"Дворянин великого князя" - читать интересную книгу автора (Святополк-Мирский Роберт)

Глава шестая «Ты будешь первым, кого я повешу…»

Если бы ранним утром следующего дня кто-нибудь наблюдал за Медведевым, укрывшись в дубраве по ту сторону дороги, у этого наблюдателя не должно было остаться никаких сомнений: новый хозяин Березок решил покинуть свои владения если не навсегда, то, по крайней мере, надолго, ибо все указывало на сборы в дальнюю дорогу.

Медведев тщательно проверил подковы коня, старательно затянул ремни подпруги, убедился в прочности уздечки и поводьев, перебрал стрелы, натянул на лук новую тетиву, наточил оселком ножи и лезвие меча, аккуратно упаковал все свои пожитки, закрепив их по местам у седла, в сумках и на своем широком поясе; ну и, наконец, не оставляло никаких сомнений в его намерениях прощание с домом: выведя коня на дорогу, Василий снял шапку, низко до земли поклонился обгоревшим развалинам, глубоко вздохнул, сел на коня и, ни разу не оглянувшись, направился в сторону Картымазовки.

День выдался пасмурный, безветренный и прохладный; после теплой ночи мягкий, густой, ватный туман неподвижно висел в воздухе, и Василий Медведев, неторопливо удаляясь от своего дома, медленно растворился в этом тумане.

Таким образом, тайный наблюдатель, если он был, мог бы теперь отправиться к тому, кто его послал, и с чистой совестью доложить, что новый хозяин Березок, очевидно, прислушался ко вчерашнему предупреждению и, судя по всему, надолго покинул свои владения.

Тем временем Медведев проехал еще с полверсты, не сбавляя мерного шага и напрягая слух, чтобы уловить в мелодии обычных лесных звуков хоть малейший чужеродный тон.

Один раз ему показалось, что откуда-то донесся едва различимый стук копыт, — и Василий, улыбнувшись, продолжая двигаться равномерно и неторопливо, стараясь держаться середины дороги, где копыта коня оставляли явный и глубокий след.

Вскоре впереди показался горелый лес и поворот, где колея обоза, проехавшего вчера на рассвете, сворачивала направо и углублялась в неведомую часть леса, который Картымазов упорно называл Татьим. Миновав поворот и твердо убедившись, что следом за ним никто не едет, Медведев свернул на обочину и некоторое бремя держался жухлой прошлогодней травы, где следы копыт виднелись хуже, потом немного углубился в сосновый лес и саженей двадцать двигался параллельно дороге по иглице, где следы вообще стали едва заметными, затем снова выехал на обочину, а позже опять свернул в лес и так повторил несколько раз. Наконец, въехав в лес очередной раз, он внезапно остановился и с минуту стоял совершенно неподвижно, внимательно прислушиваясь. Не услышав ничего подозрительного, Василий спешился и расстегнул одну из сумок у седла. Оттуда он вынул четыре небольших мешочка из толстой прочной кожи с длинными тесемками, продетыми сквозь дырки в верхней части, — в таких мешочках богатые люди хранят золото и драгоценные камни. Но эти были заполнены не тяжелыми звонкими монетами, а всего лишь мягким пушистым мехом, и то лишь до половины. Он плотно натянул мешки на копыта Малыша, прочно привязав тесемками к ногам коня, и, сев в седло, отправился в обратный путь. Теперь он ехал только лесом, все время вдоль дороги, двигаясь совершенно бесшумно и почти не оставляя никаких следов на твердой почве, усыпанной сосновой иглицей.

Так он добрался до поворота в горелом лесу, осмотрелся, свернул и осторожно двинулся в глубь Татьего леса, бесшумно скользя между деревьями и внимательно Глядя по сторонам. Особенно его интересовали могучие, высокие деревья. Однако пришлось пройти целых две версты, прежде чем он увидел то, чего ожидал.

На самой верхушке могучего древнего дуба находилось нечто, свитое из веток и похожее на гнездо гигантской птицы.

Медведев тотчас застыл, не шевелясь, под прикрытием кустарника и долго наблюдал за гнездом, но не заметил в нем никакого движения.

Расстояние велико, туман еще не рассеялся, надо подойти ближе.

Василий осторожно отступил до ближайшего поворота, так, чтобы дуб полностью скрылся из виду, и, оглядевшись, направился в глубь леса, удаляясь от дороги. Оказавшись в густой, труднопроходимой чаще в полуверсте от дорожной колеи, он уже хотел было остановиться, но, разглядев впереди какой-то просвет между деревьями, направился туда. Здесь его подстерегала приятная неожиданность.

Окруженное буйно разросшимся кустарником из лозы и орешника, поросшее вдоль берегов живописными кувшинками и камышом, прямо посреди леса находилось довольно большое озеро, на тихой, зеркальной поверхности которого плавала масса диких уток, нырков и прочей водной дичи, а судя по мощным всплескам, и рыбы тут было достаточно.

«…С реками, озерами, ставами и прудами… Оказывается, кое-что в грамоте великого князя все же соответствует действительности. Это вселяет надежду…

Первым делом Василий объехал озеро вокруг и убедился, что, кроме звериных троп, ведущих к водопою, не видно никаких следов недавнего пребывания человека.

Если сюда кто-то и заезжает, то очень редко, а, стало быть, это как раз то место, которое сейчас нужно.

Пробравшись по звериной тропке к воде, Медведев спешился, снял с Малыша накопытники, спрятал в сумку, а вместо них вынул длинный плотный плащ с капюшоном, сшитый из ткани двух цветов — с одной стороны он был совершенно черным, с другой — зеленым, под цвет травы и листьев. Этот плащ подарил ему когда-то один фряжский купец, которого он вызволил из татарского плена. Купец был так счастлив своему спасению, что готов был одарить Василия мешком золота, но татары все у него отняли, и тогда он снял со своего плеча этот плащ, сказав, что это самая дорогая вещь, которая у него осталась, поскольку сшит он руками его любящих юных дочерей. Плащ действительно был замечательный, теплый и прочный, а кроме того — и это самое главное — превращал владельца в невидимку ночью и даже днем среди зелени. Медведев часто пользовался этим плащом, всегда размышляя при этом о превратностях судьбы и юных дочерях фряжского купца, которым и присниться не могло, что плащ, сшитый их нежными ручками где-то в далекой Франции, будет носить какой-то неведомый им юноша в диковинной и таинственной стране, какой всегда казалось иноземцам Великое Московское княжество. Медведев накинул плащ на плечи зеленой стороной наружу, прихватил с собой два мотка прочной веревки — один потоньше, другой потолще, закрепив их у себя на поясе, подумал несколько секунд, не забыл ли еще чего, затем отпустил немного подпругу Малыша, некоторое время выразительно шептал коню что-то на ухо и, оставив его у воды, двинулся в обратный путь.

Он легко скользил между деревьями, не наступая на сухие ветки и не задевая мокрых, так что ни одна капля утренней: росы не упала на его плащ к тому времени, когда он бесшумно и незаметно, подобно призрачному лесному духу, подкрался почти к самому подножию дуба, на вершине которого находилось странное гнездо.

Укрывшись за соседней елью, так, чтобы из гнезда его нельзя было увидеть, Василий начал наблюдение.

Гнездо представляло собой прочную, сплетенную: из ветвей круглую площадку, обрамленную невысоким барьером, — эдакая большая корзина высотой по пояс человеку среднего роста. Как раз такого роста и оказался крепкий молодой парень, который сидел в этой корзине и, пока не вставая, был совершенно не виден снизу. Но иногда он поднимался и внимательно оглядывал окрестности, поворачиваясь во все стороны, так что у Медведева было достаточно времени как следует разглядеть его и убедиться, что это всего лишь юноша, лет семнадцати от роду, и что он там один.

Василий собрал в кучку лежащие под ногами еловые шишки и швырнул одну из них в густой кустарник недалеко от дуба. Парень вскочил на ноги и, высунувшись из-за барьера, начал всматриваться в кустарник. Ничего не разглядев, он успокоился и снова исчез.

Медведев бросил вторую шишку.

Парень снова высунулся.

— Кыш, — негромко сказал он, глядя вниз, — пошла вон!

Ничего не случилось.

Парень озадаченно почесал затылок, внимательно осмотрел всю поляну, пожал плечами и снова исчез за краем корзины.

Медведев бросил третью шишку.

Парень резко вскочил на ноги и некоторое время пристально вглядывался в кустарник, затем, вынув из голенища сапога нож, зажал его в зубах и начал ловко спускаться по стволу дуба.

Василий спокойно вышел из-за ели, вынул лук со стрелой и, натянув тетиву, прицелился в парня.

Парень спрыгнул на землю, отряхнул руки, повернулся И изумленно застыл с ножом в зубах.

— Открой-ка пошире рот, — спокойно сказал Медведев.

Если он все-таки не трус, попытается метнуть нож.

Парень открыл рот, молниеносно подхватил падающий нож и метнул.

Медведев слегка отклонил голову, и нож, направленный в его шею, прошелестел над плечом и вонзился в ствол ели за спиной.

— Ай-ай-ай, — сказал Василий. — Нехорошо. Надо больше тренироваться. Встань-ка лицом к дубу и подними повыше руки.

Парень молча повиновался. Медведев сунул лук и стрелу в колчан, вытащил из ствола ели нож, отрезал этим ножом кусок веревки потоньше из мотка на поясе, спрятал нож в голенище сапога и неторопливо направился к парню.

Тот повернул голову и, увидев, что Медведев безоружен, резко повернулся и, согнувшись, бросился на него, норовя сбить с ног ударом головы в живот.

Медведев хладнокровно уклонился, подставив ногу, и парень со всего размаху упал лицом вниз. Василий тут же прижал его спину коленом и, ловко заломив руки, начал аккуратно связывать. — Опять нехорошо, — пожурил он. — Никогда не бросайся, как бык, наклонив голову, потому что не видишь, что происходит впереди.

Василий быстро и крепко связал парня по рукам и ногам, затем резко перевернул на спину.

Парень набрал полные легкие воздуха, явно собираясь закричать. Медведев выхватил свой поясной нож и приставил к его горлу.

— Не советую, — сказал он. — Очень острый. Одно движение — и от уха до уха.

Он взвалил парня на плечи, крепко прижимая его голову к своей груди, чтобы тот не забрал, и быстро понес в глубь леса, подальше от дороги. Выбрав в кустах ложбинку, которая не просматривалась даже с близкого расстояния, Медведев спустился туда, уложил парня на бок и уселся рядом на поваленном дереве.

— А теперь слушай внимательно, — сказал он. Меня зовут Василий Иванович Медведев, и волей Великого князя Московского Ивана Васильевича я законный, единственный и полновластный владелец земли, на которой ты лежишь. Государь дал мне право самолично казнить и жаловать всех, кого я сочту того достойным. Поскольку ты разбойник, пойманный на моей земле, я могу с чистой совестью повесить тебя вон на том суку. Хоть сейчас Тебя как зовут-то?

— Никола… — пересохшими губами пролепетал парень.

— Никола… А по батюшке? — любезно осведомился Василий.

— Епифанов сын…

— Как же, как же, — вспомнил Медведев, — я, кажется, знаю твоего батюшку. Такой почтенный, рассудительный человек в собольей шубе…

— Точно, — изумился парень.

— Вот видишь. Мне даже известно, что он не прочь бы оставить свое разбойное ремесло, да боится справедливого наказания — и не зря. Парень глядел на Медведева, как на пророка.

— Так вот, Никола, Епифанов сын, сейчас перед тобой открываются две возможности. Либо ты мне поможешь — и тогда я, возможно, закрою глаза на ваше с батюшкой прошлое… Либо… Если ты не захочешь этого сделать или, что еще хуже, вздумаешь меня обмануть… Что ж, — ты будешь первым, кого я повешу за разбой на моей земле, и случится это не позднее завтрашнего утра. Подумай. Даю тебе минуту.

Медведев уселся поудобнее и, казалось, углубился в расчет, сколько еще человек можно связать остатком веревки, что потоньше.

Никола облизнул пересохшие губы.

— Я согласен, — сказал он, — да и батюшка, думаю, тоже… А что надо делать?

— Пока точно ответить на мои вопросы. — Василий вынул из-за голенища своего сапога нож Николы и взвесил его на ладони. — Сейчас я отправлюсь в ваше логово, и мой успех будет зависеть от того, что ты мне расскажешь. Если вдруг ты ошибешься хоть в какой-нибудь малости или, не приведи Господь, ненароком что-либо утаишь, — твой батюшка падет первым от твоего же ножа. Ты видишь в десяти шагах за моей спиной березу и прилипший к ее стволу осиновый лист?

Никола пригляделся и кивнул.

Медведев резко повернул голову и в то же мгновенье метнул нож за спину через плечо. Нож пробил красный прошлогодний листик, глубоко увязнув в белоснежном стволе, и тут же хрустальная прозрачная слезинка весеннего сока выкатилась из березовой раны. Василий отправился к березе, вынул нож, вернулся, снова сел и спросил:

— Ну что?

Лицо Николы побелело, как ствол березы.

— Я готов, — прошептал он.

— Где находится лагерь?

— Две версты отсюда — прямо по дороге.

— Сколько еще таких, как ты, наблюдателей на пути?

— С этой стороны смотрителей больше нет. Нас всего четверо. Один следит за дорогой от Медыни, один — от монастыря, я — от Картымазовки, а главный смотритель — на дубе посреди лагеря. Оттуда видны все три наших дерева.

— Значит, скоро обнаружат, что тебя на месте нет?

— Не-е-с. Оттуда видно, только когда подаешь знак. А так велено не высовываться…

— Когда и какие знаки подаются?

— Если едет кто чужой, незнакомый, — до трех человек — машешь над головой белой тряпкой. Если большой отряд — красной. Тогда общая тревога и все с оружием выезжают навстречу. Но еще никто никогда не подъехал к лагерю ближе, чем за две версты. Поэтому никому даже не ведомо, где он расположен.

— Как часто меняются ваши смотрители?

— Каждый сидит весь день — от светла до темна.

— А ночью?

— По два человека караулят на каждой дороге.

— Как охраняется сам лагерь?

— За сто шагов от стоянки в лесу вырублены просеки — со всех трех сторон. На каждой — по два часовых. Они ходят так, что все время видят просеку. Ночью зажигают факелы и удваивают караул.

— Ты сказал „с трех сторон“. А с четвертой?

— С четвертой, позади за лагерем — болото. Черным называется. Там трясина засасывает — никак не пройти.

— Точно?

— Вот те крест! — побожился Никола.

— Ладно. Сколько человек в вашей шайке?

— Да около сотни будет. Одних, мужиков сорок восемь, ну и… бабы да детишки до пятнадцати лет.

А кто старше — переходят в отряд.

Василий уже хотел было задать следующий, очень важный для него вопрос, как вдруг его осенила странная догадка и он с замиранием сердца спросил:

— Послушай, а молодые девицы… э-э-э… ну, в том смысле, что на конях и с оружием в отряде есть?

Никола уставился на него с изумлением.

— Не-е-е, ты что, государь, как же это можно — баба да с оружием?! Женщины только в землянках за лагерем имеют право жить. Они готовят, стирают, за детишками смотрят, но моложе тридцати у нас, пожалуй, никого нет, и все замужем за нашими мужиками.

Медведев облегченно вздохнул.

— Я думал, у вас лагерь, а там просто село, что ли?

— К нам в отряд людишки целыми семьями приходят — а почему? Да потому что в этих местах жить смертельно опасно! Литовские вельможи с московскими непрерывно ссорятся из-за земель да богатств, и тут такое творится! А у нас в лагере, как у Бога за пазухой. За пять лет еще ни один чужой человек даже близко не подошел! Нас все боятся и по ту сторону Угры и по эту, во как!

— Понятно. А кто у вас главный?

— Бывший полковой воевода Антип Русинов.

Очень головастый мужик! Грамотный, и хитер, как черт, — никогда не поймешь, что на уме держит. Первый помощник у него — Софрон Кривой. У-у-у, этот свирепый, злой мужик А подручный у Софрона — Захар Мерин — тот и вовсе убивец. Эти двое — самые лютые, а остальные мужики у нас ничего — тихие, смирные, за оружие только по делу берутся, а так — мухи не обидят… Если бы не Антип, Софрон с Захаркой много бы лишней крови пролили. Но Антипа боятся. Антип, он вроде ласковый, спокойный, но если что не по его воле будет — казнить может беспощадно лютой смертью.

— А как выглядят эти трое?

— У Антипа левой руки нет — ладонь по кисть обрублена. Крепкий мужик, лет за сорок. Софрон — высокий, худой, без глаза, потому и кривым зовется. Захарка — малого роста, юркий и все хихикает — ехидный такой.

— Как устроен лагерь?

— Квадратом. В центре старый дуб, где главный смотритель сидит, вокруг большая поляна — на ней основные землянки. В одной — самой большой собираются все, когда Антип позовет, если погода плохая. А в хорошую он обычно прямо под дубом и командует. Рядом его жилая землянка и погреб с продовольствием. Вся поляна кольцом телег окружена, а подальше за поляной — наши землянки. Там мы все и живем.

— Сколько людей сейчас в лагере и что делают?

— Да, почитай, все на месте, кроме смотрителей да часовых. Сегодня Антип отдыхать велел, а ночью, говорят, дело какое-то затевается, а какое — не знаю…

— Я знаю, — сказал Медведев. — В гости ко мне собираетесь. Последний вопрос: как пересечь просеку, чтоб часовые не заметили?

Никола вздохнул и посмотрел Медведеву прямо в глаза.

— Никак нельзя, — тихо сказал он. — Даже из наших никто никогда не прошел незаметно.

— Ладно, посмотрим, — улыбнулся Медведев, наклонился к Николе и, взяв его левой рукой за воротник кафтана, правой поднес нож к шее. — Вспомни хорошенько — все рассказал? Ничего не забыл?

— Богом клянусь, — прошептал парень, снова побледнев.

— Ну, гляди, грозно сказал Медведев и неожиданным движением отрезал воротник кафтана. — На всякий случай, — пояснил он, заталкивая воротник в рот Николе.

Убедившись, что парень может дышать носом, он уложил его под кустом, заботливо убрав из-под спины сучки и шишки.

— Так удобно? — серьезно спросил он.

Никола испуганно закивал головой.

— Вот и хорошо. Полежишь здесь, пока я управлюсь.

Медведев выбрался на дорогу.

Ну вот, теперь все значительно проще.

Приближался полдень. Туман окончательно рассеялся, и надо было двигаться очень осторожно.

Ему понадобился целый час, чтобы достичь первой просеки.

Затаившись в густом орешнике поодаль, он долго наблюдал.

Просека шириной в две сажени и длиной в сотню была прямой как стрела. Ее охраняли двое часовых. Один стоял на углу и внимательно смотрел вдоль просеки, держа наготове самострел. Другой, тоже с самострелом в руках, медленно двигался ему навстречу. Дойдя до угла, он занимал место первого, и теперь тот двигался по просеке до противоположного конца. Там он останавливался, поворачивался лицом к первому и снова первый шел к нему. Таким образом не было ни одной секунды, в течение которой просека не находилась бы под наблюдением.

Медведев крадучись обошел лагерь вокруг и убедился, что все три просеки охраняются так же. С четвертой стороны действительно находилось непроходимое болото, при этом совершенно открытое. К нему даже нельзя было подступиться. Где-то в глубине за просеками в густом старом лесу прятался лагерь, оттуда изредка доносились приглушенные возгласы, ржанье лошадей, иногда рубили топором дерево или что-то ковали, но ни разу Медведев не слышал лая собак, и это радовало — собаки значительно усложнили бы его задачу. Он, впрочем, тут же догадался, почему их нет — Антип не хотел, чтобы своим лаем они выдавали место стоянки отряда.

Василий обнаружил только два выхода из лагеря: один (видимо, основной) — дорога, по которой он пришел, а второй — хорошо утоптанная людьми и лошадьми (но без колеи) тропа с противоположной стороны. Очевидно, она вела к монастырю, а также к дороге на Медынь, и это был тот короткий путь, который упоминали охранники разбойничьего обоза.

Медведев притаился возле этой тропы подальше от просеки и задумался.

Похоже, Никола был прав. Незаметно проникнуть в лагерь нельзя. Антип заставляет своих людей в любую погоду, днем и ночью, непрерывно двигаться, не выпуская из виду просеки, вместо того чтобы обносить лагерь частоколом, как это повсеместно принято. Стало быть, он опытен и прекрасно понимает, что дело не в ограде, а в часовых. Как же туда пробраться, леший меня раздери…

Время шло, Василий перебирал в уме способ за способом, но ничего не мог придумать.

Снять охрану нельзя — каждый часовой все время находится под наблюдением другого. Если же убрать обоих, то через минуту часовой соседней просеки, дойдя до угла, заметит их отсутствие, и тотчас весь лагерь будет на ногах.

Возможность проскользнуть через просеку незаметно исключена. Для этого следовало бы стать невидимкой… Стоп! Что означает „стать невидимкой“? Это значит, сделать так, чтобы ты был у людей на глазах, но они бы тебя не видели… Как же это сделать?..

С полчаса Медведев, весь искусанный в густом кустарнике первыми весенними комарами, безрезультатно искал решение, как вдруг со стороны лагеря послышался звук голосов, потом спокойное посвистывание, и на просеку вышел высокий худой мужчина с черной повязкой, прикрывающей правый глаз.

Медведев вспомнил описание Николы — Софрон Кривой.

Часовой на просеке вскинул самострел.

— Это я, — сказал Софрон. — Егор махнул белым. Кто-то идет к нам со стороны монастыря. Пойду встречу. Будьте начеку.

Он пересек просеку и неторопливо прошел в двух шагах от Медведева.

Дождавшись, пока Софрон отойдет подальше, Василий бесшумно двинулся следом.

Софрон не спеша прошел еще сотню саженей и уселся на пеньке посреди небольшой поляны, посвистывая и поглядывая вдоль тропинки. Медведев осторожно подкрался сзади и залег за трухлявой колодой шагах в десяти.

Через некоторое время на тропинке показался старый знакомый — рыжий „окающий“ монах из монастыря.

Софрон поднялся ему навстречу.

— Почему вчера вечером не пришел, как условились?

— Не мог, — поморщился монах. — У нас такое было. Приехал тут один… от самого митрополита с проверкой. Всю ночь потом молились… Наш дурачок заставил. Ну ладно, давай, что положено, и пойду. Или не принес?

— Как можно? — шутливо возмутился Софрон. — Мы же не монахи — мы разбойники. А разбойники — люди честные. Ежели там кого зарезать или удавить — это пожалуйста, а обмануть — никогда. Вот, получи.

Софрон вынул из кармана пригоршню золотых монет и, отсчитав десяток, передал монаху.

— Следующий раз с паромом будет труднее, — сказал монах. — Настоятель поменял замки, и ключи теперь только у него.

— Ничего, снова украдете, — сказал Софрон, — первый раз, что ли? А что у вас там такое стряслось? Ты присядь, расскажи.

— Не могу я присесть, — раздраженно ответил монах, — мне всю спину и задницу исполосовали!

— Вот это да! — расхохотался Софрон.

— Тебе смешно, а нам не до смеха. Если этот умник донесет великому князю, у нас многие голов лишиться могут, и я буду первым!

— Это интересно, — сказал Софрон и вдруг перешел на серьезный, деловой тон. — Послушай, а как зовут этого вашего проверщика?

— Иосиф, а что?

— Да ничего. Я думаю, он не успел далеко отъехать, а конь у меня резвый. Вижу, вы здорово напуганы… Так ты бы поговорил с братьями: за пятьсот золотых я навсегда избавлю вас от этого умника, прежде чем он доберется до великого князя.

Монах некоторое время молчал, потом переспросил:

— Точно сможешь?

— Ты не раз убеждался — я человек слова.

Монах подумал и решился.

— Тогда так: ты нам его отрезанную голову, мы тебе — пятьсот золотых.

— Годится!

— Примерно когда?

— Я думаю, завтра, — улыбнулся Софрон и хлопнул монаха по спине. — Готовьте монеты. — Он повернулся и направился обратно к лагерю.

Ну, до завтра еще дожить надо, — подумал Медведев, и вдруг задача „как стать невидимкой“ в один миг решилась сама. — Только действовать надо очень быстро.

Выждав, пока Софрон отойдет шагов на десять, Василий бросился вслед за монахом. Он быстро, бесшумно догнал его и прежде, чем тот успел обернуться и увидеть нападавшего, коротким сильным ударом по голове оглушил. Монах упал ничком, Медведев быстро обшарил одежду и, вынув из кармана рясы пригоршню золотых монет, ринулся обратно вдогонку за Софроном.

Он успел вовремя: Софрон пересекал просеку.

Один из часовых стоял на углу, поблизости от тропы, второй приближался к нему. Медведев подполз как можно ближе, швырнул всю пригоршню монет на перекресток тропы с просекой, отполз, прячась за деревьями, побежал к другому, дальнему концу просеки и стал ждать. В этот момент второй часовой сменил первого на углу, а первый двинулся в путь.

Достигнув перекрестка, он остановился и изумленно уставился на землю под ногами.

— Что там такое? — лениво спросил стоящий на углу.

— Похоже, золото, — изумился первый. — Полно золотых монет… Наверно, карман у Софрона дырявый…

Часовой, стоящий на углу, сделал несколько шагов, присел на корточки рядом со своим товарищем, и оба стали быстро подбирать с земли золотые монеты.

Именно в этот момент никем не замеченный Медведев двумя прыжками пересек просеку.

Как и говорил Никола, в ста шагах глубже среди леса находилась овальная поляна диаметром около пятнадцати саженей, а в центре ее — могучий столетний дуб. Под дубом в землю был вкопан большой стол, вокруг него — лавки, а за этим столом, спиной к стволу дерева, сидел плотный коренастый русобородый мужчина, несомненно Антип Русинов — его левая рука без кисти покоилась на бархатной перевязи, переброшенной через шею. Рядом с ним важно восседал Софрон, а рядом с Софроном вертлявый коротышка, должно быть, Захар Мерин.

Напротив них, сняв шапки, стояли двое бородатых мужиков и о чем-то спорили, перебивая друг друга и размахивая руками. Поодаль, за кольцом телег, плотно окружавших поляну, виднелись среди деревьев землянки, поднимались дымы костров, доносились взрывы хохота и запахи жареного мяса, напомнившие Медведеву о приближении обеденной поры. Кроме занятых беседой за столом, на поляне больше никого не было, и Василий, прячась за подводами, подкрался к дубу, настолько близко, что мог отчетливо различить голоса. Bee подводы оказались пустыми, в некоторых лежали рогожи. Улучив момент, Медведев юркнул в ближайшую к дубу подводу, укрылся рогожей, проделал ножом дыру в ней и принялся наблюдать за происходящим.

Шел суд.

Антип и его помощники пытались рассудить двух мужиков, которые никак не могли что-то поделить. О подробностях дела расспрашивал Софрон, Захар время от времени вставлял язвительные замечания, Антип молча и невозмутимо слушая всех по очереди с непроницаемым выражением лица.

Пока шло разбирательство, Медведев внимательно осмотрелся.

На поляне находились четыре землянки. Одна, самая большая, — прямо напротив телеги, где прятался Василий, рядом с ней вторая, поменьше, в которой, должно быть, жил Антип, а по эту сторону — две одинаковые с бревенчатыми прочными дверями, на которых висели большие замки — Медведев решил, что в них, очевидно, хранятся запасы продовольствия и оружия.

На самой верхушке дуба была сооружена большая наблюдательная будка, сплетенная из гибких веток, но, в отличие от гнезда Николы, она имела стены и крышу, а со всех четырех сторон под этой крышей тянулась смотровая щель, достаточно широкая, чтобы просунуть голову, если надо посмотреть вниз. Прямо к будке вела наклонная деревянная лестница, укрепленная подпорками, а из люка в полу рядом с лестницей свисал толстый канат для быстрого спуска вниз.

Пока Василий осматривался, Антип вынес приговор.

— Правильно ли я понял, — флегматично спросил он, — что спор идет только об одной золотой вазе, которая якобы принадлежит вам обоим, а вы не хотите распилить ее пополам и никто из вас не желает выкупить половину у другого?

Спорщики дружно кивнули головами.

— Выношу решение, — лениво заявил Антип. — Вы отдаете эту вазу мне.

Он помолчал, любуясь вытянувшимися лицами мужиков.

— А чтобы у вас не возникли нелепые мысли, сегодня же вечером, когда будем ехать мимо озера, я на ваших глазах брошу ее в самое глубокое место. Можете идти.

Спорщики, злорадно поглядывая друг на друга, удалились в сопровождении Захара.

— Что у нас еще? — спросил Антип у Софрона, но тот не успел ответить.

Слева от Медведева в проход, специально оставленный между телегами, влетел всадник. Спешившись в центре поляны, он направился к столу и, поклонившись, доложил Антипу:

— Он покинул Березки.

Антип сощурился.

— Ты совершенно уверен?

— Хозяин, — с обидой в голосе сказал прибывший, — я все утро наблюдал из дубравы напротив дома и своими глазами видел, как он собирался в дорогу. Он поклонился сгоревшему дому и уехал в сторону Картымазовки. Я вернулся и доложил тебе об этом. Но ты не поверил и послал меня снова. Так вот, я говорю, следы ведут в Картымазовку. Он ехал то по дороге, то лесом, но я проследил каждый его шаг, почти до самого брода. На обратном пути дорогу, ведущую сюда, я осмотрел аршин за аршином — каждую пядь земли, каждую кочку. Ни одна ветка не сломана, ни с одной не стряхнута даже капля росы! Я не знаю, куда он поехал, но за одно ручаюсь, — в нашей стороне его нет.

Антип задумался.

— Это очень странно, — медленно произнес он. — Ну-ка позови мне Якова!

— Да что ж тут странного?! — воскликнул. Софрон. — Щенок получил предупреждение и понял, что ему конец. Неужто ты полагаешь, что найдется ненормальный, который вздумает в одиночку бороться с таким отрядом, — ведь Картымазов наверняка ему о нас рассказал. Зря ты не позволил мне вчера поехать. Я с пятью ребятами справился бы с ним в пять минут и привез бы тебе его голову. Уж очень мне хочется рассчитаться с ним за Терентия и Анисима.

Антип посмотрел на Софрона и глубоко вздохнул.

— Кажется, ты метишь на мое место, Софрон, а между тем тебе следует еще многому поучиться. Иначе не сохранить тебе хорошего отряда больше года и не сносить собственной головы. Скажи мне, сколько людей было у того же Терентия, когда он хотел остановить этого, как ты говоришь, щенка, у ручья и, как всегда, сдуру не разобравшись, начал размахивать ножом? Семеро? То-то же. Терентий вчера помер, так и не придя в сознание, а Анисим еще долго будет лежать и стонать, в то время как новый хозяин Березок не получил ни одной царапины! А ведь Терентий с Анисимом были здоровые крепкие мужики, надежные в любой стычке, сильные и смелые — каждый из них быка мог повалить. Неужели ты еще не понял, что мы, быть может, впервые за все эти годы имеем дело с очень опытным и дерзким противником. Я не позволил тебе вчера ехать, потому что понял — из твоих пяти людей в лучшем случае вернулись бы двое ни на что не пригодных калек, и так день за днем наш отряд растаял бы, как этот весенний ручеек, который еще вчера утром бурлил мощным, потоком, а сегодня — взгляни! — от него осталось лишь сухое русло и тонкая ниточка воды.

Софрон глянул под ноги и упрямо мотнул головой.

— Можно было напасть всем отрядом ночью. Неужели ты всерьез думаешь, что он в состоянии нам противостоять? Ну, потеряли бы пять человек, ну десять, зато надолго показали бы всем, кто здесь хозяин!

Антип печально покачал головой.

— Очень плохо и неправильно ты рассуждаешь, Софрон. Допустим, мы покончили бы с ним, потеряв десяток человек. А через месяц сюда приедет другой такой же. Я догадываюсь, к чему дело клонится, и, сдается мне, чую московские замыслы. Плохо дело, Софрон, ой как плохо! — похоже, здесь воняет политикой. И если мы хотим сохранить свои головы на плечах, надо убираться отсюда как можно скорее и как можно дальше! Ибо политика, дружок ты мой бесценный, это тебе не разбой на большой дороге — это куда пострашней.

Софрон пожал плечами и покачал головой в знак того, что не разделяет и не понимает этих опасений.

Вдруг перед Антипом, будто вынырнув из-под земли, появился странного вида худощавый молодой мужчина в одежде из звериных шкур. Он стоял, робко опустив голову и переминаясь с ноги на ногу.

— Яков, — обратился к нему Антип. — Мигом в Картымазовку, да узнай точно — там ли он, а если нет, то проезжал ли по их землям. И немедля назад! Коня возьми!

— Нет, нет, не надо, хозяин, я так, — промямлил Яков и исчез в кустах.

— Я не верю, что он уехал… — тихо промолвил Антип, потом резко поднял голову и крикнул: — Серапион!

Из смотровой щели будки на дубе тут же высунулось бородатое лицо:

— На месте!

— От Николая никаких знаков не было?

— Нет, хозяин. Только от монастыря белый сигнал. Софрон ходил проверять.

— Кто это был? — обратился Антип к Софрону.

— Рыжий за деньгами приходил. Сказал, что паром на время закроют. Вчера была проверка — какой-то посланец, будто бы от самого митрополита, нагнал на них страху.

— Вот как? — насторожился Антип. — Интересно: позавчера появляется новый владелец Березок, который выглядит как мальчишка, а на деле оказывается опытным бойцом, вчера — неожиданная проверка монастыря митрополитом, сегодня, — подозрительный монах с его тайнописью, — я уже не говорю о совершенно нелепом похищении дочери Картымазова — какой с него возьмешь выкуп, он же не богат вовсе!.. Не слишком ли много дивного и неясного вдруг стало случаться после длительного затишья? Ой, чует мое сердце — одной цепи это звенья… Что-то хитрое здесь затевается…

В проходе между телегами показался Захар с золотой вазой в руке и крикнул издали:

— Обед готов! Сюда прикажете подать или со всеми будете?

— Сюда! — сказал Софрон.

— Напротив — будем со всеми, — сурово возразил Антип.

— Как прикажете. — Захар протянул вазу. — Куда девать?

— В мою землянку, — приказал Антип и крикнул: — Варежка!

Из большой землянки выбежала девочка лет десяти и вприпрыжку подбежала к Антипу.

— Пойдем обедать, доченька.

Антип ласково обнял девочку здоровой рукой, и все направились через проход между телегами в сторону костров.

Захар скрылся в меньшей землянке, через минуту вышел оттуда без вазы, огляделся по сторонам и направился прямо к телеге, где прятался Василий. Медведев уже приготовился к худшему, но Захар остановился у соседней телеги, пошарил рукой под рогожей, раздобыл глиняную бутыль, отхлебнул несколько глотков, сунул бутыль обратно и бросился догонять главарей.

Через минуту поляна опустела. Василий оценил положение: прятаться в телеге становилось опасным…

Антип совсем не глупец — когда его следопыт вернется из Картымазовкии доложит, что никакого Медведева там не было, поднимется тревога, а потом будет обшарен весь лагерь. Надо найти укрытие, из которого можно все видеть и которое не будут обыскивать. Как учили отец и Микис? „Прячься на виду!“ Такое место есть, однако занимать его рано — на поляну еще до начала обеда кто-то обязательно должен прийти.

Василий был прав. Это оказался Мерин. Он держал в руке дымящийся — очевидно, прямо с вертела на костре — жареный телячий окорок.

Захар стал медленно подниматься по лестнице в наблюдательную будку, но, добравшись до середины, остановился и крикнул::

— Серапион!

Серапион показался в квадратном проеме люка.

— Держи!

Захар швырнул вверх окорок, Серапион ловко его подхватил и скрылся, а Захар, перепрыгнув с лестницы на канат, соскользнул вниз, легкой трусцой пробежал к проходу между телегами и исчез среди деревьев.

Теперь и только теперь.

Медведев приподнялся, бесшумно выскользнул из телеги, не слишком быстро и не слишком медленно пересек поляну и начал спокойно подниматься по лестнице, стараясь не шатать ее. Момент был подходящий: все столпились у костров, оттуда поляна сквозь деревья и кольцо телег не просматривалась, Серапион занят обедом….

Медведев быстро и легко поднялся на самый верх и просунул голову в люк. — Серапион стоял боком, чуть наклонившись, и жевал мясо, глядя в щель. Но когда Медведев поднялся еще выше, оказавшись за его спиной, доска под ногой вдруг скрипнула, и Серапион обернулся.

— Это я! — сказал Медведев, резко ударил Серапиона ногой в живот и, когда тот согнулся от боли, оглушил ударом кулака по голове.

Подхватив падающий окорок, Василий бережно положил его на скамейку под смотровой щелью, затем аккуратно связал руки и ноги Серапиона остатком тонкой веревки и слегка потрепал его по щекам. Когда тот очнулся, он уткнул кончик своего длинного меча в его шею и, приветливо улыбаясь, сказал:

— Я — Василий Иванович Медведев — твой единственный и законный хозяин, поэтому ты должен меня слушаться. Я тут поработаю немного вместо тебя и заодно познакомлюсь поближе с вашими порядками, а ты пока отдохнешь на лавочке. Ежели тебя позовут, я высуну твою голову в щель и буду стоять вот тут сбоку с мечом наготове, а ты нормальным голосом ответишь все, что надо. Ну, а если, не дай Бог, вздумаешь заорать или подать какой-нибудь знак — твоя голова тотчас упадет прямо в руки Антипу. Я думаю, ты все понял.

Заткнув Серапиону рот сигнальной тряпкой, Василий уложил его на скамью под щелью, которая находилась как раз над столом Антипа, и выглянул наружу. Он убедился, что из гнезд, видимых вдали на вершинах высоких деревьев, никаких сигналов не поступает, оглядел лагерь, где вдали весь отряд обедал за длинными столами, и взял в руки не успевший еще остыть и только один раз откушенный Серапионом телячий окорок.

Еще в бытность на донской засечной полосе Медведев всегда старался придерживаться простого и полезного для здоровья правила: война войной, а обед — вовремя.