"Молчаливое горе: Жизнь в тени самоубийства (фрагменты из книги)" - читать интересную книгу автора (Лукас Кристофер, Сейден Генри М.)

ИСТОРИЯ ЛУКАСА

В один из жарких августовских дней 1941 года в Коннектикуте, когда мне было шесть лет, а моей матери — тридцать три, она, выйдя от консультировавшего ее психиатра, зашла в сад и перерезала себе горло. Мой отец, преуспевающий адвокат — хотя и несчастливый человек — получил известие о ее смерти, находясь в своем офисе в Нью-Йорке. Также в доме психиатра в тот день была и моя бабушка. Она водила маму к нему в то лето; эти визиты были кульминационным моментом долгих лет страданий маниакально-депрессивным психозом. Бабушка и отец подолгу спорили о том, что сказать детям — мне и моему восьмилетнему брату, который был в лагере. Отец победил в споре: десять лет характер смерти матери держался от нас в тайне, хотя родственники и большинство друзей знали, что она совершила самоубийство.

В другой жаркий августовский день, когда мне было шестнадцать и мы с отцом сидели на вокзале, я, наконец, узнал правду. Мой поезд вскоре отправлялся, и мне кажется, что отец специально выбрал именно это время, потому что не смог бы выдержать более длительной беседы. «Почему?» — спросил я раздраженно. «Она была больна», — сказал отец, ясно показывая своим видом, что это все, что он собирается сказать по этому поводу. В дальнейшем мы много лет не возвращались к этой теме.

Через двадцать девять лет после этого разговора, после смерти моего отца (он здорово выпивал, и у него сдала печень) и после того, как я почти все это время страдал тревожно-депрессивными состояниями (периодически получая психотерапию), мои пожилые тетя и дядя также покончили с собой, с промежутком в один год. Дядя, как и моя мать, страдал маниакально-депрессивным психозом. У тети был рак. Родственники просили меня сказать прощальные слова во время обеих заупокойных служб. К своему ужасу, я почувствовал сильную злость: на усопших, за то, что они причинили страдания мне и своим детям, на моих кузенов за их просьбу. Вместе с тем, у меня было и чувство вины из-за испытанной злости на двух умерших людей. Во время панихид о самоубийстве никоим образом не упоминалось. Мои дядя и тетя просто ушли в мир иной.

После долгих раздумий мне пришло в голову, что ярость и чувство вины были связаны со смертью матери, случившейся много лет тому назад. И, очевидно, следовало бы изучить эту связь. Я подумал, что когда-нибудь, возможно, займусь этим.

Недавно, четыре года тому назад, мой ближайший друг детства покончил жизнь самоубийством в тот день, когда ему исполнилось пятьдесят лет. В нашем классе его считали мальчиком «с наибольшей вероятностью успеха». Я не виделся с ним много лет, лишь время от времени из города на западе США, где он жил, до меня доходили сведения о нем: вначале он неудачно женился, второй брак оказался счастливым; болел алкоголизмом, затем излечился; был писателем. Я отреагировал на его смерть глубочайшим унынием, и в это время настоятельно нуждался в анализе своих чувств.

Жена предложила мне обратиться к литературе по суицидам. Очевидно, с мыслью, что при том внимании, которое уделяется сегодня лицам, кончающим жизнь самоубийством, возможно, в этих книгах я найду утешение или даже практическую помощь. Я не нашел ни того, ни другого. Из более чем двух тысяч работ по суицидам, опубликованных после 1965 года, — монографий, статей в профессиональных журналах, диссертаций — только в нескольких упоминалось влияние самоубийств на близких людей. Большинство же теоретических и практических научных работ было посвящено самому самоубийце. Популярная пресса также почти никогда не интересовалась близкими, остающимися жить после самоубийства родственника. В ней подчеркивалось возрастание числа суицидов среди подростков, «рациональных» самоубийств, эпидемий депрессии. Тем не менее, между строк в некоторых работах, то тут, то там, я стал находить удивительные факты. Если вы читаете эту книгу потому, что близкий вам человек покончил с собой, то некоторые из них могут быть вам знакомы. Если же с вами этого не случалось, то они могут стать для вас поразительно новыми открытиями.

Статистика

На каждое самоубийство, по оценкам экспертов, приходится от семи до десяти людей, на которых это событие оказывает непосредственное влияние: родители, братья, сестры, дети, дяди, тети, бабушки, дедушки, внуки, близкие друзья. Если принять официальные данные Департамента Здравоохранения США о том, что число самоубийств в стране составляет приблизительно 30000 в год, значит, в течение этого времени появляется 200000–300000 человек, переживших самоубийство близкого. Если же, с другой стороны, взять более вероятное (неофициальное) число суицидов — более 60000 в год (включающее определенный процент от общего числа дорожно-транспортных происшествий, смертей, связанных со злоупотреблением алкоголем и отравлением наркотиками, самоубийства, скрытые родственниками или судебными экспертами), то количество лиц, в течение года переживающих суицид близкого человека, становится огромным — между 350000 и 600000. Учитывая, что большинство из них остаются в живых еще 15-20 лет, я пришел к потрясающему выводу: в настоящее время в США живет шесть миллионов человек, переживших смерть близкого в результате самоубийства. Не исключено, что их число может быть и больше.

Проблемы

Из литературы я узнал, что многие родственники людей, умерших «естественной» смертью, переживают (вдобавок к скорби и печали) потрясение и беспомощность или отрицают случившееся, а человек, переживший смерть близкого в результате суицида, по-видимому, сталкивается с еще более интенсивными отрицательными переживаниями: чувством вины, гнева (граничащего с яростью) и болью — эти чувства обычно сохраняются годами. Помимо этого, люди, пережившие суицид близкого, могут страдать повышенной утомляемостью, мигренями, колитами, алкоголизмом, нарушениями сна, тревогой, плаксивостью, сердечными заболеваниями, боязнью одиночества. Они употребляют больше транквилизаторов, чаще страдают язвенной болезнью и депрессиями. Наконец, что наиболее трагично, лица, относящиеся к этой группе, испытывают больше затруднений в установлении тесных долговременных отношений с другими людьми и сами чаще, чем прочие, совершают суициды. Не удивительно, что Эдвин Шнейдман, основатель Американской Ассоциации Суицидологии, стал использовать по отношению к этим лицам выражение переживший/жертва.

Но стараясь найти в литературе больше конкретного материала по этой теме, я ничего не обнаружил. На проблемы, с которыми сталкивались лица, перенесшие самоубийство близкого, только намекали. Реальных исследований было проведено так мало, что никто не мог с точностью утверждать, было ли то или иное явление результатом переживания самоубийства, считать эти факты доказанными. И все же прочитанный материал был для меня полезен; он был созвучен моему собственному опыту переживания самоубийства близкого человека. Меня переполняли вопросы:

Почему все это происходит?

Каковы при этом действия людей?

Почему человек, переживший суицид близкого, так страдает?

Как длинный список их болезней связан с моими собственными проблемами?

Почему, несмотря на свидетельства о том, что близкие совершивших суициды переживают особые психологические трудности («Есть данные о том, — сказал мне один психолог, — что они тяжело страдают даже спустя много лет после самоубийства близких»), общественность равнодушна, а в литературе так мало данных об этом?

И почему за сорок лет, прошедших со времени смерти матери, никто так и не сказал мне, что мои переживания подобны чувствам, которые испытывают большинство людей, переживших суицид близких? Это бы мне помогло.

Я подумал, что многим из нас, пережившим эти болезненные чувства, следовало бы рассказать о них; мы могли бы поделиться своей жизнью с другими. Поэтому я решил написать книгу, которая раскрывала бы людям, пережившим самоубийство близкого, и всем другим масштабы этой проблемы, влияние суицида на окружающих и — по возможности — то, что можно для них сделать. Поначалу я стал проводить опросы людей, потерявших близкого после суицида, беседовать с психологами и социальными работниками, углубился в литературу по психологии. В начале 1983 года я участвовал в конференции — объявленной как первая встреча лиц, переживших суициды близких, — проводившейся Университетом медицины и стоматологии, а также общественным Центром психического здоровья Медицинской школы Ратджерс в Нью-Джерси. Там около ста человек, потерявших близкого в результате самоубийства (многие из них — недавно), делились друг с другом чувствами гнева, вины и тревоги, возникшими из-за этой потери. Опыт людей, долго (месяцы и годы) страдавших, показал, что, хотя время и смягчает внешние проявления психической травмы, у них остается очень много проблем.

Таким образом, эта книга будет рассказывать о людях, пострадавших от суицида любимого человека, о том, что они узнали и как стараются больше узнать об этом ужасном событии, угрожающем разрушить и их жизни.

Все больше и больше углубляясь в исследование влияния, которое оказывает суицид на близких, я почувствовал, что нуждаюсь в помощи человека, имеющего профессиональный опыт. Я попросил Генри Сейдена, опытного практикующего психотерапевта и психоаналитика, написать эту книгу вместе со мной. Ее материал, в целом, получен в результате наших совместных раздумий и исследований.

Мы разделили книгу на несколько частей. В них содержится общая информация о суициде, о психологических реакциях на него и о проблемах, с которыми приходится сталкиваться его жертвам — лицам, пережившим суицид близкого. Важно и то, что в них приводятся истории многих людей, с которыми мы беседовали, стремясь узнать то главное, что испытывает близкий человека, совершившего самоубийство. Как и все жертвы (ограбления, изнасилования, дорожно-транспортных происшествий, пыток и хулиганских действий), они приобрели опыт и могут передать его. Это сыновья, дочери, родители, бабушки, дедушки, внуки, близкие друзья, любимые, супруги, братья и сестры людей, покончивших с собой. В их рассказах есть надежда и отчаяние, успехи и поражения. Кроме того, мы беседовали с практикующими психологами, социальными работниками, психотерапевтами и исследователями, чтобы собрать как можно больше полезной информации о последствиях суицидов.

За те три года, что писалась эта книга, в США произошел небольшой, но все же вызывающий удовлетворение рост числа психологов и научных работников, обративших внимание на людей, переживших суицид близких. Были проведены несколько Ратджеровских конференций. Планируются и другие. Предварительные научные исследования породили сомнения в предполагавшихся ранее различиях между людьми, перенесшими смерть близких от суицида и теми, чьи родственники внезапно или насильственно погибли от других причин. Тем не менее, существует общее мнение о необходимости проведения дополнительных исследований для подтверждения некоторых важных фактов. Но уже сейчас Генри Сейдену и мне совершенно ясно, что те люди, с которыми мы беседовали, прежде всего страдали от очень реальной боли. Многие, кого постигла внезапная, но естественная смерть других членов семьи, настаивали, что эти переживания значительно отличаются от испытанных ими при самоубийстве близкого. (Так, 97% респондентов отметили, что им было значительно труднее перенести самоубийство родственника, чем предыдущие смерти близких от других причин.) Но эта книга не была задумана как сугубо научный анализ психологических переживаний. Мы хотели на основании многих бесед с близкими самоубийц показать прежде всего их неприукрашенные чувства, узнать, какие рубцы остались в их душах после этой потери. Ни у них, ни у меня нет сомнений, что они испытывают чувства, качественно и количественно отличающиеся от эмоций людей, потерявших близкого человека в результате естественной смерти или несчастного случая. Мы предлагаем вашему вниманию результаты наших бесед с близкими людей, совершивших суицид, а также со многими другими людьми по всей территории США

Как выяснилось из бесед с близкими суицидентов/жертвами, независимо от того, были ли они еще полностью погружены в скорбь или уже сумели в какой-то степени осмыслить свою потерю, одним из наиболее болезненных переживаний у них стало осознание, что человек, к которому они питали глубокую привязанность, решил их покинуть; причем не «обыденным» способом — просто уйти или подать на развод — а умереть. Близких чрезвычайно травмирует мысль, что их отвергли именно таким образом. Эдвин Шнейдман предположил, что одной из причин сильной психической боли, испытываемой близкими (и гнева, который она порождает), является осознание, что умерший человек «отказался от всякой возможности получить от них помощь». И это оставляет их с чувством своей полной никчемности и бесполезности.

Еще одним удивительным открытием, которое поначалу озадачило нас, было то, что очень многие, особенно мужчины, не говорили о происшедшем самоубийстве с членами своей семьи, даже спустя много лет после него. (Видно, в этом, как и во многом другом, я не был одинок.) Не обсуждая это событие, близкие суицидентов часто не могли пройти через некоторые естественные этапы работы со своим горем. Они как бы «застывали» в своей скорби. Из собственного опыта и результатов наших исследований несомненно вытекало, что львиная доля особой психической боли, испытываемой близким суицидента/жертвой, связана именно с этим молчанием, молчанием, которому благоприятствует нежелание общества вообще обсуждать тему суицидов. Почему она покрыта таким молчанием — почему в семьях заключаются настоящие сделки, чтобы не обсуждать ее — раскрывается в главе 11.

У всех нас, пострадавших от самоубийства близких, есть чувства, грозящие искалечить нашу душу, хотя мы и не признаемся себе в этом. Часто они серьезно мешают нам найти выход в лабиринте нашей жизни и становятся существенной преградой на пути. Такие преграды мы называем «сделками». Главы с 4 по 11 посвящены им и их последствиям.

Когда я стал взрослым и узнал о характере смерти матери, мне захотелось выяснить, не станет ли ее болезнь фатальной и для моей жизни (что было моим постоянным кошмаром); не покончит ли с собой еще кто-нибудь из родственников или моих детей. Но больше всего мне хотелось получить ответ на вопрос: «Почему?». В этой книге мы обсудим молчание, взаимные обвинения, вопрос «почему» и многое другое, что преследует нас, близких суицидентов/жертв.

Моей первоначальной целью было написать книгу, которая могла бы помочь близким суицидентов справиться со своими переживаниями. Но когда мы с Генри начали совместную работу, то поняли, что если концентрировать внимание только на этом, большая часть историй близких суицидентов останется не раскрытой. В конце концов мы постарались представить весь диапазон переживаний этих людей.

Кто они? Среди тех, с кем мы беседовали лично, был Ральф, чей отец застрелился более полувека назад, Аманда, чья дочь отравилась лекарствами, Эрик, чей сын выбросился из окна; Мэй, чей отец повесился, когда ей было только Девять лет; Сиэн, отец и два брата которого покончили с собой. В число опрошенных входили медсестра, врач, железнодорожный рабочий, социальный работник, несколько пенсионеров, менеджер крупного магазина, фармацевт, управдом, несколько учителей, безработный бухгалтер. Время, прошедшее от момента самоубийства, было совершенно разным. Наиболее отдаленные случились пятьдесят пять лет назад, самый недавний суицид произошел за три месяца до беседы.

Среди респондентов были представлены почти все возможные семейные и внесемейные отношения: сыновья и дочери, отцы и матери, супруги и любовники, дяди и тети. Почти половина людей, покончивших с собой, покушались на свою жизнь и раньше, многие неоднократно. Среди их близких, с которыми мы вели длительные беседы, почти половина страдала депрессивными состояниями, имела психологические или телесные проблемы, по-видимому, связанные с их участью близких суицидентов. Некоторые из них признавались, что также пытались совершить самоубийство, многие думали об этом. Мы говорили чаще с женщинами, чем с мужчинами, но среди погибших было больше мужчин, чем женщин. (Это соответствует статистическим данным по стране: в среднем мужчины чаще совершают суицид и таким образом больше женщин становятся родственниками суицидентов.) Несмотря на большое внимание, которое уделяется в наши дни подростковым самоубийствам (возраст приблизительно одной седьмой части всех самоубийц не превышает двадцати одного года), мы не стремились фиксировать свое внимание на каком-то одном виде суицида или определенной группе людей, перенесших суицид близкого человека.

Как мы находили их? Некоторые пришли к нам из местных центров психического здоровья, куда они обратились за помощью. Других мы встретили на Ратджеровской конференции, посвященной близким людей, совершивших суицид, и они согласились продолжить разговор с нами. Бывало и так, что мы где-то рассказывали о готовящейся книге и кто-нибудь обращался к нам: «Извините, я случайно услышала, о чем вы говорили. Муж моей сестры покончил с собой, и я уверена, что она захочет поговорить с вами об этом». Самым удивительным в этих беседах было то, насколько охотно люди шли на разговор. Иногда, заметив, что закончилась кассета, или увидев, что наше время истекло, мы выключали диктофон и говорили: «Ну что ж, спасибо». Однако большинство людей продолжали говорить. Они не хотели расставаться и кончать беседу. Оказалось, что разговор о суициде, о том, что значит для человека потерять близкого в результате самоубийства — это как раз то, к чему они стремились.

Наши наблюдения соответствовали тому, что мы многократно слышали от психологов, и подтверждали распространенное мнение: разговор помогает. Естественно, одни люди желали говорить больше, другие — меньше. Мужчины, например, испытывали меньшую потребность в беседе, или же считали, что им это не нужно. Были и такие, которые по той или иной причине вообще не могли заставить себя говорить на эту болезненную для них тему. Но именно так мы получили большую часть материала, использованного в этой книге: через «старомодные» беседы. И наверное, еще раз стоит повторить — вразрез с общепринятым мнением — люди, пережившие суициды близких, несомненно заговорят об этом, если будут уверены, что их выслушают.

Мы также использовали информационные письма и брошюры нескольких групп самопомощи людям, пережившим суициды близких; кроме того, мы черпали информацию и новые мысли из газетных статей, профессиональных журналов, материалов совещаний и встреч, книг, в большинстве случаев посвященных людям, совершившим суициды, но иногда — их близким. Например, группа самопомощи «Расчетная палата» в Нью-Джерси, которой руководит Эд Мадара, была хорошим источником информации для нас, равно как и другие группы психического здоровья.

Генри Сейден и я писали эту книгу совместно. Он является специалистом в области психического здоровья, я же имею опыт человека, пережившего суицид родственника. С этих позиций мы вместе и рассматривали результаты опросов и исследований. Сообща мы старались разрешить дилеммы, разобраться в разбитых судьбах и найти слова утешения для тех, кто думает, что их будущее не содержит ничего, кроме унылых дней депрессии. В этом смысле наша книга — это книга для самопомощи, основанная на твердых правилах в психологии.

Но в конце концов дело не в том, что скажем мы, а в том, что думают люди, пережившие суицид близкого человека, что с их точки зрения может больше всего помочь читателю. Большинство из них, прошедших через ужас недавнего самоубийства близкого человека или оглядывающихся на происшедшее спустя годы, чувствуют себя одинокими. «Мы не знаем, что будет с нами дальше, с кем можно поговорить, как узнать, что желательно было бы предпринять, чтобы сделать одиночество менее болезненным». На основании проведенных бесед мы пришли к выводу, что, как ни странно, есть много общего между людьми, пережившими суицид близких; что испытываемое одним человеком — как в эмоциональном плане, так и в смысле оценки событий — часто сходно с тем, что чувствуют другие; и поэтому естественно, что общение с другими близкими суицидентов может помочь. А ведь люди не верят в такое сходство и полагают, что их боль, проблемы, судьбы являются уникальными; это весьма распространено и составляет часть их дилеммы. Парадокс же заключается в том, что каждое самоубийство, как и человек, который вовлечен в это событие, действительно уникальны. Но, как вы увидите дальше, между всеми, перенесшими суицид близкого, чьи истории описаны в этой книге, имеется глубокое родство. Именно из этих общих скрепляющих нитей люди, попавшие в сходную ситуацию, возможно, смогут извлечь некоторые уроки и использовать их в своей жизни, чтобы преодолеть изоляцию, растерянность, отчаяние, пустоту или стыд.

Каждая травма оставляет рубцы, которые затрудняют естественное функционирование. Телесное ранение, вызванное, например, автомобильной аварией, приводит к видимым следам на теле. Психические травмы оставляют после себя своего рода психологические рубцы. И самоубийство тоже оставляет рубцы у близких. Эта книга написана о них, об их рубцах, о том, как сделать их менее заметными, а если повезет — вовсе избавиться от них. Она написана для двух категорий читателей: для людей, перенесших суициды близких, желающих больше узнать об опыте других в подобной ситуации и о том, как можно изменить свою жизнь к лучшему, и для тех, кто хочет узнать, что переживают близкие суицидентов.

Можно твердо сказать, что этой книги не было бы, если бы не люди, которые делились с нами своими историями и чувствами. Они, как и я, искренне верят, что их личные открытия, даже болезненные, переживания, будут полезны для сотен и тысяч людей, пополняющих каждый год армию близких суицидентов/жертв.

Кристофер Лукас