"Хроники российской Саньясы. Том 4" - читать интересную книгу автора (Лебедько Владислав)

Глава 5. Геннадий Широков

С Геной Широковым мы знакомы уже лет десять. Хотя встречаемся не очень часто. В этот день я позвонил Гене по поводу конференции, организатором которой он является. И пригласил его в гости. Вечером, когда Гена пришел, у нас завязался достаточно оживленный спор, в процессе которого мы вышли на вопросы, которые действительно меня волновали — я как раз заканчивал работу над третьим томом и мы с Геной попробовали ту позицию восприятия, которую я в третьем томе условно назвал «женской» рассмотреть с других сторон. Жаль, что я сразу не включил диктофон, потому что многие вещи пришлось повторять. Но, я не думаю, что живость нашей беседы от этого пропала — дважды в одну реку не войдешь и мы затронули еще много интересных тем. Ну, а кто такой Гена и чем он занимается, — надеюсь будет понятно из текста…


Декабрь 2001 г.

Влад: Мы с тобой в последнее время обсуждали тему ответственности и «ведомости», и я хочу, чтобы мы развернули ее здесь подробнее. Среди Искателей можно условно выделить тех людей, которые идут от собственного импульса (или считают, что идут именно так) и людей, которых «ведут» некие силы, потоки и тому подобное (или они считают, что их «ведут»). Позиции эти принципиально разные и зависят от многих факторов: от опыта, от особенностей восприятия, от системы верований. Давай поговорим об этом.

Геннадий: Я начну издалека, а потом на это выйду. Я сам как раз хотел задать тебе вопрос: я сейчас опишу некую последовательность впечатлений о тех людях, которые начинают идти через меня, через мои двери, насколько эти впечатления совпадут с твоими?

Вот появляется человек где-то рядом с орбитой моей жизни, мы начинаем с ним взаимодействовать, и достаточно быстро он обнаруживает, что у него до хрена всяких стереотипов, что он живёт в основном из позиции «я должен», — из внешней обусловленности. «Я должен родителям», «я должен на работу во время приходить», «я должен деньги зарабатывать, жену ублажать, детей растить, дом строить, деревья сажать» все время — «я должен»! Если он какими-то путями приходит к осознанию ценности развития, самопознания, и начинает чего-то делать (в принципе, даже не важно чего): медитировать, ушу заниматься, боевыми искусствами; то через некоторое время возникает напряжение относительно этих «должен», — они начинают его сдерживать, сковывать.

В: Он утыкается в границы своих «должен» и это порождает дискомфорт, диссонанс.

Г: Совершенно верно. Он выходит из зоны комфорта, у него начинается некоторое «тыканье», поиск — чего-то другого хочется, как-то по-другому жить. По-другому он не умеет, хотя, может быть, книжки уже многие прочитал, может другим уже рассказать как по-другому жить, — но сам не умеет.

Как правило, в этом состоянии, подворачивается что-нибудь. Это может быть Свами Вирато, это может быть «Магический Театр», это может быть дыхательная практика, — самая различная ситуация, которая «взрывает» его, и он попадает в состояние инсайта, мир становится совсем другой: меняется восприятие, краски, меняется поведение, и он попадает в следующую фазу, которая, как мне кажется, очевидная, жёсткая, имеющая место быть объективно, которую я, в данном случае, обозначил бы позицией «я хочу». Он начинает жить из этой позиции «а я хочу»: «я хочу то, я хочу это», и он с громадной жадностью начинает поглощать это «я хочу», которое, как правило, является следствием предыдущей позиции, что «ты не должен делать», — запретный плод, обратная сторона.

Здесь проявляется то, что ты называешь женской позицией: его «ведут». «Я хочу радости, я не знаю где её взять!» — Он просто спонтанен, и его нечто ведёт по жизни. Появляется новая территория, которую он осваивает, и не важно в какую сторону ему идти, всё равно это новое, и он взахлёб поглощает эту новую территорию, бродит по ней, достаточно хаотически, и это порой продолжается достаточно долго, у некоторых, наверное, может продолжаться целую жизнь. У меня нет личной истории наблюдения за всей жизнью людей, поэтому говорю «наверное».

Дальше начинается зона, о которой я не могу утверждать, что она обязательно наступает, но я уже наблюдал такие феномены, что человек наедается этой свадхистанной зоной «я хочу», и он начинает искать способ структурировать это, найти карту.

В: Ты привязываешь это к карте чакр. «Я должен» — это муладхара, потом свадхистана, дальше манипура…

Г: Да. В манипуре он пытается узнать, как же устроен мир, он пытается бродить по нему потыкавшись, набравшись некоего эмпирического опыта в позиции «я хочу» — уже своего личного опыта. Если в предыдущем он опирался на опыт родителей, школы, где «я должен» было, то здесь у него появляется личный опыт, он наелся «я хочу», и он начинает теперь свой личный опыт как-то структурировать.

Сначала это какие-то неуклюжие попытки. Если повезёт, он наткнётся на какую-то эзотерическую школу, где ему дадут готовую матрицу, по которой он разложит свой опыт. Дай Бог если его это устроит надолго. Но, по крайней мере, у него появляется некое описание мира, карта мира. И именно на этой зоне, на манипуре, у человека появляется некий выбор. До этого выбор поведенческий — условный, инстинктивный, можно сказать. А здесь он знает, что можно так, и можно так. И здесь он своим умишком — у кого что есть — начинает пробовать и выбирать. Выбора как такового еще может и не быть. Но ментальные аргументированные позиции начинают постепенно возникать. И он начинает делать выбор, исходя из еще неясных самому себе глубоких ценностей — куда идти. То ли в бизнес податься и стать богатым человеком — престижно. То ли пойти в монастырь. Некие метания… Здесь, на этой фазе очень важна среда, в которой он находится, поддержка, влияние социума. Если это тибетец, то для него однозначно престижно пойти в монастырь, стать монахом. Если это какой-нибудь западный бизнесмен, европейский, американский стиль жизни, общество потребителей, то общество поддерживает больше миф успешного предпринимателя, бизнесмена, Нужно свой бизнес ставить. Человек начинает метаться. И здесь, на этой фазе, вступает в силу твое описание[16] — донормативное, нормативное и сверхнормативное развитие. Чтобы идти дальше, по-моему, действительно, сначала важно стать нормальным. Иначе дальше — выше третьей ступеньки — манипуры — не пройти. Двойка-тройка это уровень социума. Дальше не пройти, пока я не стану нормальным с точки зрения социума. Границы этой нормальности тоже достаточно условны. Можно стать нормальным, просто ходя клерком в контору. А можно стать нормальным, став миллионером каким-нибудь.

В: Но это один из возможных срезов критерия нормативного поведения…

Г: Масштаб нормальности может быть количественный и разный, но важно, чтобы внутри вызрело некое самоощущение себя нормальным. «Я становлюсь нормальным тогда, когда я осознаю себя нормальным. Внешние атрибуты лишь помогают мне».

В: В психологии есть этому совершенно четкое название «самоактиализирующаяся личность».

Г: У Маслоу, да? Совершенно верно.

В: Нет, личность, подходящая к самоактуализации, нащупывающая ее.

Базовые потребности удовлетворены, и дальше идет что-то еще. Не как ущемление базовых потребностей. А уже как следствие переполнения.

Г: Это тоже уже набитое место, что в любой системе существует как бы две подсистемы: одна отвечает за выживание, вторая за развитие. Если у человека не удовлетворена система выживания, то полноценной работы системы развития вроде как не может быть, не хватает энергетики. Другим языком — та же самая идея. Когда человек научится выживать, начинает чувствовать себя нормальным, полноценным, спокойно выживающим, тогда, когда волк не откусывает ногу, тогда можно заняться медитацией. Обеспечил себе некую территорию, кусочек энергетики, денег, квартирку вот снял, можно дальше развиваться. А если ты ненормален в социуме, бомжуешь, скрываешься от закона, от контролеров…

В: Все эти вещи не перечислить, они настолько многогранны… Не только в деньгах или где ты живешь — в конуре или во дворце. Человек может жить во дворце и быть при этом настолько далеко до норматива, по всем механизмам защиты, по инфантильности…

Г: Поэтому я говорю, что это внешние атрибуты, по которым невозможно судить однозначно. Потому что это внутренний выбор — нормален я или нет. И как только я делаю этот выбор — для этого мне может хватить уголочка малюсенького, одного квадратного метра, где мне разрешили поспать две недели, — и этого может хватить кому-то. Но есть некая социальная норма, видимо, о ней ты говоришь — двенадцать квадратных метров на человека или пять. В каждой стране норма чуть-чуть варьируется, но она есть.

Когда я делаюсь нормальным, я могу приступить к сверхнормативному развитию. И только на четвертом шаге, на четвертой чакре — анахате происходит интеграция, и эти люди, о которых я начал сначала рассказывать, могут попасть в состояние собранности и интеграции, когда, собственно, и появляется человек, когда появляется ответственная личность, когда появляется возможность самоактуализации, потому что я сам тогда и появился, а до этого были какие-то разрозненные кусочки меня самого.

В: Тут можно хоть к Авессалому Подводному обратиться, который описывает это в своей «Повести о тонкой семерке», причем на анахате он описывает это еще как размытую ситуацию, когда появилась любовь, но она еще не оформлена. Она начинает оформляться уже на вишудхе, начинает происходить синтез различных форм. Здесь форма одна — ты музыкант. А на аджне ты уже и жнец, и на дуде игрец, и везде мастер. Полифонист. Ты уже интегрировал все, что только мог, и стал прозрачным.

Г: И если говорить о самоактуализации, она еще только начинает появляться на четверке.

В: Напомню, что это мы двигаемся к вопросу о том, «ведут» нас или мы сами идем и выбираем…

Г: Получилось, я захватил позицию «до» и «после». Ведут на двойке — на свадхистане.

В: И как ты прикажешь относиться к факту нашей с тобой сегодняшней встречи — «привели» тебя ко мне или ты сам пришел?

Г: Это ты выбираешь.

В: Я не выбирал тебя, честное слово, я не думал об этом.

Г: Не думал.

В: Мы созвонились, ты пришел, и я понял, что я возьму диктофон.

Г: Если ты не выбирал, то тебе достаточно легко это понять. Ты не выбирал.

Если ты не выбирал, а я здесь, значит, меня «привели». Но если я выбрал, я вспомнил в Владе, я хотел встретиться с Владом, то я пришел. Меня никто не выбирал. Это я выбрал. И тогда все выстраивается неким образом.

В: А можно синтегрировать все и сказать: так случилось?

Г: Сказать можем.

В: Нет, не просто сказать, а принять ответственность. Здесь мы соединим и то, что тебя привели, и то, что ты пришел, и то, что я выбрал, чтобы ты пришел, и то, что я ждал, и то, что я не ждал. Тут есть все…

Г: Конечно. Я говорил в начале нашего разговора, о термине, который не совсем правильно используют: доверие. В определенных случаях это слово неудобно использовать. Мне кажется, это такая же ситуация. Можно легко сказать, что так случилось. Но это будет означать, что, во-первых, мы сняли с себя ответственность, и говорим или с человеком номер один — муладхарным, человеком доминантным, с ним все время что-то случается, его с работы увольняют, приглашают куда-то, или с позиции номер семь — сахрасрары — тогда всё имеет место быть, можно все по-разному описывать. Тысячу способов описания. Но так случается. И этак случается. Если описывать с этих крайних позиций — это как позиция стороннего наблюдателя. И она для меня выглядит неконструктивной, потому что тогда я тут ни при чем. Но я же здесь! Я тогда начинаю упускать этот факт, что я, наблюдатель, нахожусь в этом же, и какова же тогда моя позиция? То есть, я как бы теряю тогда свою миссию, свою роль, если я выхожу на «так случилось». И мне удобнее не говорить, что так случилось. Здесь есть доля и моей ответственности. И каждый момент времени осознавать эту свою долю, отвечать за свой кусочек. Да, оркестр играет эту композицию. Это не случилось, что он так играет, потому что я один из них, и моя нота в нем есть.

В: Я сейчас хочу перейти здесь к идее режиссуры. Начну тоже с отдаленного примера. Вот мы берем позицию режиссера в каком-то этюде. Возьмем всем известное — сценку из братьев Вайнеров: «Место встречи изменить нельзя». Вот Шарапов спускается вниз в каморку, ведет за собой банду, смазанная дверь сбоку там — фотография девушки, сзади Промокашка, на выходе два мента стоят, Жеглов, грузовичок и так далее. По замыслу драматурга произойдет одно — «слова из песни не выкинешь». Шарапов зайдет в дверку, Промокашка будет кричать «Волки позорные!», петь «на черной скамье подсудимых». Левченко будет кричать: «Стой!», Жеглов будет стрелять, менты будут вязать бандитов… Все расписано, мы никуда от этого не денемся. Я имею в виду режиссера, который решил это снимать. И вот режиссер выбирает на роль Шарапова Конкина, Высоцкого на роль Жеглова, музыку эту напряженную… Хотя он может вполне, выбрать, например, Шона Коннери на роль Шарапова, с его идеалами агента 007, где он кричит конечно «Левченко стой!» — зачем лишний убитый человек, но в таком возгласе уже нет надсадного крика души. Восприниматься будет совершенно по-другому. Можно, для забавы, поставить на роль Шарапова Луиса де Фюнеса. И вот это «Левченко, стой!» мы не сможем уже без смеха смотреть, все это будет совершенно по-другому оформлено. И есть еще позиция расфокусированная. Сейчас поясню, что это такое. Мы можем подойти с точки зрения проблематики других героев. Здесь режиссер фильма показал проблематику конфликта Шарапова и Жеглова, души и долга. Режиссер может подойти с точки зрения трудного детства Промокашки и посмотреть на беду человека, который вовлекся в компанию бандитов. Этот самый эпизод показать как трагедию Промокашки. Трудное детство, гражданская война и так далее, в результате загубленная личность и все такое. Соответственно работа оператора — это наш угол зрения — будет сосредоточен уже на других деталях. Зритель будет воспринимать уже совершенно другую ситуацию…

Г.: Можно по-разному акцентировать.

В: Да. Все это, конечно противоречит класической режиссуре по Станиславскому, но я говорю о режиссуре восприятия. В зависимости от того, какую задачу мы ставим. Задача школы Станиславского — максимально следовать замыслу драматурга, поэтому здесь выбраны именно такие актеры. Для позиции расфокусированного наблюдателя — для него что те два мента, которые там стоят, что Промокашка, что Жеглов, что Левченко, который там лежит — все являются равнозначимыми центрами. То есть он не выделяет, что этому надо помогать, за Шарапова надо переживать больше, чем за Промокашку или за того мента, который там в эпизоде. Каждый — это жизнь. Да, я хотел подойти к первоначальной нашей теме, но мне не хватает нескольких слов, чтобы это связать это с тем, к чему вел ты…

Г: Пока я тоже не очень могу это связать. Можно повернуть из этого места в разные стороны.

В: Вот, нашел! Вот эта позиция седьмой чакры — тотальное внимание, где равнозначно все, и все именно случается.

Г: Понимаешь, с позиции семерки не случается. С позиции одношки случается, а с позиции семерки «это все делаю я». Это все я. Я и Шарапов, я и тот, другой. Все, что происходит, делаю я. Это тотальные выборы, это цепочка моих выборов. Это я сотворил. Полная тотальная ответственность присутствует при этом.

В: Здесь все-таки нам нужно определиться с понятием «случается» Я имею в виду ситуацию, когда все происходит одномоментно и со всех точек зрения сразу. То есть мы здесь не можем выбрать акцента.

Г: Кто мы? Мы-то как раз можем, потому что мы-то не Он, мы из семерки смотрим. У нас, как правило, получается, или получается сознательно, из шестерки, осознанно, может быть интеллектуально, рассудочно мы подбираем объяснение для этой ситуации, трактовку, интерпретацию, либо чувственно, начинаем как-то к ней эмоционально относиться, но все равно инстинктивно как-то выбираем эту ситуацию видеть определенным образом. Определяемся.

В: Человек один-два — это действие по фабуле. Так предписано. Когда человек начинает режиссировать ситуацию, выбирать показ как проявление конфликта у Жеглова и Шарапова и так далее — перед ним уже стоит сверхзадача, подразумевается сверхзадача жизни, или кусочка, эпизода. Уже четверка.

Г: Скорее тройка. Распознать, различить какой-то аспект целого.

В: Показать для того, чтобы другие люди научились чему-то на этом.

Г: Выпятить какую-то грань. Продемонстрировать…

В: Это уже самопроявление.

Г: Это уже пятерка получается. Творчество.

В: А вот найти ту сверхзадачу, которая поможет кому-то решить какой-то нравственный конфликт… Ты просмотришь именно такую интерпретацию Шарапова — ты станешь немножко другим человеком.

Г: Мне предпочтительней, как правило, позиция, эгоистическая. То есть все, что я делаю, я делаю прежде всего для личностного роста. И позиция «найти и показать, каким-то особым образом акцентировать этот эпизод» для другого, чтобы ему помочь — я делаю нечто подобное, но при этом я все время осознаю, что я это делаю из своих проблем, из своих комплексов. Это они заставляют меня, мотивируют меня как бы помогать ему. На самом-то деле таким образом я самовыражаюсь и стараюсь помочь себе, проявляю свой комплекс.

В: То есть ты все-таки далек от идеи того, что когда-то человек подходит к ситуации, когда личные комплексы и заморочки перестают им двигать, и двигает уже любовь к людям?

Г: Любовь может двигать, но модуляция этой любви, форма проявления — как она проявится? — влияют еще те хвосты, которые остались. Мне в этом смысле позиция Баха достаточно близка — пока я жив, моя миссия на земле не окончена, мои «хвосты» еще есть. Если я полностью, тотально «просветлен», меня нету, меня не видно. Меня нету. Тогда я ничего не могу сделать. Но если я все-таки умудряюсь что-то делать, значит, во мне есть некая грязь, проблемы, которые, собственно говоря, и акцентируют, и проявляют меня как человека.

В: Мы начали с рассуждений об ответственности и «ведомости»…

Г: Да. А, кстати, тебе вот такая структура «один, два, три» как-то близка, резонирует, или все-таки поменять местами хочется что-то?

Все таки тройку, ответственность, я упорно ставлю выше позиции, где меня «ведут». «Меня Учителя ведут» — это инфантильная позиция. Снять с себя ответственность, не отвечать за то, что получится. Варенье — я его съем, но это не я, это через меня кто-то, я не мог отказаться. Я-то не виноват. Позиция такая детская.

В: Как ни странно, люди, с которыми я встречался, и которые придерживались такой позиции показывали чудеса. Очень эффективное целительство, например, ясновидение…

Г: Да. Сколько хочешь такого есть… Подтверждаю. Я тоже многократно видел…

Давай я проиллюстрирую это на своем собственном примере. Сам я сидел до тридцати четырех лет как «человек номер один». Все делал как должно, не выходил за рамочки никуда. И только попав к Золотову в тот самый «злополучный ноябрьский день», я стал «человеком номер два».

В: Тогда расскажи, как это произошло.

Г: Это была удивительная история, для меня, по крайней мере. Чудо. Жил-был простой советский инженер, причем работал я в ЖЭКе главным инженером. Такое достойное место. Причем был уникальный, как я сейчас понимаю, инженер. Это был ведомственный ЖЭК Министерства обороны. Я проработал почти десять лет в этом ведомстве. И вот последние лет пять в одном из ЖЭКов московских. За три года я сделал ЖЭК трезвым. Ты можешь представить себе ЖЭК, где сантехники, дворники не пьют на работе? Обычно это с трудом, сложно представить.

В: Вчера я как раз смотрел фильм «Афоня».

Г: Когда я пришел, это был типичный ЖЭК. Только в фильме Афоня один, а у меня таких Афонь было с десяток. И вот удалось сделать их трезвыми, причем почти никого не выгнав. Мне удалось найти какой-то язык с ними…

В: Будучи человеком номер один?

Г: Да. И удалось мне это, как я считаю, потому что мне были вдолблены идеалы коммунистического общества, я был пай-мальчик все время.

В: Настолько ты был пассионарен?

Г: Да. И вот в один прекрасный день — уже был разгар перестройки, где-то восемьдесят седьмой год, я бросился перестраивать, как призвал нас великий Горбачев. Комплексные бригады начал, развил бурную деятельность, начал ремонтировать дома. Мои бывшие пьяницы, слесаря-сантехники начали выполнять работу за две бригады капитальщиков: менять трубы, ремонтировать балконы, чинить крыши с бешеной скоростью. Потребовалось очень много арматуры. А там же лимит, нормы были. И я начал начальство трясти: давайте материалы, трубы, то-сё. И в конце концов так их достал, что меня выгнали по статье. Нашли какой-то повод и выбили. Я совершенно обалдевший: я перестройку делаю, а тут бюрократы. Ну, наверное, думаю, это потому, что они военные. Пошел в гражданский ЖЭК, за год сделал опять карьеру, опять сбил там комплексную бригаду, опять там все это развернул, и через год меня выгнали по статье. Причем за это время мы расстались с женой. Она сказала: «Мне не нужен муж, который не приносит денег, не кормит семью, дочку». Я потерял жену, дочку, квартиру им оставил, работу, совершенно остался непривязанный, очень легкий. Я уфологией интересовался года три, в московские круги уфологические входил. В этом состоянии прослышал о конференции в Москве — первой всесоюзной конференции по биоэнергетике, которую академик Казначеев собирал. Приехал на нее и там увидел Золотова. Был фильм научно-популярный продемонстрирован, снятый Свердловской киностудией. На сцене стоят эти люди, которые в фильме показаны. И меня так это вставило, то, что там показывалось, я тоже побежал — там у них была построена целая цепочка, как записаться, как попасть на семинар, и я записался и поехал. Мальчик, домосед, которого мама до восемнадцати лет боялась одного в булочную выпустить. А тут я ринулся в какой-то Усть-Катам, на Урал, хрен знает куда. Приехал туда в три часа ночи. Сошел с поезда — глухомань, двадцать пять градусов мороза, — и никого, ни души. Поле кругом, там какой-то домик вдалеке светится… Так начался мой поход к себе.

Я много об этом рассказывал, но для меня это одно из самых ярчайших переживаний в жизни, поэтому я с удовольствием повторю еще раз.

Так вот, полустанок уральский, Усть-Катам, морозище… Я иду наощупь. Лампочка горит. Вроде бы это вокзальный какой-то домик. Захожу — там три с половиной человека на меня настороженно смотрят. Куда идти, неизвестно. Приехал на семинар. Подхожу к кассе, поворачиваюсь и вижу, что на двери на входной с внутренней стороны объявление: «Те, кто приехал на семинар, — вот туда-то». И как раз входит еще один человек, который приехал на семинар. И через какое-то время еще один появился. То есть три человечка встретились на этом полустанке. Один мужичок, психолог из Минска, и какая-то девушка из Москвы. И вот мы по этим стрелочкам наощупь пошли-пошли, в какие-то дома заходили спрашивали, потому что это на другом краю этого поселка, километра два еще от станции, по этому морозу мы прочапали в три часа ночи. Люди такие ошарашенные: «какое там, чего там». Наконец нашли мы эту гостиницу: тут нам выбегают навстречу сияющие люди такие, молодые ребята. Один из них был Саша Клейн. Они встречали, оказывается, бегали чуть ни к каждому поезду, но холодно, поэтому они возвращались погреться, и пропустили нас. Встретили, чаем напоили, разместили. И на следующее утро еще кто-то подъехал. Нас погрузили в автобус и увезли в пионерский лагерь в горах, невдалеке, километрах в двадцати от поселка. И на следующий день, после того как нас привезли, должны были заехать еще люди, и стал начинаться семинар. При этом мое инженерное сознание никак не могло понять, что здесь происходит, совершенно. Сейчас ты и я, мы понимаем, что это типичное восприятие новичка, когда он попадает на выездной семинар. А тогда это новое что-то было, — восемьдесят девятый год, — тогда таких семинаров было немного.

В: Состояние снесенной «крыши»…

Г: Может быть, «крыши» у меня еще снесенной не было, но такая настороженность — что-то здесь происходит… что-то не в порядке. Но при этом я уже тогда, видимо, за счет своей легкости, достаточно легко включался. Вечером должна приехать группа. Среди тех, кто приехал пораньше, — нас было человек двадцать, — проходит слух, что надо бы как-то организовать встречу, капустник устроить. Ну мы так намечаем: давайте за полчасика до их приезда соберемся и что-нибудь придумаем. Встречаемся за полчасика, рождается — как ты говорил — «бац, бац» — роли раздавали, так и здесь, за полчаса родился какой-то сценарий встречи. Маршруты, движения разных групп, какие-то засады…

В: Золотова не было?

Г: Золотова не было все две недели. Семинар проводили Клейн и Чистяков. Но это золотовский семинар. Потому что Чистяков очень педантичен. Он как получил когда-то от Золотова модель, так все годы он делает одно и то же. На каждом семинаре. С вариациями какими-то, но очень жестко держит технологию. Золотов сам уже давно-давно ушел дальше и делает что-то совсем другое. А Чистяков до сих пор делает то же самое. Но тогда Чистяков еще не подъехал, был Клеин. И вот организовывали встречу. Приезжает автобус, а мы с какими-то трубами, нападаем и куда-то приехавших в баню затаскиваем, имитируя, что какие-то пытки происходят. Люди, приехавшие впервые, как и я, совершенно не понимают, что там. Мы командуем: «Сумки оставить в автобусе, строиться по одному в баню». А из бани в это время вытаскивают голого окровавленного мужика, кидают в снег, он там лежит. «Следующий», — говорят. Что-то такое, мистерия какая-то. Приехавшие уже все действительно «без крыши» стоят. Им завязывают глаза, ведут через лес. Там идти-то триста метров. Их водят два часа по этому лесу, по буеракам. Горные барабаны со всех сторон, кто-то с дерева падает. Что-то такое устроено. И при этом я все это устраиваю вместе с первой группой, и у меня все время свербит: «зачем это, что за ерунда? Пионерский лагерь какой-то, детский сад, честное слово». Наконец там вечером начинается вступление, лекция, как бы научная. Очень много двигательных практик, типа танцев, называлось это «Белая птичка». Начинают какие-то вещи давать золотовские, что-то демонстрируется, потом мы сами пробуем, ни хрена не получается. Начинается какой-то процесс, и он начинает течь, и очень много практики «паровоз». Тебе знакома эта практика со времен, когда Егор привез меня в вашу тогда Школу. «Паровоза» очень много. Уже к концу первой недели я поймал себя на том, что ночью встал по нужде. Туалет на улице, метров через тридцать. Проснулся оттого, что я замечаю, что я иду паровозом. Не просто иду, а иду паровозом, хотя иду один. То есть со всякими притоптываниями, с ритмами, ноги определенным образом ставлю, дыхание — то есть уже паровоз. На тот момент я им объелся. Но это уже через неделю. А тут первый день — все это начинается, второй день, все продолжается. Очень много цепочек непрерывных каких-то практик, лекций, упражнений. Общения мало. Только двигательное общение. Танцуем вместе. «Белые птички» делаем. А поговорить — на бегу, в столовке — чуть-чуть. Очень плотный распорядок дня, причем круглосуточно работа двигается. Пойти поспать — хочешь, иди спи. Но все время что-то происходит и неизвестно, что. Полная интрига, неопределенность — для чего это все? На второй вечер можно сходить в баню. Мальчики отдельно, девочки отдельно. Мальчики пошли. Там Клейн, оказывается, в бане. Я, несколько человек и Клейн. Я не выдерживаю, зажимаю Клейна в угол и говорю: «Саша, что здесь происходит? Ты умный человек, я умный человек. Объясни мне, что здесь происходит. Безобразие какое-то, детский сад». Саша пытается говорить словами какими-то космогоническими, расплывчатыми, утекать от ответа на вопрос. Я загоняю его в угол, я и тогда уже был достаточно широкий. Он не может вырваться, уйти от ответа от прямого. И в конце концов берет у меня паузу. «Гена, я тебе отвечу на все вопросы, но дай мне два дня. Через два дня, если ты сам не поймешь, я отвечаю на все твои вопросы». Я очень добрый человек, я ему разрешил, снизошел. И вот на третью ночь семинара он часа в три ночи ведет всех, кто не спит, не отвалившихся, всех желающих, ведет паровозиком, куда-то водит, выводит на берег реки, которая (достаточно быстрое течение там) не совсем замерзшая: морозец такой приличный. И выставляет нас в какую-то странную медитацию, непонятно что, на пары разбив. Первый стоит, смотрит на реку, второй стоит за ним с закрытыми глазами. Никаких установок не было, я сам догадываюсь, что второй как бы настраивается на первого, пытаясь увидеть то, что видит тот, как бы его глазами. Причем это все на невербальных сигналах, намеками звучит. Наверное, каждый понимает по-своему, что нужно делать. Я понял так. И в этой медитации вдруг я стою с закрытыми глазами, стою — что тут такого? И вдруг начинаю с подозрением слышать какой-то шорох. Думаю, наверное, где-то снег сыпется. Затем в глазах, в черноте глаз начинает что-то происходить непонятное. Я начинаю всматриваться, и мне начинает мерещиться, что я вижу берега реки, вижу течение реки, вижу толщу воды, и там какие-то всполохи. Я чуть-чуть занимался аутотренингом, и поэтому некоей визуализацией заниматься пробовал чуть-чуть. Получалось, но не очень ярко. Все это было достаточно дилетантски, несистематически. Потом вижу, что над горизонтом что-то шевелится, картинки в моем фильме, начинают приближаться. И вдруг я распознаю, что это дождь, состоящий как бы из лазерных лучей, падающих на землю, и они-то и создают этот шорох. И эта стена начинает надвигаться. Тут меня начинает вставлять. Причем контрастность, яркость картинки начинает возрастать. Этот как бы дождь начинает приближаться, приближаться, всполохи усиливаются, у меня мелькает мысль: а что будет, если этот лазерный дождь меня… Посмотрим. Отдаюсь, принимаю ситуацию. Проходит волна дождя, и дальше начинается — как бы это описать-то? Поблекла уже картинка, последовательность немножко сбилась. Но идея какая? Дождь как бы уходит. Я вижу отчетливо, уже как реальный пейзаж, вижу реку, всполохи, другой берег, до горизонта темное. Если глаза открыть, ничего не видно, темное поле, и в темноту уходит. Здесь я вижу до горизонта освещенное. Одновременно все осознается, что все совершенно темное.

В: Глаза у тебя закрыты?

Г: Глаза закрыты. Я релаксирую, спокойно стою, картинка как кино показывается. При этом сознание начинает расслаиваться. Одна часть осознает меня стоящим с закрытыми глазами, а другая часть смотрит это кино. И вот в этом кино появляется какая-то сначала блесточка, потом яркая-яркая точка, которая из-за горизонта как бы движется ко мне. Вру! Сначала горизонт и темное пятно. Сначала я не понимаю, что за темное пятно на горизонте. Потом до меня доходит. Когда я занимался аутогенной тренировкой, концентрировался на области третьего глаза, вот это темное пятно попалось, причем оно было достаточно черное. Я начинаю на нем концентрироваться, сначала не понимая, что это такое, — оно краснеет, насыщается, и ух — здесь началось то, что в конце концов я встал воспринимать как некое чудо. Это темное, сначала черное потом красное пятно — и вдруг — открывается глаз. Живой человеческий глаз. И он явно не просто стеклянный, а он смотрит на меня спокойно, то, как ты говорил, с тотальным вниманием, как на все. Не выделяя меня. Но я осознаю, понимаю, я чувствую, что он меня видит. И что у нас как бы «глаза в глаз» происходит. И дальше начинается некий фильм, который и стал инициирующим переживанием для меня, который сопровождался некими внутренними процессами, для которых у меня до сих пор слов нет. То есть как фабула это выглядело следующим образом. Внутри глаза в зрачке рождается сверкающая точка, потом эта точка начинает приближаться. Потом как бы достигает поверхности зрачка и выбрасывается в виде тысячи или тысячи тысяч этих лазерных лучей, которые из этой точки пучком охватывают все пространство вокруг меня. И я уголками глаз, всем тотальным вниманием чувствую, как свет бежит, не просто стоит, а бежит. А начинаю различать, что сначала это какие-то черточки, точки, запятые, потом все сложнее фигуры, какие-то уже буковки, знаки, здесь английские, здесь латинские, здесь греческие, то есть одновременно все алфавиты мира, которые я знаю и не знаю. Миллиарды всяких знаков и закорючек. Знаки усложняются, усложняются — бух! — и я проваливаюсь в этот глаз, в черноту этого зрачка. Как бы они проходят туда, а я как бы внутрь вваливаюсь. В этой черной бездне совершенно нет никаких ориентиров. Потом опять появляется какое-то такое пятнышко, оно приближается и я вижу как в 3D аджну… Тогда-то я не знал, что так красиво называется некая чакра.

В: Что такое 3D?

Г: Компьютер знаешь — 3D-игрушки. Я тогда не знал таких слов. Но в черной бездне плавает некая такая фигура… На ней два лепестка очень красивого насыщенного цвета… Назвать цвет не могу, я дальтоник, анормал, я вижу цвета, но у меня нет аналога, не могу их назвать точно. Очень красивые такие, наверное, алые. Посредине такой шар полупрозрачного сияния. Какой-то внутри огонь, что-то такое в нем движется. Я суюсь как бы внутрь. В медитациях у меня потом достаточно часто у меня подобные вещи встречались. Но тогда это просто было в первый раз. Я пытаюсь рассмотреть это, и смещается точка наблюдателя, я как бы могу со всех сторон рассмотреть это, приближаться, удаляться. Я суюсь внутрь этого сверкающего шара, опять проваливаюсь куда-то в бездну, пучок света такой, я вместе со светом куда лечу, опять бездна перед глазами, потом как уголья красные появляются. Я усиливаю внимание — красность появляется. Врываюсь и новая какая-то кукарямба.

В: Это была чистая визуализация или присутствовало какое-то переживание?

Г: Очень большой комплекс переживаний. Именно в некоей отстраненной от меня части сознания. Есть точка наблюдателя, где я абсолютно был спокоен, которая осознает, что я продолжаю стоять на берегу реки, какие-то команды подаются, снег похрустывает. А вторая часть — происходят жутчайшие эмоциональные переживания, чувственные пертурбации, какие-то сломы, кризисы, происходит что-то невероятное, трансмутация. Когда мы приходим, подходим к корпусу уже, и все это время продолжается этот фильм, достаточно длинный, я открываю глаза, спрашиваю своего партнера: что, так у всех? Он же не знает, о чем я, — он совершенно спокойно говорит: «Да». И я совершенно, абсолютно спокоен, уверенный, что так произошло у всех…

В: Ты спросил именно «так у всех?», не описывая подробностей того, как было у тебя?

Г: Ну, да, я-то думаю, что это не я один, что практика такая, он не первый раз уже на семинаре, понимаешь? Значит, наверное, так у всех. Я иду спокойно в корпус.

В: А «что» у всех, не объяснил?

Г: Нет, мы сразу разошлись. Та часть моя, потрясенная, шокированная произошедшим с ней, а этот наблюдатель как бы — «как у всех» — «да». Круто! Я иду пить чай, переодеваться — холодно.

Можно сказать, что та часть моя пережила ВСЕ. Когда я пришел, это, может быть, уже внешняя канва, сел чай пить, ребята тоже вернулись, говорят: «Как прогулялись?» Я говорю: «Классно». Думая, что у них тоже было нечто подобное. Начинаем пить чай, и как-то там кто-то что-то спрашивает, кто-то какую-то реплику бросает, кто-то начинает рассказывать о своих переживаниях — а у меня другое, оказывается! Чего у тебя? Я начинаю рассказывать все это, рисуя какие-то закорючки на бумажке, пытаясь показать, донести эти свои видения, — постепенно наблюдатель мой начинает как бы теряться, уже погружаюсь я в этого, тот, который пережил, начинаю с ним отождествляться, интегрироваться. Ребята меня заворожено слушают, один спрашивает: «А ты по йоге книжки читал?» Я говорю: «Нет, вроде ничего такого не попадалось». Парень этот выходит, приносит книжечку по йоге. Открывает и показывает мне символы чакр. Я их увидел первый раз. Двухлепестковая аджна, с черненькой какой-то добавочкой вишутха, была такая огненная пещера, там был еще более мощный огонь, в который я входил, мне было трудно, я пробился все-таки, нырнул в эту пещеру, попал в следующую чакру, анахату. Оказалось, что я как бы рассказал в таких своих образах, я прошел с верхней чакры — тысяча-лепесткового лотоса — практически весь маршрут донизу…

В: Я задам вопрос. Ты попал в некое классическое описание.

Г: Да. Оказалось так.

В: Вот как ты считаешь — здесь уже будет метологический вопрос — этот уровень описания — он окончателен или все-таки он зависит от какой-то культуральной принадлежности? Действительно ли аджна — двухлепестковая, или там может быть что-то другое, или вообще это не аджа. Нужно ли там деление на семь чакр? Является ли это действительной структурой мироздания — семичакровая система? Или просто это описание, в которое попадает человек по какой-либо причине, по принадлежности к данной культуре, например? Индеец майя вообще не увидел бы этого, увидел что-то другое. Просто это система описания или все же какой-то универсальный общечеловеческий архетип?

Г: Мне кажется, откуда смотря отвечать. Если отвечать, например, из аджны, с позиции аджны, по необходимости я готов стреляться, что это общечеловеческий архетип.

В: Ты — первый мне известный человек, который за свои слова готов стреляться…

Г: При необходимости. Но необходимость определяю я. С другой стороны, я сейчас утверждаю, со всей высоты своего опыта, что это одна из возможных систем описания, один из возможных текстов описания.

В: Как тогда ты, человек западный, европейский, бывший инженер ЖЭКа, попадаешь в индуистскую систему мироописания? Почему? Никогда с ней не сталкивавшийся и даже в корнях не имевший предков…

Г: Если попробовать найти этому объяснение на уровне первой чакры, то я бы не должен попасть бы туда, у меня другая культура, я православный, крещеный, у меня в семье никто не этим не интересовался никогда. И здесь вроде бы нет ответа. Но с другой стороны, в этот исторический период, был всплеск, свадхистанная как бы энергетика пошла, индуизм в частности, эти системы описания, эгрегорные символы ринулись в Россию. Это ведь восемьдесят девятый год…

В: Да, был такой всплеск. Книги Шри Ауробиндо, Мартынова появились…

Г: И эти энергии. Причем Золотов, как я сейчас считаю, — он прекрасно своей системой стимулирует переход из первой чакры во вторую — доминанты восприяия, — что, собственно, со мной и произошло. Я в энергетический эгрегор влип, в тот, который на данный момент, в данном месте доминировал. Как оказалось потом, это достаточно типичная система описания событий данной тусовки.

В: Вот здесь мы циклически подходим к тому, о чем мы говорили в начале.

Г: Этим языком пользовались все вокруг, и наверное, где-то бессознательно я это слышал, может быть, даже и читал, просто не помнил, потому что не мой язык, не влип в него. Но это существовало, и стоило мне попасть в адекватную этому языку атмосферу, и энергетика моя, моя доминанта на этом языке увидела эту реальность.

В: В коллективном бессознательном был всплеск этой символики.

Г: Был всплеск, да. Локальная ситуация тоже этому способствовала, и я туда попал. И вот где-то на третью-четвертую ночь на семинаре это случилось, а чуть ли не в первый день была практика свечи. Нужно было выйти, ответить на любые вопросы. За меня поручались. Клейн поручился.

В: Что значит поручались? Что это за практика?

Г: Это как бы ритуал для данной тусовки. Человек встает на стул, на табуретку. Рассказывает о себе, называет себя, отвечает на вопросы любые, дурацкие, умные вопросы, насколько он может. А потом уже кто-то из старичков, кто бывал на семинарах — инициация, принятие в семью — подходит и говорит: да, я за него поручаюсь.

В: А к чему это обязывает того, кто за тебя поручился?

Г: Ну, как куратор. Теперь этот человек готов меня вводить в среду, рассказывать, какие там правила, обычаи, помогать.

В: То есть Клейн оказался твоим куратором.

Г: Да, Клейн оказался моим куратором. Где-то на шестой день или на пятый приехал Чистяков, — оказалось, что он тоже не проходил свечку, и за Чистякова поручился я.

В: Подожди, Чистяков уже был один из ведущих…

Г: Да. Чистяков был уже старше, круче, чем Клейн, и он вел семинар дальше, а Клейн был уже как бы помощником. За Чистякова поручился я, у нас образовалась интересная как бы триада. Клейн, я, Чистяков. И потом мы несколько лет пересекались. Поэтому я их, мне кажется, достаточно неплохо узнал.

В: Наверное, случай, когда такое мощное переживание было у человека, незнакомого ни с чем, стимулированное этой практикой, — не единственное. Наверное, разного уровня переживания происходили. Сам подход Золотова, его семинаров мне опосредовано знаком, — очень многие техники были привнесены в практику, которой мы занимались, Егором году в девяносто первом-втором. И, действительно, могу подтвердить, что переживания случаются в результате этих практик очень сильные и разнообразные. Но вот что я у тебя хочу в связи с этим спросить. Вопрос мой навеян слухами и ты их либо развеешь, либо нет. Вопрос такой: при всей мощи раскачки психических процессов, энергетических процессов, по слухам, это приводило не только к катарсическим явлениям, но и к реальному «съезду крыши» и, так сказать, к прочим не очень счастливым исходам. Так ли это, и окупается ли тогда тысяча кирпичей, упавших на людей, одним просветленным?

Г: Понятен вопрос. Однозначного ответа у меня нет. То есть опять если с разных позиций смотреть, то ответы разные.

В: Но были случаи, ты согласен?

Г: С точки зрения кого? Мне неизвестно ни одного случая, когда прямо с семинара Золотова экстренно увозили кого-то в психушку. С другой стороны, «съезд крыши», изменение сознания, наверное, это не секрет и для тебя, что это практически неотъемлемая часть любого семинара глубокого погружения. «Измененка» наступает. Переживает это каждый по-своему.

В: Я имею в виду ту измененку, за которой идет уже патология.

Г: Кто решает, что такое патология? Вот пример. Мелиховка — под Ростовом семинар был. По легенде золотовской, это был один из самых мощных семинаров. Я в нем участвовал в качестве декана. Ну, третьего человека. Этот семинар в основном вел Чистяков, я у него был правой рукой. На несколько дней приезжал Золотов на этот семинар, — первый человек. Это где-то порядка ста сорока участников семинара, и каждый день где-то порядка трехсот человек посетителей, желающих полечиться, причем со всех окрестных украинских и, ростовских сел, — люди, просто прослышав, что приехали экстрасенсы (а лето девяностого года — это была самая, видимо, волна популярности этого), — шли полечиться, желая, по возможности на халяву. И мы с Чистяковым, видя такую ситуацию, что как бы есть запрос, пошли навстречу этому запросу. Выкинули лозунг. И все желающие, участники семинара, кто имел какой-то опыт, кто думал, считал и чувствовал, что у него есть уже готовность и личная сила…

В: А это в большинстве своем были люди, приехавшие первый раз…

Г: Первый раз, хотя среди них было много целителей народных, которые думали, что они готовы целить, у всех хватило наглости. Они сказали: да, мы готовы. Мы всех мобилизовали. Набралось из ста сорока человек шестьдесят желающих.

В: То есть люди уже были повернуты на то, что шашку в бой и поехали.

Г: Да. Потому что как бы золотовская система это как раз то, что ты описывал. Не они лечат. Через них идет. Я как целящий должен быть уверен, что через меня идет то, что нужно, и не сопротивляться, просто пропускать через себя. А дальше не важно, как. Из них были сбиты бригады. У кого не хватало уверенности, вдвоем, втроем, вчетвером собирались. Один хорошо оперирует, эксперт это тот, кто принимает хорошо, оператор тот, кто хорошо дает. Кто-то хороший оператор, кто-то хороший эксперт, они спариваются, и вперед. Эксперт экспертирует, оператор лечит. «Так, у нее что-то с печенью» — «Сейчас мы в печень направим червячка, который выест все плохое». Визуализируем червяка, запускаем червячка. «Ну как?» — спрашиваем у эксперта. «Лучше!» Самое смешное, что толпа народу каждый день прибывала. Потому что люди уходили с очень большим облегчением. Эффект был налицо.

В: Обсуждать это, естественно, трудно. Гипнотический эффект.

Г: Конечно. Это суггестия, чистой воды суггестия. Но у меня тогда не было другого языка описания, мне казалось это практически чудом. Про сумасшедших ты говорил, да? Через пять лет моя жена призналась мне, что первых полтора года моих семинарских они с моей мамой серьезно несколько раз обсуждали вопрос, чтобы сдать меня в психушку. Им казалось, что я сумасшедший.

В: Подожди, ты к этому времени уже развелся.

Г: Нет, у меня два брака было, это был уже второй брак, он у меня почти совпал с началом моей семинарской деятельности. Так вот — почему они меня сдать в психушку хотели? Потому что я просыпался и, не открывая глаз, считал трещины на потолке. У меня была такая чувствительность, или миф о такой чувствительности, что моя магическая реальность с реальностью состыковывалась практически без напряга. Я видел людей насквозь, я видел органы, видел какие-то ауры, затемнения, диагностировал, лечил, и все это было для меня настолько просто и легко, что в моей реальности практически никаких разночтений не происходило.

В: Сейчас это ушло?

Г: Сейчас это не ушло. Сейчас мне нужно от получаса до двух-трех часов, чтобы ввести себя в это состояние.

В: Есть технология входа.

Г: Есть технология устойчивого входа. Но интерес к этой зоне практически пропал. Я достигаю тех же эффектов другими способами, не впадая с экстатические режимы, шаманские. Менее энергозатратно.

Так вот я начал про Мелиховку. Туда приехал аж из Франции мальчик, наверное, шизоид. Звали его, мне кажется, Жан. На русском не говорит ни хрена. Так вот, где-то на четвертый день он окончательно стал неадекватным. То есть, «съехал». Ходил, бродил, совершал разные поступки. С крыши пытался прыгать. Не чтобы разбиться, а ему интересно было.

В: Полетать захотел, да?

Г: Что-то в этом духе. В конце семинара к нему уже приставили игратехников, чтобы его берегли. Все-таки ценный зарубежный кадр. Но в конце концов в Ростове он от них сбежал на улице. Там была целая история. Его поймали, куда-то посадили, опять сбежал — опять отловили, нашли, вытащили, и отправили, слава богу, во Францию. Подобные случаи были не единичны. Но почему? Мне кажется, очень важно разобраться в первопричинах. На моих семинарах тоже была пара случаев, то есть я сам лично отвозил в психушку женщину со своего семинара. Мне кажется, разница здесь не принципиальная, а количественная. Все мы немножко сумасшедшие. Есть такая версия, по крайней мере. Ну, не все, хорошо. Многие нормальные люди — сумасшедшие, но количество этой сумасшедшинки в каждом различно. И вот то, что ты называешь нормой, есть такая некая социальная норма, какая допускается. Вот эта сумасшедшесть — вот он шнурки на черных ботинках предпочитает белыми носить — это его индивидуальность так проявляется, это ничего. То, что он вилкой борщ ест — ну, вот так приучили, пустяки. Некоторые палочками едят, а он вилкой. Тоже ничего. А вот если он этой вилкой начинает соседу в глаз тыкать, это уже как бы за гранью.

В: Ситуация такова, что ты можешь пребывать в своих глюках сколь угодно отличающихся от общепринятых реальностей. Но если приезжают санитары и ты говоришь: «вы в белых халатах, у вас два глаза и нос, все нормально, дважды два четыре», — ты имеешь возможность войти в разделенную реальность, конвенциальную реальность. Если это никого не оскорбляет, ты можешь быть более-менее адекватен своему восприятию. Тебе могут являться демоны, бесы, сущности, — кто угодно, — но приходя в общественное заведение, ты правильно отвечаешь на тестовые вопросы.

Г: Вот как бы норма. Если адекватен в социальном смысле, то все в порядке. В этом смысле на семинаре создавалась ситуация, у Золотова в частности, да и у меня на семинаре, когда мы провоцируем возможность выхода. Это специфическое пространство. Здесь, на семинаре, можно попробовать выйти за пределы конвенциальной реальности. Если ты никого в глаз вилкой не тыкаешь, пожалуйста, поживи по-другому, не так, как, тебе говорили, ты должен жить. Живи как ты хочешь. Провоцировали именно это. И многие начинали в это играть и, на семинаре крайней мере, заигрывались. И вот здесь с точки зрения обычного социума он сходил с ума, и я сходил с ума. Но с точки зрения семинара он действовал в рамках игры. Никто не прыгал с крыши на моих глазах, никто не тыкал вилкой в соседа. Если большинство из этих людей, участников, которые заигрывались, не просто нормально играли, расширяли, свои рамки, а заигрывались, они были очень сильно шизоидны, но безопасны для окружающих. Я не видел ни одного агрессивного случая в этом смысле. Даже этот Жан — он убегал, он делал что хотел, но никого не обижал. Совершенно безобидное существо. И если я ему говорил: «Жан, подай мне салфетку», он подавал.

В: Мы можем сходить в психбольницу и найти там массу таких Жанов, у которых, тем не менее, стоит реальный, непридуманный, ненавязанный диагноз.

Г: Совершенно верно.

В: Существовать самостоятельно сложно в этом случае.

Г: Да.

В: Он не агрессивен, но это тихое помешательство…

Г: Золотовская технология достаточно явно это все отслеживала, и в саму технологию был встроен блок социальной адаптации, скажем так. То есть если семинар вначале шел две недели, то последние дней пять были посвящены тому, чтобы погасить всю эту энергетику и вернуть человека в его социальную норму. И выезжая, человек вел себя адекватно. Но у некоторых появлялась дельточка. Дельточка, а в идеальном случае доминанта смещалась на шаг по вертикали. Если он до того жил, как надо, то после того он начинал жить, как он хочет. И здесь, когда я приезжаю с семинара, до этого я послушный сын, правильный инженер, и так далее. А тут вдруг я: «а я хочу» — и делаю это вот. В окружении не привыкли к такому мне, и конечно, ко мне начинают относиться как к сумасшедшему. Кардинально изменился в их сознании. И я понимаю, что есть такие семьи, где мама очень держала сына, и вдруг он вырвался. Для нее это значит, что он — сумасшедший. Она не может этого простить, она вызывает санитаров, и сажает его в психушку. Хоть там, но ты будешь жить по-моему. И таких в больницах и до сих пор полно. Мне, слава богу, повезло, мама с женой не решились. Тем более, что есть достаточно хорошо технологически описанная ситуация, что есть двухнедельный хвост, когда все это утрясается, человек переваривает, интегрирует, успокаивается. В конце семинара читали лекцию, выдавали чуть не инструкцию, «Техника безопасности» называлась: в течение двух недель не принимать никаких решений, кардинально меняющих жизнь, и так далее. Этот блок не снимал все вопросы, но делал так, что технология Золотова до сих пор живет, процветает, наездов со стороны властей практически нет, — на удивление, — хотя к другим дофига. Единственное, что людей, которые все более и более выглядят сумасшедшими, не бывает, на мой вкус. Даже, может быть, возрастная планка сместилась. Если десять лет назад была в основном молодежь, от шестнадцати до двадцати пяти лет, которая как бы готовилась к жизни, еще до нормы, то сейчас это, как правило, состоявшиеся люди, сорока пяти — пятидесятилетние лет женщины, как во многих сейчас тусовках…

В: Стареющие юноши и девушки.

Г: Да. Климактического возраста. По этому признаку мне ясно, что система умирает. Золотов практически махнул рукой, как бы по инерции что-то делает, живет, но ничего нового, никаких усилий, структура школы не строится.

В: Как ты считаешь, — что происходит с людьми типа Золотова, со многими Мастерами, руководителями Школ? Я много таких видел, — очень многие руководители, лидеры Школ через какое-то время пика, расцвета, энтузиазма либо махают рукой, либо становятся более жесткими, авторитарными. Что это такое? Либо отпущенный срок? Есть какая-то закономерность? Я почти не встречал людей, которым удается проскочить. Здесь вопрос практический. Он вызван практическим интересом — как этого избежать. Для того, чтобы этого избежать, надо знать причины закономерностей в каком-то описании.

Г: В общем виде ответ дал, мне кажется, Будда. То есть срединный путь. Уйти в диктатуру — «наша Школа, моя Школа самая лучшая в мире» — эта крайность, которой противолежит другая крайность — «никаких Школ, я сам по себе». Ты понял наезд, да? Выход в среднем пути…

В: Я не принадлежу ко второй тенденции…

Г: Немножко декларируешь иногда.

В: Это игровая позиция.

Г: Игровая? Ну, слава богу. Игровая позиция, мне кажется, как раз и есть тот ключик, который позволяет проскользнуть между этими двумя крайностями.

В: Как удержать ее? Понимаешь, я думаю, что все эти люди далеко неглупы и держали эту игровую позицию, как говорится, хвост птицы удачи был в руках.

Г: Ты знаешь, тоже есть ответ. Ответ в общем виде для меня звучит так: необходимо все время играть открытую игру. Правила должны быть известны обоим: и лидеру, и тем, кто идут учиться у него. Если правила известны обоим, и оба ответственно придерживаются, выполняют, и если лидер ошибся, его также по попе нахлопают, как и семинариста, если они равны перед правилами, — тогда это исключает, если не гарантирует, то, по крайней мере, способствует живой Школе.

В: Понимаешь, здесь много вещей, закономерностей, которые были описаны тем же Фрейдом, от которых не уйти. Переноса, поклонения и так далее — встретил Будду, убей Будду — это только на словах. И то же самое со стороны Учителя, который входит в этот образ, так что похлопать по заднице — просто об этом говорить, — а вот поди похлопай.

Г: Пример — восточные единоборства. Какой-нибудь Уэсиба, если мне не изменяет память, он дожил до девяноста лет, но каждый из его учеников, пройдя некий отборочный тур, мог вызвать его на поединок. Даже в девяносто лет, он, как мастер, соответствовал, он выходил на поединок с любым учеником, прошедшим отборочные туры. И бился с ним на равных. Вот если бы он сел в кресло, как пресловутый Сека Асахара… Да, он ничего не делает, он никаких практик не предъявляет. Негде человеку с ним сопоставиться, соразмерится. Нет эталона, которым он мерится. «Я за пределами». Как только человек выходит за круг… У меня сейчас такой есть элемент, я все время мучаюсь, что я в этой ситуации чуть-чуть нечестно начинаю играть. У меня шестой сезон уже идет интеллектуальный клуб. Каждое воскресенье. Ты, наверное, знаешь. Сейчас мы ввели попытку обратной связи друг к другу. В конце клуба у каждого есть десять бумажек или рублей. И эти десять бумажек он раздает тем, кто, как он считает, принес ему максимальную пользу. Таким образом многие набирают какое-то количество бумажек. Тот, у кого больше десяти, он, получается, дал людям пользу больше, чем вложил. Он вносится в лист рейтинга. Там рейтинг у некоторых людей растет, а некоторые даже в списке не появляются. Не замечают их, что они пользу приносят. Это в каком-то смысле может кого-то обижать, а кого-то это наоборот, вставляет, что меня замечают, меня оценивают, а я наоборот — тюфяк. Введя такую игру в конце клуба, я вывел себя, выделил, я сказал: «Я за кругом. Мне не надо рубли давать». Я поставил себя в особое положение. И я думаю, что если двигаться дальше в этом направлении, зажирею и стану таким же диктатором.

В: А что у тебя рука дрогнула?

Г: Мне показалось, что если я буду в кругу, то я буду собирать основную массу, и просто никто не выйдет за десятку, никто не войдет в рейтинг. Рейтинг будет представлять каждый раз список из одного человека, из меня — понимаешь, да? Никто не сможет на моем фоне выделиться. Я на порядок, на три по активности, по некоторым параметрам превосхожу.

В: Интересно самое понятие «польза».

Г: Субъективно.

В: Трудно переоценить, кто нам дает больше пользы, непосредственный Учитель, который тыкает тебя носом, или случайный человек, друг, давший тебе по уху или наоборот, что-то подсказавший…

Г.: Конечно.

В.: Черт его знает.

Г.: Поэтому мы оставили на усмотрение каждого, мы не рассматривали, что такое польза. Как ты считаешь, так и давай.

Так вот, я о том, что если я буду продолжать в ту же сторону, сначала в такой игре себя за рамочки, потом еще себя выделил, обособил, — Школа тоже сдохнет. Обязательно сдохнет. И тот же Золотов себя обособляет очень сильно достаточно давно.

В: Вне школы ты не лидер, ты нормальный человек…

Г: Да. Обычный. Такой же. Мы равны. Может быть, я чуть-чуть другое знаю. Не больше, а другое.

В: Но по сути мы все твари божии, будь ты хоть просветлен, а я последний бомж…

Г: Тот же вот Калинаускас — ну явно себя выделяет. Ездит на Ауди-8, в гостиницу меньше пяти звездочек ему противно войти. Зажравшийся уже мужик. Там какая-нибудь его Ева Весельницкая на «Мерсе» ездит. Никак иначе не может. Если офис, так по евростандарту. Ресурсы в форму вбивают. Не в содержание, а в форму. А первые лица, инструктора, как десять лет назад я познакомился с Ларисой[17] — знаешь Ларису? — там Лариса Мастер есть. Ничего в ней не изменилось за десять лет по содержанию. Непонятны критерии. Выслуга лет, что ли?

В: Есть расхожая фраза: «будь проще, и к тебе потянутся люди». Мне кажется, это народная мудрость, — она работает…

Г: Конечно. И вот мне кажется, что еще один ключ — я собой занимаюсь в первую очередь, я личностно расту. Да, по возможности я готов помогать. Если ты мне помогаешь, я тебе помогаю, но по возможности основное, что я делаю, — я себя за волосы вытягиваю, как Мюнгхаузен. Это основное мое занятие. И тогда просто нет возможности зажраться. Не над кем надстраиваться. Над самим собой, что ли? Ну тяни за волосы. Попробуй надстроиться над собой — станешь другим, только и всего. Когда забывают об этом, начинают других растить: я уже вырос, я уже просветлен, я уже Мастер, а теперь ты давай расти, я тебе помогу…

В: Мне кажется, великолепный механизм, о котором мало кто вспоминает, описан у Германа Гессе в «Паломничестве в страну Востока», где некий незаметный Лео оказался руководителем всей этой ситуации. А был слугой, который чистил обувь, носил чемоданы. Служил. Такого встретить сложно.

Г: Да, скорее это литературный персонаж.

В: Этот образ замечательный и привлекательный.

Г: Хотя миф бродит по России, что есть такие люди.

В: Когда ты становишься лидером группы, — ты выбираешь сценарий по которому группа будет развиваться. И на тебе ответственность за этот выбор. С другой стороны, возвращаясь к диалектике и нашим первоначальным вопросам, — ты можешь только следовать сложившейся ситуации.

Г: Да. Вот это, может быть, даже ближе. Я бы описал это как первый случай, когда я становлюсь лидером, я не выбираю сценарий. В данном случай сценарий выбирает меня. То, что мы знаем как импринт. Я окунулся в семинары Золотова, там со мной произошла некая трансформация, то есть я выскочил на некую следующую ступеньку в своем развитии, и через год я начинаю свои семинары, — так случилось. Стал третьим человеком, добрался, понял, что дальше здесь расти некогда.

В: То есть ты уперся.

Г: Уперся, да, в Чистякова, в Золотова. Я начал тык6аться в свои семинары, искать возможность, нашел достаточно быстро, и с девяностого года мы со Славой Ломакиным начали вести «Трансзональную адаптацию». Так вот, «Трансзональная адаптация» — это был импринт. Это был золотовский семинар, припудренный лайфспрингом, Баскаковым. Слава массажист — значит, Зуевым, БЭСТом и так далее. И вот на этом фоне импринт. Две недели. Форма была стопроцентно золотовская. Начиная от входа и кончая техникой безопасности в конце. Но это делали другие люди, это был уже не Золотов, у них личная история была. И хотя импринт очень сильно влиял и задавал основу формы, внутреннее содержание очень быстро начало меняться. Мы как бы начали вживаться в эту форму и адаптировать ее под себя. И туда начало втекать то, что Золотову совершенно не присуще. Коммунистическая психология, трансперсональная психология, Гурджиев, дзен потек туда широкой рекой. Через какое-то время форма не выдержала, лопнула. И вот только когда она затрещала по швам, эта форма, только тогда, мы уже будучи лидерами, но еще в каком-то смысле марионетками-золотовцами, но когда форма золотовская затрещала, только тогда мы начали делать выбор: как жить дальше? И вот тогда мы начали делать какие-то свои семинары. Вначале это было подражательство чему-то, тому же лайфспрингу — внутренний космос. Сделали несколько раз. С большим успехом. «Люди и деньги» — потом…

В: «Остров смерти» потом, да?

Г: «Остров смерти», «Остров солнца». Какие-то «острова» мы начали делать. Но это уже гораздо позднее. До этого было множество различных форм: «Край вечности», «Охота за силой», — красивейшие же слова. И многие формы сейчас еще живут, мы периодически возвращаемся к подобным формам. Начали тренинги делать, какие-то курсики открывать. Начали искать свою форму. В результате поискали-поискали, Слава в результате ушел в целители. Сейчас он занимается целительством, лечит с прибором…

В: Ломакин?

Г: Ломакин. По методу Фоля лечит. Успешный целитель, денег куры не клюют, все хорошо. Семинары практически остановились. Правда, занимается йогой, айкидо занимается. Но только собой. Хотя вроде и заявляет, что мечтает снова что-то такое создать, но пока вроде все… Глаза загораются только когда говорит о дорогих обоях, о «мерседесе».

В: Так вот об ответственности. Кто же все-таки отвечает?

Г: Сейчас вернусь. Только тогда, когда мы начали искать свою форму и нашли ее, только тогда, когда мы взяли ответственность, вот здесь выбор сделали, и тогда мы взяли на себя ответственность за эту новую форму. Только тогда. То есть первый выбор, утверждаю я, осуществляется на импринте. Никуда не деться. Человек еще не знает. Я первый раз женился, через три года, понял, что мой брак строится, как у моих папы с мамой. Сценарный брак. Начал дергаться, в результате мой брак развалился. Я не смог перестроить первый брак, потому что там был бессознательный выбор жены, там все было по сценарию. Второй уже как бы чуть-чуть лучше. Но опять у меня так совпало, что сначала я познакомился с девушкой, а потом через месяц поехал на семинары. Когда я приехал с семинара, я уже не женился бы на ней. Но уже ребенок… Я сказал: раз тебе надо, я согласен. И еще десять лет. Я отслужил как бы этой женщине. Очень хорошая женщина. Но уже когда мы женились, я говорил: «Света, понимаешь, сейчас со мной очень мощная трансформация происходит. Я меняюсь не по дням, а по часам. Если ты не будешь меняться с такой же скоростью, через несколько времени мы вынуждены будем расстаться. Это будет, наверное, больно обоим». Я брал ответственность на себя, я говорил: «Я понимаю, что это может быть больно. Я готов со всей ответственностью жениться на тебе, понимая, что если ты вот не пойдешь, я причиню тебе боль. Так будет выглядеть, с твоей, по крайней мере, позиции, тебе будет больно от меня. Я не хочу этого? Ты готова — возьми на себя ответственность».

В: А изменения с тобой случались или ты сам менялся?

Г: Случались. Но только потому, что я ответственно, активно их искал, искал зоны, где это со мной произойдет.

В: То есть первично твое намерение?

Г: Да. Я беру ответственность на себя, поэтому оно первично.

В: Или это намерение Господа, чтобы в данной ситуации с тобой произошло вот это?

Г: А вот это вопрос не ко мне.

В: К кому?

Г: К Господу. Зачем домысливать за Него?

В: Ситуация, когда собственно с тобой происходит то, что ты хочешь, и одновременно то, что и должно, она для любого человека характерна, да? Ни с кем ничто не случается…

Г: Мы так с тобой об этом можем говорить. Но для него это может быть не характерно. А может быть, характерно.

В: То есть, в конце концов мы приходим к тому, что все относительно. С точки зрения системы восприятия.

Г: Системы описания, да. В зависимости от системы описания.

В: Но относительно какой же системы описания мы можем сказать, что окончательным является все-таки принятие ответственности «я», а не меня «ведут»? Здесь опять мы вынуждены искать точку опоры.

Г: Если взять чакровую модель, можно найти чакру, где этот ответ — «я беру на себя ответственность», он полностью адекватен к этим условиям.

В: Но тем не менее, почему мы должны говорить только о первой и второй чакре? Ты сам приводил пример, что на первой проявлено, на второй не проявлено, на четвертой снова не проявлено, и так далее. То есть вот это «случается» не обязательно говорит о второй чакре. Оно может говорить и о четвертой, и о шестой.

Г: Совершенно верно. И здесь может возникнуть ситуация, когда требуется дополнительная диагностика. К какой чакре относится такая позиция.

В: Если человек говорит «меня ведут», то это необязательно говорит о втором уровне.

Г: Совершенно верно. Достаточно вспомнить Христа. «Я сын Божий, меня Бог ведет, меня как бы Бог послал и ведет. Вот миссия у меня такая».

В: Так и подмывает спросить: где же окончательная система отсчета?

Г: Окончательную, как мы с тобой выяснили, можно приписать или к седьмой, или сказать, что ее вообще нет. Потому что у Бога нет систем описания.

В: То есть опять приходим к тому, что все относительно.

Г: Если нет конца, то нет и конечной системы описания.

В: Здесь уместен алхимический символ змея, кусающего свой хвост.

Г.: Но каждая стадия, фаза моего личного развития — у нее есть логический конец. Возникает некая парадоксальная ситуация. Промежуточные концовки есть. У змея, который кусает себя за хвост, есть хвост, голова, есть тело. Есть, можно различить. Но конца этому процессу кусания нет.

В: Значит ли это, что человек, который развивается, — его то ведут, то он сам идет?

Г: Он так может воспринимать.

В.: Значит ли, что человек, которого все время «ведут», — он так в одной плоскости и застревает? Или человек, который все время сам идет?

Г: Вот очень хороший вывод — если человека на протяжении множества лет все время ведут, ведут, ведут, значит, он застрял на одной из ступенек. Или если он сам идет и идет, то он застрял на одной из ступенек. В этом смысле полтора года я был в золотовской системе, и меня вели. Я ни хрена не понимал, куда, чего, что за система у Золотова, куда он ведет? Но тем не менее я прилежно, послушником, делал все, что было необходимо.

В: То есть принятие ответственности и «да будет воля твоя». «Я хочу» и «да будет воля твоя».

Г: Две крайних формы, есть какие-то варианты промежуточные.

Я бы хотел вернуться, пока ты далеко не убежал. Ты начал один свой вопрос опять с глагола нужно… Этот глагол адекватен только первой чакре. Никому не нужно. Понимаешь? То есть если ты задаешь такой вопрос, говоришь: «Мы сошлись на том, что нужно» — не сходились мы, но это прозвучало, и это не случайно. Почему-то тебе нужно найти, что есть какая-то конечная система описания. Есть то, что ты использовал, хорошее слово, для доверия — адекватная система описания для каждой и для множества фаз развития. Для каждого шага есть адекватный язык системы описания. И если к нему применить другой, то получатся криво.

В: Я не согласен, что «это нужно» здесь относится к первому уровню. В данном случае для меня «это нужно» имело другую нагрузку.

Г: Так прозвучало.

В: Оно действительно нужно.

Г: Для чего? Кому?

В: Оно нужно как элемент осознания — принять ответственность за свое предназначение. Не как должное, а именно, как нужное.

Г: Смотри, для первой чакры, например, для человека номер один — нужна ли ему некая система описания? Он живет с описанием. Но оно ему не нужно. Нужно-не нужно. А как иначе-то? Нужны мне руки? Они у меня есть, значит, нужно. Я должен быть с руками, потому что меня таким мама родила. «Нужно — не нужно» к нему неприменимо. Нужно! Раз у него это есть. Нужна ли человеку номер два система описания, если его ведут? Зачем? Зачем мне карта местности, описание, если меня ведут. Не нужна! Для двоечного человека, если его ведут, он совершенно отдается. У Золотова как раз — я хотел задать этот вопрос, наконец-то добрался до удобного момента — ты говоришь, отдаться, поток, ведут. Это общее место. Почти восемьдесят процентов прошедших семинар Золотова, позитивно прошедших, включившихся в этот процесс, они повторяют почти слово в слово: «меня ведут». Отдаться потоку — намерение сформировать, выразить — «я хочу то-то». И ничего делать не надо. Меня приведут туда. Все случится, как я хочу.

В: И в принципе эта реальность так и подтверждает.

Г: И в их реальности очень часто, очень много совпадает. Нужны деньги на семинар поехать к Золотову. — Деньги приходят. Все железно. Все схвачено. Им действительно система описания не нужна. Потребность в системе описания возникает только на третьей чакре — мы с тобой говорили. Структура, система описания, работа с информацией начинается. Первый раз отмечается. Но потом, если доразвить эту ступеньку до конца, мы опять приходим к анахате, к интеграции, схлопывается «нужно — не нужно», и так ведут, то, что ты говоришь. В анахате карта есть, но прекрасно без нее обхожусь, могу с картой, могу без карты, как вам — карту? Пожалуйста!

В.: Там уже не придерешься с метавопросами. На третьей еще можно: принимаешь ли ты ответственность за свои слова, то на четвертой — там ведут, но к этому не придраться…

К этой ситуации: я брал интервью, у некоторых женщин, у меня не возникало желание их, что называется, призвать к ответственности: примите ответственность, не вас ведут, а вы идете сами…

Г: Как различить, двойка или четверка? На двойке не надо, и на четверке не надо. Есть критерий у тебя? Как проверить?

В: Только субъективно.

Г: У меня есть объективный.

В: Скажи.

Г: Он уже как бы прозвучал. К какой карте вы идете, — спрашиваю я. Ответ человека со второй позиции — «какая карта, зачем?». Для человека с четвертой позицией уже пройдена тройка и карта есть.

В: Достаточно жесткая система описания. Вы взяли, разложили — первое, второе, третье, четвертое, чакры и все легко. Я человек третьей чакры — значит, я такой-то… — Модель атома в объяснении седьмого класса школы. Если мы переходим к модели квантовой механики, там положения статичного нет. Есть вероятность расположения частиц там или сям.

Г: Мы говорим о доминанте модели. В реальности все гораздо сложнее.

В: У нас в разговоре все очень просто.

Г: Сложности начинаются опять на следующем шаге. Когда мы с тобой поднимемся еще на ступеньку, на пятую, там начинается творчество. До четверки вроде бы четкие ступеньки. И вдруг там творчество — все возможно. И все начинает опять путаться переплетаться, все становится невероятно сложным, только креативно можно пройти дальше, только предъявив адекватную креативность, адекватную Богу. Будучи творцом, сотворцом, по сложности став равным творению Бога, можно пройти дальше, устойчиво держаться на пятерке. Здесь, на пятерке, как раз возникает ситуация тоже, о которой ты говоришь. Вроде бы до хрена моделей описания. Карта? Пожалуйста, такая, сякая, пятая, десятая. То, что я вначале пытался презентировать. У меня до хрена объяснялок. Могу жестко, могу размыто, могу так, могу сяк. И к каждому моменту, в принципе, есть возможность подобрать максимально точный ключик, адекватную систему описания. Но их бесконечное количество. Ты уже можешь быть пятеркой. Двойка, четверка в этой системе жесткого описания очень четко отличаются, потому что у четверки уже есть способность легко, без напряжения предъявлять троечные качества. Это пройденный этап. Для двойки же это запредел. И поэтому если ты двоечного спросишь о карте, он начнет вытеснять, убегать, заговаривать, забалтывать, все что угодно, но не отвечать на вопрос.

В: Знаешь, что мы упустили? — Контекст.

Г: Контекст?

В: В ряде контекстов мы — на единице, в ряде — на двойке, в ряде — на тройке, а в ряде — даже и на шестерке или семерке. Вот здесь еще одна координата.

Г: Может быть я использовал бы не контекст, а зону компетентности. Здесь, в этой зоне, у него есть и карта, он уже до тройки добрался — на работе. Менеджмент, промоушн, паблик релэйшн — у него все построено. Делом разделено. В каждую зону ответственный назначенный. Но когда вопрос касается его личного развития, тут у него ни хрена нет. Он может делать только то, что должен.

В: Хотя мы не можем исключать вероятность тоннельного эффекта. Человек, который находится на единице, может попасть в ситуацию, где он примет на себя ответственность и будет весьма адекватен.

Г: Может, но мне кажется, это уже опять из позиции пятерки. Начинается — все возможно.

В: То есть, повторяю, мы говорим о доминантах.

Г: И если разделять по доминантам, то здесь можно проследить достаточную степень жесткости описания. Все случается. Все возможно.

В: Ты хотел вопрос задать.

Г: Я его, в общем-то, задал. Как различить четверку и двойку? И дал даже ответ.

В: А шестерку и четверку?

Г: Ну, до шестерки мы с тобой не добрались даже.

Чтобы двигаться дальше, неплохо бы сначала здесь устаканиться, опереться на это, и потом можно идти дальше. Сейчас мы с тобой добрались до пятерки, где все возможно. Ну, а шестерка, в моем восприятии — это я осознаю, что все возможно, и легко нахожу вариант адекватный из того, что возможно, для данной ситуации.

В: То есть вариаций масса, но ты все их просчитываешь, знаешь.

Г: Нельзя же саджну с видением отождествляют, шестую чакру.

В: В семерке выбора нет.

Г: В семерке свобода полная, выбор не нужен.

В: И выбора нет, и выбор без выбора.

Г: Или, скорее даже, в семерке есть все. Не отсутствие, не дефицит, а полное наличие всего, полнота.

В: Там ты приходишь к своему кресту? Или нет у тебя такого понятия?

Г: Не знаю. Не пришел пока.

В: К этой однозначности, когда вроде бы возможно все, но ты несешь свой крест…

Г: Да, скорее всего, да. Эта свобода является в том числе и полной несвободной. Пустота. Смыкаются крайности, предельности. Пустота и полнота. Предельная диалектика. Мне, конечно, очень интересна эта зона. Но пока я до нее добираюсь только ментально. А ты?

Если вернутся опять к Золотову, к началу, большинство студентов попадают в двойку, открывают для себя этот мир и живут в двойке. Нет карт, есть намерения, желания, точнее, потому что намерения, мне кажется — это язык чуть более высокий, это уже четверке подходяще. У них есть желание — «я хочу». Делать ничего не надо, надо очень сильно хотеть. То есть двойка подтверждается силой — охота за силой — в двоечном режиме.

В: К тебе вопрос, как к идеологу российского нью-эйджа, холистического движения: ты повидал много лидеров и тусовок. Какова доминанта российского холизма?

Г: Опять-таки, как считать доминанту? Чего больше? Количественного? Конечно, всяких контактеров, медиумов, гадалок, тех, кто трактует, интерпретирует. Качественно работающих и получающих эффект и результат. По крайней мере, есть те, кто запрашивает и получает желаемый для себя результат. Здоровье, ответы на вопросы. Есть потребность, она удовлетворяется на достаточный момент, полно. В этом смысле российский нью-эйдж достаточно устаканился, то есть зоны влияния распределены, спрос удовлетворяется предложением, все хорошо. Он совершенно не хуже западного, восточного,

В: Я думаю, чем выше уровень ведущего, тем меньше на него запроса у публики.

Г: Да, есть такая закономерность, хотя бывает всякое из пятой чакры исключение. Бывают какие-то локальные всплески, запрос формируется каким-то образом. Например, может быть, Лапин, мне кажется, достаточно интересный человек.

В: На его семинаре в девяностом году я впервые попал в грандиознейшее переживание. Хотя он не был тогда тантристом, он был учеником Антонова.

Г: Очень интересный человек, сам пытающийся глубоко копать, и делающий это. Он нашел, что его кормит, — энергетику черпать из свахистаны от прикосновения. И за счет этой энергетики он куда-то пробирается в себя, внутрь, за границу. И сейчас у него последние два-три года идет бум, толпы народа на семинарах.

В: Народ-то идет не за взрослением к нему…

Г: Да. Но у него бум. По финансам, по прихожанам. Но из прихожан селектируются люди, которые могут пойти дальше с ним.

В: Запрос на взросление — он звучит как-то приземленно. Нам давай контакты с иными цивилизациями, нам давай…

Г: Чудо! Мы хотим чуда.

В: Давай набери-ка группу сейчас тех, кто хочет принять на себя ответственность…

Г: Да, это очень сложно. Это естественно. Пирамида. В основании муладхарный человек, который ходит на работу регулярно, их подавляющее большинство.

В: Хотя эти вопросы — они воспринимаются как более земные, тем не менее я их воспринимаю как самые объемные.

Г: Мы когда-то пытались, где-то в девяносто четвертом году хотя бы прикидочную стастистику сделать: сколько в России людей номер один, сколько номер два, сколько номер три, причем три не как оторванный ученый, сухарь, как целостные, как бы выросшие люди, доминанты уже находятся на тройке. Получилась такая достаточно неутишительная картина. Если взять только нью-эйдж, не брать традиционные религиозные конфессии, получилась приблизительно такая картина. В России было тогда сто восемьдесят миллионов человек. Полтора миллиона на двойке. Полторы тысячи на тройке. И четверка — где-то сто пятьдесят человек максимум, по всей России. Мы, конечно, смотрели только нью-эйджевскую тусовку. Троешные, четверочные — это уже почти одни лидеры. Других мы не знали просто, не видно нам было.

В.: Мне кажется, люди, которые вышли за четверку, становятся в каком-то смысле невидимыми. И большинство их не являются «эзотериками», лидерами Школ, религиозными деятелями, — скорее, это люди творческой жизни. Может быть даже ведущие ученые, артисты, писатели, а то и политики…

Г: Человечество вообще молодо. Тем более Россия. Представь, мы же сидели под этой крышкой — Советская Россия — девяносто девять и девять десятых процента — это муладхарный тип, а одна десятая — это диссиденты, которых расстреливали.

В: Здесь я с тобой не соглашусь. Вспоминаю, только недавно смотрел фильм Никиты Михалкова «Свой среди чужих, чужой среди своих». Коммунистический фильм, по коммунистическому заказу. Но это фильм о настоящих мужиках, которых редко когда встретишь, осознающих себя, с мощными низами и светлыми головами и горящим сердцем… А это — коммунистическая Россия. И мне кажется, что это правда.

Г: Мне кажется, что это правда, но, во-первых, это история о мужиках, которые выросли и стали такими в дореволюционной России, созрели они еще там, в советское время они пришли уже зрелыми мужиками, во-вторых, это идеализированный образ, это искусство. Это то, что Михалков хотел видеть.

В: Но сами люди, творящие такую литературу и искусство, это не хилые люди.

Г: Это не хилые люди, дух которых томится по таким людям.

В: Прозрение того же Михалкова, который снял «Неоконченную пьесу для механического пианино» в семьдесят шестом году. С тех пор, я считаю, ни он и никто другой этого не переплюнул.

Г.: Вопрос на засыпку. Вот мы с тобой чакровую модель пробежали. Куда бы ты отнес искусство? Доминанта если.

В.: Если говорить о доминанте, массовой доминанте, до в двойку.

Г.: В двойку?

В.: Отдельные его представители вплоть до семерки…

Г.: Ну конечно, отдельные представители… А само искусство в двойке. Ты, наверное, у того же Подводного читал — матрица 7 на 7, - мы ее культивируем уже десять лет, у нас там свои системы описания. Так вот, в нашей системе описания почти все искусство это от двойки до пятерки. Редчайшие экземпляры, индивидуумы вырываются в пятерку, в настоящее творчество. А в большинстве это томление духа, которые пытается вырваться хотя бы в образе. «Алые паруса». Романтический образ героя. Это не значит, что Михалков такой. Это значит, что он мечтает о таком человеке.

В: Но он прозрел.

Г: Но с другой стороны, нет необходимости прозревать, достаточно почитать литературу, где герои все описаны, все архетипы выложены. Достаточно почитать, быть образованным человеком, чтобы знать, как выглядит герой. И достаточно был свадхистанным человеком — Михалков он такой, у него брызжет эта энергия свадхистаны, он наполнен удовольствием…

В: Мне кажется, ты пытаешься классифицировать человека только по внешним каким-то проявлениям. А по качеству режиссуры.

Г: Это количество, понимаешь? Может быть очень талантливый, может быть очень богатый человек, но он может находиться на однушке с доминантой. Может быть очень богатый человек, который на свадхистане, ну совершенно без башки. Просто удачливый такой. Это очень талантливый режиссер, который не придумывает, не осознает, а его ведет, через него происходит.

В: В данном случае трудно судить со стороны…

Г: Ну, может быть, тебе трудно.

Но я слышал, как ему задавали вопросы, зачем это, и как он на них отвечал. Он танцевал в этой энергии, но не отвечал на вопросы, у него нет карты. Это видно.

В: Удивительно. Может быть, все-таки зависит от зрителя.

Г: Сам посуди, эта пирамида — это уже уникальность. Социум на тройке кончается. Дальше начинается очень высокое служение. Если бы Михалков был пятеркой, он бы не служил социумом, он бы не стал министром культуры. Тогда это не надо. Тогда бы он за это не цеплялся, не боролся. Ну есть — есть, нет — нет. Он цепляется, борется. Помнишь там — перевыборы? Он воюет за это. Предположим, что он играет. Так приятнее, так больше удовольствия.

В: Ну что, — завершим? Если говорить о книжке, — мне кажется, мы попали в очень актуальную тему.

Г: Классно, потому что книга — некий предмет, вещь. И она живет в этом слове, и она уже требует своего, и чтобы воплотиться, она требует, ведет…