"Пояс Богородицы" - читать интересную книгу автора (Святополк-Мирский Роберт Зиновьевич)ГЛАВА ШЕСТАЯ. Анастасия Бартенева, урожденная Картымазова… Все произошло так быстро и неожиданно, что никто не успел ничего понять. Пытаясь впоследствии восстановить картину событий, хан Ахмат не мог найти в своих действиях ни единой ошибки, и тем не менее его странное, давнишнее и навязчивое желание увидеть женщину, которая убила его сына, осуществилось совсем не так, как он это себе представлял. … Когда Азов-Шах доложил отцу, что особый отряд только что вернулся, успешно выполнив свою задачу, хан Ахмат даже не поверил сразу, что все получилось так легко, просто и заняло всего несколько часов. Он немедленно потребовал к себе командира отряда с подробным докладом, но, соблюдая осторожность, которую он соблюдал в этом деле с самого начала, велел передать, чтобы тот явился не в шатер хана, а в дубовую рощу, за пределами главного лагеря, где они уже не раз встречались в ходе подготовки всей операции. Хан Ахмат был очень доволен, мало того — почти горд своим хитроумием. Когда он спросил у сына, найдется ли в их войске пятьдесят воинов, которые бы говорили по-русски легко, как настоящие московиты, и при этом в их внешности не было бы никаких явных татарских черт, Азов-Шах ответил после некоторого раздумья, что пятьдесят — вряд ли, но человек двадцать можно отыскать. Сын постарался и отыскал двадцать восемь таких воинов. Хан Ахмат лично, с особой придирчивостью долго беседовал наедине с каждым из кандидатов, вдали от лагеря, за холмом, где когда-то повстречался ему отряд Азиза и какой-то ограбленный купец. В результате этих бесед и тщательного отбора он составил отряд из одиннадцати человек под командованием очень смышленого парня по имени Тахир, который и внешностью, и повадками был очень похож на московита, поскольку, будучи сиротой, проданным в рабство, вырос в русской семье. Более того, Тахир некогда жил с этой семьей в Можайске, часто бывал в Боровске и Медыни, поэтому прекрасно знал окрестности. Русский хозяин обходился с купленным за копейку рабом-татарчонком очень жестоко, так что мальчишка, как только вырос, отомстил своему обидчику как полагается: поджег ночью его дом, заперев предварительно все двери снаружи, а сам убежал в дикое поле. Там он вскоре примкнул к одному из бродячих разбойных отрядов, влившихся впоследствии в огромную армию Ахмата, когда стало известно, что готовится большой поход на Москву. Сначала у Ахмата не было никакого конкретного плана по захвату Агницы, но и тут повезло — счастливые случайности одна за другой как бы благоприятствовали его созданию и исполнению. Во время одной из многочисленных вылазок «на ту сторону» воинам Ахмата удалось убить какого-то гонца, и, обыскав его, они привезли и отдали своему сотнику найденную у него бумагу на русском языке с подписью и печатью. Эта бумага, поднимаясь вверх от командира до командира, согласно военной иерархии Золотой Орды, оказалась, наконец, в руках Азов-Шаха, а тот передал ее отцу. Ахмат сразу понял, какой огромный шанс дает ему этот лист. План созрел быстро. Многими деталями помог Тахир, хорошо знающий местность. Десятки воинов Ахмата охотились днем и ночью за телами убитых московитов, чтобы подобрать соответствующий гардероб для отряда Тахира. Тахир, готовясь к делу серьезно, дважды переплывал по ночам Угру, чтобы своими глазами увидеть Медведевку и ведущие к ней дороги. Повезло и здесь. Он несколько раз видел Генриха, выходящего из ворот имения, и, когда в день операции встретил его на дороге со шляпой, полной клюквы, счел это предзнаменованием успеха, поскольку ему удалось въехать в сопровождении местного, целиком своего человека в хорошо охраняемый двор, где к любому чужаку, как он уже заметил во время двух предварительных вылазок, относились с особой подозрительностью. Одним словом, все прошло как по маслу, и захваченная женщина была передана Тахиром с рук на руки самому Азов-Шаху, который поместил ее в заранее намеченное место. Теперь Тахир должен был отчитаться перед самим ханом. — Молодец, — похвалил его первым делом Ахмат и ласково по-стариковски улыбнулся. — Расскажи все, как было. — Тахир рассказал во всех подробностях. — Значит, говоришь, даже не вышла вас встретить?.. — Да, она не показывалась до самого отъезда, но потом я понял, в чем причина. — В чем же? — Она нездорова. Когда мы ее вынимали из повозки, я увидел, что она вся горит. У нее сильный жар. Наверное, поэтому она не вышла к нам, а потом в дороге все куталась в черную шубу. — Да, мне говорили, что она любит надевать черное. Тахир помолчал и сказал: — Я видел тот лук. Он стоял в чехле в комнате, где нас принимали. — И какой он? — Очень длинный. У нас таких нет. Даже странно, как такая хрупкая женщина его натягивает… — Да, все удивлялись, но многие видели своими глазами… Она ничего не говорила? — Ни слова. — Где она сейчас? — Я передал ее Азов-Шаху. — Хорошо. Он знает, что нужно делать. Еще раз благодарю тебя. Ты оказал мне неоценимую услугу и будешь щедро вознагражден. Очень щедро. Ступай. Тахир покинул рощу, а хан еще некоторое время задумчиво расхаживал туда и обратно по дорожке, окруженный охраной, которая, держась на почтительном расстоянии, ни на секунду не спускала с него глаз. Ахмат хотел увидеться с этой женщиной прямо сейчас, но его смутило сообщение Тахира о ее болезни. Однако неудержимое желание влекло его, и он не мог ему сопротивляться. Ну и что, что больна? Он ведь хочет только одного — просто взглянуть ей в глаза… Надо, пожалуй, взять с собой Сафата, он такой женщины, наверно, никогда в жизни не видел и вряд ли когда увидит… Да-да, надо оказать ему какую-нибудь милость, после того что случилось… Нехорошо вышло с этим его слугой… Хотя тот, конечно, сам во всем виноват… … В отличие от хана Ахмата, Сафат был очень недоволен собой. Он едва не провалил все дело, едва не выдал себя и все равно ничего не узнал… Находясь уже несколько месяцев рядом с Ахматом, Сафат тем не менее не мог следить за ним непрестанно. Да ему это, в сущности, и не нужно было. Несмотря на походные условия, Ахмат вел довольно размеренный образ жизни: как каждый правоверный мусульманин, совершал пять раз в день намаз, в одно строго определенное время занимался военными делами, в другое — документами, рассматривал жалобы, судил подданных, отдыхал, чаще всего охотясь с соколом… Сафат стал подозревать неладное, когда хан в течение недели ежедневно начал уезжать на соколиную охоту и ни разу не пригласил его с собой. За очередной шахматной партией Сафат выразил сожаление по поводу того, что давно не охотился с ханом. Ахмат пропустил намек мимо ушей и на следующий день снова отправился на охоту один. Сафат насторожился — Ахмат явно что-то затевал. Тогда Сафат рискнул и послал одного из трех оставшихся при нем людей Ибака, чтобы тот проследил за тем, как проходит охота хана. Человек доложил Сафату, что никакой охоты нет, хан скрывается за холмом, охрана окружает плотным кольцом все вокруг, а там довольно пустое пространство — не пройдешь. Через час-полтора хан возвращается из-за холма и едет сразу домой, так ни разу и не сняв колпачка с головы сокола… Сафат задумался. Быть может, Ахмат встречался и вел переговоры с какими-то людьми и хотел, чтобы об этом никто не знал? А что, если это люди короля Казимира? А что, если готовится тайное соединение литовско-ордынских войск и внезапный мощный штурм московского войска с переходом Угры и броском прямо к Москве? Обеспокоенный Сафат пошел на крайность: он послал своего человека (или, точнее, человека Ибака), чтобы тот еще ночью спрятался где-нибудь за холмом, выждал в укрытии столько, сколько это нужно будет, и проследил, что там делает хан Ахмат, когда пересекает холм. На следующий день Ахмат, как обычно в последние две недели, поехал к холму. Хан вернулся спустя несколько часов, а человек Ибака не вернулся никогда. Вечером Ахмат пригласил Сафата на очередную партию и начал с извинений. Он сказал, что вчера во время охоты сокольничий нечаянно насмерть подстрелил его человека, который, судя по всему, заблудился и оказался в плохое время в плохом месте. Сафату вернули тело его посланца. Его горло было проткнуто стрелой. Сафат встревожился не на шутку. Хорошо, если действительно его заметили и убили. А если его пытали? Сафат очень внимательно осмотрел тело убитого, но не обнаружил никаких следов. Очевидно, бедняга себя чем-то выдал, его заметили издали, подстрелили, а потом только распознали в нем человека Сафата… А если все же… Одним словом, Сафат был очень недоволен собой и приготовился к худшему — разоблачению и мучительной смерти. Он как раз молился, когда ему сказали, что хан немедленно требует его к себе. Сафат собрался с духом и отправился к Ахмату. Тот встретил его ласково. — Я виноват перед тобой из-за нерадивости моих слуг, — улыбнулся он, — и хочу искупить свою вину. Сейчас мы с тобой сядем на коней, проедем две версты и там, где начинается лес, в маленькой избушке я покажу тебе нечто, чего ты никогда не видел и, возможно, не увидишь… — Благодарю, о повелитель, — низко поклонился Сафат. — Что бы это могло быть такое? — Женщина, — улыбнулся хан. — О, — улыбнулся в ответ Сафат, — я хоть еще и не стар, но повидал много женщин на своем веку… — Таких, как эта, — нет! — Что же в ней необычного? — Помнишь, я рассказывал тебе о дуэли моего глупого и потому уже мертвого сына с московитской лучницей? Ни один мускул не дрогнул на лице Сафата. — Да, мудрейший. #8213; Отправляясь в этот поход, я лелеял тайную надежду посмотреть ей в глаза. Сегодня я сделаю это в твоем присутствии. — Тебе удалось схватить ее? — с восхищением спросил Сафат. — Да! Я провел блестящую операцию, и теперь Анница Медведева в моих руках! — Это восхитительно! — с восторгом произнес Сафат. — Я преклоняюсь перед твоей мудростью. И, низко поклонившись, он вспомнил мрачное подземелье замка Горваль и дал себе обет спасти Анницу любой ценой, даже ценой жизни и чести. … Все было приготовлено заранее, и Азов-Шах точно знал, что ему надо делать. Пока шла операция по подготовке к похищению Анницы, нашли небольшую покинутую охотничью избу в двух верстах от лагеря и привели ее в порядок. Азов-Шах не знал, да и не задумывался особо о том, как его отец собирается поступить с пленницей после того, как посмотрит в ее глаза. Просто хан поручил ему подготовить достаточно комфортабельный дом с надлежащей охраной, учитывая ловкость, силу и характер будущей пленницы, и Азов-Шах выполнил все наилучшим образом. Единственное окошко избы заколотили снаружи, внутри сделали перегородку из бревен, чтобы отделить помещение, где будет находиться пленница, от меньшего помещения, где будет сидеть охранник. Чтобы гарантировать тайну всего этого мероприятия — а на тайне почему-то отец очень настаивал, — Азов-Шах решил, что непосредственно с узницей постоянно будет находиться только один, но хороший страж, а вот по периметру дома снаружи будут дежурить в засаде посменно по пять человек из той же группы, которая пленницу и захватит. Таким образом, о ней будут знать только те, кто уже знает. Кроме главного стража в доме, эту роль Азов-Шах решил поручить тому, кто сам сейчас находился под стражей. — Азиз, — сказал он, — хан велел мне строго наказать тебя за нарушение его приказа. Ты отсидел здесь месяц. Я помню, как просил за тебя твой отец, которого я любил и который был прекрасным воином. Поэтому я дам тебе последний шанс исправить свою ошибку перед ханом. — О светлейший! — воскликнул Азиз, — я сделаю все, что ты прикажешь, чтобы только великий хан снял с меня свой гнев! — Ты слышал о женщине, которая соревновалась в стрельбе из лука с самим Богадур Султаном? — Да, у нас рассказывали эту историю. Она победила его, а потом убила… — По повелению хана эта женщина схвачена. И я хочу, чтобы ты охранял ее. — О всемогущий, это огромная честь для меня! Азов-Шах подробно рассказал Азизу, что он должен делать, как себя вести с узницей, показал избу и рассказал, где будет располагаться наружная охрана. — Даже если каким-то чудом ей удастся проскользнуть мимо тебя, она не сделает по двору и двух шагов, как будет схвачена, — сказал Азов-Шах. — Но это не значит, что ты можешь расслабиться. Ты должен не позволять ей выходить из ее горницы, но сам можешь войти к ней, если она позовет. Будь строг, но вежлив и выполняй все ее разумные просьбы. Чтобы немного облегчить жизнь Азиза, он велел вытащить его из ямы, где тот сидел, взял в свой шатер, накормил и напоил, а на следующий день привезли пленницу. На пороге Азов-Шах лично принял ее из рук Тахира, сразу заметив, что она больна. — Что с ней? — спросил он. — По-моему, у нее жар, — ответил Тахир. Азов-Шах поднял нагайкой за подбородок опущенную голову Настеньки. — Тебя зовут Анна Медведева? — спросил он. Настенька глянула ему в глаза, сжала губы, подняла высоко голову и ответила: — Да! — Значит, это ты убила Богадура? — Да! — с вызовом ответила Настенька, чувствуя невероятный озноб, жар и прилив какого-то неслыханного мужества, какого у нее до сих пор никогда не было. — Богадур был моим братом, — сказал Азов-Шах. — Мой отец хочет на тебя посмотреть. Поэтому ты здесь. Я думаю, он скоро придет. Охраняй пленницу как следует, Азиз. Я скоро вернусь, и будем готовиться к визиту хана. Настеньку отвели в горницу и оставили там. Огромный татарин свирепой внешности охранял ее, сидя в соседней комнатушке. Настеньку охватил смертельный ужас. Одна мысль о встрече с самим Ахматом, с тем самым страшным, ужасным ханом, которого, как говорят, даже сам великий князь побаивается, парализовала все ее мысли. Ей хотелось броситься на колени, закричать, что она вовсе не Анница, а Настя, что она никогда не держала лука в руках, что она ни в чем не виновата, и просить, умолять, чтобы ее отпустили к маменьке и маленьким деткам… И тут же жгучий стыд охватил ее огнем, более горячим, чем жар болезни. Она вспомнила, как однажды в темнице замка Горваль происходило что-то похожее… Но здесь не было отца, не было Сафата, который выточил тот острый клинок, не было никого, только этот жуткий огромный татарин с длинной саблей на боку… И вдруг в воспаленном мозгу Настеньки яркой молнией сверкнула дерзкая и безумная мысль. Она упала на колени, расстегнула ворот платья и, сжав в руке крестик вместе с Богородицей, подаренной Генрихом, горячо зашептала: — Во имя Отца и Сына и Святого Духа! Господь наш всемогущий, Господи Иисусе, матерь Пресвятая Мария Богородица, спасите и помилуйте мою грешную душу, нет у меня другого выхода, чтобы спасти свою честь, а потому простите мне этот мой страшный грех и все другие, какие были, дайте жизнь добрую и счастливую деткам моим родным и мужу любимому Филиппу, батюшке, матушке и братцу, а также дорогой подруге Аннице, да минует ее чаша моя, да будет она счастлива всегда до конца дней своих, а мне дайте силы и мужество выполнить все, как я задумала, аминь! Настенька неимоверным усилием воли собрала все свои слабые силы и все огромное мужество, поднялась с колен, выпрямилась и преобразилась до неузнаваемости. Теперь это была гордая, смелая женщина с горящими глазами, твердым и неумолимым взглядом. — Поди сюда! — приказала она тоном, не допускающим возражения, и Азиз вошел в горницу. — Ты знаешь, кто я? — спросила она, глядя ему прямо в глаза взглядом, от которого у Азиза пробежали мурашки по коже. — Да, — ответил он. — А ты знаешь, почему ни Богадуру и никому другому не удалось убить меня? — Нет, — настороженно ответил Азиз. Настенька сбросила с плеч черную шубу и сорвала с шеи медальон Генриха. — Потому что я — единственный человек на свете, у которого есть это. Благодаря этому меня не берет ни стрела, ни сабля, ни топор. Если ты выпустишь меня из дома, я отдам тебе это. Ты станешь неуязвимым для любого оружия! Азиз ухмыльнулся и резким неожиданным движением вырвал медальон из рук Настеньки. — Зачем мне выпускать тебя? Я и так могу его взять! Вот он уже мой. Настенька презрительно улыбнулась. — Глупец! Ты не знаешь, что надо делать, чтобы он подействовал, и никогда ни от кого не узнаешь. — Ты сама мне скажешь. — Скажу. Но при одном условии — ты поклянешься Аллахом, что выпустишь меня из дома. Азиз вспомнил, как Азов-Шах говорил ему, что даже если узница и выскользнет из дома, ее сразу схватит охрана. Он мог поклясться Аллахом и с чистой совестью выпустить ее наружу, но он не верил ни одному ее слову. — Я тебе не верю, — сказал он. — Ты думаешь, что я дурак? — Дай! — потребовала Настенька. Азиз протянул ей медальон. — Смотри! — Настенька нажала невидимую кнопку, и показалось маленькое горлышко. По горнице поплыл странный, слегка дурманящий запах. — Достаточно смазать малейшей каплей этого эликсира тело, и оно станет твердым, как камень, — любое оружие будет бессильно. Ты будешь единственным неуязвимым человеком на всей земле — это поможет тебе стать великим и богатым! Азиз скептически ухмыльнулся. — Не верю. — Поклянись Аллахом, что ты выпустишь меня отсюда, и я докажу тебе это. — Ну что ж, если докажешь — выпущу, — прищурился Азиз. — Клянусь Аллахом! — Слово сказано! — воскликнула Настенька и быстрым, лихорадочным движением обнажила свою высокую тонкую шею. Она опрокинула флакончик на руку, провела ладонью по шее, подняла голову и, улыбаясь твердо и спокойно, глядя прямо в глаза Азизу, сказала: — А теперь, если тебе не жалко сломать свою саблю, попробуй срубить мне голову! Странно одурманенный резким запахом эликсира, Азиз вынул саблю и с огромной силой нанес удар. В первую секунду ему показалось, что он рассек призрак — сабля не ощутила никакого сопротивления, а голова Настеньки осталась на месте, как и была. И только через долю секунды, когда на шее появилась тонкая красная ниточка, которая мгновенно превратилась в широкую полосу, полоска тут же взорвалась фонтаном крови, а голова и тело, отделившись, упали в разные стороны, Азиз понял все, что произошло. Он упал на колени и, воздев руки вверх, закричал громким и страшным голосом. … Когда хан Ахмат с Сафатом приближались к избе на опушке леса, навстречу им вышел Азов-Шах, и по странной бледности его лица Ахмат сразу понял, что случилось. Сын несколько секунд шептал отцу что-то на ухо. Ахмат вздохнул, посмотрел в сторону, и лицо его стало скорбным. — Аллах гневается. Не будет мне больше удачи. Потом повернулся к Сафату и сказал: — Пойдем. Мы все-таки посмотрим на нее. На полу горницы лежало накрытое тряпкой окровавленное тело, а на столе на большом блюде стояла в лужице алой крови голова Настеньки. Ее совершенно белое, будто изваянное из мрамора лицо выражало полное и безмятежное спокойствие, какого не появлялось на нем при жизни. Сразу узнав Настеньку, Сафат пережил второе потрясение. Но он и здесь ничем себя не выдал, только поклялся в душе, что достойно отомстит за ее смерть. Хан Ахмат сел на скамью и долго вглядывался в белое лицо. — Теперь ее глаза закрыты, и я ничего в них не увижу, — вздохнул он и встал. — Привели? — спросил он у сына. — Там, — кивнул Азов-Шах в сторону прихожей. Ахмат с Сафатом вышли. Бледный Азиз с завязанными за спиной руками рухнул перед Ахматом на колени. — Зачем ты лишил меня мечты? — тихо спросил хан, подняв за лоб налысо обритую голову Азиза. — Ты очень меня обидел. Ахмат выхватил из-за пояса кривой короткий нож и, одним быстрым движением перерезав Азизу горло, шагнул к выходу, прежде чем кровь успела брызнуть на его расшитый золотом халат. — Верните тело московитам, — распорядился Ахмат. — Это была мужественная женщина, и пусть они ее похоронят по своему обычаю. … Федор Лукич Картымазов приехал в свое имение на следующий день после похорон дочери. Наступило полное примирение братьев, войска удельных князей присоединились к общему войску, повсюду царило ликование и патриотический подъем, а великий князь, приняв Федора Лукича, подтвердил ему пока устно, что обменял у брата его землю на свою в другом месте и теперь Картымазов — дворянин московского князя, а земли ему после окончания войны с Ордой будут пожалованы особой грамотой в двойном количестве. Теперь же великий князь отправляет его в подчинение князю Холмскому, зная, что его штаб находится в Картымазовке. Радостный Картымазов лихо влетел в родное имение и тут же увидел царящий повсюду траур. Навстречу ему, рыдая, бросилась из дома Василиса Петровна. — Кто? — спросил Картымазов, и лицо его сразу стало усталым и суровым, таким, как увидел его впервые в жизни Медведев, когда приехал в эти края. Василиса Петровна обняла мужа и повела на кладбище. Поскольку Бартеневка была полностью разорена, Настеньку похоронили в имении родителей. Ее душа отправилась к Богу вместе с тысячами других душ, которые приходили к Нему ежедневно, покидая тела маленьких, обыкновенных, забытых историей людей, ставших жертвами Великого Стояния на реке Угре. История с трудом запоминает даже тех людей, которые ее творили, и уж тем более мгновенно забывает тех, которые попадали под ее колеса… |
||
|