и уехал.

Мэри посмотрела на дом номер четыре по Бэкингем-пэлес-террас. Мраморные ступеньки вели вверх, к тяжелой, черного лака двери. Сбоку торчали пуговки звонка, и около каждой из них была начищенная до блеска медная решетка. Мэри медленно поднялась по ступенькам. Она зна­ла, что ей предстоит, нажав пуговку звонка, говорить в решетку, и поче­му-то это казалось ей гораздо более страшным, нежели постучать в дверь и ждать, пока кто-нибудь откроет.

На двери было пять пуговок. Возле четырех верхних не было никаких указаний, но рядом с нижней пуговкой висела табличка: «Привратник». Мэри помедлила, потом тихонько нажала.

Ничего не произошло. Она подождала с минуту, потом нажала силь­нее. На этот раз открылась подвальная дверь и кто-то сказал:

- Да?

Мэри посмотрела вниз. Там стояла женщина, у которой был доволь­но устрашающий вид: она была очень высокая, с длинными черными волосами, большим крючковатым носом и с черной повязкой на глазу. Второй ее глаз сверкал яростью. «Как женщина-пират»,— подумала Мэри.

—  Мистер Патель здесь живет? —спросила она.

—  Не понимаю,— помотала головой женщина.

—  Мистер   Патель,— медленно   повторила   Мэри.— Он...   Он   черный.

Женщина опять помотала головой.  Потом улыбнулась,  обнажив целую челюсть золотых зубов.

— Иди сюда,— сказала она и махнула рукой, зовя Мэри за со­бой.

Пока Мэри спускалась по ступенькам вниз, женщина повернулась к двери и заговорила с кем-то внутри на непонятном языке.

Мэри замешкалась, боясь войти вслед за женщиной в подвальную ком­нату и чувствуя нелепость своего положения. Саймон, как всегда, оказал­ся прав! Она поняла это, как только такси остановилось. Здесь могли жить лишь богатые и знатные, а не бедняк-иммигрант.

Саймон не сомневался, что дядя Кришны бедняк, а в письме домой он солгал...

А может, и Кришна лгал? Он вполне на это способен. Его рассказ о приключениях во время путешествия в Англию слишком увлекателен для того, чтобы в него поверить... А богатый дядя, наверное, то же самое, что ее злая тетка, решила Мэри. Все это он, видно, сочинил.

И как только она пришла к этому решению, ее снова охватил страх. Вдруг страшная черная дверь откроется, кто-нибудь выйдет и закричит: «По какому такому праву ты звонишь и беспокоишь людей? Нет здесь никаких бедных иммигрантов...»

—  Спасибо,— крикнула Мэри вниз, но, по-видимому, никто ее не слы­шал.

Она пошла по улице прочь от дома, но непонятный страх снова под­стегнул ее, и она опять бросилась бежать.

Поэтому к тому времени, когда две португалки из квартиры в подвале решили, наконец, что девочка, вероятно, интересуется индийским джентльменом с верхнего этажа, Мэри уже повернула за угол, и ее след простыл...


Квартира родителей Мэри находилась в большом доме возле Гайд-парка. Поднявшись на лифте, Мэри достала ключ, который всегда хранила в маленьком закрывающемся на «молнию» карманчике в своей сумочке. На мгновение, как раз перед тем, как открыть дверь, ее охватило волнение при мысли, что она входит в свой дом...

Но лишь только она переступила порог, чувство это исчезло. Внутри совсем не было похоже не только на свой, но и вообще на чей-нибудь дом. В узком коридоре было темно и холодно и непривычно пахло чем-то слад­ким и в то же время лежалым, вроде воска и пыли.

На коврике возле двери валялись письма. Мэри подвигала их ногой, любопытствуя, нет ли чего-нибудь интересного, но письма были в скуч­ных конвертах с адресом, напечатанным на машинке. Проспекты и счета — решила она и вдруг словно услышала голос отца: «Счета, счета, одни счета...»

Эти слова он произносил за завтраком почти ежедневно. Когда Мэри была маленькой, ей казалось, что они ужасно бедные, но с возрастом она стала понимать, что он брюзжал по поводу денег, только чтобы досадить маме. А мама, в свою очередь, чтобы досадить ему, то и дело жаловалась на то, какая у них скучная жизнь. Иногда мама не обращала внимания на его недовольство и продолжала спокойно пить кофе и читать газету, как будто его и в комнате не было, но порой она выходила из себя и кричала на него, допытываясь: а он на что рассчитывал? За все ведь приходится платить, не так ли? И тогда отец тоже начинал кричать и кричал до тех пор, пока мама не вставала и не выбегала из комнаты, хлопнув дверью...

Мэри вздохнула. И правда, куда спокойнее ей живется у дедушки и тети Элис, подумала она, но тут же устыдилась своей мысли и снова вздох­нула.

Она отворила дверь в гостиную. Шторы были опущены, в комнате было прохладно и сумрачно, как и в прихожей. Мебель стояла на своих местах, но картины исчезли — от них остались одни пятна на стенах,—и книг не было на полках. Мэри вздрогнула, но не потому, что ей стало холодно. Комната была такой пустой, похожей на салон, в котором демон­стрируют мебель. Словно никто здесь не жил и жить не будет...

Из гостиной дверь вела в спальню ее родителей. Кровать была укрыта от пыли простыней, дверцы гардероба распахнуты настежь. Мэри загля­нула в гардероб и убедилась, что он пуст. Ни одежды, ни обуви...

Затаив дыхание, она распахнула дверь в свою комнату и несколько минут стояла неподвижно, осматриваясь. Все было на месте, как в день ее отъезда: лошадь-качалка, письменный стол, книги, игрушки — все когда-то такое дорогое ее сердцу, но по какой-то неведомой причине сейчас не имеющее к ней никакого отношения. Словно эти вещи принадлежали ко­му-то другому. Девочке из сочиненной ею истории.

Ощущение это было не из приятных. Пытаясь прогнать его, она гром­ко рассмеялась и тронула лошадь за нос. А когда лошадь, заскрипев, кач­нулась, вспомнила, как прошлой зимой, когда родители куда-то ушли, си­дела на ней верхом и держала, чтобы было веселее, вырывающегося из рук, шипящего от ярости Ноакса.

— Ноакс!—крикнула она и побежала на кухню. Кухня с ее желтыми стенами и большим окном, которое выходило на пожарную лестницу, была самым приятным помещением в квартире. В окне была сделана специально для Ноакса форточка, чтобы он мог выходить и входить, когда ему забла­горассудится.

Она еще раз окликнула его, не надеясь, что он появится. Ей были из­вестны его привычки. Всю ночь и большую часть дня он гулял, возвращал­ся домой к вечеру, чтобы поесть и отоспаться, а потом снова уходил на улицу. Мать Мэри пообещала попросить соседку во время их отсутствия ежедневно заходить к ним в квартиру и кормить его.

Поэтому хотя Мэри и позвала его, она никак не ожидала услышать ответ. И когда до нее донеслось мяуканье, оно было таким тихим, что ей подумалось, не ошиблась ли она.

Раздалось еще одно «мяу». Она обернулась и увидела, что из-под газовой плиты вылезает какая-то тень.

Она смотрела и не могла поверить своим глазам. Это был Ноакс, но как он изменился! Его когда-то блестящая шубка стала тусклой и пыль­ной, и переднюю лапу он волочил по земле. Она опустилась на корточки, и он, хрипло мурлыкая, потерся головой об ее ногу. Она погладила его: одни кости!

Она оглядела кухню. На глаза ей попались два его блюдечка: одно для молока, другое для мяса. Они были пустые и покрыты пылью. «Черт бы ее побрал!» — сказала она, но, хотя и разозлилась, в глубине души не очень была удивлена. Этого и следовало ожидать. Мама забыла. Она была так занята сборами, что Ноакс вылетел у нее из головы.

В обычных обстоятельствах это не имело бы большого значения. Кот вроде Ноакса мог бы прокормить себя, ловя птичек и мышей и отыскивая остатки пищи у мусорных ящиков. Но при условии, что он здоров. А у Ноакса повреждена нога.

— О Ноакс, милый мой Ноакс,— причитала она, взяв его на руки и обнаружив, что он не только позволил поднять себя, но и не пытался вы­рваться.

Она подержала его на руках, потом осторожно поставила на пол.

— Тебе  нужно  поесть,— решила  она,— тогда  ты  сразу  почувствуешь себя лучше.

Она нашла в буфете банку сгущенного молока, открыла ее, налила не­много молока в блюдечко и развела его водой. Но когда поставила блю­дечко рядом с ним, он не сделал ни единого движения.

— Пей,— уговаривала она.— Пей, мой глупышка!

Она посадила его к себе на колени и пыталась покормить из ложечки, но молоко текло мимо, пачкая шерсть и ее руки.

— Если ты не будешь есть, дурак, ты умрешь!—вскипела она, всерь­ез испугавшись, и тогда он, словно поняв ее, повернул голову и шершавым язычком слизнул каплю молока с ее пальца.— Вот видишь! — восхитилась она и почти тем же тоном, каким говорила тетя Элис, когда Мэри съедала весь рисовый пудинг, спросила:—Понравилось?—Она окунула палец в молоко и дала ему облизать.

Большая часть молока стекла на пол, но несколько капель попали ему в рот, и ей показалось, что он сразу повеселел. Когда она спустила его на пол, он уселся, пошатываясь, и принялся слизывать молоко с шерсти.

Она поискала корзинку, в которой он обычно путешествовал, и нашла ее в кухонном шкафу. В ней было полно каких-то пыльных тряпок и жестя­нок с воском. Она вытряхнула жестянки и тряпки прямо на пол и посте­лила на дно корзинки чистое полотенце. Ноакса она заберет с собой, и тете Элис придется примириться с его присутствием в доме. Может, тетя и не любительница кошек, но не выгонит же она Ноакса, раз уж он там по­явится, и поскольку он к тому же болен, то может, и вообще его пожалеет. Тетя Элис любит о ком-нибудь заботиться, а Ноаксу сейчас как раз тре­буется забота...

Беда только в том, что, если она явится домой с Ноаксом, они сразу поймут, что она была в Лондоне. И хотя она могла бы объяснить, что ей вдруг ужасно захотелось повидать Ноакса, и ее желание, быть может, и не покажется им странным, тем не менее они жутко обидятся из-за того, что она уехала из дому украдкой, не предупредив их.

Особенно тетя Элис. Она наверняка заплачет и скажет: «Мэри мне не доверяет. Это моя вина. Мне следовало бы самой предложить ей при­везти кота!»

Укладывая Ноакса в корзинку, Мэри ежилась от досады. Так не хо­телось огорчать тетю Элис, хотя тетя и не отличалась большим умом. Но ничего не поделаешь! Прежде всего Ноакс!

Только сначала надо отнести его к ветеринару.


— Да,    здорово    ему    досталось,— заметил    ветеринар.— Похоже,  он попал под машину.

Ноакс, ни на что не реагируя, неподвижно лежал на столе, больше похожий   на   старый   меховой   воротник,   чем   на   живого   кота.   Он   пискнул, только когда ветеринар потрогал его лапу.  И больше ни звука.

—  Помните,  когда мы были у вас в прошлый раз,  вам пришлось,  пе­ред тем как осмотреть,  завернуть его в одеяло?—сказала Мэри.— И все равно он сумел вас оцарапать.

—  Разве?  Теперь уж,  боюсь,  ему это не под силу.  Бедный старичок!

—  Ноакс   совсем   не   старый,— возразила   Мэри.— Просто   он   боевой кот и побывал во многих передрягах. Поэтому-то у него рваное ухо и один глаз не видит.

—  И не все зубы,— добавил врач.— Да,  многое повидал  он на своем веку.   Из   тех   битых,   за   кого   семь   небитых   дают...   Знаешь,   по-моему, лучше...— Он остановился и спросил: — Ты можешь оставить его здесь и попросить зайти ко мне твою маму?

—  Моя мама умерла,— не задумываясь, ответила Мэри.

—  Ага. Понятно.

Ветеринар был в нерешительности. И в ту же минуту Мэри поняла, о чем он думает. Щеки у нее вспыхнули, голова закружилась, от гнева ей стало даже дурно. Хотелось кинуться на врача, кусаться и царапаться, но она сдержалась. Ухватившись за край стола, она спокойно и холодно за­явила:

—  Я принесла его не убивать, а лечить!

—  Понятно,— нерешительно    откликнулся    ветеринар.— Просто    ино­гда человечнее...

Больше он не смотрел на Мэри, а осторожно и ласково ощупывал Ноакса, и глаза у него были полузакрыты, словно он пытался, сосредото­чившись, понять, что ему говорят его пальцы.

Мэри сделала глубокий вздох. Нельзя выходить из себя, прежде всего надо помочь Ноаксу.

—  Вы   знаете,   он   очень   здоровый   кот.   Сейчас   он,   конечно,   плохо выглядит, но, честное слово, он ужасно сильный.

Ветеринар ничего не ответил.

—  Разве можно согласиться на смерть друга? —убеждала его Мэри.— Пусть даже не человека. Конечно, для вас он просто кот, но для меня он Ноакс.

И чтобы перестать плакать, она вспомнила, как ее мать уехала отдыхать и бросила Ноакса на произвол судьбы.

«Если Ноакс умрет, я с ней никогда больше не буду разговаривать!»— решила она. И в полном отчаянии сказала:

—  Если вы не знаете, как его вылечить, так и скажите. Я тогда понесу его к другому врачу.

Удивленный ветеринар вскинул глаза, и в эту секунду Ноакс, вытя­нув шею, куснул его за палец. Ветеринар выругался и усмехнулся.

—  Ладно,— вдруг согласился  он.— Вижу,   что бойцовский  дух  в  нем еще жив. Но лапу ему придется отнять. Пользы от нее не будет, а сейчас она   источник   инфекции.   Только  помни,   я  не   обещаю,   что  он  выживет. Но если за ним как следует ухаживать, то надежда есть. Последнее время он, по-видимому, жил в плохих условиях, да?

Мэри кивнула головой. Она могла бы объяснить, что она не виновата, но зачем? В груди у нее сидел тугой комок, глаза жгли слезы.

—  Я обязательно буду за ним ухаживать,— прошептала она. Обхватив   себя   руками,   она   сидела   в   приемной   на   стуле   и   бормо­тала:

— Если Ноакс поправится, я всю жизнь буду хорошей. То есть поста­раюсь быть хорошей. Пусть только поправится...

На стене висели часы. У них была красная секундная стрелка, которая не бежала, а ползла. «Минута на этих часах похожа на час»,— думала Мэри.

Она смотрела на часы  и продолжала нараспев:

— Только бы Ноакс поправился, только бы поправился, и я буду хо­рошо себя вести...

Ей казалось, что замолчи она — и Ноакс умрет прямо под нарко­зом.

__ Только бы Ноакс поправился, только бы поправился...

Открыв дверь, врач увидел, как шевелятся у нее губы, и кашлянул, предупреждая о своем появлении. Она сползла со стула и встала перед ним, вытянувшись струной, как солдат на параде.

— Все в порядке. Оказалось не так страшно, как я думал. По-моему, он выкарабкается.

Мэри прошла вслед за ним в операционную. В воздухе стоял какой-то сладковатый запах. Ноакс лежал в своей корзинке, а нога у него была забинтована.

—  А   теперь   слушай,— сказал   ветеринар.— Спать   он   будет   долго. Кормить его до завтра  не  нужно,   может,  немного молока,  если  захочет. Но потом ты должна кормить его регулярно. Сначала что-нибудь легкое — например,   взбитое   в  молоке  сырое   яйцо,   можешь  добавить  туда  каплю коньяка.   Рану   не   трогай.   Когда   рана   заживет,   бинт   отпадет   сам   со­бой.

—  Сколько я вам должна?—спросила Мэри.

Прежде всего следовало поблагодарить врача, но она была так напря­жена, что не могла подыскать нужных слов.

Ветеринар, по-видимому, ничего не имел против денег.

—  Десять с  половиной шиллингов у тебя найдется? — улыбнулся он. Мэри была в нерешительности. Десять с половиной шиллингов обычно брали только за консультацию. Она не сомневалась, что операция стоит го­раздо больше.

—  У меня есть целый фунт,— сказала она,— Если нужно,  я могу за­платить вам фунт стерлингов.

—  Хватит   и   десяти   с   половиной    шиллингов,— еще   раз   повторил врач.


Всю дорогу домой она держала корзинку на коленях, чтобы кота не трясло. В вагоне никого не было, и она тихо разговаривала с Ноаксом, боясь, что он вдруг проснется и не поймет, где находится.

— Все в порядке, Ноакс. Я здесь. Я за тобой смотрю. Все в порядке, Ноакс...

Один раз она заглянула внутрь корзинки. Он все еще был без сознания или спал, но, когда она дотронулась до его твердой клинообразной головки, он шевельнул ухом.

Саймон ждал ее на станции. Ей было видно, как он прятался за спи­нами толпившихся у барьера людей. Как только она вышла, он тут же обрушился на нее:

—  Где ты была?  Я пропустил уже два поезда. Нашла его?

Мэри помнила только о Ноаксе.

— Он у меня  в  корзинке,— радостно  улыбнулась   она.— О  Саймон...

—  Что?

—  Извини,  что   я   опоздала, мне пришлось   отнести   его   к   ветеринару.

—  К ветеринару? — переспросил он,  глядя на  нее во все глаза,  будто она сошла с ума.

Только тогда она сообразила, что он имеет в виду дядю Кришны, и мысль о том, как она отнесла индийского джентльмена к ветеринару и привезла его с собой в корзинке, рассмешила ее до слез.

—  Я говорю о моем коте. О Ноаксе. Я не нашла мистера Пателя. Он там не живет. Ты был совершенно прав.

В эту минуту она была так счастлива, что позволила себе признать его правоту.

—  О господи,— уныло пробормотал Саймон  и,  повернувшись на  каб­луках, засунув руки в карманы и повесив голову, пошел прочь со станци­онного двора.

Мэри побежала за ним. «Ну и противный же он мальчишка!—думала она.— То говорил, что незачем ехать в Лондон, а когда оказался прав, непонятно почему огорчился».

—  Ты ведь сам говорил,  что я его не найду,  верно? Ты  сказал,  что моя поездка может оказаться напрасной.

Саймон   коротко   кивнул.   Он   побледнел   и   выглядел   встревоженным.

—  Просто я надеялся...— начал он и умолк,  словно ему было не под силу договорить.

—  Что   с   тобой?—спросила   она.— Ну,   не   нашла   я   его   дядю.   Не конец же это света,  правда?  Придется еще поискать его — вот и все. По­ка не...

—  Пока что? — спросил Саймон. Глаза у него потемнели.

—  Пока  что-нибудь не  произойдет,— тряхнула  она  головой,   не  зная, как ответить.

Она ничуть не была огорчена тем, что не разыскала мистера Пателя. Найди она его, он бы приехал и забрал Кришну. И тогда жизнь опять ста­ла бы скучной и тоскливой.

—  Понимаешь,   к   сожалению,   кое-что   произошло,— медленно   сказал Саймон.— В  этом-то и беда.  Завтра приезжает  домой дядя  Хорейс.  Се­годня утром мама получила от него письмо.