"Цветы на асфальте" - читать интересную книгу автора (Меньшиков Валерий Сергеевич)В ТАЙГЕДвенадцатый, а может, тринадцатый день брел по тайге Леха Крест. Лицо распухло от въедливого гнуса, вечного спутника этих неласковых мест. Затяжелели ноги от скудной лесной пищи. Вот тебе и «зеленый прокурор». Грибы, ягоды да орех кедровый. Жить можно — и только. Сколько живности попадалось ему на глаза, да как добудешь. По кедрачам мелькали белки, в ельниках возились бурундуки, из сочного разнотравья вспархивали куропатки. Изредка с песчаных проплешин тяжело поднимались серебристые копалухи, садились повыше на сучья, без опаски клонили в его сторону головки. А Леха шел, мерял тайгу, ловил взглядом солнце, определяя направление... В звенящий комариным писком полдень вышел Леха на мшистые сугорья. Ярко кровянели повсюду брусничные проталины, хрустели под ногами перегоревшие мхи, сладко-приторным духом отдавала земля. С глухим стуком падали с поднебесной высоты кедровых игольчатых шапок увесистые в янтарных слезинках шишки. Гомозились на высоте белки-огневки, лущили зерна, лакомясь незрелой молочной мякотью. Хором пело пернатое племя. Жил лес. Не доходила та красота до Лехи, не трогала его сердце. Давно бы прилег где-нибудь и не поднялся. Рождалась такая мыслишка. Но ненадолго. Сразу же толчками начинала вздыматься грудь, в глазах мутнело, а голову обдавало жаром. Он давно знал за собой такую странность — это не было болезнью. Толчком к таким состояниям была злоба, угольки которой постоянно тлели где-то внутри Лехи и могли в любой момент вызвать у него яростную вспышку. В такие минуты он ненавидел всех, будто оживал в нем злобный, кровожадный зверь, готовый прыгнуть на любого человека. И вот теперь этого зверя выпустили из неволи. А тайга жила, полная шорохов, птичьих песен, как жила до этого десятки и сотни лет назад и будет жить впредь. И какое ей дело до того, что прямо на полуденное солнце буреломами продирается похожее на зверя существо, изредка падает, поднимается и снова бредет, бредет... Под одним из кедров поднял Крест шишку-падалицу, пятная желтыми, смолевыми каплями ладони, шелудил сизую чешую, обнажая вокруг сердцевины уже побуревшие орешки. Привалился устало к корявому стволу, давил зубами неокрепшие скорлупки, сплевывал отсосанные кедровые кости. Тут и вывернулась на него внезапно, испугав до холодной изморози на спине, девчушка-недоспелок с едва набухшими бугорками грудей. В светленьком платьишке, в серой кофтенке-руковязке. Пшеничные волосы упрятаны под белый платок. В удивленных глазах застыло небо. И вдруг озарилось девчонке: широкие в грязных прожилках ладони, рвань-одежда, заволосевшее лицо, на котором резко выделялись красные, воспаленные веки. — Дядичка, а вы — кто? А у самой уже испугом тянуло лицо, темнели глаза от неумолимого Лехиного взгляда. Краснобоким горохом зашуршала о мхи брусника, хрустнула плетеная корзинка-набирушка, выпал из нее маловесный тряпичный узелок. И уже показал свои острые коготки, готов был выпрыгнуть из Лехи зверь, но тут с двух сторон сыпанули звонкие голоса: — Ксютка! Ксютка! Куда ты запропастилась? Небось курень нашла хитручая? Бежал Леха от тех голосов, сжимал в ладони неизвестно как очутившийся у него небольшой узелок. От криков тех тревожных чуть не влетел в зыбучую ряску, не усмотрел сразу. Стелилось за плотным стрельчатым камышом зеленое покрывало — топь. Пузырилась от газов салатная жижа. Озираясь, обегал болото, забыв про солнце-путеводитель, по которому и тропил тайгу. И снова тащился он лесом, не шел, а крался по-звериному, заранее обходя все живое. По вечерам стыли пальцы. Казалось, что бьется в них что-то податливое, живое. Машинально встряхивал руки, обтирал ладони о свою обветшалую одежонку, о мягкую траву-дерябу. Чудилась на них кровь. И в ушах стояло звонкоголосое: «Ксютка! Ксютка!» С трудом отгонял видение, а воспаленный памятью мозг возвращал его к недавнему, на мшистые, закровяневшие от брусники поляны. Еще бы секунда, другая и — не сдержать ему зверя, навсегда бы закрылись доверчивые глаза. Крест падал на колкую хвою, лежал подолгу, не слыша лесных звуков. Наконец, все проходило, он поднимался, и ноги машинально несли его дальше. |
||
|