"Цветы на асфальте" - читать интересную книгу автора (Меньшиков Валерий Сергеевич)

ПО СЛЕДУ

Алексей попросил водителя остановить машину — в полуквартале от них находился нужный дом. Трое сотрудников, сидевших сзади, разом притихли, вопросительно посмотрели на него. Несколько секунд Алексей молчал. Ему вдруг показалось, что в плане, так тщательно разработанном в отделе, еще много темных пятен. Какая-то необъяснимая тревога мучила Короткова. И от того, что он не мог отыскать ей причину, легкий холодок не покидал его. Интуитивно он чувствовал опасность, будто таился рядом зверь, следил за ним горячим, жадным взглядом.

Неправда, что нет бесстрашных людей. Есть очень сильные, волевые, способные погасить в себе страх, но чтобы полностью отрешиться от гнетущего чувства личной опасности — в такое Коротков не верит. За полтора десятка лет работы в уголовном розыске он бывал в различных переделках. Случалось применять оружие. Однажды через балкон первым ворвался в комнату, в которой находился вооруженный преступник. Преподносит иногда служба сюрпризы. И надо себя к ним готовить. Ежедневно и ежечасно.

И вдруг он понял истоки своей тревоги. Пистолет! Маленький увесистый ПМ с двумя обоймами. Он не дает ему покоя, нудит занозой. В чьих руках он сегодня? Может, выстрелы раздадутся именно из той квартиры, куда он сейчас направляется? Все может случиться.

С той минуты, когда выяснилась пропажа пистолета у Петра Синцова, Алексей с тревогой ждал, когда он всплывет на свет, какой бедой обернется. Ребятишки воруют оружие, не осмысливая тяжесть данного преступления. Подростку трудно расстаться с такой штукой. А взрослый знает: хранение и ношение огнестрельного оружия карается по закону. И человек, взявший пистолет, возможно убивший Синцова, уверен, что у него мало надежды на милость правосудия. И кто знает, не нажмет ли в острой ситуации преступная рука на курок.

Коротков еще не мог до конца уловить взаимосвязь двух преступлений — ограбления и убийства Синцова, — но зыбкие предположения уже родились. Особенно волновали два факта: предельная дерзость почти одновременно совершенных преступлений и использование в том и другом случае автомашины.

Алексей пока не докладывал своих догадок руководству — надо еще подумать, собрать дополнительные факты. Он не любил поспешных решений. С тем и шел на выполнение сегодняшнего задания. И вот в самый последний момент, когда и отступать некуда, подумалось, что гнездышко Гната Остаповича может оказаться не пустым. Тогда не обойтись без ошибки. А, значит, брать с собой ребят?

— Что ж, парни, будем щупать знаменитого Верти Угла. План остается прежним.

— А если вдвоем? Так надежнее.

Мгновенное колебание Короткова его помощники истолковали по-своему, и он окончательно отбросил сомнения.

— Нет, в квартиру я иду один. Массовку устраивать не будем, разговора по душам не получится. На всякий случай Сорокопят блокирует балкон. Сушко — подъезд, а ты, Сережа, укроешься во дворе, держи зрительную связь с подъездом и машиной. Постов не покидать. Если через час меня не будет, свяжитесь с отделом и действуйте по плану.

Посуровели у всех лица. Знал Алексей: каждый сейчас готов пойти вместе с ним или заменить его. Медленно, очень медленно поднимался он по щербатым бетонным ступеням. Надо немного успокоиться, да и ребятам дать время освоиться с обстановкой. Помедлил перед дверью и как-то нерешительно нажал пуговку звонка. Тренькнуло за обшарпанной дверью, а потом — заливисто, трелью. Больной и тот с постели поднимется.

«Спокойнее! — приказал он себе. — Соберись, с Осиповичем в кошки-мышки играть не будешь, скоро раскусит.

Отступил назад, и снова рука к звонку. «Трень-трень». Будто тень по глазку пробежала. Затаился кто-то бесшумно за дверью. Что ж, пускай разглядывает, изучает неведомо зачем пришедшего мужчину, у него на лице не написано, что при погонах ходит. А он-то понял — не пуста квартирка, с начинкой. Стоит кто-то за дверью, потеет в глазок. Быть разговору, как без этого...

И снова к звонку. «Трень-трень». Ничего, мы терпеливые. Капелька — она и камень точит.

— Кто? — наконец, глухо раздалось за дверью.

— А мне бы товарища Остаповича.

Так и сказал, товарища. И в этом тоже была хитринка, как и во всем намеченном разговоре.

— С какой докукой?

— Потолковать надо.

— Да кто ты такой, чтобы лясы с тобой точить?

А ведь узнал, явно узнал, а виду не подает. Встречались раньше. Приходилось. А может, время тянет, кому с ходу проигрывать охота. Если кто в квартире чужой да следочки какие, окурочки там, бутылки, — это сейчас, мигом, в укромное место. Потому и минуты длит, спектакль разыгрывает.

— Начальник уголовного розыска Коротков, уважаемый Гнат Остапович. Пора бы и признать.

— Кто вас там разберет. Ночью все кошки серые.

А ведь его голос. Глухой, сторожкий. И то ладно. Сейчас в мыслях у Остаповича путаница. Послал бы к черту непрошеного гостя, да нельзя. Представитель власти, однако. И любопытно: с чем пришел? Просто на чай напроситься или пытать о чем будет?

Ощутил Алексей левым предплечьем нагретую сталь. При себе пистолет, в легкой кобуре из тисненой кожи. Надежный спутник.

Бесшумно приоткрылась дверь. Вот он, давно не виденный Гнат Остапович, рецидивист старой закваски. Свиделись.

— А, гражданин начальник, как вас звать-величать, запамятовал. Склероз, знаете, и у вора бывает. Тоже ведь головой работать приходится. Как без этого.

Широко, обезоруживающе улыбнулся Коротков.

— Алексей Леонидович буду.

— Точно, точно. Мы ведь с вами годков пять не виделись. Вы тогда еще о трех звездочках были, уважали мундирчик по молодости, все бегом, бегом — прыти на троих хватало. Как же, надо начальникам себя в лучшем свете показать. А сейчас, поди, с майором поздравить можно?

— Капитан пока.

— Плохо растем. Вот она, жизнь, — штука неблагодарная. Не жалует начальство за усердную службу. Многих ваших «крестников» знаю, приходилось в колониях встречать. Ну, а что же мы стоим? Через порог балагурить — не бывать дружбе. А кому с начальником в ссоре жить желательно? Нет, пожалуй, таких. Проходите, будьте гостем. Плащик-то снимем?

— Сниму, Гнат Остапович.

— Ну, значит, не справка-мимолетка нужна, серьезный разговор намечается. В радость это для старика, а то один-одинешенек. Только вот с телевизором и отдыхаю, да в домино когда постучишь во дворе.

Приторно сладок Верти Угол. Что в глазах таится, не поймешь сразу. Спрятал их за прищуром бровей, разбежались по лицу морщинки — сплошная любезность. Одет в пижаму. Этакие веселые полоски: зеленая, оранжевая, голубая. И волос на голове истерло временем, блестит облысевший череп, лишь над ушами сизые завитушки. Не молодит время, никак не молодит.

Из захламленного коридора прошли в довольно просторную комнату. Повел Алексей глазами. Старинной резьбы мебель. Темные плашки, инкрустированные восково-березовой завитушной резьбой. На всем печать времени. Этакий запущенный уют. Только телевизор нов, остальное доживает свой век вместе с хозяином.

Суетно похаживает он по комнате, глаза-ледяшки по углам постреливают, хотя знает, все лишнее прибрано-припрятано, а что на виду — для того и выставлено напоказ, чтобы занозой чужому глазу. А держится отменно, не зацепишься, и суетливость вроде как от радушия. Неужели он руки к сейфу приложил?

— Вы ка креслице, креслице садитесь. Спинке мягче, голове спокойней.

Стелет словами, умасливает с неуловимой ехидцей.

Не начался еще серьезный разговор, а в мыслях, мыслях уже давно друг к другу с вопросом-ответом. Подготовочка. Изучение, как говорит ученый люд, вазомоторов, а проще, не выдаст ли кто своим лицом, поведением, дрогнувшим голосом той тайны, что глубоко в черепной коробке запрятана. Кто первый обмишурится, у того и карта битая. Вот так-то. Не хозяйское дело, а гостевое первым в игре ход делать. Не звали, сам пожаловал. Вот и начинай начальник УР свои спросы-вопросы.

— А гнездышко у вас, Гнат Степанович...

Алексей прищелкнул языком, отдавая инициативу хозяину. А слова эти — по-разному понимай. То ли мебель старинного рукоделья пришлась по вкусу, или на потайки какие намек дает.

— Не жалуюсь. От сестры-покойницы квартирка досталась. Кооперативная. Для старых костей уюта в меру,

— Так, так. А живем-можем как, если секрета нет?

— Эх, Алексей Леонидович, жизнь стариковская, какие в ней радости? На болячки свои жалобиться? Не интересно. В общем, не позавидуешь. Я ведь сколько помню себя, все в дороге. Не без вашей помощи, конечно. А вот государство пенсионом не жалует. Не трудовой элемент, мол. Хотя, сколько этими руками кряжей переворочено. Хлебушко-то, прежде чем в рот положить, еще добыть надо.

— Да, жизнь вашу в трехтомный роман не впрессуешь. Вся из интересных картинок. Гляди — не надоест. Только я, Гнат Степанович, к вам не за этим. И просьба моя очень даже прескромная.

— Рад, рад буду, если чем власти услужить смогу. Я ведь к вам всегда с пониманием. А то как. Кошку вдоль шерстки гладишь, а та довольно мурлычет.

— Ну вот и сговорились. А блажь моя такого рода. Не подарить ли вам, уважаемый Гнат Степанович, нашему управлению свой инструментик, с которым дела свои громкие вершили. А мы бы его в музей. А снизу табличку из нержавеющей стали. И слова чеканные: «Дарую за ненадобностью. Мастер — золотые руки, Гнат Остапович». Ведь приятно, когда слава твоя других тревожит.

Вспыхнули глаза Гната. Всего на миг вроде и вспыхнули, но Алексею показалось, что даже волосы над ушами Остаповича шевельнулись, и весь он съежился, увял росточком.

— Моя слава по колониям ходит. А в этом мире я человек ненужный. Пена без пива.

— И все-таки, Гнат Степанович?

— Не люблю воду в ступе толочь, начальник. Дела мои травой поросли. Нет инструмента, давно весь вышел. А искать надумал — дороги не заступаю. Ваша воля сегодня крепче моей, вам и решать.

— А куда же ему деться, Гнат Степанович? Я ради любопытства ваши дела за всю «трудовую» жизнь поднял. Любо-дорого почитать. Но вот что интересно. Один раз у вас инструмент в земле прахом-ржавчиной рассыпался, в другой — в воде утонул. Обижаете музейных посетителей, почитателей редкой кустарщины. Только доложу по секрету, водолазы в воде его не нашли, и магниты из тины не вытянули.

Напрягся Остапович, вперед подался, будто к прыжку приготовился. И Алексей, что тугая пружина. На лице улыбка и глаза со смешинкой. А сам ухом шорохи ловит, не проявит ли кто себя в туалете, да и Остаповича на привязи держать надо.

Не знал Алексей, что как раз в этот момент эксперты ЭКО, проведя сравнительные исследования последнего и одного из прежних взломов сейфов, причастие Остаповича к которому в свое время было доказано, пришли к любопытному заключению: одна и та же «балеринка» в ходу была. Знал бы — другим разговору быть. А так что, одна разведка.

— Припрятали, Гнат Степанович, инструментик, надежно сховали. А может, одарили кого, или напрокат дали?

— Я своим рукодельем не торгую. Еще вопросы будут?

Потянулись вверх брови, стягивая к вискам морщины. И такая пронзительная ненависть стыла в приоткрывшихся глазах, что Алексей невольно согнал с лица улыбку.

— Да нет, гражданин Остапович, пока вопросы исчерпаны. Я о другом думаю. Старость всегда уюта требует. Так вы недавно выразились. Старым костям тепла надо, пуховичок, одеяло верблюжьей шерсти, грелку под больную печень. Ну там, кефир, сдоба московская...

— Чую, отходную поют Верти Углу, — резко оборвал Гнат Короткова. — Зоной его пугают. Старый номер. Только мне все равно, на каком меридиане гробовой доской накроют. Вот такие пироги. Ну, а коли вопросы исчерпаны, будь здоров, начальник.