"Литературная Газета 6298 ( № 43 2010)" - читать интересную книгу автора (Литературная Газета Литературка Газета)Мир повторит меня в просторе...Совместный проект "ЛАД" Мир повторит меня в просторе... ПОЭЗИЯ Классику белорусской литературы Владимиру Семёновичу Короткевичу 26 ноября исполнилось бы 80 лет. Поэт, прозаик, драматург, публицист, переводчик, киносценарист – вот диапазон проявления его таланта. Лауреат Литературной премии имени И. Мележа (за роман «Нельзя забыть») и Государственной премии Беларуси имени Я. Коласа (за роман «Чёрный замок Ольшанский»). Белорусской классикой считаются романы «Дикая охота короля Стаха», «Христос приземлился в Городне», «Колосья под серпом твоим» и другие. Событиями в литературной жизни Беларуси стали его поэтические книги «Материнская душа», «Вечерние паруса», «Моя Илиада», «Был. Есть. Буду»... Родился Владимир Семёнович в Орше Витебской области. Окончил филологический факультет Киевского университета имени Шевченко, Высшие литературные и Высшие сценарные курсы в Москве. Умер 25 июля 1984 года. Владимир КОРОТКЕВИЧ Отечество Догорел за домом небосклон, И луна меж облаков плывёт. Выйду в май, – как будто в давний сон Детство босоногое зовёт. Дымная, студёная роса, Тёмные в траве за следом след. А такого рослого овса Я уже не видел много лет. И кусты повисли, как поветь, Светлячки мерцают всё светлей. Перед тем, как в лозах звонко петь, Горло прочищает соловей. Ластится трава у самых ног. Пойма вся из звёздного огня... Чуть заметный, грустный холодок Юности, ушедшей от меня. Гнаться ли теперь за ней вослед? – Хоть поймаешь – всё равно обман. Где любовь уже ушедших лет – Вёсен тех сиреневый туман? Даже сожаленье – где оно? Исчезает в радостную синь. (Так теряет запах пред весной Стеблями иссохшими полынь.) Плещется река, себя тая. О, как хорошо на свете жить! Ряска – иль русалки чешуя? – В лунном блеске на воде скользит. А вокруг – травы росистый рай И берёзок белая семья... Мой волшебный белорусский край, Родина пресветлая моя! На начало «Колосьев под серпом твоим... » Счастливый полнотою зрелой силы, Я вдохновеньем прогоняю сон. Далёк от колыбели и могилы, Но ближе к вечной мудрости времён. Дни, как века, почти не знают меры, И сила тоже требует своё... Топор кладу у древа мудрой веры, Чтоб на рассвете ощутить её. Пусть долгий путь ты и не дашь мне, доля, Всё сделаю, а дней замедлю бег. Потом спокойно лягу я, как поле, Под чистый и холодный скорбный снег. Дерево на Чатырдаге Буран над утёсами чёрными На мёртвых травах играет, А ниже, как в прорве – море... Без дна, без конца, без края. Там гравий ещё под прибоем, Гудят там влюблённо пчёлы, А здесь, где над мокрым воем Туманов скитальческих орды, Где в пекле всё мраком проверено, Где ветер поёт погребально – Растёт корявое дерево, – Грозой обожглось недавно. Стоит и в цветение верит – Одно против стуж и обвалов, – Смерть прячет в туманах серых, А жизнь – лишь корнями в скалах. *** Всё то, что было, душу беспокоя, В лесу забуду, где одно и то ж... Как спорый дождик, облетает хвоя, И шум её порывистый, как дождь. На елях шишки бронзовеют чинно, А на берёзах осень вновь лежит... Сестра моя бездольная, осина, Последнею листвою не дрожи. Листвы так мало, только надо верить В жизнь на весеннем солнечном ветру, Услышав – даже близко – равномерный Звук топора в седеющем бору.*** Месяц уснул на трубе сонной хаты, Спят отраженья на струях воды. Снова деревья в сияющих латах, Как сторожа, охраняют сады. Гляну я в поле из-под ладони – Пламя бушует за близкою тьмой. Кони ночлежные, алые кони Лунные искры щиплют с травой. Всем хорошо. А моя белоснежка Полем не выйдет у лозняка, Не прибежит озорно или дерзко, Бульбину не покачает в руках. Не прибежит одарить меня взглядом, Сесть, чтоб спиною почувствовать стог, Не позовёт, чтобы сел с нею рядом И от беды неизвестной берёг. И не прикроют очей её сонных Руки мои, как тогда, как тогда... Очень далёкие перегоны, Очень медленные поезда. *** И прощай! Не надо сожалений. Что мне в них, когда себя таим?! Светит же любви твоей смиренье Лунным светом, – значит, не своим. Руки у тебя – из давней сказки, Только доброта – не для меня. Что мне в солнце, коль оно без ласки?! Что в устах твоих мне – без огня?! *** Строка бесспорна и беспечна, Тому, кто слаб, она – как щит... Не исчезать поэтам вечно, – Их песня вечная хранит. Когда я из юдоли горя Уйду, не кончив лучший сказ, – Мир повторит меня в просторе, Как повторял уже не раз. Как звёзды, реки и озёра, – Те, что я в вечность заберу. Мир повторит Меня в просторе... Ну а не мир, так Беларусь. Мне – хватит... *** Был. Есть. Буду. Ибо я, словно проклят когда-то, Живу бездонной тревогой, Ибо сердце моё распято За все миллиарды двуногих. За всех, кто землю на борозды пашет, Кто в горячем аду металла, За всех, кто сражался с горем нашим, За всех, кто живёт и кого не стало. За всех, кто лишь кровью своей про невзгоды Пишет. А рабство души для кого – не дорога. Кто за край свой родной и за все народы Восстанет даже на Бога. За всех, кто в пламени сёл сгорели, Презирая и боли свои, и страхи. За всех, кто бесстрашием в небо смотрели С баррикады, Из пущи И с плахи. Кто со смертью беседует с глазу на глаз, С её улыбкой приветливо-льстивой, И всё ж презирая безверия наглость, Храм воздвигает счастливый. А когда он гордо сверкнёт в зените И сиянием сбудется общая радость, Вы с распятого сердца каплю возьмите. Последнюю. Больше не надо. И пускай она скромно в сторонке где-то Догорает, как будто заживо, На граните любови, На граните рассвета, На граните величия вашего. *** По-над шустрою Щарой, по-над щедрою Щарой. По-над струями красными, по-над рыжей травой Плачут чёрные тени на фоне пожаров, Молит чибис о капле воды дождевой. Майский день, засыпая, видит сны на рассвете. И в тиши чёрной тенью на ленте зари Молят чибисы, белые в сумрачном свете, Плачем думают с небом себя помирить. Поплавки наши в зарево вдруг отплывают, И во мгле той, что кончится всё-таки днём, Верить можно в зарю, в свет, что нас ожидает, Даже там, за последним дубовым крестом. Можно верить. А жить? Жить-то как там, дружище, Если знать даже там, что под ветром бежит Эта рожь... И что роза краснее и чище... Всё без нас... Щара... Чибисов эхо звучит... Нет! О нет! Сбыть всё ангельство, стать человеком И страдать долго муками нынче живых, Только б в майском рассвете меж нами и веком Над притихшею Щарой плеск весёлый не стих. Сыт я был бы лишь воздухом этим душистым, Был бы пьян от прозрачной росинки одной, Всех любил бы и вымолил людям и птицам Просветленье, прощенье, любовь и покой. Штиль Какая красота! – Уснуть не смею. А тишина! – Воды не слышно тут. И паруса, обвисшие на реях, Как бы во сне, не вздрогнут, не дохнут. Здесь, меж небесной и морской отвагой, Корабль к оцепенелости привык, Орёл на мёртвых рёбрах Аюдага, Как жало, солнцу высунул язык. Мне б плыть по рекам, чтобы всё, как внове, Хотя б на миг родной услышать звон: Отчизны клич, клич бури, клич любови, Которым чужды штиль и мёртвый сон. *** В моей Отчизне вековечной клёны Неслышно начинают облетать На рыжую траву, на мох зелёный, На изгородь, на тихий пруд, на гать. Земля глядит озёрами-глазами На ясный свет, что стынет в красоте. Так чисто, будто все просторы сами Умылись светом... Тихо чистоте. Извечная моя! В студёных росах, Как год, как миллионы лет тому, Летит по ветру рыжекосо осень, А в жёлтой грусти много трудных дум. В губах застыл горчичный вкус рябины, – Целую гроздь, холодную, как лёд... О вы, что будете идти с любимой Под теми ж клёнами в далёкий год, Поймёте ли, что здесь и мы любили? Исчезли, но исчезнете и вы... Лишь вечен край, где всё ж однажды были, И вечен лист на зелени травы. Поймёте ль вы, что здесь такие клёны В тысячелетьях будут облетать На рыжую траву, на мох зелёный, На изгородь, на тихий пруд, на гать. И здесь не зря осинник так трепещет, Что листьями касается земли И шорохом подсказывает вещим, Чтоб Родину любовью берегли. Прокомментироватьgt;gt;gt; Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345 Комментарии: |
|
|