"Высокое давление" - читать интересную книгу автора (Лукьянов Алексей)

4

Помощь пришла, откуда не ждали — из-за границы.

Лёха, которого выгнали на полставки, ходил теперь в кузню когда вздумается — лишь бы положенное количество смен выработать. Всё свободное время парился у терминала ВД. И вот после очередного сеанса он, совершенно ошпаренный, прибежал на работу и сказал:

— Всё, едем!

— Чё, опять премию получил? — спросил Волокотин.

Три года назад кузнецу несказанно повезло: дали литературную премию за какой-то пасквиль, и на радостях Лёха катал всех по Каме на катере, снятом специально для пьянки. Водку, правда, не покупал, да и сам никуда не поехал, пришлось веселиться без него, но это мужиков не обломало — спасибо и за катер.

Нынче катер продали, как убыточный, да и зима на дворе — куда ехать-то? И за что премию дали?

— Да не премию, недалёкий ты человек! — и кузнец потряс бумагой с какими-то письменами. — Нас в Париж зовут!

В бумаге было написано, что некий Галло-славянский литературный Легион приглашает кузнеца в Париж, участвовать в массовых гуляниях в честь Гоголя.

— Почему в Париже? — удивился Оскар.

— Пьянствовать будете? — уточнил Опарыш.

— Тебя в качестве Вия приглашают? — блеснул начитанностью Игорь.

— Вы что, не поняли? — Лёха с жалостью оглядел коллег. — Это же шанс!

Бугор молча наблюдал эти массовые беспорядки… то есть гуляния, а потом вполне резонно заметил:

— Так пригласили-то тебя, нам какая радость?

Радость не радость, а тема для серьёзных раздумий всё же имелась. В следующем письме кузнеца просили рекомендовать каких-нибудь талантливых писателей из глубинки, чтобы их не стыдно было показать взыскательной парижской публике. И у кузнеца возникла бредовая идея.

— Что? Писателем? Да я!.. Да мне!.. Я в твои годы ванны на пятый этаж на спине подымал! Я с сороковой отметки падал! У меня трудовой стаж с четырнадцати лет! — ярости бугра не было предела. — А ты из меня писателя сделать хочешь?!

Все с укоризной посмотрели на Лёху.

— Ты это, Алексей, не подумавши сказал, — покачал головой Оскар. — У нас ведь тоже принципы есть, не смотри, что мы не из аристократов.

— Я писать ничего не буду, — ушёл в несознанку Вовка.

— И подписывать тоже, — добавил Игорь.

— Так вам ничего писать и не придётся, — Лёха пожал плечами. — Я сам уже всё за вас написал и отправил.

Если бы кто-то испортил воздух во время обеда, это вызвало бы реакцию менее бурную, чем заявление кузнеца. Сварщик обещал Лёху зарезать, бугор сетовал, что Сталина нету, Волокотин сказал, что подаст в суд прямо сейчас и даже извлёк из кармана бесполезный мобильник.

— Как мы людям в глаза смотреть будем? — спросил Оскар. — Они ведь будут пальцами тыкать и говорить — смотрите, вон писатели пошли.

— Да чего такого? — растерялся кузнец. — Они ж французы, им всё равно, писатели вы или асфальтоукладчики.

— А при чём тут французы? — удивился Оскар. — Нас тут писателями обзывать будут.

Об этом Лёха как-то не подумал, но сдаваться не собирался.

— А мы не будем говорить, что мы в качестве писателей едем.

— А в качестве кого? — усмехнулся Вовка.

Лёха какое-то время шарил глазами по кухне, посмотрел в окно, опустил взгляд — и так хлопнул себя по лбу, что если бы там были мозги — вылетели бы через уши.

— Мы как специалисты по монтажу и ремонту аппаратуры парового вещания поедем.

Мужики переглянулись.

Каждый русский человек — или, если быть точнее, каждый человек, думающий на русском языке — в душе немного аферист. Лёха написал несколько рассказов, подписал их именами своих коллег и отправил во Францию на авось. Он вовсе не был уверен, что стилистика рассказов так уж отличалась друг от друга, и тем паче — от его собственной. Более того — Лёха совсем не был уверен в наличии собственной стилистики.

Однако прокатило. Может, потому что общий уровень писателей был невысок, может, потому что невнимательно читали, но не прошло и недели, как из Франции ответили: приглашаем всех.

Конечно, пришлось ещё множество мелких вопросов утрясать. Например, со срочностью оформления загранпаспорта. Времени-то — от силы месяц, а сроки в ОВИРе на порядок больше. Леха так об этом в легион и написал: типа, мы документы собрали, но нас не хотят оформить быстро. Уже на следующий день загранпаспортами занялось областное управление миграционной службы. И всего-то один звонок по паровой связи из Парижа!

Но если бой с бюрократической машиной был просто нудным и долгим, то битва с роднёй оказалась вообще изматывающей. Жёны, дети и прочие, кого мужики хотели брать с собой в загранку, наотрез отказывались уезжать насовсем. Даже у Игоря жена, которую, по его словам, он держал в ежовых рукавицах, наотрез отказалась продавать дом и хозяйство, и вообще — покидать родину. И дочек пригрозила не пустить.

— Зарежу, — психовал сварщик.

Риск был, и риск немалый. Ну, продали бы мужики здесь квартиры, машины, дома, садовые участки и мебель. Ну, выручили бы каждый в среднем по миллиону-полтора… Ну, обменяли бы на европейскую валюту… так ведь это же всего-навсего двадцать-двадцать пять тысяч в ихних деньгах, какую халупу можно снять за такие деньги, и как долго можно продержаться? К тому же цены на недвижимость в городе как-то вдруг резко упали: все норовили продать квартиру, недорого, срочно, как будто все собирались ехать в Париж.

В конце концов мужики решили ничего не продавать. Кто знает — вдруг придётся возвращаться? И тут возникла другая проблема — где взять денег? Сроку на обустройство в столице Франции было не так уж и много: за те три дня, пока Лёха будет изображать делегацию уральских писателей, мужики должны были найти работу и подать просьбу о политическом убежище. Шастать же по незнакомому городу, да ещё и без цента в кармане, да ещё и зная, что в номере тебя ждут голодные жена и дети, как-то мужикам не улыбалось.

И, между прочим, Гардин заметил всеобщее мельтешение в бригаде.

— Чего шепчетесь по углам? — спросил начальник.

— Да вот, в Париж собрались, — ляпнул Опарыш.

— Куда? — опешил Гардин.

С грехом пополам Лёха объяснил, что разместил в паровой сети информацию о деятельности своей… нашей бригады, и их… нас пригласили в Париж на слёт паро-техников всего мира.

— А тебя-то с какой стати? — спросил Гардин у кузнеца. — Ты не слесарь.

— А я их… наш продюсер, — дерзко ответил Лёха.

— Посмотрите на него — «продюсер», — передразнил начальник. — Это я продюсер, а ты всего лишь пиар-менеджер.

— Чего? — спросили все.

— Деньги вы откуда брать собираетесь? Небось, не одни поедете, а с жёнами и любовницами? — Гардин подмигнул Игорю, и все поняли, что сварщик кого-то зарежет. — Короче, деньги я беру на себя. А ты, — и он ткнул пальцем Лёхе в грудь, — обеспечь письмо из Парижа генералу.

Как относиться к Гардину после этого заявления, мужики не знали. Он, конечно, мохнорылый, и хам, и вообще — казалось, все земные пороки сосредоточились в начальнике РММ, а вот поди ж ты — продюсер. То, что Гардин пробивной, знали все. И отказываться от его помощи было глупо и недальновидно. Но и рассказывать о настоящей цели вояжа было бы весьма неосмотрительно. Поэтому Лёха зарегистрировал на одной из французских бойлерных новый паровой адрес, с которого и отправил на имя генерального директора точную копию своего приглашения, только вместо юбилея Гоголя и прочего литературного барахла вставил конференцию по развитию ВД-технологий и защите паровых программ.

Гардин пришёл к генеральному и сказал, что, де, надо сделать командировку бригаде. Всё-таки не всех подряд и не куда попало вызывают, а только самых лучших и в сам Париж!

— А кто за отоплением смотреть будет? Кто технологические установки ремонтировать будет? — насупил брови генерал.

Гардин сказал, что не надо делать вид, будто эти технологические установки прямо сейчас кому-то нужны, а с отоплением и бойлерщики управятся, не маленькие.

Конечно, «Промжелдортранс» на текущий момент переживал не лучшие времена, но письмо из заграницы, да ещё и нижайший поклон генеральному… если упустить все подробности, то выдали командировочных каждому по десять тысяч, чтобы, значит, суточных по пятьдесят евро на брата выходило. Не бог весть какие деньги, но ведь халява, могли и этого не дать.

И ещё Гардин намылился ехать.

Известие это бригаду напрягло.

— Ты что, за него тоже рассказ написал? — спросил Игорь Лёху.

— Ни словечка, — поклялся кузнец.

— А как же он тогда поедет?

— Как захочет — так и поедет.

— Так ведь он же этот… как его…

— Мохнорылый?

— Сам ты мохнорылый. Он продюсер!

— Это одно и то же. Хочет ехать — пускай покупает билет. В конце концов, там продюсеры не нужны, там писатели требуются… то есть специалисты по коммуникациям высокого давления, — тут же исправился Лёха. — Не наша забота билеты покупать.

Тут взгляд кузнеца сфокусировался на каком-то объекте за спиной сварщика:

— У нас на самом деле сейчас другая проблема, — пробормотал он.

— Какая?

— Ленка.

Игорь оглянулся. У курилки стояла Ленка, бессменная прачка ремонтных мастерских.

На руках у Ленки пищал завёрнутый в одеяло младенец.

Сначала, задолго до кризиса, Ленка хотела удочерить какую-нибудь мелкую сиротку, из тех, которых бросают в роддоме горе-мамаши. Желание вполне простое и понятное: единственный сын заканчивал школу, и Ленка всерьёз задумалась, что будет, если он отправится поступать в другой город. Ленке не исполнилось ещё и тридцати пяти, молодая, здоровая, замуж неохота — первого брака хватило выше крыши, но и одной жить, стариться, тоже не хотелось. Поэтому она собрала всякие необходимые документы и пошла выбирать себе дочку.

Девчонку она выбрала сразу. Ляльку тоже звали Леной, и прачке это показалось символичным. Несколько месяцев навещала Ленка будущую дочь, тетёшкала её, навещала в больнице, когда мелочь загремела с вирусной инфекцией; и параллельно ходила на занятия, которые проводили в детском доме приезжие из области тётеньки-специалисты.

На таком вот занятии Ленка и узнала, что удочерить тёзку не получится. Причем не из уст тётеньки-специалиста, а от такой же молодухи, которая мечтала усыновить ребёнка. В тот момент, когда на лекции прозвучал тезис о том, что иностранцам разрешается усыновлять только больных детей, сидящая рядом с Ленкой баба сказала:

— Почему же у меня Витьку забрали и канадцам отдали?

Специалист смутилась:

— Как это?

Оказалось, будущая мать целый год обивала пороги, желая усыновить малолетнего Витьку. Всё шло уже к оформлению материнства, как вдруг выяснилось, что у Витьки есть ещё и сестра, на год его старше, а братьев и сестёр при усыновлении разлучать нельзя. Мать крякнула, но решила не сдаваться, и начала оформлять ещё и удочерение. Влезла в долги, поменяла двухкомнатную квартиру на трёхкомнатную, устроилась ещё на одну работу, и бюрократическая машина потихоньку начала сдаваться, и на горизонте маячило уже двойное усыновление. И тут появилась супружеская чета из Канады, и Витьку оформили в заграницу так стремительно, что усыновительница даже ахнуть не успела. Фактически — за выходные.

— Этого не может быть! — возмутилась тётенька-специалист.

— Я тоже так сказала. А мне сказали, если возмущаться будут, ещё и Вику отберут.

Начался невообразимый шум. Одни мамаши шикали на безрассудную усыновительницу — мол, сейчас и нам всё на корню зарежут, другие, наоборот, накинулись на специалиста из области — что у вас там за бардак? Ленка не стала участвовать в скандале, а потихоньку вышла из кабинета.

В общем, как и предрекла соседка по парте, ничего из удочерения не вышло. Начались какие-то глупые бюрократические препоны, потребовалось собирать кучу новых справок. Мужики советовали обратиться к генералу — он сейчас депутат, мигом всех застроит. Но Ленка уже засомневалась, заробела, и в конце концов отказалась от идеи с удочерением.

И завела ребёнка по старинке, иными словами — родила сама.

И, надо сказать, успела вовремя. Только-только в декрет вышла, только родила, только получила единовременное пособие по рождению — и начался кризис. Не бог весть, какие деньги, однако три года никакого увольнения, и какие-никакие деньжата. Плюс — триста тысяч мифических денег за второго ребёнка.

Едва Ленка ушла в декрет, о ней сразу забыли. То есть, конечно, в общих чертах помнили, но в свете экономических и энергетических неурядиц как-то было не до неё. А уж когда во Францию намылились — так и вовсе из головы вылетело.

А Ленка вот за жизнью коллектива следила внимательно, и когда узнала, что мужики собрались в загранку, сообразила, что не на бокал «Мадам Клико» их туда позвали.

— Короче, берите меня с собой, или подам в суд… — сказала Ленка.

— Чего? — обалдели все.

— Чего слышали. Скажу, что от кого-то из вас ребёнок, и на алименты подам.

— Я тут ни при чём! — замахал руками Андрюха.

— На тебя никто и не думает, — отмахнулся от Опарыша Лёха. — Просто пока разбираться будут, нас за границу не выпустят.

— За что ж ты нас так, Лена? — спросил Оскар.

— А чего вы без меня уехать собрались? — всхлипнула Ленка.

Мужики растерялись. Как такое объяснить? Не говорить же, что они элементарно забыли о боевой подруге…

— Так мы это… забыли… — ляпнул Опарыш.

От обиды Ленка заревела.

— Ну, вот что, — взял быка за рога Игорь. — Лёха, конечно, ещё один рассказ за Ленку написать не успеет. Скинемся просто, и сами купим и загранпаспорт, и билет.

— Не надо загран… — шмыгнула носом Ленка. — Есть у меня…

И снова заревела, на этот раз — от счастья.