"Подробности Гражданской войны" - читать интересную книгу автора (Ореховский Петр)

5. ГЕРОИ КАПИТАЛИСТИЧЕСКОГО ТРУДА

Далеко-далеко от Москвы, за синими морями рукотворных водохранилищ и чёрными горами незахороненных полигонов твёрдых бытовых и промышленных отходов, в области N стоял и работал шинный завод. На зарплату себе, на радость владельцам и эксплуататорам автомобильного транспорта. Построен он был в советские времена и с гордостью нёс имя вождя мирового пролетариата товарища Владимира Ильича Ленина.

Но случилось так, что бывшую общенародную собственность в порядке законной приватизации купили частные собственники вместе с трудовым коллективом. Потом кто-то кому-то что-то перепродал, как это бывает кое-где у нас порой. Потом это произошло второй раз, потом ещё раз и, конечно, много раз. Завод уже всё больше стоял, хотя ещё и не падал, то есть не разваливался, но уже всё меньше и меньше работал.

В последний раз купил его московский человек, который никогда не был в области N и завода этого в глаза не видел. Но, наверное, по-своему он всё-таки разбирался в производстве шин, так что появились на заводе специалисты и даже деньги, и стал он вновь производить много продукции. Собственнику этого было мало, он хотел, чтобы завод давал ему прибыль, чего в советское время от объектов, носящих гордое имя

Ленина, никто не требовал. Не привык завод к такому обращению, а потому всячески сопротивлялся. И послал московский выжига туда финансового директора Веру Владимировну Яшкину, чтобы разобралась она с остатками социалистического сознания, ибо уверен был, что шинный бизнес что ни на есть коммерчески выгодное дело, а вовсе даже не социалистическое производство для удовлетворения растущих потребностей советских трудящихся.

И Вера Владимировна Яшкина действительно разобралась, где там собаку зарыли. Оказалось, что корд, сажа, резиновое сырьё и прочий каучук, который поставлялся с соседних заводов, приходил не напрямую на шинный завод, а через цепочку посредников. По четыре, а то и по шесть на каждую закупку. Удорожало это материалы в два-три раза, обогащая различный персонал, который трудился как на шинном, кордном, синтетического каучука и технического углерода заводах, так и записавшихся в логистическую сферу предпринимателей.

Реализовывался тем самым замечательный принцип социальной справедливости – как можно больше народа участвовало в прибылях. Как и предвидел московский человек, собака-то была в остатках социалистического сознания.

Яшкина, верная своему служебному долгу и направившему её на завод хозяину, взяла да и отказалась от услуг посредников. И прибыли пошли в Москву. И выручка стала выше, поскольку затраты стали ниже, так что даже цену на шины понизили, а это позволило производство увеличить. И даже зарплата стала больше, поскольку производство выросло; хотя рост производства – это чистейшая эксплуатация и присвоение прибавочной стоимости, но рабочие почему-то приободрились. Может, в прибылях мало участвовали, кто их знает. Но другие рудименты социалистического сознания, участвовавшие в перепродажах сырья, не могли так дело оставить. И Вера Владимировна была убита неизвестной бандитской рукой прямо во дворе своего дома, точнее, взорвана вместе с автомобилем, а ещё её личный шофёр погиб.

Ужасно опасное это дело – производство шин.

Прежний порядок на завод не вернулся, сырьё продолжали покупать напрямую, и производство росло вместе с качеством. Только новый финансовый директор приехал, да собственник взял да и переименовал завод. И внёс в регистрационную палату, что находится в центральном городе области N, новое название, изменив учредительные документы.

Так что должен был завод называться теперь “Шинный завод им.

В.В.Яшкиной” вместо “Шинного завода им. В.И.Ленина”.

Начальник регистрации был человек опытный, он сразу понял, что дело тут политическое, и сообщил в областную администрацию – дескать, так вот, мол, и так. И отказать в перерегистрации с новым именем он никак не может, как только вот срок истечёт, так он и зарегистрирует. И началась тут такая история…

Борис Хитров был когда-то членом коммунистической партии Советского

Союза. Вспоминать об этом обстоятельстве он не любил, поскольку считал, что партия подпортила реализацию его творческого потенциала путём предпринятого по инициативе первой жены конкретного политического преследования и даже, можно сказать, репрессий.

Попросту сказать, написала его супруга в заводской партком об его,

Бориса Хитрова, аморальном поведении, науськав на него всю громадную махину КПСС. Чем, собственно, только ускорила распад их брака: он развёлся и начал новую личную жизнь. Но заводская карьера его на этом практически закончилась, остановившись на положении начальника отдела. Может, закончилась карьера и совсем не потому, а просто у

Хитрова мозгов не хватило, чтобы придумать что-либо новое в ракетном деле, но сам он про себя предпочитал думать как про пострадавшего от коммунистического режима. Как, впрочем, предпочитал думать про себя и весь великий советский народ, а коммунист Хитров всегда был с народом, как и вся КПСС.

В общем, Борис Хитров против переименования завода им. В.И.Ленина в завод им. В.В.Яшкиной ничего не имел, хотя фамилия Яшкиной почему-то казалась ему смешной. Отчего фамилия Ульянова его не смешила и даже подходила при поименовании каких-либо промышленных объектов и почему фамилия Яшкиной была ему смешна, он бы и сам сказать не смог. Но в результате таких вот этимологических коллизий он с сочувствием отнёсся к возмущению Николая Ильина, члена новой коммунистической партии, теперь уже КПРФ, депутата Государственной думы от области N, который был наотрез против переименования. Вдобавок Борис Хитров знал Николая Ивановича Ильина ещё по временам вице-губернаторства при Стояковском. Ильин помог устроиться ему на работу в область, так что Борис Хитров ему сочувствовал.

А его единокровный по отцу брат Сергей Хитров, который в коммунистической партии не состоял сначала по молодости своих лет, а потом уже по старости и разложению этой самой партии, сочувствовал планам переименования. Он Яшкину знал, очень ей сочувствовал и полагал, что она сделала правильное и благородное дело. При ней и платежи шинного в бюджеты всех уровней выросли в несколько раз.

“Именно на таких людях и держится эффективность капиталистического устройства”, – говорил он своему старшему брату. “Это и есть настоящие герои капиталистического труда, поскольку именно они абсолютно бескорыстно любят деньги”, – без малейшей улыбки цитировал он неувядаемых классиков советской сатиры. Поэтому получилось так, что Сергей Хитров оказался на стороне вице-губернатора Максима

Михайловича Живодёрова, который был некоторым образом связан с московским собственником шинного завода и строил далеко идущие планы по проникновению в кресло губернатора области N.

Для постороннего российского человека все чиновники одинаковы, как милиционеры или, например, таможенники. Все они непрестанно думают о благе простого человека, об эффективности производства и росте валового внутреннего продукта, особенно в условиях, когда им даётся такая команда из вышестоящего органа управления. Все они внимательны и вежливы, улыбаются при встречах виновато, потому что не всё у нас в стране получается ещё пока, и стараются расположить к себе прибывающих к ним посетителей чаем, улыбкой и справедливым решением тревожащих население проблем.

Однако такая картина верна только при взгляде на неё очень издалека или с большой высоты. Правильно, что чиновники только о народе и думают, но вот разговаривают с ним они всё-таки по-разному; бывает, что жалость их прячется глубоко внутри, так что сразу она бывает совсем незаметна. Отдельный российский обыватель, бывает, так и не может до неё добраться.

Ильин и Живодёров были абсолютно разными людьми, хотя при всём том и принадлежали чиновничьему сословию. Ильин, правда, ему некоторым образом изменил, подавшись в депутаты, но связей с родной средой никогда не терял. Он был балагур, эпикуреец, внешность имел округлую и приятную, хотя, конечно же, мог нахмуриться и заорать на негодников, мешающих ему реализовывать народные интересы. В давно ушедшие времена таких людей, как он, называли “барин”, однако за истекший период бар всех вывели под корень, хотя граждане, имевшие организмы ухоженные или, как когда-то выражались, “рассыпчатые”, никогда в России не переводились. И ведь какую селекцию проводили! цензы вводили! пайки кремлёвские – диету такую специальную – назначали, ан нет. Глядишь, только выберется человек из пролетарского происхождения в иную социальную прослойку, а уже и брыли у него, и бакенбарды, и плешивость… всё на месте. И борется за социальную справедливость профессионально, так, что все обычно остаются при своих интересах и никто не остаётся обиженным этой его борьбой.

Живодёров был совсем другой человек, за глаза его называли не

Максим, а Максимум Живодёров. В отличие от приятной округлости

Ильина, он производил впечатление человека угловатого, хотя рост имел выше среднего, был подтянут и довольно широк в плечах. Глаза

Живодёрова, в отличие от приятной поволоки Ильина, блестели постоянным нехорошим блеском, что заставляло его собеседников заподозрить уважаемого Максима Михайловича в фанатизме. Последнее, конечно, было совсем уж фантастической гипотезой в отношении современного служащего толерантного демократического государства.

Однако фанатиков население побаивается и уважает, так что Живодёров пользовался и в администрации, и в области N большим авторитетом. Он мог сказать в адрес очень многих людей, в том числе и не привыкших относить себя к населению, разнообразные резкие гадости, а индивидуумов, которые могли бы ему что-нибудь обоснованное сказать в ответ, было очень мало, так что и элита области N в целом его побаивалась и уважала. Вдобавок Живодёров постоянно практиковался в словесных разносах и других формах постановки коллег и подчинённых в унизительное положение. И если Ильин громко ругался и топал ногами сравнительно редко, чтобы уж совсем не потерять форму, то Живодёров мог перейти к повышенному тону в любой момент разговора, что постоянно держало собеседников в экстремальном напряжении.

Парадоксально, но эти два столь разных человека были симпатичны друг другу. Оба они по-настоящему боялись Стояковского, в связи с чем обменивались информацией, позволявшей по возможности не вызывать раздражения губернатора. Так что отношения между ними сложились весьма доверительные, даже два раза в год они вместе ездили на охоту.

Поэтому Живодёров позвонил Ильину напрямую и предложил тому попросту взять да и заткнуться по поводу переименования завода Ленина в завод

Яшкиной. На что Ильин ответил, что молчать он никак не сможет, поскольку материал уж больно выгодный – никого не задевает, но как раз даёт возможность напомнить о себе как депутате, и вообще -

Ленина жалко.

– О чём ты говоришь – у нас только на центральном проспекте три памятника Ленину стоят. При чём тут шинный завод? Речь же не идёт о том, чтобы мумию из мавзолея вынести, хотите, так туда и ходите, молитесь своим мощам.

– Шинный завод построили при советской власти, так что он к этому причастен был непосредственно. Хотят завод имени Яшкиной – пусть сначала новый построят, а там называют, как их душе угодно.

– Можно подумать, что при советской власти ничего не переименовывали! Был Путиловский завод, стал Кировский.

– Это не аргумент.

Живодёров и Ильин препирались минут пятнадцать, потом почти одновременно поняли, что уже орут друг на друга, сухо попрощались и положили телефонные трубки. А дальше каждый предпринял свои действия: Ильин оплатил статью в газете, в которой сердобольный корреспондент сравнивал построенное в городе N при большевиках и при демократах. А Живодёров нажаловался на Ильина Стояковскому. Тот помолчал, подумал (а газету с нелестными для власти эпитетами последнего периода жизни области N, когда ею как раз и управлял

Стояковский, ему уже положили на стол, так что он успел её прочесть) и вдруг довольно резко заявил:

– Свою собственную вещь я могу называть как угодно, на то я и собственник. Завод – это не парк культуры и отдыха. Пусть регистрируют. Имени Яшкиной так имени Яшкиной, хорошо ещё, что не имени Костанжогло.

– А кто такой Костанжогло? – решил после паузы поинтересоваться

Живодёров.

– Начальник треста, который строил этот завод. А то вот ещё лучше – имени Максима Живодёрова. Есть предложения, чего твоим именем назвать?

– Всё шутите, – прикинулся обиженным Живодёров и потихоньку ретировался из губернаторского кабинета.

Завод переименовали, новое название зарегистрировали, никаких народных волнений по этому поводу далее не последовало. Но Ильин затаил обиду и на ближайшую утиную охоту с Живодёровым не поехал. А на следующую уже поехал, поскольку был не очень злопамятный человек.

Да и охоту любил, а с Живодёровым охотиться всегда было очень удобно. Максим Михайлович всегда предупреждал егерей заранее, кроме того, специально готовил напитки, закупал свежевыпеченный хлеб… и не переносил охоты большой компанией, поскольку любил после всех стрелковых событий и употребления алкоголя на открытом воздухе посмотреть на ранние звёзды и поговорить о чём-нибудь сокровенном.

С ними был и Борис Хитров, который тоже не упускал случая побывать на свежем воздухе. Живодёров приглашал его брата, но Сергей не любил ни охоты, ни рыбалки. С другой стороны, от таких приглашений грех отказываться, так что он договорился о поездке для Бориса. Старший

Хитров был очень доволен тем, что попал в компанию хороших, интересных людей. Вдобавок и ландшафты кругом были прекрасные, украшенные мягкими цветами и температурами бабьего лета.

Вечерний разговор зашёл о Стояковском, и начал его Ильин:

– Что-то давно губернатор на публичных мероприятиях не показывается.

А ведь через полгода выборы, у него же третий срок. Хотя, если советское время считать, то это будет уже не третий, а четвёртый.

– Брат говорит, губернатор сейчас всё больше о вечном думает. Ездил вот недавно к одному нашему известному писателю, говорил о судьбах

России, – сказал расслабившийся, а потому позволяющий себе вольности с упоминанием Стояковского всуе Хитров.

– А что же газеты об этом не писали? – живо вскинулся Ильин.

– Наши не писали потому, что им сказано было не писать. А ваши коммунистические об этом и не знали ничего, писатель-то не ваш, с ними не общается.

– Так и что, собирается он на третий срок идти? – как бы невзначай поинтересовался у Хитрова Живодёров. – Если человек о вечном думает, то зачем ему эта суета?

– Про это ничего не знаю, – немного испугавшись и подумав про себя, что сболтнул лишнего, ответил Хитров.

– М-да, интересно… – протянул Максим Михайлович. И вдруг неожиданно, почти без перехода спросил у собеседников:

– Если я пойду в губернаторы в этом цикле, вы как, поддержите?

– Я, пожалуй, и поддержу, – неуверенно сказал растерявшийся Хитров.

Деваться ему было некуда – а вот нечего с вице-губернаторами на охоту ездить да ещё и язык распускать.

Свою поддержку высказали ещё два охотника. Оставшийся последним

Ильин молчал, глядя в огонь костра. Повисла неловкая пауза. Максим

Михайлович пристально, не отрываясь, глядел в лицо Николаю

Ивановичу, все остальные стеснительно наблюдали за этой неожиданной сценой.

– Да чёрт с тобой, иди. Я тоже поддержу, – сказал наконец Ильин, разряжая обстановку.

После чего все ещё выпили, закусили, сожгли одноразовую посуду, убрали посуду стеклянную, закопали костёр и разошлись по машинам.

Развеселившийся Живодёров похвалил всех за это, отметив привычку нынешней молодёжи загаживать любые красивые природные места, не то что старое поколение, не знавшее пластика. Хитров с тоской подумал, что дёрнуло же его стрелять по вальдшнепам, теперь жене предстоит полдня оставшегося выходного ощипывать пять маленьких длинноносых куриц. “Ругаться ведь будет”, – подумал он, потом откинулся на заднем сиденье внедорожника, который вёл шофёр Ильина, и уснул. Но по приезде позвонил Сергею Хитрову и рассказал об охотничьих разговорах. На что брат посоветовал ему выбросить все эти предвыборные интриги из головы: мало ли что люди говорят при романтическом свете костра после удачной охоты. И мало ли кто и что кому обещает в романтических условиях. Главное, чтобы о таких обещаниях знало как можно меньше посторонних людей.

Следующая трудовая неделя областной администрации шла как обычно, когда по зданию прокатился слух, что к Стояковскому пришёл Ильин и они “что-то там такое” обсуждали. А потом Стояковский пригласил к себе Сергея Хитрова, Максима Михайловича Живодёрова, ещё пять человек высшего командного состава и произнёс речь длительностью минут на двадцать. Он, Стояковский, область поднял из коммунистического дефицита потребительских продуктов и прочих разных необходимых населению благ к капиталистического изобилию. Поднял или не поднял? Все дружно согласились, что поднял. Он, Стояковский, защитил интересы бизнеса области N и не дал скупить наши акционерные предприятия американцам, китайцам, жителям солнечной страны Израиль и прочим разным москвичам, так что, кто бы теперь в N не работал, все с областной властью считаются. Отстоял интересы? Ещё бы.

Считаются? А то. Он, губернатор, собрал эффективную команду управленцев, готовых решать самые сложные политические и экономические задачи. Тут и переспрашивать не надо было, топ-менеджмент N-ского субъекта Федерации готов был аплодировать этому утверждению стоя.

Выдержав достойную паузу, Стояковский прикрыл глаза и сообщил окружающим тихим голосом, что последнее время он всё больше думает о том, что нужно сделать, чтобы оставить после себя памятник, достойный периода его управления областью. Нужно ставить большие задачи. Но достойных целей он не видит. Конечно, можно построить в областном центре метро, крытый зимний стадион, православный собор на тысячу стоячих мест… но это не то. Хотя сделать это всё, конечно, областным властям предстоит – при этом он открыл один глаз и внимательно оглядел присутствующих. Однако в мечтах своих он видит другой город, лучше, чище, красивее… с новыми демократическими свободными людьми и капиталистически эффективным производством. Но сомневается в том, что можно сделать такой город из областного центра. Нет, речь идёт о строительстве новой столицы области N, куда постепенно и переберутся лучшие из лучших, культурнейшие из культурных… но вот географическое место он ещё не подобрал.

Все потрясённо молчали.

После этого Стояковский открыл оба глаза, поднялся, вышел из-за стола, за которым продолжали сидеть лучшие люди области N, и подошёл к окну. Части сидящих за столом пришлось вывернуть шеи, чтобы лучше видеть и слышать губернатора. А он, выдержав паузу и посмотрев на сквер перед областной администрацией, добавил уже совсем обыденно, что если кому-то не нравится с ним работать, то они совершенно свободны. Может, они, эти совершенно свободные люди, имеют свои планы и взгляды на будущее области N, так он, Стояковский, никого не держит. Но вот конкретно Живодёрову никаких своих планов он иметь бы не советовал, поскольку не будет никогда в области губернатора с такой фамилией, не проголосует за неё народ. И молод ещё Живодёров, и неумён, чтобы мечтать о самостоятельной политической карьере. И никакие московские собственники шинного завода, о связях Живодёрова с которыми всей области N известно, ему тут не помогут, а доведут его только до нехорошего конца.

Далее, казалось, последует классическое: “я тебя породил, я тебя и убью”. Но Стояковский сменил гнев на милость и выдал Живодёрову аванс, сказав, что жёсткость характера последнего и авторитет в народе являются прекрасными характеристиками руководителя, и если тот хочет работать с ним, Стояковским, то он найдёт для Живодёрова задачи посложнее, чем те, над которыми тот сейчас работает. С тем и отпустил политико-экономическую элиту области N из своего кабинета.

И всё было бы тихо и спокойно в областном центре N, но этим история, начавшаяся с переименования завода имени Ленина в завод имени передовика капиталистического труда Яшкиной, не закончилась, а даже напротив достигла своего апогея. Ибо Живодёров сразу же вычислил, что заложил его Стояковскому не кто иной, как его охотничий приятель

Ильин. И загорелось ретивое сердце, и не было ему уже никакого удержу. Позвонил он Ильину и договорился о том, что подъедет к нему в загородный коттедж, который Ильин, как и положено настоящему коммунисту, называл своим садово-огородным участком, поговорить за жизнь и будущую электоральную кампанию. А ничего не подозревающий

Николай Иванович, конечно же, согласился. Но поговорить им толком не удалось, поскольку после распития крепких спиртных напитков на втором этаже коттеджа Максим Михайлович дал Николаю Ивановичу оглушительную пощёчину, или попросту леща, применив при этом нецензурные выражения. В ответ Николай Иванович осуществил соприкосновение кулака своей правой руки с челюстью Максима

Михайловича, отчего корпуса организмов двух высокопоставленных чиновников области N пришли в движение. Подобие английского поединка под названием бокс на этом закончилось, и они перешли к вольной борьбе, результатом которой явилось то, что гость спустил хозяина коттеджа с лестницы, сломав по ходу журнальный столик, разлив французский коньяк и рассыпав на пол порезанный кружочками лимон с конфетами. Николай Иванович в результате падения сломал два ребра и весьма повредил нос, из которого в изобилии потекли кровавые сопли.

Поэтому, когда Максим Михайлович гордым индюком спустился с лестницы, Николай Иванович не стал бросаться на него с кулаками, но посторонился, отскочив от Живодёрова подальше, и вослед закрывающейся двери просипел, называя Максима Михайловича разными именами, что это ему так не сойдёт. Ужасно возбуждающее это дело – распитие крепких спиртных напитков.

На следующий день после драки Живодёрова с Ильиным Сергея Хитрова вызвал к себе Стояковский. Вошедший в кабинет губернатора

Хитров-младший с изумлением увидел, что грозный губернатор тихо посмеивается, сидя в одиночестве за чашкой кофе.

– Как мальчишки, – сообщил Хитрову Стояковский, хихикая. -

Вице-губернаторы, а?

– Вы о чём? – не понял не знавший о драке Сергей Хитров.

– Так ведь Живодёров с Ильиным подрались. Ильин же у меня в замах ходил, ты что, не в курсе?

– Как подрались?

– Вот прямо так и подрались. Сначала ходили ко мне, ябедничали друг на друга, а теперь вот подрались. Мальчишки!

Хитров принял информацию к сведению и счёл за лучшее тоже улыбнуться в ответ на хихиканье губернатора. Но он не понимал, зачем он понадобился. Стояковский, однако, ему пояснил, что Ильин хочет подать на Живодёрова в суд за нападение на депутата Государственной думы и нанесение тяжких телесных повреждений.

– А это уже совсем не смешно, – сказал Стояковский и действительно погрустнел. – Скандал-то какой. На всю губернию.

В общем, от Хитрова требовалось выступить посредником между вице-губернаторами, выслушать подробную историю жизни обоих – краткую версию ему рассказал Стояковский – и предупредить того и другого, что если они доведут дело до суда, то губернатор постарается максимально осложнить жизнь и тому, и другому.

– А ты у нас парень с самостоятельной репутацией, вроде как нейтральный. И ко мне без вызова не заходишь, что замечено. Между прочим, неправильно, что не заходишь. Надо иногда просто так разговаривать, по душам… – напутствовал Хитрова Стояковский, провожая того на миротворческую операцию.

Хитров справился со своей миссией блестяще, всего за два дня уговорив коллег предать дело забвению. В администрации его авторитет человека умного, чиновника и финансиста поднялся на фантастическую высоту. И позвонила ему секретарь Стояковского, сказала, что губернатор просит его задержаться и зайти к нему вечером в 19.30 для личной беседы. И Сергей Михайлович зашёл к нему, внутренне спокойный и уверенный в своей компетентности и моральной правоте, ибо справедливо полагал, что он представляет собой того самого человека, который находится на своём месте и хорошо делает своё небольшое, но важное для области N дело.

Губернатор угостил Сергея Михайловича чаем, поблагодарил за то, что не отказал Хитров ему, Стояковскому, в разговоре в личное нерабочее время.

– Да что вы, вы же тоже своё личное время тратите, – сказал вежливо

Хитров, а сам про себя подумал: “Юродствует старый диктатор. Тоже мне, осень патриарха”.

Стояковский действительно юродствовал. Далее он в льстивой форме поблагодарил Хитрова за то, что тот примирил Максима Михайловича с

Николаем Ивановичем и спас тем самым общую честь мундира. И сказал, что, с тех пор как у него такой глава финансового департамента, он с бюджетом хлопот не знает.

Странно это – ведь опытный же Сергей Михайлович Хитров человек! – а постепенно растаял от тёплых слов Стояковского… ну, может, не совсем растаял, но стало ему на душе тепло и на сердце приятно. А губернатор опять про большие проекты переустройства жизни в области заговорил, да так хорошо, так правильно про инновации с инвестициями с последующим возведением уровня жизни населения в квадрат… и всё это совершенно реально становится, когда такие люди об этом говорят.

Да и какие сомнения тут могут быть? Разве кто в области N в силах помешать Стояковскому?

Есть, есть, оказывается, такие люди, что смеют препятствовать воле губернатора! Хоть и делают они это не нарочно, а по недостатку способностей. Не понимают они, в отличие от присутствующих здесь, чего от них хочет рука Судьбы и судьба России.

Вот здесь-то Сергей Хитров и не утерпел.

– За что же вы их рядом с собой держите? – спросил он Стояковского.

– Кого? – удивился губернатор.

– Живодёрова, Ильина и других им подобных. Они же только выпить могут да подраться… ну ещё прямые директивы типа “налево, направо, кругом” выполнять. Мелкие же люди, а ведь первые лица области!

– Не любишь ты своих коллег, Сергей Михайлович, – сокрушённо вздохнул Стояковский и грустно улыбнулся.

“Попался, – мелькнуло в голове Хитрова. – Но зачем он меня ловил?”.

А вслух произнёс обычную невнятицу:

– Отчего же: очень даже люблю. Живодёров, например, трудоголик и очень этим мне симпатичен. Постоянно на работе или в командировках, опять же – умеет с населением разговаривать. У нас с ним прекрасные отношения.

– Лукавишь, Сергей Михайлович, ох, лукавишь… А вот поставь себя на моё место. Положим, Максим не сахар, груб, вот, как оказалось, может морду набить… одному человеку. Но ты-то можешь, когда тебя обидят, без зарплаты шестьдесят тысяч человек оставить на несколько месяцев, при этом исполняя бюджет. Да и вице-губернаторов разводишь, как детей.

Хитрова бросило из тепла в холод. Он проглотил подкатившую на язык фразу: “Да вы же сами меня просили” и молча уставился на

Стояковского, который тоже молчал, и тяжело, серьёзно смотрел на

Хитрова.

– Ты, Сергей Михайлович, против них, как атомная бомба против меча или лука со стрелами. Несовременные они люди, в отличие от тебя: ты-то у нас просто герой капиталистического труда, как раньше бы выразились. Они, вот, этого не понимают и не поймут никогда – не то у них жизненное устройство. А я думаю, что понимаю. И сейчас тебе именно это объяснил. Ты уж на меня не обижайся, я так, по-отечески советую – ты, как это, к люд/я/м будь мягче, а на вещи гляди ширше.

– Спасибо, – нашёл правильный тон Хитров.

Так они и поговорили. Стояковский объяснил ещё Хитрову, что работать надо командой и товарищей уважать, хоть они теперь и стали у нас господа и коллеги. И тогда светлое будущее области N гарантировано на сто процентов.

– А не убьют за высокоэффективную-то работу, как вон Веру

Владимировну Яшкину? – решил пошутить напоследок Хитров.

– В ближайшее время, конечно, нет, – улыбаясь, в тон Хитрову пошутил

Стояковский.

С тем они и расстались, пожав друг другу руки. Стояковский казался доволен Хитровым, а Сергей Михайлович был просто в шоке от губернатора. Но он отнюдь не был на Стояковского в обиде, просто ему предстояло теперь о многом подумать.

Всё это время давным-давно ушло, растворившись в героических мифах о командах чиновников-камикадзе и сагах о том, как российские люди из списка журнала “Форбс” делали свои первые миллиарды. Вообще всё стало гораздо лучше и веселей. Доходы выросли настолько, что русские уже теперь спортсменов к себе иностранных приглашают, чтобы самим по полю, как лошади, не бегать, в футбол или хоккей играя. Все на машинах своих ездят, поэтому автобусы, трамваи и троллейбусы стали не нужны, разве что прокатиться ради экзотики. В российских городах метро строят, а раньше на такое строительство денег не хватало; дороги, как скатерти; электричество кругом всего по семь центов киловатт-час, как в Америке.

Есть, правда, некоторое беспокойство в политической жизни: многопартийность, дискуссии. Но ничего не поделаешь, население постепенно привыкло к свободе слова и различным точкам зрения в официальных СМИ.

И в области N жизнь тоже становится лучше. Хитров-младший увлёкся наукой, защитил две диссертации и теперь доктор наук. Он успешно совмещает сотрудничество в местных вузах с руководящей работой.

Студентки-дипломницы просто обожают его, как в массе, так и по отдельности.

Кроме того, Сергей Михайлович теперь – министр финансов правительства области N. Стояковскому надоело заниматься текучкой, он организовал правительство и учредил там пост премьера, а сам продолжает думать о вечном и часто бывает за рубежом, решая важнейшие внешнеполитические задачи. Ведь впереди у области N, как и у России, сплошная глобализация и вступление в ВТО. Фамилия же премьера правительства – Живодёров, по слухам, при нём в области достигнуты потрясающие воображение темпы роста.

Борис Хитров поступил двух детей от второго брака в N-ские вузы.

Дочь прошла на бюджетное место на экономический, а сын учится по коммерческому набору на строительном факультете. Вечерами

Хитров-старший, ругаясь, делает за него задания по начерталке и пытается объяснить сыну начала аналитической геометрии и математического анализа. Из областного правительства он ушёл, хотя связи с коллегами поддерживает. Работает он теперь директором нового, с иголочки асфальтово-бетонного завода, вдобавок как-то так получилось, что у него есть пятая часть акций этого предприятия.

Теперь Борис Михайлович Хитров с уверенностью смотрит в будущее и всегда посещает все выборы. Потому что, как сказала новая правящая партия, за которую он голосовал, капитализм у нас в стране победил окончательно и итог приватизации пересмотру не подлежит.

/ гг. Обнинск – Барнаул – Новосибирск -

/

Омск – Москва – Санкт-Петербург – Обнинск