"Сила земли" - читать интересную книгу автора (Езерский Милий Викентьевич)Глава IVС тяжёлым чувством возвращался Тиберий из Испании в Рим. Он вёз мирный договор, заключённый с нумантинцами, разбившими римские легионы, и мысль, что он, Гракх, способствовал спасению нескольких тысяч окружённых врагом воинов, которым угрожала гибель, подбодряла его, хотя он втайне опасался, что сенат не утвердит договора. Корабль вошёл в устье Тибра, подходил к Риму. «Вот оно, благословенное богами отечество! — подумал Тиберий, сходя с корабля на набережную и вглядываясь в лица толпившихся людей. — Слава Меркурию, помогшему нам благополучно прибыть к ларам!» За ним следовал крепкий мускулистый раб, нагружённый вещами. Мульвий, случайно проходивший мимо пристани, узнал Гракха и бросился к нему. — Господин, ты вернулся? — воскликнул он, целуя руку Тиберию. И вдруг закричал, обращаясь к людям, находившимся на набережной: — Что же вы… не узнаёте его? Это Тиберий Гракх, наш друг… тот самый, который… Несколько человек обступили Тиберия. Они расспрашивали его об Испании, о войне с нумантинцами. Тиберий поднял руку: — Квириты, я, квестор при консуле, возвращаюсь из Иберии с мирным договором, заключённым нами с неприятелем. Римские легионы были окружены, им грозила гибель, и мы заключили с неприятелем мирный договор: двадцать тысяч ваших отцов и братьев были спасены. Между тем Мульвий помчался домой сообщить о возвращении Гракха. Вбежав в кузницу, он бросился к отцу: — Тиберий в Риме! Он вернулся из Иберии, говорит с плебеями! Тит бросил молот, потушил горн. — Беги к Манию! И скорее — на пристань! Когда Тит, Маний, а за ними и Мульвий подходили к пристани, до них долетели слова Тиберия. — Если договор не будет утверждён, — говорил он, — жизнь наших воинов опять будет в опасности. Помните, квириты, что двадцать тысяч спасённых воинов — это двадцать тысяч плебеев, таких же ремесленников или пахарей, как вы. Двадцать тысяч ваших отцов и братьев. Я рад, что содействовал этому мирному договору… Тит и Маний стали пробиваться сквозь живую стену народа, который приветствовал Гракха. — Пусть живёт Гракх! — Пусть живёт спаситель легионов!.. Тиберий, пытавшийся остановить крики толпы, почувствовал, как сильные руки подняли его. Он увидел преданные глаза Тита, блестящие, навыкате глаза Мания и чёрные восторженные глаза Мульвия. И тут же замелькали взлохмаченные головы; наконец он уловил слово «мир», повторяемое многими голосами. «Народ требует мира с нумантинцами», — подумал он. Тиберий пытался освободиться, но Тит и Маний крепко держали его и несли по направлению к Палатину. — Эдилы, эдилы! — крикнул кто-то. — Расходитесь, квириты! Тиберий не узнал своего голоса. Он почувствовал, что его опустили на землю, увидел, что толпа рассеивается. Вскоре на улице не осталось никого, кроме него и раба с вещами. Но из соседних улиц доносились громкие крики: «Мир, мир!» И Тиберий, взволнованный встречей плебеев, пошёл вперёд мимо эдилов, оглядывавших его с ног до головы. «Народ меня не забыл!» — хотелось крикнуть ему. Не доходя до Палатина, он увидел Мульвия: — Мульвий, почему ты здесь? Я видел тебя на пристани с отцом… — Господин, зайди к нам. — Нет, Мульвий, к вам я приду завтра, а сегодня должен быть дома. Но сперва мне необходимо повидать Сципиона Эмилиана. Мульвий быстро скрылся в переулке. Выйдя на Палатин, Тиберий подошёл к дому с белыми колоннами и, взяв молоток, постучал в дверь. — Дома господин? — спросил он появившегося на пороге раба. Раб низко поклонился, пропуская Тиберия в дом. Сципион Эмилиан сурово встретил Тиберия на пороге атриума, не обнял его, не пожал руки. Он оглядел его с презрением и сказал: — Мне всё известно. Зачем ты приехал в Рим с мирным договором, которого ни ты, ни консул не имели права заключать? Зачем возбуждал народ на пристани, похваляясь спасением легионов, подлежавших децимации?[110] Оба вы изменники, и пусть сенат решит, как поступить с вами! — Публий! Ты не знаешь, что положение вынудило нас… — Молчи! Я не подам тебе руки, пока сенат не оправдает тебя. — Я должен был так поступить. Гостилий Манцин не желал заключать мира, но я настоял и отправился к вождю нумантинцев… — Тем хуже для тебя. А теперь уходи. Я не желаю больше слушать тебя. Тиберий вспыхнул. — За меня народ, — запальчиво сказал он, — и я не советую ни тебе, ни сенату ссориться с ним! — Народ будет делать то, что прикажут отцы государства. И, отвернувшись от него, Сципион удалился. Тиберий вышел на улицу. Раб дожидался его у колонны. «Сципион неправ, — думал Тиберий, направляясь домой, — но от него зависит, кого осудить, а кого помиловать: сенат прислушивается к его мнению, хотя отцы государства не могут ему простить заигрываний с плебсом. Нередко он выступает против сената, становится на сторону плебса, и плебс поддерживает его, благоволит к нему. Нет, он не пойдёт против плебса!» Мысль о консуле Манцине наполнила его сердце жалостью: он презирал Гостилия Манцина за малодушие, за неумение восстановить крутыми мерами дисциплину в легионах и жалел его как человека мягкого, слабохарактерного. «В сущности, — думал он, — на моей стороне будет Аппий Клавдий, с которым сенату придётся считаться, а против — Сципион Назика и другие сенаторы». Тиберий вошёл в атриум родного дома. Его с радостью окружили родные и друзья. — Ты вернулся, Тиберий? — говорила Корнелия, обнимая и целуя его. — Разве война кончилась? Не отвечая матери, Тиберий обнял жену, Диофана и Блоссия и лишь затем стал рассказывать, что привело его в Рим. — Ты поступил правильно, заключив мир! — сказал Блоссий. — Жизнь квирита дороже призрачной славы на поле битвы! — Тем более, — подхватил Диофан, — что эти двадцать тысяч могли бесславно погибнуть или попасть в плен, стать рабами варваров… Клавдия тоже была на стороне Тиберия. Только одна Корнелия, сурово сдвинув брови, сказала: — То, что ты сделал, постыдно: по требованию нумантинцев ты отступил от крепости, сделал другие уступки. А ведь римляне привыкли умирать с оружием в руках! Никогда они не заключали позорного мира с варварами. Тиберий вспыхнул: — По-твоему, нужно было умереть? — Да, умереть, чтобы не делать уступок варварам или не попасть в рабство. — Что ты говоришь, мать? Плебеи ждут возвращения своих отцов и сыновей, а ты становишься на сторону Сципиона Эмилиана! — Я не сговаривалась с ним. — А между тем твои мысли — его мысли. Корнелия вспыхнула. — Замолчи! — крикнула она. — Тем более, что ты виноват. — Мать, что ты говоришь? Ты не жалеешь людей… — Ты ошибаешься, Тиберий, — я дочь победителя Ганнибала! — А я стою за справедливость и буду стоять за неё! Никто… даже ты, мать, не свернёшь меня с этого пути! — Ты не уважаешь своей матери! — Я уважаю тебя, но иду по правильному пути… Есть вещи, в которые женщины не должны вмешиваться! Корнелия хотела ответить, но губы её задрожали так сильно, что она не могла выговорить ни слова. В это время вошёл с улицы Гай и, взглянув с удивлением на Тиберия, воскликнул: — Вернулся? Совсем вернулся? Хвала богам! — Он бросился к Тиберию, чтобы обнять его, но, увидев бледную, дрожащую мать, отступил: — Ты оскорбил мать? Тиберий, жалея, что погорячился, подошёл к Корнелии и, целуя её руки, сказал: — Прости меня, мать! Но Корнелия не простила: отвернувшись от сына, она медленно вышла из атриума. — Что ты наделал? — вскричал Гай, растерянно оглядывая всех. — Ты обидел её? Тиберий рассказал, как было дело. По мере того как он говорил, лицо Гая светлело, улыбка появилась на его губах. — Конечно, ты прав, брат, — сказал Гай. — Но ты, вероятно, употребил резкие выражения… — Я сказал, что не дело женщин вмешиваться в такие дела. — И это, брат, верно, но ты знаешь нашу мать, и так говорить не следовало. — Да, я погорячился. В этот день Тиберий побывал у своего тестя Аппия Клавдия. Выслушав зятя, Аппий Клавдий обещал ему поддержку в сенате, однако сказал: — На улицах сторонники сената кричат: «Позорный мир!» И, хотя плебс не хочет их слушать, Сципион Назика взывает к чести римлян, напоминая о доблестных обычаях предков. Он требует смертной казни для военачальников и децимации для легионов. — Но это жестоко! — Я постараюсь смягчить решение сената, если это будет угодно богам. На другой день было объявлено постановление сената: мирного договора не утверждать, отправить в Испанию сенатскую комиссию для расследования дела и выдачи неприятелю консула Гостилия Манцина, босого, раздетого, связанного по рукам и ногам; легионеров и военачальников освободить от наказания. Тиберий, делавший доклад в сенате о положении в Испании, подвергся оскорблениям со стороны Сципиона Назики; огромный, тяжёлый, неповоротливый оптимат был взбешён, глаза его сверкали, лицо пылало. — Кто это перед нами, отцы государства? — кричал он, наступая на Тиберия. — Не узнаю! Сын доблестного Семпрония Гракха? Мой двоюродный брат? Квестор при консуле? Непостижимо! Нет, это грязный плебей, бродяга, возбуждающий народ в попинах.[111] Субурры, пьянствующий с ворами и презренными… — Замолчи! — резко прервал его Тиберий. — Всё это ложь, и ты хочешь восстановить против меня не только Сципиона Эмилиана, но и всех отцов государства. Я горжусь тем, что спас от смерти или рабства несколько тысяч римлян! — Слышите? — загрохотал Сципион Назика. — Гракх в роли спасителя легионов — ха-ха-ха! Громовые раскаты разнеслись под сводами курии Гостилия, перекошенное яростью лицо Сципиона Назики приблизилось к лицу Тиберия, глаза их встретились. Но Тиберий не отвёл взгляда, только тихо сказал: — Ты несправедлив… Пусть боги воздадут тебе за это. Сципион Назика отшатнулся от него, сжал кулаки, но, сдержавшись, отошёл. |
||||
|