"Глубокое бурение" - читать интересную книгу автора (Лукьянов Алексей)

2

Из толчка Опарыш вышел со всеми признаками напряжённой мыслительной деятельности: испарина, блуждающий взгляд и расстёгнутая ширинка. Митя спросил:

— Чего, Андрюха, ветер встречный был?

Время было десять часов, вся бригада собралась на кухне попить чайку и поотгадывать кроссворд.

Чай в ремонтно-механических мастерских пили много и часто, весело переругиваясь и перемывая кости всем — от присутствующих работяг до президента страны. Нынче повезло — Митя привёз с исторической родины газету двадцатилетней давности, а в газете оказался неразгаданный кроссворд. Коллектив очень любил вставлять в клеточки разные буквы, и радовались, как дети, если ответы сходились. Когда буквы не совпадали, Лёха, в прошлом филолог-недоучка, выискивал ошибки. Ошибки были такими идиотскими, что Игорю, сварщику, вписывать ответы больше не разрешали. Лёха прочитал:

— Римский военный и политический деятель, участвовавший в подавлении восстания Спартака.

— Андрюха знает, — Митя опять обратился к Андрею: — Андрюха, кто Спартака одолел?

Опарыш затравленно посмотрел на Волокотина.

— Куль его знает. Может, «Торпедо»?

Если шутка про ветер в толчке просто всех рассмешила, то сейчас бригада со стульев упала.

— Ты с дуба рухнул, малахольный? — послышался чей-то голос. — Это Марк Лициний Красе! В качестве претора в семьдесят первом году до нашей эры он подавил восстание Спартака. За несметные сокровища имел прозвище Богатый…

Все посмотрели на Андрюху. Андрюха смотрел на ширинку. Ширинка продолжала вещать, будто с листа читала.

В кухню вошёл Гардин, недовольным взглядом окинул присутствующих, налил воды и стал медленно пить. Никто не шелохнулся, а непонятный голос всё болтал про Красса, Каталину и Помпея, про стяжательство Марка Лициния и первый триумвират.

— Радио, что ли, слушаете? — спросил мастер. Никто не ответил.

— Развели тут ликбез, — проворчал Гардин и вышел. Мастера Гардина за глаза звали жуйлом мохнорылым. Ну, жуйло и жуйло, как ещё называть? Порой, конечно, вариации случались, Игорь в основном придумывал: то куйланом, то пархатиком назовёт. А все и рады, потому что одинаково обзывать даже самого неприятного человека надоедает.

Неприятным он был по нескольким причинам. Во-первых, заставлял работать. То есть не то чтобы заставлял — на то разнарядка есть, когда сварщику говорят, что варить, кузнецу — что ковать, токарю — что точить, а слесарю — по какому адресу идти. Просто труд в мастерских был поставлен как-то нерационально и от балды: где прорыв — туда и работать надо. А вследствие этого дёргали рабочих с места на место, а это не способствует уважительному отношению. И, главное, даст Гардин работу, а сам стоит над тобой, контролирует. Будто без него не ясно, как шов варить, как фланец точить, как буксу заменить. Гардина понять можно было — недогляд способствовал расхищению мелкой фурнитуры, которая за забором уходила по сходной цене. Это была ревность — сам Гардин на стороне шабашить не мог, ибо квалификация у него была мелкая: слесарем он был третьего разряда, а сварщиком — вообще второго.

Оклад у мохнорылого был вдвое больше бугра (который пахал по шестому плюс надбавки), но шабашки, то есть нелегальный производственный бизнес, тоже уважал. И делал. Придёт, скажем, к токарю, и говорит:

— Надо выточить то-то и то-то, просверлить здесь… Вот, короче, чертёж, сам разберёшься.

Попробуй не выточи. Запалит потом на мелочи, премии лишит, а на голом тарифе месяц и одному не прожить, чего уж про семью говорить? Короче, не любили Гардина.

Вернёмся на кухню.

Мужики очухались. Сварщик потребовал ответа:

— Это кто здесь такой умный, клёпаная тётя?!

— Куль знает… — Опарыш не знал, куда деваться.

— Сам ты куль! — обиделся кто-то в штанах. — Ширинку застегни, сквозит!

— Мобильник купил? — спросил Вовка. Опарыш испуганно замотал головой.

— Эм-пэ-три плеер?

— Да это он! — Андрюха кивнул вниз.

— Кто?

— Ну… этот… Бен…

И Андрюха рассказал, что пошёл отлить и как-то чересчур энергично встряхнул своего дружка. Тот возьми и скажи:

— Ссы, не ссы, а последняя капля всё равно в трусы.

— Чего? — не понял Андрюха.

— Не тряси, говорят, голова кружится. Вот и познакомились…

— Ты что, свой куль Беном называешь? — удивлению Игоря, казалось, нет предела. — Типа, разговариваешь с ним?

— От куля слышу, — ответил Бен. — Сам, поди, тоже разговариваешь со своим.

— А ты вообще замолчи! — обиделся Игорь. — Не хватало мне ещё с кулями разговаривать.

Сварщик задумался.

— Тем более — с чужими… — добавил он. Однако спора не получилось — прибежал бугор.

— Вы тут чего, блидло, расселись? Гардин, сука, меня за вас клепать будет?

Бугру исполнилось шестьдесят, и любого другого пенсионера давно бы уже попросили освободить место, но уж больно специалистом был хорошим Сан Палыч. Он работал с восемнадцати лет, прекрасно знал ремонтно-механическое производство, имел широкое представление практически обо всех технологических процессах, и, если разобраться, Гардин в мастерских был человеком лишним — бугор его заменял. Другое дело, что мохнорылый работал на предприятии с семьдесят мохнатого года, кто ж его погонит?

Палыч был абсолютно уверен, что в случае его смерти или увольнения жизнь в РММ остановится. Так и говорил: «Что без меня делать будете? Кто работать станет?» Впахивать, как папе Карло, и впрямь никому особенно не хотелось, и все работы производились бригадой как-то с ленцой, будто во сне. Но ведь производились же! А бугор летал, как электровеник, взваливал на себя какие-то тяжести, ругал остальных, что не делают, как он, и всё пытался выяснить, как бы эти работнички выполняли план при Советском Союзе? Однажды Лёха рискнул заметить, что внеплановое хозяйство подрывает экономику. У бугра чуть приступ не случился. Он заорал, что на кулю видал всю эту экономику с Чубайсом и президентом, и посмотрел бы, как они поднимали бы на горбу чугунные ванны на пятый этаж. Стоит заметить, что Палыч очень гордился падением с сороковой отметки, когда сломал себе руку и нос. Перелом носа практически всегда сопровождается повреждением основания черепа, а сие влечёт за собой если не обязательные психические отклонения, то по крайней мере резкую смену настроения. Зная об этом, Лёха решил не усугублять: кто его знает, бугра? Возьмёт да и ломом огреет в самый неподходящий момент…

Словом, спорить с бугром никто не хотел и не любил — крику много, а удовольствия ноль. Все встали и отправились по рабочим местам: Игорь с Волокотиным тянули отопление в депо, Лёха ковал какую-то поибень китайскую, Оскар точил сгоны перед отпуском, а Вовка с Опарышем и бугром варили регистры: все переезды «Промжелдортранса» за лето собирались перевести на электроотопление. Через минуту всё уже вертелось, сверкало, стучало и скрежетало, и все забыли, что куль у Андрюхи носит английское имя. Почти все. Андрюха то и дело вздрагивал, слушая бормотание Бена, что надо спецовку не на голую задницу напяливать, а хотя бы трусы поддевать…