"Дар сопереживания" - читать интересную книгу автора (Вилтц Дэвид)

13

Карен была благодарна Беккеру, что, когда все закончилось, он не оттолкнул ее, а еще несколько минут нежно целовал лицо и глаза. Только его объятья постепенно слабели, словно, овладев ею, он понял, что она ему слишком дорога. Когда они, наконец, оторвались друг от друга, это произошло почти незаметно для обоих.

Беккер, казалось, обладал бесконечным терпением. Сначала, после того, как они приехали на квартиру Карен, и она едва не выпрыгивала из кожи от нервного напряжения, он долго обнимал ее. Просто обнимал, очень долго, пока Карен не стала успокаиваться. Тогда Беккер в первый раз поцеловал ее, и этот поцелуй поразил молодую женщину проникновенной нежностью. Карен не нравилось целоваться с Ларри – ее мужем – в результате их секс начинался без взаимных ласк, приводящих партнеров в возбуждение: он просто начинался. Рот Беккера – осторожный, под стать ее, – воспламенил губы Карен робкими прикосновениями. Их поцелуи постепенно становились все более пылкими, и только затем, когда Карен раскрылась без остатка, руки Беккера начали воспламенять ее тело.

Руки Беккера исследовали ее, и она им определенно нравилась. Они ласкали ее руки, мягкие впадинки под коленями, лицо, пока тепло пальцев и ладоней не воспламенило ее целиком. Пальцы Беккера мягко проскальзывали сквозь ее волосы, заставляя Карен ахать от полноты чувств. Ах, почему же раньше никто не ласкал так нежно ее голову?

Молодая женщина вновь задрожала, но теперь уже не от нервного напряжения, а от возбуждения, и поняла с восторгом откровения, что она действительно в объятиях любимого и любящего человека, дорожащего каждой частичкой ее тела.

Когда Беккер прикоснулся к ее груди, она, почудилось Карен, сама прыгнула навстречу его руке. Когда же к груди прикоснулись его губы, все тело Карен затрепетало.

Карен не представляла, что ощущение близости может быть столь полным: она никогда раньше не доверялась мужчине до конца. С Беккером она отбросила все сомнения, и блаженство нахлынуло огромными волнами, на которых она закачалась, без всякого стыда, крича от восторга и цепляясь за любимого, пока волны не ослабели до мелкой ряби.

Но Беккер еще не кончил, хотя Карен казалось, что возврат к чуду уже невозможен. Выгнув спину и сцепив зубы, она помогла ему, и они вместе достигли пика, забившись в сладострастных конвульсиях.

Именно после этого он нежно уложил ее на постель, снимая поцелуями слезы с ее глаз, и оставался с Карен, пока она не стала готова отпустить его.

Но не только Беккер удивил ее – действительно поразил и ошеломил, – Карен изумилась также самой себе. После развода она приложила немало усилий, чтобы изменить отношение к мужчинам и сексу. Мужчины могут заниматься сексом с полным безразличием к партнерше, почему она не может так же? Что такое оргазм? Всего лишь раздражение нервных окончаний и ничего более. Мастурбация – всего лишь физическая стимуляция, почему не использовать для этого мужчину в сексе? «Давай, принимайся за дело и получай удовольствие, – говорила себе молодая женщина. – Так будет намного проще и лучше: никакого тебе беспокойства, мучительных стараний понравиться, никаких слез. Будь такой же жестокой, бесчувственной и безразличной, как они все». Идея, казалось бы, превосходная, однако возникла одна загвоздка: Карен так не могла.

Но будь она проклята, если позволит Беккеру узнать об этом.

Они долго лежали вместе: она на животе, положив голову ему на грудь; он – поглаживал ее руку.

– А ты говорил, приятного будет мало, – с укоризной проговорила Карен после длительного молчания.

– Я подумал, что ты, скорее всего, потянешь меня на танцы.

– Люди до сих пор ходят на танцы?

– Лично я нет.

– Думаю, это я переживу, хотя, должна заметить, у тебя великолепное чувство ритма и...

– Что?

– Ничего.

– Скажи.

– Да так, одна глупость. Забудь.

– Хорошо.

Карен помолчала какое-то время, которого хватило бы на три вдоха, затем не выдержала:

– Ты всегда так контролируешь себя? – спросила она, мгновенно пожалев об этом. – Мне не следовало задавать этот вопрос.

– Да ничего.

– Поверь мне, я тебя не упрекаю! Боже упаси! Ты был... Это было изумительно... Как ты это делаешь?

– Медленно, – отшутился Беккер.

– Да уж знаю, – рассмеялась Карен.

Беккер шевельнулся, и соски Карен вновь отвердели. «Не жадничай», – сказала она себе.

– Можно задать тебе еще один вопрос?

– Конечно. – Беккер перестал поглаживать ее руку.

– Ты уверен, что не против поговорить на эту тему? То есть мне не следует расспрашивать тебя о таких вещах, но у меня ничего подобного раньше не было. Не хочу сказать, что у меня было много мужчин помимо мужа, но несколько все же были...

Карен резко подняла голову с груди Беккера и, схватив подушку, прижала ее ко рту.

Беккер мягко отнял у девушки импровизированный кляп.

– Что такое?

– Я должна остановиться. Это никчемный разговор.

– Хорошо, – согласился Беккер и посмотрел на Карен, приподнявшись на локте. В льющемся из окна смутном свете она разглядела усмешку на его губах.

– Понимаешь, я ничего не могу с собой поделать. Тебе следовало бы мне помочь, но тебе больше пользы от моей болтовни.

– Как тебе помочь? – спросил Беккер. – Подержать подушку?

Карен задумчиво провела пальцем по волосам на его груди. Кожа под ними влажно блестела. «Значит, его все-таки пробрало, даже вспотел», – подумала она с удовлетворением.

– В моей жизни было несколько мужчин. Не много, конечно, но достаточно. Это ничего?

– Ничего.

– Я не шлюха.

– Разве я был бы здесь, если бы так думал?

– Послушай меня. Никто из них, а некоторые были весьма искусны, но никто из них... Ты все делал великолепно, идеально. Все. Казалось, ты знаешь, что мне нужно, еще до того, как я сама это понимала. Как тебе это удается?

Карен вновь зажала подушкой рот, но тут же убрала ее.

– Ты не обязан отвечать. Такой откровенный вопрос... что мне самой не по себе... Но правда, как?

– Довольно просто.

– Однако другие, похоже, этого не умеют.

– Я поступаю так же, как в тех случаях, когда пытаюсь вычислить противника.

– Не понимаю.

– Занимаясь любовью, я стараюсь поставить себя на твое место. Поэтому, когда я делаю это... – Беккер нажал большим пальцем на сосок Карен, и она вздрогнула, – я точно знаю, что ты ждешь от меня именно этого. А когда я делаю так...

Он захватил ртом ее грудь, и Карен очень быстро прекратила ждать окончания предложения. К ее разочарованию, Беккер поднял голову.

– ... я знаю, что тебе хочется, чтобы я продолжил ласку.

– Ты прав, – подтвердила Карен. – Фактически, если у тебя есть желание продолжить...

– Но есть действия, которых ты от меня не ждешь, – прервал ее Беккер более серьезным тоном, – которые тебе неприятны, которых ты стесняешься, как бы возбуждена ты ни была...

Карен резко села и оперлась на спинку кровати.

– Да, есть.

– Кто-то поступал с тобой подобным образом, не так ли? Кто-то делал с тобой нечто, чего тебе не хотелось.

– Я не желаю об этом говорить.

– И это был не твой муж. Ты слишком сильная, чтобы позволить кому-то помыкать собой. Это с тобой делали в детстве.

– Не желаю об этом говорить, – мрачно повторила Карен.

– Хорошо, – уступил Беккер. – Я только показывал тебе, как ты просила, каким образом я это делаю.

– Что именно, охотишься или занимаешься любовью? – почти неприязненно спросила Карен.

– В обоих случаях сходный процесс, но разный результат, – чуть погодя ответил Беккер.

Карен сложила руки на груди.

– Значит, занимаясь со мной любовью, ты анализируешь мои сексуальные реакции? Очень мило.

– Я не анализирую, это идет не от интеллекта. Я чувствую. Чувствую то же, что чувствуешь ты. И когда я делаю или начинаю делать определенные вещи, я чувствую твое сопротивление. Твой страх. Наши страхи редко зарождаются после взросления: большинство из них сохраняются у нас с детства. Поэтому я предполагаю, что кто-то делал с тобой что-то отвратительное в детстве.

– У тебя тоже сохранились детские страхи?

– О, да, – рассмеялся Беккер.

– Какие?

– Ты мне скажи.

– Я не знаю, – пожала плечами Карен.

– О-о, – разочарованно протянул Беккер. – Ладно.

– Откуда мне знать? – удивилась Карен. – Мы с тобой едва знаем друг друга.

– Ладно, не будем об этом. Я подумал, ты сумеешь мне сказать. Ладно, это не имеет значения.

– Почему ты решил, что я могу распознать твои детские страхи? Потому что я агент ФБР? Или ты думаешь, занятия любовью помогают мне лучше разбираться в людях?

– Нет, не только и не столько потому, что ты агент ФБР. Хэтчер совсем не разбирается в людях, если взять известный нам обоим пример. Я подумал, ты, может быть, другая.

– Почему?

– Потому, что ты не хочешь быть такой, как все, – сказал Беккер.

– Я не хочу быть такой, как все?

– Очень. Вот Хэтчер хочет быть, как все. Обычным человеком, обладающим властью, но обычным.

– А ты, значит, не хочешь быть, как все?

Беккер пожал плечами.

– Полагаю, это мое дело. Возможно, я неправильно в тебе разобрался. Возможно, ты тоже хочешь быть, как все.

Карен скользнула обратно под одеяло и некоторое время глядела в потолок.

– Ты правильно во мне разобрался, – сказала она в конце концов, – А ты боишься темноты.

После этого Беккер надолго замолчал. Карен даже начала подозревать, что он заснул или не расслышал ее.

– Как ты узнала? – спросил он наконец.

– Ты сам сказал мне об этом, когда мы познакомились. Ты тогда пришел с какой-то тренировки в «Комнате По». К нам подсел Финни, начал восхищаться тобой и потом спросил, как тебе удается свободно ориентироваться в темноте. Ты ответил, что для этого надо преодолеть свой страх перед ней.

– Люди обычно не верят, когда я это говорю, – заметил Беккер.

– Я поверила, – сказала Карен. – Я поняла, что ты говоришь совершенно серьезно и что ты не хочешь, чтобы я верила в серьезность твоего объяснения.

– К своей же пользе, – бросил Беккер. Карен не знала, как его понимать.

– Ты и сейчас боишься?

– Нет, мне хватает уличного света, чтобы видеть твое лицо. Меня пугает только полный мрак.

– Полный мрак трудно отыскать.

Беккер грустно рассмеялся.

– Приходится постараться.

– Что он с тобой делает в темноте? – спросила Карен.

Беккер снова надолго затих, потом спросил:

– В какой?

– В самой непроглядной.

Беккер тяжело вздохнул.

– Я не хочу говорить об этом.

– О'кей.

Приподнявшись на локте, Беккер взглянул на Карен сверху вниз.

– Откуда ты узнала, что в темноте мне является мужчина?

– С женщинами ты ведешь себя свободно, – пояснила Карен.

Усмехнувшись, Беккер опять откинулся на подушки.

Они лежали, слушая тишину. Когда Карен случайно коснулась руки Беккера, он инстинктивно дернулся, потом расслабился под ее ладонью.

– Твоей вины в том не было, – сказала девушка. – Ты это понимаешь, да?

– Да.

– Что бы он ни делал, твоей вины в том не было. Ты был всего лишь маленьким ребенком.

– Знаю.

– Мне понадобилось очень много времени, чтобы понять эту простую истину про саму себя, – призналась Карен.

Беккер потянулся к ней, и они обнялись. Когда они начали ласкать друг друга и загорелись в пламени страсти, Карен позволила своим ощущениям слиться с ощущениями Беккера.

Второй раз ее любили по-настоящему, осознала она, и впервые по-настоящему любила она.

К счастью, телефон зазвонил после того, как все закончилось.

Карен гладила спину Беккеру, пока он разговаривал с Финни.

– Простите, что беспокою вас в такой час, – извинился Финни. Беккер взглянул на светящийся циферблат – полночь. Они провели в постели три часа, – но вы просили немедленно сообщать вам, как только появится что-то необычное.

– Не стесняйся, Финни. Выкладывай, что там у тебя.

– Передай ему мои наилучшие пожелания, – прошептала Карен и хихикнула. – Нет, не надо, после сегодняшнего у меня, пожалуй, не осталось наилучших пожеланий.

Беккер перекинул трубку к другому уху и заткнул ей рот подушкой.

– Я нажал на Министерство Финансов, и они пообещали напомнить крупным банкам о необходимости сообщать о всех вкладах на сумму больше десяти тысяч долларов наличными. Мы же в свою очередь напомнили им об их подмоченной репутации и недавно предъявленных обвинениях в отмывании грязных денег в Майами и Нью-Йорке.

Беккер позволил молодому человеку выговориться, хотя все это было прекрасно ему известно. Для Финни наступил звездный час. К тому же он заслужил право на маленькую компенсацию за тяжелую, нудную и скучную работу, которую проделал.

– Директор Маккиннон со своей стороны тоже присовокупил несколько веских слов.

– Не сомневаюсь.

– А к его словам прислушиваются. Я имею в виду, все и каждый в отдельности.

– Как и должно быть.

– Да, совершенно верно, сэр. Таким образом, к нам стали поступать отчеты из всех крупных банков. Мы получали их по двадцать четыре часа в сутки всю прошлую неделю. Банки, конечно, согласились со скрипом: обычно они не обязаны предоставлять отчеты о подобных вкладах; но они вынуждены были подчиниться, когда директор Маккиннон напомнил им об интересах национальной безопасности страны. По нашему предположению, подозреваемый вложил деньги в один из крупных банков, потому что сумма слишком велика для недостаточно крупного банка и могла вызвать там повышенное внимание к его персоне...

Это было предположение Беккера, но он не счел нужным напоминать об этом Финни. По тому, как Финни выдержал паузу, Беккер сразу догадался, что молодой агент добрался, наконец, до сути своего сообщения.

– Каждый день я пропускал приходящие отчеты через компьютер, анализируя их по тем параметрам, которые вы указали, и только что получил нечто, что может вас заинтересовать. – Финни прочистил горло, словно выбил торжественную барабанную дробь. – Сегодня утром в банк «Манхэттен чейз» в Нью-Йорк-сити был сделан вклад на сумму в двести пятьдесят тысяч долларов наличными на имя Роберта Кармайкла.

Беккер протяжно вздохнул.

– Агент Беккер?

– Я слушаю, Финни.

– Нам, конечно, неизвестно, тот ли это Роберт Кармайкл или нет. Может быть, это довольно распространенное имя.

– Может быть, – согласился Беккер, – но кто-то однажды сказал, что не бывает простых совпадений. Хорошо сработано, Финни. Отправляйся спать. Я перезвоню тебе утром.

– Да, сэр. Спасибо, сэр.

Беккер повесил трубку и поднялся с кровати.

– Уже было слишком хорошо, чтобы это было на самом деле, – отозвалась она, надеясь, что голос не выдает ее разочарования. – Тебе так уж обязательно уходить?

– Поспи, тебе необходимо выспаться. Нам предстоит весьма напряженная работа в Нью-Йорке.

– Нам?

– Я собираюсь позвонить Маккиннону и сказать, что ты мне нужна в этом деле.

– Правда? – очень тихо спросила Карен.

Беккер стоял около кровати и смотрел на нее, застегивая пуговицы на рубашке.

– Не волнуйся, работать тебе придется не меньше моего.

Карен улыбнулась: впервые за весь вечер он понял, ее неправильно – она переживала вовсе не из-за работы.

Мечеть мусульман-суннитов на Дикман-стрит в Бруклине была в прошлом христианской церковью лютеран-евангелистов, подчинявшейся синоду штата Миссури. При смене религии христианскую символику по мере возможности скололи с наружной каменной отделки, заменив символами ислама, но архитектура здания по-прежнему не оставляла сомнений в его происхождении по линии американского протестанства. Мечеть учредила фонд, чтобы по арабской традиции увенчать крышу храма куполом, устремленным к благословенным небесам, но прихожане мечети были людьми небогатыми, и фонд пополнялся медленно.

Мечеть или церковь, но главное – не синагога, с некоторым облегчением отметил про себя Говард. Сегодняшняя акция не касалась религии, но его несколько угнетала мысль, что насилие будет совершено в священном месте.

– Они всегда так поступают с нами, – произнес Харт таким тоном, словно хотел убедить в этом самого себя.

Перед «братством» возвышалась громада мечети. Время было позднее. Бруклин в отличие от Манхэттена уже спал. Круги света от фонарей освещали тротуары пустынных улиц, но мечеть пряталась во тьме.

– Они поступают с нами гораздо хуже, – поправил Говард.

– ООП на нашем месте подбросила бы туда бомбу, – сказал Бобби Льюис.

Остальные тут же с ним согласились.

– Они разбивают надгробия на наших кладбищах и глумятся над могилами наших предков, – добавил Винер.

– Они нас, черт побери, убивают, – прорычал Бородин. – Да что с вами, ребята? Он же из ООП! Мне плевать, хоть бы он спрятался в самой Мекке. Мы бы и там его достали, разве нет? Пошли, приголубим старую сволочь!

– Бородин прав, – сказал Говард. – Для них нет ничего святого, они давно играют без всяких правил. Нам не за что корить себя.

Кейн почувствовал, что Говард, вообще предпочитавший болтовню действию, собирается произнести целую речь на эту тему, и тронул его за руку, как бы напоминая о деле, ради которого они сюда пришли.

– Правильно, – спохватился Говард. Пусть его одолевают дурные предчувствия насчет исхода акции, но Кейн на его стороне, и он не должен бояться действовать самостоятельно. Он оглядел по очереди всех членов «братства», твердо посмотрев в глаза каждому, будто стараясь передать им собственное чувство уверенности, – Пошли, – позвал он, и «братство» устремилось вперед волной, несущей угрозу.

Кейн отпер боковую дверь, и все вошли в мечеть, оставив снаружи на страже нервничавшего Винера. Убедившись, что их появление осталось незамеченным, Винер достал из кармана баллончик с розовой краской и принялся расписывать стены мечети. Тихое шипение пульверизатора громом отдавалось у него в ушах. Он выводил слова трясущейся рукой, все время оглядываясь по сторонам. Хотя он не владел каллиграфией, и его письмена были корявыми каракулями мальчишки из гетто, буквы выходили достаточно четкими. «Больше никогда! – кричали они. – ООП должна заплатить за свои злодеяния!» В конце он вывел вместо подписи двухаршинное сокращение: «СБ.».

Кейн повел остальных в подвал, не особо стараясь соблюдать тишину. Когда дверь в келью распахнулась, Сулейман ибн Ассад проснулся и сел, свесив ноги с кровати. Он был стариком, старше восьмидесяти лет с плохим здоровьем, но пятидесятилетняя политическая паранойя навсегда отточила его инстинкт выживания. Кейн позволил Бородину первым ворваться в келью, чтобы тот принял на себя любой поджидающий незваных гостей сюрприз, затем ему пришлось обогнать неуклюжего товарища по партии, когда Ассад торопливо сунул руку под подушку. Перехватив запястье старика, он выхватил из-под подушки и поднял над головой пистолет, чтобы всем было видно, какой опасности они подвергались.

Члены «братства» застыли, завороженные видом оружия и в равной степени удивленные кажущейся хрупкостью Ассада. Он одряхлел от глубокой старости: его торчавшие из рукавов футболки руки выглядели тонкими, как папки, и были покрыты старческими пигментными пятнами. Воображение рисовало членам «братства» совсем другой образ врага – крючконосого араба с яростным взглядом и кирпичным лицом Арафата с палестинским платком на голове, а совсем не древнего дедушку, смущенного, что его застали в полураздетом виде.

Однако Ассад не считал себя немощным реликтом, он не прожил бы столь долго, не обладай он сильной волей к жизни. Он бросился в атаку и, зажав одной рукой шею Кейна, начал душить его, одновременно стараясь отобрать пистолет. Кейн мгновенно воткнул локоть в ребра старика, и, когда задохнувшийся Ассад отпустил его шею, развернулся и ударил старика локтем в лицо.

– Помогите мне, – бросил Кейн остальным.

Те, однако, отшатнулись. Кейн схватил оглушенного Ассада за шиворот и поднял с кровати. Старик застонал, изо рта у него потекла кровь.

– Вы тоже принимайтесь за дело, – велел Кейн.

Говард встревоженно переводил взгляд со спокойного и безжалостного Кейна на Ассада. Старик выглядел совершенно беспомощным, но окажись у него в руке пистолет, он бы всех их перестрелял. Он – олицетворение ООП.

Кейн упорно смотрел Говарду в глаза, требуя действия. Дома наедине они обсуждали этот момент. Кейн объяснил Говарду необходимость активных действий вождя: он должен воспитывать остальных членов своим примером, только непоколебимое лидерство Говарда сплотит «братство» и позволит ему достичь намеченной цели. Говард согласился с его доводами, а также с тем, что Кейн может только помогать ему в подобных делах. Он, Говард, должен играть главную роль. Тут не могло быть двух мнений: лидер должен быть первым во всем, иначе его быстро сменит тот, кто лучше умеет вести людей за собой; а среди членов «братства» ему не было равноценной замены, в этом Кейну не нужно было убеждать Говарда.

Говард решительно шагнул вперед и остановился прямо перед Ассадом. Вблизи старик уже не выглядел таким безвредным. Его глаза горели ненавистью.

– Ты нас не знаешь, – заговорил Говард, – но мы худший из твоих кошмаров.

– Дрянь, – выплюнул Ассад.

– Мы – святая месть Сиона. Передай всему миру, старик, что пришло время расплаты. Мы – мстители из «Сионского братства», мы отыщем вас, где бы вы ни прятались. Мы выкопаем вас даже из-под земли и накажем. Ни одно ваше злодеяние отныне не окажется безнаказанным...

Он подошел к самой трудной части: произнося заключительное слово своей короткой речи и заранее морщась, он замахнулся и ударил старика по лицу.

– ...ООП. – Это было намеренно произнесено как ругательство.

Говард отступил назад и махнул рукой Бородину. Бородин сначала не понял, чего от него хотят, затем с готовностью шагнул на место Говарда.

– ООП, – презрительно изрек он, замахиваясь.

Ассад попытался плюнуть ему в лицо, но слюна, смешиваясь с кровью, только потекла по опухшим, разбитым губам, когда Бородин ударил его кулаком в лицо.

Кейн почувствовал, что ноги Ассада подкосились, но он продолжал удерживать старика в вертикальном положении, за волосы оттягивая его голову, чтобы она не падала на грудь. Члены «братства» один за другим подходили и били старика, одновременно выкрикивая слово «ООП».

Затем Кейн швырнул Ассада на постель, остальные рассыпались по комнате.

– Пусть все знают, что это сделали мы, – сказал Говард, одобрительно кивнув Харту, выводившему краской на стене буквы «СБ.» Для пущей важности он нацарапал на вырванном из книги листе: «Больше никогда! СБ.» и положил записку на грудь своей жертвы.

Бобби Льюис под пристальным взглядом Говарда опустился около кровати на колени и пощупал пульс старика. Говарду совсем не хотелось, чтобы акция завершилась смертью: избить человека – это одно, а убить – совсем другое, и неважно, что он из ООП и заклятый враг его народа. Они с Кейном говорили на эту тему и после длительной дискуссии согласились, что их цель – насилие, но об убийствах и речи быть не может.

– С ним все в порядке, – сообщил Бобби. – Пульс хороший, он дышит.

Говард облегченно вздохнул. Лицо Ассада было изувечено, но это невысокая плата за целую жизнь, связанную с подрывной деятельностью против Израиля, успокоил себя Говард, однако, глядя на сильно избитого старика, ему все время приходилось напоминать себе, что это было сделано оправданно и только справедливо по отношению к старому террористу.

Возникший сбоку Кейн вложил в руку Говарду пистолет Ассада. От неожиданности Говард едва не выронил оружие, затем сунул его в карман: правильно, ему следует забрать пистолет. Что с ним делать, он решит позже, но вряд ли стоит оставлять его здесь, чтобы старый террорист мог выстрелить им в спину.

Он и сейчас был на это способен. Приоткрыв один глаз, Ассад со жгучей ненавистью смотрел на своих палачей. Веко другого распухло до размеров мячика от пинг-понга. Он выругался по-арабски и снова попытался плюнуть в них.

– Уходим? – спросил Кейн.

– Да, – сказал Говард и наклонился над постелью, заставляя себя смотреть Ассаду в лицо, – «Сионское братство», – проговорил он, повысив голос. – Запомни и передай остальным. Мы мстители и будем мстить.

Винер широко улыбнулся, не пытаясь скрыть облегчения, когда они вышли из мечети.

– Вы все сделали? Нам можно уходить?

– Сейчас мы должны разойтись в разные стороны на случай, если он вызовет полицию, – распорядился Говард. – Каждый добирается домой отдельно. Полиция будет искать группу, одиночек они задерживать не станут.

Говард взглянул на Кейна. Тот незаметно кивнул – так полагалось действовать по разработанному ими плану.

– Завтра мы будем во всех газетах и телевизионных новостях, – продолжил Говард, – поэтому поменьше болтайте и не вздумайте распространяться, что это ваших рук дело. Мы хотим, чтобы враги уважали «братство» и боялись его, но они не должны знать, кто мы. Понятно? Теперь испаряйтесь, я свяжусь с вами, когда возникнет необходимость.

Современные «давиды» растворились в тишине бруклинской ночи. Кейн положил руку Говарду на плечо в знак одобрения за хорошо проделанную работу, затем повернулся и быстро ушел.

Пройдя полквартала, он обернулся и увидел, что Говард идет к станции метро. Дождавшись, когда он спустится в переход, Кейн устремился обратно к мечети. Полиции он не опасался. Положение Ассада в стране было слишком шатким, чтобы он осмелился обратиться в полицию. Следовательно, происшествие не получит огласки, если оставить все как есть. Сулейман ибн Ассад не дожил бы до своего возраста, возвещай он на весь мир о своем существовании. Живой он не принесет «братству» паблисити. Расписанная мечеть могла появиться на тридцать секунд в теленовостях, но Кейну этого мало.

Когда Кейн вошел в келью, Ассад, с трудом держась на ногах, трясущейся рукой набирал телефонный номер. Кейн ударом колена отправил старика на пол и аккуратно повесил на место телефонную трубку. Горящие глаза Ассада погасли, в них впервые мелькнул страх. Он с презрением противостоял банде хулиганов, но внезапное появление одного человека означало нечто гораздо более серьезное. Этот не станет бить его и произносить речи: Ассад узнал в незнакомце собственную повадку.

– Кто вы? – спросил он на всякий случай, в действительности не ожидая, что поздний гость станет тратить время на разговоры, и не ошибся.

Говард лег в постель за несколько минут до прихода Кейна и тихо слушал, как тот готовится ко сну. Долго шумел душ. Опорожнился бачок в туалете. Говард знал, что не сможет заснуть несколько часов. У него не было желания закрывать глаза и видеть перед собой изуродованное, перекошенное от ненависти лицо Ассада. Если бы Майра бодрствовала, они могли бы поговорить. Он рассказал бы ей о том, что было сделано сегодня. Нет, он, конечно, ничего не рассказал бы ей, потому что он хотя и гордился своим поступком, но точно знал, что Майра его не одобрит. Но Говарду в любом случае хотелось поговорить с сестрой. Она успокаивала его одним своим присутствием. Она его любит, знал и чувствовал Говард. Было время, когда ему казалось, она единственная, кто останется с ним всю жизнь. Потом появился Кейн. Возможно, Кейн тоже по-своему любит его, размышлял Говард. Не так, как Майра, конечно, скорее как героя своей мечты. «Да, он по-настоящему обожает и ценит меня», – подумал Говард, однако, его, несмотря на это, тянуло поговорить с сестрой, а не с Кейном.

Он слышал хлопанье дверей, звуки шагов в гостиной и гадал, что Кейн делает там посреди ночи.

Кейн свободно обернул полотенце вокруг талии, чтобы оно свалилось от легкого прикосновения. В гостиной было очень тихо. Шумы улицы почти не достигали высоты тридцать четвертого этажа, по крайней мере, в ночные часы, когда гудки и сирены проходящего внизу транспорта звучали гораздо реже. Из комнаты Говарда не доносилось ни звука, но Кейн знал наверняка, что тот неподвижно лежит в постели, уставясь в потолок или на лозунги «братства» на стенах. Кровь долго кипит после притока адреналина, прежде чем остывает и дает человеку расслабиться. Кейн был выше этого, обладая непробиваемым спокойствием, присущим каждому профессиональному убийце с многолетним стажем. Он мог только представить нервозность Говарда, которому еще повезет, если он сумеет заснуть к утру.

Кейна тем временем интересовал вовсе не Говард. Он прошелся через гостиную мимо двери Майры, словно направляясь к книжной полке. Майра по обыкновению подглядывала в щелку. Кейн плотно прижался к стене сразу за дверью в ее комнату, чтобы девушка не могла его видеть, зато он ее слышал. Через мгновение он услышал, как Майра слегка переместилась, стараясь разглядеть его под другим углом. Затем он ощутил ее запах. Она пользовалась легкими духами или, возможно, только пудрой: к знакомому запаху талька примешивался легчайший цветочный аромат. Для кого она это делала? Кейн улыбнулся: разумеется, не для брата.

Она не легла спать, дождалась его. Хорошая девочка. Она не пропустила ни одной из их коротких ночных встреч.

Кейн взял с полки книгу и вернулся в поле зрения Майры. Как и прошлой ночью он задержался у телескопа. После него в объектив никто не заглядывал: площадь Объединенных Наций прыгнула ему в глаза. Небольшая поправка фокуса, и картинка стала такой же четкой, как в прицеле оптической винтовки.

Он не увидел ничего нового. Кейна сейчас не интересовали люди, дорожное движение, постоянно входящие и выходящие из ООН толпы народа. Пока не станет возможной разработка дальнейших планов и подготовка к акции, ему это не требовалось. Этим он займется днем, а сейчас Кейн чувствовал на себе взгляд Майры. Слегка отведя назад руку, словно поправляя фокус, он задел локтем полотенце, неизбежно свалившееся на пол, и кожей ощутил, как у девушки перехватило дыхание.

Оторвавшись от объектива телескопа, он пролистал книгу в свете окна и, якобы передумав, снова направился к книжкой полке у двери Майры, пройдя в нескольких сантиметрах от нее. Его обнаженная плоть отозвалась на исходящие из комнаты девушки горячие волны.

«Уже скоро, Майра, – подумал он. – Ты могла бы протянуть руку и прикоснуться ко мне, правда? Потерпи, уже скоро, но не сегодня. Сегодня Говард мучается от бессонницы, а я уверен, ты хочешь, чтобы все произошло тихо. Но скоро я приду к тебе, моя девочка. Очень скоро».

Тишина в гостиной показалась Говарду чересчур затянувшейся. Скатившись с кровати, он прокрался к двери и слегка приоткрыл ее. Первой его мыслью было, что, благодарение небесам, Майра спит и не видит Кейна, стоящего полностью обнаженным в пылании уличных огней с эрекцией столь жесткой, что это даже выглядело болезненно.

Второй мыслью Говарда было нечто совершенно иное и новое для него, что одновременно восхитило, обеспокоило и вызвало у него прилив самоотвращения. Но несмотря на это, он не мог оторвать от Кейна глаз, и его дыхание непроизвольно учащалось, пока от возбуждения и восторга у Говарда не закружилась голова.