"Попрыгунья" - читать интересную книгу автора (Беркли Энтони)

Глава 1 Виселица

С трех перекладин виселицы грузно свисало три тела — одно женское и два мужских.

Лишь негромкое поскрипывание веревок нарушало ночную тишь. Газовый фонарь над треугольником из перекладин едва покачивался на слабом ветерке, заставляя три силуэта на полу медленно подпрыгивать вприсядку в жуткой пляске смерти, будто в кинематографической версии фарса-гиньоля теней, пущенной на малой скорости.

— Прелестно, — заметил Роджер Шерингэм.

— Очаровательно, правда же? — согласился хозяин дома.

— Значит, два попрыгунчика и одна попрыгунья.

— Попрыгунья?

— Стивенсон в "Катрионе" назвал их попрыгунчиками, помнишь? А женский род от "попрыгунчика", стало быть, попрыгунья.

— Видимо, так.

— Все-таки ты извращенец, Рональд, — задумчиво произнес Роджер, — я прав?

Рональд Стреттон рассмеялся.

— Просто я подумал, что на балу убийц и жертв виселица будет уместным, хоть и неожиданным сюрпризом. У меня, между прочим, столько времени ушло на то, чтобы набить этих троих соломой! Да еще два моих костюма, да платье вот откопал невесть где. Может, я и извращенец — но очень добросовестный.

— Получилось очень убедительно, — любезно улыбнулся Роджер.

— Правда? Знаешь, ни за что бы не хотел умереть такой смертью, такой постыдной — да нет, это еще легко сказано. И вообще, Роджер, по-моему, никакой убийца подобного не заслуживает. Ладно, пошли вниз, выпьем чего-нибудь.

И оба направились к двери, ведущей внутрь дома с плоской крыши, на которой и помещалась виселица. Дверь находилась внутри двускатного щипцового фронтона, маленького и острого, возвышавшегося над крышей. Параллельно ему возвышался другой треугольник фронтона, побольше, а почти в самом углу находилась коротенькая железная лестница, ведущая поверх черепицы фронтона как бы в никуда. Металл блеснул в лунном свете, и Роджер вскинул голову.

— А что там, наверху? Неужели еще одна плоская крыша?

— Да. Небольшая, между этими двумя параллельными фронтонами. В снег и непогоду от них были сплошные неприятности. И я подумал, лучше их соединить, а на плоской крыше получится неплохая смотровая площадка — отсюда отличный обзор. Правда, сам-то я туда наведываюсь от силы раз в год.

Роджер кивнул, и оба, миновав дверной проем, стали спускаться вниз. Оказавшись на верхней площадке старинной винтовой лестницы, они миновали распахнутую дверь, ведущую в громадный зал с могучими дубовыми стропилами и косыми скатами щипцового свода, где на сверкающем паркете отплясывала дюжина убийц и жертв обоего пола под звуки очень современной радиолы, и вошли в другое помещение, немногим меньшее, в которое безо всякой стены и двери переходил торец лестничной площадки.

Там горел свет, и стал виден живописный наряд собеседника Роджера черная бархатная куртка и бриджи до колен: вместе с братом они представляли принцев в Тауэре[1]. Сам же Роджер, предпочтя, как большинство присутствующих мужчин, обычный смокинг и черный галстук, назвался джентльменом Джорджем Джозефом Смитом, из Брайдса близ Бата, не знавшим, что прийти следовало в белом галстуке и во фраке.

Стреттон гостеприимным жестом указал на бутылки:

— Что угодно?

— Смотря что у вас есть, — осторожно ответил гость.

В результате Роджер запасся кружкой старого эля, а хозяин — бокалом виски с содовой, оба прислонились к мощной поперечной балке у широкого очага, и с удовольствием грея свои мужские стати, продолжили ни к чему не обязывающий шутейный разговор на тему внезапной смерти.

Рональда Стреттона Роджер близко не знал. Стреттон был в некотором роде дилетант — сравнительно молодой, довольно обеспеченный, он писал детективы только потому, что ему нравилось это занятие. Его сочинения были добротными, оригинальными и отличались жутковатым черным юмором. Идея сегодняшней вечеринки явилась логическим продолжением тех непринужденных игр со смертью, которые он вел на страницах своих книг. Гостей было приглашено человек двадцать — двадцать пять, не больше, и каждому надлежало представлять какого-нибудь знаменитого убийцу или его жертву. Идея не то чтобы очень оригинальная, чего не скажешь о декоративной виселице на крыше.

Номинально вечеринку устроили в честь Великого Сыщика, сиречь Роджера, приехавшего сюда вместе с полудюжиной других гостей на выходные; однако самому ему все больше казалось, что это только повод.

Впрочем, его это мало огорчало. Этот забавный Стреттон ему нравился, а вечеринка, от начала которой не прошло и часу, обещала получиться удачной. Взгляд Роджера, бесцельно бродя по комнате, наткнулся в очередной раз в дальнем ее углу на чудесной работы полированный диванный столик, уставленный графинами, рюмками и бокалами и выступающий в неблагородной, даже пошлой роли бара. Большинство гостей танцевало под звуки радио в соседнем зале, а у этого столика миссис Пирси[2] рассказывала доктору Криппену[3] историю своей жизни.

Взгляд Роджера уже не в первый раз задерживался на миссис Пирси. Женщина словно сама притягивала чужие взгляды: не силой своих чар, каковыми она и не располагала, ни таким вульгарным приемом, как стрельба глазками, но единственно собственной убежденностью в том, что какова бы она ни была, ее обязаны заметить. Роджера, давно коллекционирующего человеческие типы, она заинтересовала. К тому же он чувствовал: леди неспроста предпочла роль невзрачной, но несомненно впечатляющей миссис Пирси куда более эффектной костюмной роли Мэри Бленди. Мэри Бленди[4] тоже имелась, однако миссис Пирси вне всякого сомнения ее затмила.

Он повернулся к Стреттону.

— Вон та миссис Пирси… Кажется, я раньше ее не видел… Она твоя невестка, не так ли?

— Вот именно, — голос Стреттона, вдруг утратив обычные юмористические нотки, сделался сухим и скучным.

— Я так и подумал, — небрежно отозвался Роджер, удивляясь этой перемене. Было очевидно, что невестку Стреттон не слишком жалует, но вряд ли это одно может объяснить такую внезапную смену настроения. Впрочем, развивать тему вряд ли стоило.

Стреттон принялся расспрашивать его о делах, которые Роджеру приходилось расследовать. Тот отвечал, но без обычного воодушевления: одновременно он пытался уловить негромкую беседу в дальнем конце комнаты скорее даже не беседу, а монолог. Из-за громкой музыки, доносившейся из зала, расслышать слова было невозможно, но интонация казалась выразительной; она то взлетала, то падала, Роджеру даже чудилось, он может различить, как нотки тщетных благородных устремлений смешиваются с глубинной темой христианского смирения. Интересно, на какую тему можно так долго говорить? Какова бы она ни была, доктору Криппену она явно наскучила. Роджер продолжал беззастенчиво, но безуспешно вслушиваться.

Танец между тем кончился, и некоторые из танцующих устремились к барному столику. Крупный мужчина с приятным породистым лицом направился к Стреттону и Роджеру.

— Рональд, дорогой мой…

— Привет, Филип. Ну как, выполняешь свой долг?

— Вот и нет — твой. Я танцевал с твоей юной леди. Старик, она прелесть! — воскликнул Филип с очаровательной искренностью.

— Совершенно с тобой согласен, — усмехнулся Рональд. — Кстати, вы не знакомы с Шерингэмом? Шерингэм, это доктор Чалмерс.

— Очень приятно, — ответил доктор, искренне пожимая Роджеру руку. — Я слышал о вас.

— Правда? — улыбнулся Роджер. — Отлично. Это может повысить объем продаж.

— О, я вовсе не говорил, что собираюсь купить какую-нибудь из ваших книг. Но я их читал.

— Еще того лучше, — усмехнулся Роджер.

Доктор Чалмерс, потоптавшись несколько минут, направился к бару, чтобы принести выпить своей партнерше.

Роджер повернулся к Стреттону:

— Славный малый, а?

— Да, — согласился тот. — Его родители, и мои, и родители его жены практически выросли вместе, так что Чалмерсы, наверное, старейшие из моих друзей. Старший брат Филипа мой ровесник, а сам Филип больше дружен с моим братцем, чем со мной, но я его обожаю. Он такой, знаешь, настоящий, всегда говорит, что думает, и к тому же это единственный известный мне человек по имени Филип и при этом не фат. А это лучшее, что я могу сказать о мужчине.

— Пожалуй, — согласился Роджер. — Э, там, кажется, опять музыка? Пойду-ка и я исполнять свой долг. Представь меня кому-нибудь, с кем приятно потанцевать, а?

— Я представлю тебя моей девушке, — сказал Стреттон и осушил свой стакан.

— Странно, — заметил Роджер. — Я всегда считал, что ты женат.

— Я и был. Потом разошлись. А теперь я намерен снова жениться. С моей бывшей ты наверняка встречался. Славный человечек! Она сегодня тоже тут, с женихом. Мы с ней лучшие друзья.

— Весьма разумно, — одобрил Роджер. — Если я когда-нибудь женюсь, а потом разведусь, то не сомневаюсь, что буду за это так признателен своей жене, что она станет для меня навеки лучшим другом.

Оба направились в зал.

Роджер с интересом отметил, что теперь миссис Пирси стоит прямо перед ними уже с каким-то другим мужчиной. Очевидно, доктор Криппен сумел-таки от нее оторваться.

— Послушай, Рональд… — негромко и сдержанно окликнули их сзади. Обернувшись, оба увидели доктора Криппена, в неком отчаянии припавшего к объемистому бокалу виски с содовой. Больше у столика никого не было.

— Привет, Осберт! — отозвался Стреттон.

— Послушай… — доктор Криппен бочком подбирался к ним с вороватым видом человека, не вполне уверенного в законности собственных намерений. Послушай…

— Да?

— Послушай, — повторил доктор Криппен с конфиденциальной и немного виноватой ухмылкой. — Твоя невестка, она что, совсем ненормальная?

— Совсем, — ровным голосом отвечал Стреттон. — Пошли, Шерингэм.

Девушка Рональда Стреттона оказалась очаровательной дамой его возраста, с белокурыми волосами, прелестной улыбкой, двумя детьми и фамилией Лефрой. Одета она была по моде семнадцатого века, в белом шелковом платье с кринолином и вышивкой, великолепно оттеняющим нежный цвет ее лица.

— Вы были замужем? — между прочем поинтересовался Роджер, ведя ее в танце.

— Была и есть, — неожиданно отвечала ему партнерша. — Во всяком случае, мне так кажется.

Роджер смущенно кашлянул.

— Я некоторым образом думал, что вы помолвлены с Рональдом, — растерянно пролепетал он.

— О да, разумеется, — улыбнулась миссис Лефрой.

Роджер смирился.

— Это условная помолвка, — объяснила миссис Лефрой, — а не полная и безоговорочная.

— Вижу, тут собралась очень современная компания, — мягко заметил Роджер, отчаянно стараясь увернуться от другой пары, которая, казалось, сама не ведает куда движется. Когда они благополучно разминулись, Роджер увидел, что женская ее половина представлена миссис Пирси, вещающей партнеру что-то настолько серьезное, что тот, весь обратившись в слух, уже не мог вести ее в танце.

— Современная? — откликнулась миссис Лефрой. — Неужели? Это только мы со Стреттонами современные — если понимать под современностью не только готовность признать свой брак ошибкой, с чем согласны почти все супружеские пары, но и исправить эту ошибку, на что пока решаются немногие.

— А вы готовы попытаться снова?

— О да. Одна ошибка еще ничего не доказывает. И вообще, первый брак не в счет, правда? Когда человек только-только учится семейной жизни, у него в какой-то момент закрадывается некоторое недовольство супругом. А коль скоро оно уже закралось в душу — все, счастью конец. Зато человек уже выучился жить семейным домом, он уже созрел для нового супружества. В конце концов, когда ты на этом деле уже все зубы съел, зачем тебе и дальше валять дурака до скончания жизни? — она рассмеялась.

Роджер тоже.

— Но зубы-то меняются. Неужели для того, чтобы их съесть на следующем дураке?

— О нет, у меня зубы уже постоянные. Я серьезно говорю, мистер Шерингэм. В тридцать четыре человек уже не тот, что в двадцать четыре, так почему же его должен устраивать тот, кто подходил десять лет назад? Оба супруга меняются, развиваются, причем каждый в свою сторону. По-моему, когда твое развитие завершилось, партнера следует менять, за исключением тех редких случаев, когда развитие обоих шло в одном направлении.

— Поверьте, вам незачем оправдываться из-за этого развода, — пробормотал Роджер.

Миссис Лефрой опять рассмеялась.

— Я и не думала. Просто для меня эта тема крайне важна. По-моему, наши законы о разводах нелогичны. Женитьба не должна быть такой легкой, а развод — таким трудным; все должно быть наоборот. Надо, чтобы парочка просто пришла к судье и сказала: "На сегодня мы прожили вместе два года и мы совершенно уверены, что прекрасно подходим друг другу. Мы привели свидетелей, чтобы они подтвердили, что мы страшно любим друг друга и практически не ссоримся, что у нас одинаковые вкусы и что мы оба совершенно здоровы. Мы уверены, что вполне отдаем себе во всем этом отчет. Пожалуйста, дайте нам разрешение вступить в брак!" И вот тогда они получают статус условно женатых. И если в течение шести месяцев поверенным не удастся доказать, что они не подходят друг другу, или не любят друг дружку, или что им лучше разойтись, то их статус сменяется на безусловный. По-моему, неплохая идея, как вам кажется?

— На сегодняшний день это самая лучшая идея о браке из всех, какие мне приходилось слышать от других, — со всей убежденностью признался Роджер, Правда, у меня есть и несколько собственных.

— Да уж, знаю. Ваша идея — что лучше всего вообще не вступать в брак. Что ж, в этом что-то есть. По крайней мере, мой будущий деверь с вами безусловно в этом согласится.

— Вы о брате Рональда?

— Да. Разве вы его не знаете? Вон, высокий симпатичный молодой блондин, он танцует с той дамой с пышными рукавами, миссис Мейбрик.

— Нет, я его не знаю. А почему он должен согласиться со мной?

— О! — смутилась миссис Лефрой. — Зря я об этом заговорила. В конце концов, мало ли что скажет Рональд.

— Это что, секрет? — наседал Роджер, не скрывая любопытства.

— Ну, пожалуй, да — в известном смысле. Во всяком случае, мне лучше было бы помолчать. Но не думаю, — с улыбкой добавила миссис Лефрой, — чтобы этот секрет продержался особенно долго. Присмотритесь к ней и сами все поймете.

— Обязательно, — пообещал Роджер. — А кстати, вы не скажете мне, кого вы изображаете?

— Неужели не догадались? Я думала, вы криминалист! — и миссис Лефрой не без кокетства потупилась на свои пышные белые юбки.

— Да, но не костюмер!

— Ну хорошо. Я — маркиза де Бренвильер[5]. Неужели вы не заметили мышьяковую зелень на моем ожерелье? Я думала, это довольно тонко придумано, — взяв свою сумочку и белые бархатные перчатки с крышки рояля, она окинула взглядом комнату.

— Чувствуется, что Рональд вас уже заразил, — сокрушенно заметил Роджер.

И огорчился, когда Рональд, легок на помине, явился за своей девушкой. Миссис Лефрой показалась ему женщиной мыслящей, а такие женщины нынче редкость.

Роджер, естественно, направился к бару.

Его предчувствие, что вечеринка получится, находило подтверждение. Ему нравилось, что тут были и бывшая, и будущая миссис Стреттон, и обе любезно улыбались без малейшего смущения. Так и следует жить в просвещенную эпоху.

Возле одного из столиков стоял доктор Чалмерс вместе с еще одним местным врачом, плотным детиной, когда-то игравшим в британской сборной по регби; на шее у детины был повязан красно-белый платок, на лоб сдвинута черная маска, а руки обрызганы чем-то красным. Оба доктора, как водится у врачей, обсуждали какие-то неаппетитные потроха одного бедняги, их общего пациента, кои собеседник Чалмерса доктор Митчелл был нынче днем приглашен извлечь. Рядом, хмурясь, стояла худощавая брюнетка — Роджер узнал в ней ту самую миссис Мейбрик с пышными рукавами, что танцевала с Дэвидом Стреттоном.

— А, Шерингэм, — окликнул его доктор Чалмерс, — боюсь, мы опять углубились в медицину.

— Вы ни о чем другом и не говорите! — кисло поддела брюнетка.

— Мистер Шерингэм — моя жена, — дружелюбнейшим тоном представил доктор Чалмерс. — А это Фрэнк Митчелл, другое наше медицинское светило.

Роджер изобразил необычайную радость от встречи с миссис Чалмерс и доктором Митчеллом.

— Ну а вы, — обратился он к последнему, изучающе разглядывая платок и маску, — кого представляете? Мне казалось, я всю эту публику знаю как облупленную, но вас что-то не могу опознать. Что ли, вы двое — Браун и Кеннеди?

— Нет, я Джек Потрошитель, — с гордостью заявил доктор Митчелл и продемонстрировал запятнанные красным ладони. — Это кровь!

— Какая гадость! — скривилась миссис Чалмерс-Мейбрик.

— Вполне с вами согласен, — вежливо ответил Роджер. — Ваши методы мне ближе. Вы использовали мышь як, верно? Либо наоборот, никогда не использовали его — есть и такая точка зрения.

— Если и использовала, то сожалею об этом, — усмехнулась миссис Чалмерс. — Надо было оставить капельку, на всякий случай.

Заинтригованный Роджер ответил любезной улыбкой. Но она сползла с его губ — он заметил, как оба врача многозначительно посмотрели друг на друга: точного значения этого взгляда он не понял, но уж очень было похоже на обоюдное предупреждение. Как бы то ни было, оба доктора тут же заговорили в один голос.

— Надеюсь, ты не знаешь, сколько именно… — извини, Фрэнк.

— К вопросу о мышьяке, хотелось бы знать… — прости, Фил.

Странно, подумал Роджер. Что за чертовщина творится у этого столика? И чтобы заполнить неловкую паузу, сказал:

— А вы меня, как всегда, поражаете, Чалмерс. Почему вы не в костюме, как все?

— Фил не любит наряжаться, — сокрушенно заметила миссис Чалмерс.

Доктор Чалмерс, наделенный, как выяснилось, редкостным даром пропускать мимо ушей колкости и сетования жены, ответил со всей сердечностью:

— А я — неразоблаченный убийца. Это не просто комплимент — я знаком с вашей теорией, что таких на белом свете множество.

Роджер рассмеялся.

— Боюсь, это не совсем честно.

— И вообще, — встряла миссис Чалмерс. — Фил не способен никого убить, даже защищая собственную жизнь, — причем сказала это тяжело, с горечью, как люди говорят о наболевшем.

— Хорошо, в таком случае я — неразоблаченный врач-убийца, — абсолютно невозмутимо проговорил доктор Чалмерс. — Уж их-то вокруг полно. Правильно я говорю, Фрэнк?

— Да уж, это точно, — добродушно признал доктор Митчелл. — Э, там, кажется, музыка затихла? А я, пожалуй… — он осушил свой бокал и устремился в зал.

— Он всего четыре месяца как женат, — со знанием дела объяснила миссис Чалмерс.

— Ага, — ответил Роджер. Все трое улыбнулись, и Роджер про себя удивился: что тут такого забавного, что чело век всего четыре месяца как женат? Ему, видимо, этого не понять, но стало быть, это так. Значит, что в браке все если не трагедия, то обязательно комедия. Причем зависит это лишь от того, откуда на него смотреть — изнутри или снаружи.

— Боже милостивый, Шерингэм, — воскликнул доктор Чалмерс, — вы еще ничего не выпили! Рональд мне этого не простит. Что вам предложить?

— Спасибо, — отвечал тот. — Я вообще-то пью пиво.

И с предвкушением, возникающим на лице всякого, ради кого ближний откупоривает бутылку, он следил за манипуляциями доктора — и не мог не отметить неловкости, с какой доктор Чалмерс наливает пиво в кружку. Вместо того чтобы, как водится, держать бутылку и кружку на уровне груди, он опустил их гораздо ниже, а наполнив кружку, бывшую у него в правой руке, он отставил ее на столик и вынужден был приподнять рукой левый локоть, чтобы перенести бутылку через бортик столешницы. Ему, очевидно, было тяжело, и Роджер позволил себе обратить на это внимание.

— Спасибо, — сказал он, принимая кружку. — Что, рука побаливает?

— Да. Военные дела, знаете ли.

— У Филипа прострелено левое плечо, — раздраженным тоном сообщила его супруга.

— Неужели? Наверное, это большое неудобство. Оперировать, наверное, не получается?

— Да ну, — весело отмахнулся доктор Чалмерс. — На самом деле оно меня и не беспокоит. Я могу водить машину, управлять яхтой, да и самолетом, когда случается, и оперирую, конечно. Видите ли, не работает только плечо. Я не могу шевелить локтем, но зато кисть слушается локтя, а могло быть куда хуже. — Он говорил совершенно естественно, без той напускной скромности, с какой мужчины обычно рассказывают о своих боевых ранениях.

— Та еще удача, — искренне произнес Роджер. — Ладно, все хорошо, что хорошо кончается. Миссис Чалмерс, не желаете ли выпить?

— Не теперь, благодарю вас. Лично я не намерена превращаться в позорище.

— Уверен, что вы этого не сделаете, — отвечал несколько ошарашенный Роджер. Столь язвительное замечание, несомненно, адресовано ему, но непонятно, почему миссис Чалмерс позволила это себе, да еще в такой грубой форме.

— Я и не собираюсь этого делать, — сурово проговорила миссис Чалмерс, пристально глядя в его сторону.

Но в следующий момент Роджер заметил, что смотрит она вовсе не на него, а поверх его правого плеча. Он оглянулся. Из зала вышло несколько человек, и среди них — невестка Рональда Стреттона в костюме миссис Пирси. Именно на нее миссис Чалмерс и смотрела во все глаза. Миссис Пирси стояла возле бара в обществе моложавою высокого мужчины — Роджер его никогда прежде не встречал, — и тот, очевидно, предлагал ей что-нибудь выпить.

— Благодарю. Виски с содовой, если можно, — громко и несколько нарочито отвечала она. — И побольше. Я хочу сегодня напиться пьяной. Собственно говоря, это единственная стоящая вещь в жизни, не правда ли?

На этот раз и Роджер принял участие в обмене многозначительными взглядами между доктором и миссис Чалмерс. И допив свое пиво, он извинился перед Чалмерсами и отправился на поиски Рональда Стреттона.

С этой женщиной обязательно надо потолковать, сказал он себе, хоть с трезвой, хоть с пьяной.

Рональд оказался в зале. Он возился с приемником. Музыка, под которую танцевала публика, транслировало немецкое радио "Кёнигзвустерхаузер", и Рональд, сочтя ее чересчур тягомотной, решил поискать чего-нибудь французского.

Против этого возражали трое — единственно в силу странного, но присущего многим людям предубеждения против того, чтобы владелец приемника крутил его ручки. Одна из возражавших была уже знакомая Роджеру сестра Рональда, Силия Стреттон, высокая девушка в живописном наряде восемнадцатого века, представлявшая Мэри Бленди; двое других были соответственно Криппен и миниатюрная женщина в костюме мальчика — вполне узнаваемая мисс Ле-Нев[6].

В приемнике резко вскрикнуло сопрано и тут же оборвалось, но критики настройщика были начеку.

— Оставь ее, ну Рональд, — взмолилась мисс Стреттон.

— Было ведь так хорошо, — поддержала мисс Ле-Нев.

— Занятная штучка, — веско изрек доктор Криппен, видимо с тем подтекстом, что люди, имеющие радиоприемник, увы, не в состоянии с ним расстаться дольше чем на пару секунд.

— Да ну, — отозвался Рональд, продолжая вертеть ручку настройки.

И взрыв джаза вознаградил его за труды.

— Вот! — произнес он с гордостью. — Это ведь гораздо лучше!

— Совсем даже не лучше, — заспорила сестра.

— Даже хуже! — вынесла свой приговор мисс Ле-Нев.

— Никуда не годится! — поддержал ее доктор Криппен. — Какая это станция?

— "Кёнигзвустерхаузер" — как ни в чем не бывало ответил Рональд и, подмигнув Роджеру, поспешно отошел от приемника.

Но прежде чем Роджер успел к нему присоединиться, Силия Стреттон отвлекла его своим вопросом. Знаком ли он с мистером и миссис Уильямсон? Роджеру пришлось признать, что нет, таковые ему не известны. Оказалось, что это — настоящая фамилия доктора Криппена и мисс Ле-Нев. Роджер любезно выразил свое восхищение их нарядом.

— Осберту надо было только надеть очки в золотой оправе, — с готовностью объяснила миссис Уильямсон. — Он ведь вылитый Криппен, правда же, мистер Шерингэм?

— Тебе, наверное, страшновато быть с ним рядом, Лилиан, — заметила Силия Стреттон.

— Так что же удивляться, что я убежала от него из кабинета сюда, где побольше места? Если бы там на него накатило, мне было бы просто некуда бежать!

— Ты же сама прекрасно знаешь, Лилиан, — возразил ее муж, — что ты и только ты заставила меня нарядиться Криппеном, чтобы самой быть мисс Ле-Нев. Лилиан не упускает случая пощеголять в брюках, — благодушно объяснил Уильямсон собравшимся.

— А если мне хочется походить в брюках? — фыркнула миссис Уильямсон.

— Надеюсь, вы их зашпилили сзади английской булавкой, — брякнул Роджер.

И тут же пожалел об этом — все недоуменно уставились на него. Пришлось объяснять.

— Настоящей мисс Ле-Нев брюки были широки, и она зашпиливала их сзади английской булавкой. Капитан лайнера как раз и обратил на это внимание.

— Во всяком случае, Лилиан ее брюки отнюдь не широки, — захохотал ее муж. — Хоть там и там есть на что обратить внимание, а, Лилиан? Я прав?

— Я люблю брюки в обтяжку, — заявила та и снова фыркнула.

Роджер, которого эти подробности не очень занимали, решил сменить тему.

— Я еще не знаком с вашей невесткой, мисс Стреттон, — небрежно, светским тоном заметил он. — Вы меня не представите?

— С женой Дэвида? Да, разумеется. Где она?

— Минуту назад была возле бара.

— Она сумасшедшая, — с дружеским участием предупредил мистер Уильямсон.

— Да ну тебя, Осберт, — укоризненно заметила ею жена и покосилась на Силию Стреттон.

— О, меня не стоит стесняться, — добродушно ответила та.

Упускать такой момент было нельзя.

— Сумасшедшая? Правда? — мгновенно среагировал Роджер. — Знаете, мне сумасшедшие нравятся. А скажите, мисс Стреттон, какие именно формы принимает сумасшествие вашей невестки?

— Да я не знаю, — небрежно ответила Силия Стреттон. — Просто сумасшедшая, и все — Осберту виднее, — за внешней легковесностью Роджер расслышал нечто иное: словно бы она с готовностью ухватилась за предложенную версию о сумасшествии своей невестки, дабы скрыть нечто худшее.

— Она желает беседовать о своей душе, — с мрачностью в голосе сообщил Осберт Уильямсон.

— Осберт душами не интересуется, — объяснила мисс Уильямсон. — Он и без своей собственной прекрасно бы обошелся.

— Душа ее меня не интересует, — уточнил мистер Уильямсон. — Но за ней самой, Силия, лично я бы на вашем месте приглядывал. При мне она хлестала виски бокал за бокалом, говоря, что намерена надраться, потому что это единственное стоящее дело, или что-то в этом роде.

— Господи, — вздохнула мисс Стреттон. — Неужели уже до этого дошло? Раз так, пойду ее проведаю.

— А почему она хочет надраться? — вдогонку спросил ее мистер Уильямсон.

— Думает, что это очень оригинально. Мистер Шерингэм, если хотите с ней познакомиться, пойдемте со мной.

И Роджер с готовностью пошел.