"Путники в ночи" - читать интересную книгу автора (Титов Александр)ПРОЩАЛЬНЫЕ СУВЕНИРЫМы со Стрижом пришли к поезду проводить Игоря. Я подарил ему на память магнитные шахматы. Стриж снял с пальца массивный перстень из нержавейки: держи, Игорек, я сам сделал! Игорь в свою очередь вручил Стрижу небольшой карманный фонарик, а мне, как сельскому журналисту, авторучку. Глаза у Стрижа были какие-то пустые, он вертел фонарик в руках, не зная, куда его деть. Над вокзалом и всей округой шумели столетние тополя, посаженные графом Витте в день открытия этой железнодорожной ветки. – Чего, дед, загрустил? – Игорь с вымученной улыбкой смотрел на Прохора Самсоновича. Тревожный августовский воздух, насыщенный запахами тленья, напоминал о братской могиле. Подошел, скрипя тормозами, поезд, новенькие вагоны сияли на фоне дореволюционного вокзала и высокой водонапорной башни. И все же Прохор Самсонович выглядел почему-то старше всех зданий, его массивная фигура тоже будто кренилась. Из вокзала с башенками вышел дежурный в железнодорожной форме с блестящими пуговицами и новой красной фуражке. Раздался певучий звон бронзового колокола, на котором стоял год пуска железной дороги - 1884. Колокол считался музейным экспонатом, и, начищенный до блеска, ярко сиял. На ночь его снимали, чтобы не украли сборщики цветного металла. Требовательный голос проводницы: занимайте ваши места! Стриж поднес к глазам часы, взглянул на циферблат “Победы” и сказал, что его ждут во вторую смену. Кашлянул в кулак. Прохор Самсонович собрался было протянуть Стрижу на прощанье веснушчатую ладонь, но передумал, его передернуло. Выпрямился, скрестил руки на животе – старинный начальственный жест, выражающий понимание и в то же время отчужденность. Стриж, не шелохнувшись, смотрел на него. – А ты тоже становишься седой, хотя был когда-то рыжий… – вздохнул старик, глядя на бывшего уголовника. Неожиданная догадка мелькнула в проницательных тусклых глазах. – Как тебя, понимаешь, зовут? – Вася. – А матушку твою как величают? – Фросей звали, она умерла. – Ну, ступай с богом, он нам всем судья! – Вы же сами когда-то говорили, что Бога нет. – Мало ли я что говорил… Иди своей дорогой, забудем всё плохое. – Прощайте, Прохор Самсонович, я, как и обещал, уеду отсюда. – Езжай, тебя здесь никто не держит. – А я бы держался возле вас, будь вы настоящим отцом. – Это как, понимаешь, понимать? Стриж медленно повернулся, и, оскользываясь на гальке, побрел вдоль состава, на ходу коснулся вагона, оставив зеркальную линию на бахромчатом слое пыли. Бывший Первый смотрел вслед Стрижу и облегченно переводил дух. Стриж обернулся, крикнул: – Ухожу от вас навсегда! Прощайте!.. А вы, Прохор Самсонович, вовсе мне не отец, если не можете остановить меня?.. – Иди своей дорогой! – бывший Первый смотрел на него с каким-то древним отточенным высокомерием, словно яд власти навсегда отравил его. – У каждого свой путь! Глаза стального оттенка гневно мерцали под светлой фуражкой наркомовского образца. – Вы скоро поймете, что были неправы! – кричал издалека Стриж, голос его был едва слышен. – Вы всю жизнь были неправы! Старик вытянул шею, на секунду оцепенел: – Как это, понимаешь, “неправ”? Что за глупости? Прочь с моих глаз, тунеядец! – Зачем ты так с ним, дед? – Игорь поставил ногу на ступеньку вагона. Прохор Самсонович придержал его за рукав: – Я тебе, Игорек, буду писать письма, а ты отвечай, ладно? Конвертов тебе в сумку положил – пятьдесят штук! Игорь отчужденно кивнул, махнул на прощанье ладонью, стараясь, чтобы и Стриж его увидел. Но тот не оглянулся, фигурка его скрылась за железнодорожными складами. Поезд со скрипом тронулся, и, набирая скорость, исчез за лесополосой. Я думал об Игоре. Вот он поднимается с полки. “Куда?” – спрашивает охранник, сонно щуря глаза. “В туалет…” “Туалет открыт справа – иди туда. Там дежурит Иван…” “Ладно…” Игорь идет налево, в тамбур, наружная дверь открыта. Он сдергивает с загорелого пальца аляповатый нержавеющий перстень с кровяным камнем – сувенир, сработанный Стрижом в тюрьме, выбрасывает его в черный вихрящийся воздух, уже по-осеннему холодный, вытирает ладонь о штаны, словно мальчишка, раздавивший гусеницу. В поезд врывается холод, перед лицом грохочет мост, дышит ржавым железом. Мелькает изгиб реки с косматыми лозинами, щекочет ноздри запах осоки… |
|
|