"Может ли человек преобладать?" - читать интересную книгу автора (Фромм Эрих)2. Советский Союз как империалистическая системаДаже если Советский Союз — вряд ли революционная держава, является ли он не империалистической державой, и если нет, является ли его целью — мировое господство? Подчинение себе государств-сателлитов рассматривается как первый шаг к осуществлению таких притязаний. (Очевидно, что подчинение государств-сателлитов вряд ли можно считать революционным достижением. Эти завоевания были достигнуты не революциями рабочих, а русской военной оккупацией. Они были, особенно в первое время, не более чем завоеванные государства, вынужденные принять общественную и политическую систему завоевателя.)[132] И в самом деле, в Ялте Сталин утвердил общее заявление, оговаривавшее следующее: «Чтобы способствовать развитию условий, в которых освобожденные народы смогут осуществлять эти права, три правительства будут совместно помогать им в любой освобожденной европейской стране, равно как и на территории европейских стран, учавствовавших в войне на стороне Германии, где, по их мнению, обстановка требует (а) установления мира внутри страны; (б) осуществления мер экстренной помощи терпящему бедствие населению; (в) формирования временных, предоставляющих все демократические элементы населения правительственных структур, которые должны быть официально введены в свои полномочия посредством проводящихся в, по возможности, кратчайшие сроки свободными выборами исполнительной власти, отвечающей волеизъявлению населения; и (г) обеспечивать в случае необходимости проведение таких выборов». Сталин нарушил свое обещание и превратил эти государства в сферу своих интересов. Какие же мотивы им руководили? Я верю, что З. К. Бжезинский[133] дал верный ответ на этот вопрос в следующем высказывании: «Безотлагательные цели, определявшие советскую политику в Восточной Европе во время войны и сразу после нее и влиявшие на модель советского отношения в связи с этим, могут быть разделены на пять основных областей предположительных интересов России. Первая включает желание России оказывать свое влияние на страны, лежащие к западу от границ России, чтобы не допустить в эту область Германию — в прошлом главный источник угрозы безопасности России. Не подлежит сомнению, что с точки зрения перспективы Оставшиеся три предполагаемые советские цели относительно Восточной Европы казались в тот момент менее очевидными для Запада, или, может быть, Запад просто чувствовал неспособность противостоять им. Первой из них было желание использовать эту область в целях экономического восстановления России. Разрушения, причиненные России немцами во время войны, могли быть значительно быстрее компенсированы заимствованием капиталов из Восточной и Центральной Европы, посредством перемещения предприятий и ресурсов. Поскольку это касалось держав оси «Берлин — Рим»[135] — таких как Болгария, Венгрия и Румыния, так же как и Германия, западные державы сошлись во мнениях, и политика репатриаций была одобрена. Ситуация кардинально отличалась в случае с Польшей, Чехословакией и Югославией, всеми союзническими странами. Не могло быть и речи о прямых репатриациях, но в конечном счете в случаях с Польшей и Югославией Советский Союз извлек некоторую экономическую выгоду. В отношении Польши это выразилось во вхождении Восточной Польши в состав СССР и перемещении промышленного оборудования в СССР из тех частей Германии, которые были отписаны Польше в качестве компенсации за немецкую оккупацию и потерю территорий. В случае с Югославией акционерные компании учреждались, если верить югославам, только если СССР находил это выгодным… Четвертой целью, которую мы можем подозревать, было оградить эту область от капиталистического мира, так как он казался источником враждебных действий против СССР. Несомненно, что советские лидеры, даже в разгар Великого Союза, должны были предполагать возможность того, что однажды, после завершения войны, капиталистический мир вновь выстроится в боевой порядок против СССР[136]. Многие советские подозрения военного времени относительно предполагаемых британских или американских контактов с антинацистскими группами внутри Германии происходили из идеологических предположений общего плана о капиталистическом поведении. В результате этого англо-американские декларации о том, что послевоенные правительства в Восточной и Центральной Европе должны быть демократическими, изначально рассматривались в Москве с большой долей недоверия. Кремль несомненно подозревал, что подобные правительства задумывались как плацдарм для капиталистического нападения на СССР, которое в конечном счете должно было последовать. Пятая цель была связана с предшествующей. Если идеологические предположения играли роль в кристаллизации советских оборонительных интересов в Восточной Европе, тогда похоже, что другая сторона идеологической ориентации, а именно ее агрессивная часть, также присутствовала. Ленинско-сталинские концепции всегда подчеркивали важность сильной базы для экспансионистских операций, и естественно, что любой территориальный прирост к социалистической базе рассматривался как отражение марша социализма к окончательной победе. Невозможно не соотнести новую политическую ситуацию в Восточной Европе с этим историческим процессом, особенно с тех пор, как превалирующее положение вещей ясно предполагало, что эта область должна быть освобождена от господства капитализма пространственно и эры капитализма во временном отношении. Невозможно было бы не посчитать установление советской власти в Восточной Европе еще одной вехой революционного процесса, который Что касается пятого пункта Бжезинского, то он нуждается в некоторых оговорках. Несомненно, Сталин хотел показать себя преданным коммунистической идеологии, революционным преемником Ленина и удачливым государственным деятелем, но также очевидно, что в случае с государствами-сателлитами он проявил себя наследником скорее царизма, чем Ленина и Троцкого. Безотносительно к этому первые четыре цели, упомянутые Бжезинским, достаточно убедительно объясняют завоевание Сталиным этих государств-сателлитов и тот факт, что они были объектами военного наступления, которые как таковые не имели никакого отношения к коммунизму, мировой революции и т. д. Желание превратить эти государства в часть советской сферы влияния одинаково существовало бы и у царского, и у либерального правительства. На Западе это нарушение обещания было в основном интерпретировано не только как признак сталинской ненадежности, но также как доказательство его намерения завоевать Европу и затем мир. В действительности его действия в принципе не отличались от позиции британских, французских и итальянских лидеров после первой мировой войны. Несмотря на принятие четырнадцати пунктов Вильсона, они настаивали, прикрываясь различными рациональными объяснениями, на территориальных приобретениях, согласованных в секретных договорах во время войны, которые были насмешкой над вильсоновскими принципами самоопределения. Они хотели извлечь свою выгоду из войны, и они нанесли Вильсону поражение. Сталин сделал практически то же самое, и он также использовал различные уловки, чтобы дать рациональное объяснение нарушению своего обещания. Он, возможно, действительно думал, что Рузвельт и Черчилль не воспринимали Ялтинскую декларацию до конца всерьез, и, может быть, он был удивлен, обнаружив их искреннее негодование. Вопрос заключается в следующем: если захват государств-сателлитов не был революционной акцией, был ли он актом русского империализма, отражающим желание России завоевать мир? Не подлежит сомнению, что Советский Союз является наследником царской России. Как я отмечал ранее, индустриальное развитие потенциально богатой страны, такой как Россия, должно было привести к появлению сильной, промышленной России с любой идеологией, обеспечивающей управление правительством, которое может выбрать адекватные методы ее экономического развития. Царская Россия была империалистической державой, такой же, как Великобритания, Франция и Германия. Ее главные стремления сводились к тому, чтобы получить порт в теплых водах (предпочтительно с контролем над Дарданеллами), подчинить Персию (в 1917 г. царская Россия согласилась разделить контроль над Персией с Великобританией) и расширить сферы влияния на Ближнем, Среднем и Дальнем Востоке. Правительство России не достигло желаемого успеха в своих попытках осуществления территориальных приобретений, особенно после поражения от Японии в войне 1905 г. Но совсем независимо от этого царский империализм был связан такими же ограничениями, как и другие европейские страны. Что же это были за ограничения? Первый, и существенный, момент, приходящий на ум, это то, что европейский империализм XIX в. никогда не ставил своей целью Не только ни одна из западных империалистических держав не была нацелена на мировое господство, но и их дипломаты были очень энергичны в том, чтобы не зайти в преследовании своих ограниченных целей за тот рубеж, где могла быть спровоцирована крупномасштабная война. В 1914 г. эта мирная стратегия потерпела крах, хотя вопрос, была ли война действительно «необходима» или она явилась результатом глупой ошибки всех сторон, все еще остается открытым. Как бы там ни было, что я хочу особо отметить, так это то, что империализм и «движение к мировому господству» — не одно и то же, и что то, что Россия в большой мере является наследницей царского империализма, не превращает ее в силу, стремящуюся покорить мир. Я отмечал прежде, что завоевание Россией государств-сателлитов было ограниченным захватом большой страны, совершенным по экономическим причинам и соображениям безопасности, в тот момент, когда Сталин полагал, что сможет выйти сухим из воды. Но в целом экспансионизм Советского Союза в своих проявлениях не превосходил ограниченного экспансионизма западных держав. Причины достаточно очевидны. Россия, будучи потрясающе огромной территориально, нуждается как в сырье, так и в рынках сбыта. В этом отношении она находится в одинаковом положении с Соединенными Штатами, которые, несмотря на некоторые действия империалистического характера (Куба, Филиппины), не нуждаются в завоевании новых территорий. Кроме того, в ядерном веке у лидеров Советского Союза даже больше причин предотвратить крупномасштабную войну, чем было у государственных деятелей Европы в XIX в. Однако все эти предположения остаются относительно теоретическими, пока не подкреплены фактами политического поведения Советского Союза. Мы уже рассмотрели послевоенное завоевание государств-сателлитов. Существует вторая попытка России расширить сферу своих интересов — нападение на Южную Корею. Необходимо отметить, что первоначально это была организованная и поддерживаемая Россией, но не Китаем, атака и что, вероятно, она была направлена скорее против Китая, чем против Соединенных Штатов[138]. (Беглый взгляд на карту показывает стратегическую важность, которую имеет Южная Корея для позиции России на Дальнем Востоке.) Сталин, возможно, был введен в заблуждение декларацией Дина Атчисона, которая не включала Корею в список стран, которые Соединенные Штаты собирались защищать, и еще более тем, что деньги, выделенные конгрессом на защиту Кореи, едва ли были потрачены во время нападения. Сталин жестоко просчитался. Соединенные Штаты дали отпор, и китайцы (в результате того, что американцы просчитались с эффектом, который был вызван их переходом 38-й параллели) вступили в войну и приобрели самоуверенность и престиж своей способностью сдержать западные силы на старой разделительной линии. Без сомнения, завоевание сателлитов и Корейская война были экспансионистскими, агрессивными действиями[139]. Что же можно сказать об остальных данных по России? Советский Союз, как я говорил ранее, не только не воспользовался преимуществом ситуации во Франции и Италии после войны, но он также не предпринял наступательных действий и не пытался навязать свое иго правительствам там, где это можно было сделать без какого-либо серьезного риска. Финляндия, Австрия, Греция, Турция, Иран, Ирак, Ливан, Египет, Камбоджа, Лаос — примеры советской политики, которая оставляла эти страны либо на западной орбите, либо нейтральными. Эта картина в достаточной степени противоречит существующему стереотипу, утверждающему, что Берлин, Лаос, Конго и Куба — это приметы агрессивного желания России господствовать в мире. Если бы эти мнения были верными, стоило бы отказаться от наших прежних заключений. Следовательно, мы должны рассмотреть этот аргумент более детально. Я рассмотрю вопрос о Берлине позднее. На данный момент достаточно навести на мысль, что политика Советского Союза, говоря стратегически, — оборонительная политика; он хочет официального признания западных границ своей сферы влияния (включая Восточную Германию) и не хочет допустить, чтобы Западная Германия вновь вооружилась. Берлинский спорный вопрос используется в тактическом плане, чтобы побудить западных союзников пойти на уступки относительно первых двух проблем, но не существует доказательства того, что Советский Союз намеревается сделать Западный Берлин частью Восточной зоны. Что касается Лаоса, суть ситуации в том, что Советский Союз хотел сделать Лаос нейтральным, и западные державы согласились на создание независимой комиссии для надзора за нейтралитетом Лаоса. После всего этого Соединенные Штаты попытались присоединить Лаос к западному лагерю и отвергли нейтральную комиссию. Когда Советский Союз среагировал, поддержав коммунистические силы в Лаосе, мы заявили протест против русской агрессии. Достаточно очевидно, что русские хотят вернуться к первоначальному соглашению о нейтралитете Лаоса. (Необходимо отметить, что здесь, как и во многих других частях света, Россия соревнуется с Китаем и что некоторые акции русских нацелены в большей мере на сдерживание Китая, чем на завоевание новых территорий[140].) Что можно сказать о Конго? Несмотря на решение ООН, бельгийцы оставили за собой твердые позиции в богатой Катанге и, можно предположить, сконструировали военный успех, приведший к свержению законного правительства Лумумбы. Сразу же после этого русская миссия получила от правительства Касавубы предписание покинуть страну в течении 24 часов — и покинула. Бельгийские офицеры продолжали командовать силами Чомбе в Катанге[141], Касавубу доставил Лумумбу Чомбе, чтоб его там убили, и ни одна из западных держав не оказала достаточного давления, чтобы предотвратить то, что произошло. Русские потерпели довольно суровое дипломатическое поражение, которое должно было стать серьезной неудачей Хрущева, тем более что китайцы были достаточно активны в Конго и могли обвинить Хрущева в провале его политики. Запад добился успеха в деле ограждения Конго от какого-либо влияния со стороны Советского Союза, но нет никаких оснований думать, что Россия была тогда столь агрессивна, чтобы послать пятнадцать коммерческих самолетов. Кажется, что рациональным решением было бы оградить Конго от дальнейшего бельгийского господства, надежно гарантировать ее независимость от лица ООН и не мешать столь бесцеремонно Советскому Союзу оказывать какое бы то ни было влияние на вновь создаваемые государства. «Это же случилось с нашей программой помощи: большая ее часть была использована для создания моторизированной армии (в практически лишенной дорог стране), рядовые которой часто были вынуждены месяцами ждать зарплаты, в то время как генералы жили в роскоши. Фонды, выделенные на улучшение в области экономики, также растрачивались не по назначению. Например, в 1960 г., только $ 590 750 из $7 млн. были выделены на помощь сельскому хозяйству, — в стране, сельскохозяйственной на 99 %, тогда как более чем $ 4 млн. пошли на выплату зарплат и содержание персонала, отвечавшего за американскую помощь. «Самым плохим было, вероятно, то, что вершители американской политики не пришли к соглашению с другими силами в Лаосе, кроме тех, которые они считали воинствующе антикоммунистическими. Эта политика вынудила ЦРУ вернуться к военному восстанию, возглавляемому генералом Фуми Нозаваном (Phoumi Nozavan) против законного, но нейтрального правительства принца Суванна Фума. Армия — и представители правого крыла — победили, но, сделав это, подвигли другие значительные группировки к созданию боевой коалиции, которая приняла «красную поддержку» и сейчас находится на пути к власти. Наиболее вероятный лидер этой коалиции, которая включает коммунистов, — человек, которого Соединенные Штаты отвергли с презрением, — принц Суванна Фума. Куба является не более веским доказательством планов России на мировое господство[142]. Кубинская революция не была спровоцирована ни Москвой, ни кубинскими коммунистами, которые сотрудничали с Батистой, пока не приблизилось время его падения. Кастро никогда не был коммунистом, но планировал революцию, выходящую за пределы чисто политических ограничений освобождения страны от диктатуры. Он начал социальную революцию, экспроприацию земельных владений и промышленности. Правительство и общественное мнение Соединенных Штатов повернулись против него и заставили Кастро, шаг за шагом, искать помощи в экономическом и политическом плане у Советского Союза и принять поддержку Коммунистической партии Кубы, которая до того презиралась кастристами по причине ее оппортунизма и продажности. Хрущев пригрозил однажды защитить Кубу ядерными бомбами от американской военной интервенции, потому что достаточно хорошо понимал, что Соединенные Штаты не вмешаются в столь прямой манере. Проясняя ситуацию, он позже сгладил эту угрозу, заявив, что она была символической[143]. Он предоставил кубинцам лишь минимальную помощь и ссуды и, создается такое впечатление, оказывал сдерживающее влияние на Кастро, которое с возвращением Гевара[144] из Москвы привело к повторному — хотя и отвергнутому — приглашению к «новому началу» в кубино-американских отношениях. На Кубе Хрущев также должен был справиться с китайской конкуренцией, которая ограничивала его свободу действий. Но общая картина показывает, что Кастро, а не Хрущев начал революцию и что его альянс с Советским Союзом был вызван скорее действиями Соединенных Штатов, чем желанием Хрущева проникнуть в Латинскую Америку. Несомненно, Хрущев хотел сохранить коммунистические партии в Латинской Америке по причине их индекса вредности для Соединенных Штатов. Он должен был предоставлять им определенную поддержку — как лидер коммунистического лагеря (особенно в свете соревнования с Китаем), но нет доказательств того, что Хрущев всерьез желал уничтожить все возможности взаимопонимания с Соединенными Штатами, пытаясь превратить Латинскую Америку в часть своей империи. Суммируя вышесказанное, заметим, что стереотип советского наступления против Соединенных Штатов в Берлине, Лаосе, Конго и на Кубе не опирается на реальные факты, это скорее подходящая формулировка для поддержки дальнейшего вооружения и продолжения «холодной войны». Это согласовывается с китайским стереотипом, который изображает Соединенные Штаты ищущими мирового господства и ради этой цели поддерживающих Чан Кайши, господство Южной Кореи и Окинавы, соглашение СЕАТО и т. д. Все эти взаимные обвинения не могут выдержать трезвого и реалистичного анализа. Киссинджер высказал мысль, что на самом деле не имеет значения, хочет ли Советский Союз мирового господства, потому что если бы он даже хотел подорвать все некоммунистические страны из соображений безопасности, результат был бы таким же. Такая точка зрения ведет из царства анализа политической действительности в мир фантазий. Остается загадкой, почему, принимая существующее на сегодня равенство сил, Советский Союз должен хотеть завоевать остаток мира, чтобы быть в безопасности, особенно когда ясно, что еще до того, как он предпримет первые шаги в этом направлении, разразится ядерная война, которая будет концом всей «безопасности». Предполагая, что Советский Союз — очень ограниченная форма империализма, необходимо добавить еще несколько предположений. Стало традиционным доказывать неограниченность империализма России, считая Китай с населением 600 млн. человек еще одним доказательством присоединений России. Любой, кто знаком с фактами, знает, конечно, что это — абсолютная ерунда. Китайская революция — подлинно китайская; она победила, несмотря на убеждение Сталина, что она этого сделать не сможет; и Китай получил, как я продемонстрирую позже, очень ограниченное количество помощи от России, даже после победы коммунистов. Китайско-русский союз был бы логичен для обеих сторон, но при этом создал бы серьезные проблемы, особенно для России. Считать Китай «завоеванием» России — это не более чем демагогическая формулировка. Что можно сказать по поводу отношения Советского Союза к коммунистическим партиям и национальным революциям в других слаборазвитых странах, которые мы еще не обсудили? Что касается коммунистических партий в слаборазвитых странах, частью их назначения является служба в качестве вспомогательных сил внешней политике России, так же как и у коммунистических партий на Западе. Однако что касается революций в развивающихся странах, есть существенная разница. В то время как Сталин определенно не желал коммунистических революций на Западе, он, так же как и Хрущев, был за национальные революции в Азии и Африке. Эти национальные революции в развивающихся странах не являются для консервативного советского режима угрозой, в отличие от революций рабочих на Западе. Но они — очень важная политическая поддержка для советской политики, потому что приводят к власти режимы, не являющиеся частью западного лагеря. Запад и особенно Великобритания вынуждены сейчас расплачиваться за прошлые ошибки. Западные страны часто поддерживали правящие режимы высших классов в Азии и Африке. В итоге сегодня, если где-либо свергается такой режим, новые правители занимают антибританскую и часто антизападную позицию. Естественно, Советский Союз использует этот факт для своего собственного продвижения, играя роль антиколониальной державы, для чего у него имеются идеологические инструменты. Как я попытаюсь показать позже, он при этом не настаивает на том, чтобы новые державы интегрировались в советский блок, и удовлетворяется их нейтралитетом. Обнадеживает тенденция, появившаяся в администрации Кеннеди. Она направлена на то, чтобы принимать нейтралитет как удовлетворительный итог; не подлежит сомнению, что у Соединенных Штатов за идеями антиколониализма и независимости стоит больший исторический опыт, чем у Советского Союза. |
|
|