Беркли Энтони Убийство на Пикадилли

Глава 1 Мистер Читтервик приходит в ярость

Для лондонского жителя отель "Пиккадилли-Палас" — гостиница во вторую очередь. Из ее холла, отделанного под мрамор и претендующего на благородство линий, скромно приткнувшись в уголке, чтобы никому не мешать, этот самый лондонец может видеть изгиб взбегающей вверх лестницы, который змеиным кольцом охватывает его уголок, и два лифта, бесперебойно работающих целый день. Они все время возносят в неведомые, но реально существующие выси провинциальных кузин и кузенов. Если затеять с нашим лондонцем игру в ассоциативный ряд, то на вопрос: "Пиккадилли-Палас"? — он без запинки ответит: "Зал для ленча". Для него в "Пиккадилли-Палас" существует только этот зал, который открыт для всех желающих.

Для нас, частенько туда наведывающихся, Зал для ленча все равно что Монте-Карло для европейских нуворишей. Это наша гордость, наша Мекка и место встреч. Его позолоченное и отделанное псевдомрамором обширное пространство со множеством стульев и столиков, стремительность суетливых официанток, якобы усердно обслуживающих всех, но при этом не обращающих внимания на вашу жажду, стук посуды, жужжанье голосов, духота и сигаретный Дым, делающий атмосферу в Зале почти весомой и осязаемой, — все вселяет чувство скромной гордости, и мы думаем, что вот наконец-то сподобились вкусить "настоящей жизни". Здесь мы и посиживаем, потягивая так называемый "мартини", пока наши мысли не устремятся с вожделением к камбале и корюшке, жареному цыпленку и салату. Тогда мы встаем в очередь, уже протянувшуюся до середины Зала, ко входу в столовую, где подают одни и те же грошовые угощения, и сам черт нам не брат…

Однако увеселением простодушных любителей удовольствий роль Зала не исчерпывается. Его главная роль как социального фактора заключается в том, что он сводит в одной компании и непредсказуемом общении представителей разных классов и профессий с доходом, грубо говоря, от ста пятидесяти до тысячи фунтов в год.

Для тех, кто имеет глаза, чтобы видеть, такое калейдоскопическое смешение — источник непрерывной игры гормонов и наивной радости. Вот двое учеников частной школы поглощают дешевый обед, наслаждаются общей атмосферой Зала и потягивают, с видом опытных повес, свой вермут с тоником. Они и понятия не имеют, что две особы с ярко накрашенными губами, сидящие за тем же столиком, — ночные бабочки (ревнителей чистоты нравов прощу не беспокоиться: ночь еще не наступила и этих девиц скорее можно считать невинными панельными пташками, залетевшими сюда, чтобы подкрепиться стаканчиком спиртного и немного отдохнуть).

А за соседним столиком развалился один из тех особенно противных молодых вечно пьяных бездельников, которые слетаются в "Пиккадилли-Палас" как мухи на мед. Немытый и воняющий дешевым дезодорантом, он своим стулом уткнулся в спину почтенной вдовы мясника из Пекэма.

А вон там хористка со следами нестертого утреннего макияжа с бесстыдным лукавством таращится на стакан лимонада, стоящий на столике перед ее соседом (но сразу же надо сказать, что их целомудренно разделяет пустой стул). Сосед — седовласый священник, очевидно из какого-нибудь сельского прихода с любопытством озирает зал.

Одним словом, для любителей приятно пообщаться между пятью и половиной седьмого, каждый вечер бесплатно разыгрываются разные комические сценки.

Мистер Эмброуз Читтервик, которому доставляло удовольствие считать себя скромным исследователем нравов того представителя фауны, что называется человеком, имел обыкновение иногда заглядывать в Зал, чтобы отдохнуть от общества своей тети.

Сегодня мистер Читтервик приехал в Зал раньше обычного, едва пробило половину третьего пополудни, когда кофепитие после ленча было в самом разгаре. Мистер Читтервик нашел свободный столик с чрезвычайным трудом.

По правде говоря, его направил к нему снисходительный главный официант после того, как мистер Читтервик трижды без всякой надежды обошел зал и уже уверился, что нет ни одного свободного местечка. Он с облегчением рухнул на стул, край которого уперся ему в подколенки. Как обычно, мистер Читтервик позавтракал в кафе большого универмага в исключительно женском обществе, не в первый раз пожелав всей душой, чтобы его тетушка не была так непримиримо настроена против клубов и ресторанов. Однако она была настроена неодобрительно, а если тетушка мистера Читтервика чего-нибудь не одобряла, то…

Вот только, к сожалению, она всецело одобряла идею ленча в кафе при больших универмагах, и мистеру Читтервику, который должен был исполнить несколько ее поручений, в частности раздобыть образчики тканей для штор в гостиную, было велено не возвращаться в Чизвик к ленчу, но насладиться им, так сказать, "под сенью занавесок". И мистер Читтервик, который с годами избрал линию наименьшего сопротивления во всем, что касалось его тетушки, так и поступил. К данному моменту, однако, он уже велел официантке, возникшей перед ним чудесным образом по мановению все того же главного официанта, принести ему черный кофе и, окончательно вступив на путь порока, пожелал присовокупить к сему и рюмку бенедиктина. И все это несмотря на то, что тетушка не одобряла, как ему было известно, бенедиктин так же безоговорочно, как посещение клубов и ресторанов.

Как бы то ни было, с приятным сознанием, что он мужчина самостоятельный и независимый в поступках, мистер Читтервик, сделав первый небольшой глоток и поставив рюмку на стол, благодушно оглядел привычный ландшафт. Сегодня сцена действия представляла для него особый интерес, так как прежде он не имел возможности понаблюдать за обществом, собиравшимся после ленча, в отличие от компании, что стекалась сюда перед обедом. Он обвел взглядом ближайших к нему посетителей, и лицо его вытянулось. Да, сейчас здесь собрались совсем другие люди. Никаких вызывающих интерес неожиданностей и контрастов. Публика была тусклая, сдержанная и чрезвычайно почтенная. Ни беззастенчиво лукавых взглядов, ни ярко накрашенных губ. Только молодые бездельники, вдовы усопших поверенных и вдобавок несколько совершенно неинтересных пожилых мужчин. Зал "Пиккадилли-Палас" заполонили представители, вернее представительницы, лондонских пригородов.

На некотором расстоянии от него, в одиночестве, за маленьким столиком у стены сидела девушка, чья внешность на несколько секунд задержала блуждающий взор мистера Читтервика. Это была вполне хорошенькая девушка, хотя в лице ее было нечто суровое, но не это остановило взгляд мистера Читтервика. К сожалению, надо заметить, что его не очень интересовали хорошенькие девушки. Его внимание к ней было привлечено тем обстоятельством, что она не относилась к тем особам женского пола, которые посещают "Пиккадилли-Палас" в одиночестве. Ее синее пальто и юбка были проще и скромнее, чем большинство пальто и юбок, что можно было здесь увидеть, маленькая шляпка, позволявшая рассмотреть прядь черных волос, была гораздо строже, чем те, в которых здесь обычно появлялись дамы, да и вообще наружность девушки говорила о сдержанности и отсутствии специфического любопытства к посетителям. "Наверное, кого-нибудь ожидает, — решил мистер Читтервик, заинтересованно поглядывая на девушку. — С другой стороны…"

В этот момент мистер Читтервик встретился с девушкой глазами. Взгляд ее был определенно холоден, и мистер Читтервик поспешно отвел свой в сторону.

Теперь в поле его зрения оказалась еще одна особа из тех, которые могли его заинтересовать. В нескольких столиках от него, на самом виду, повернувшись спиной к одному из псевдоблагородных и псевдомраморных столпов, сидела пожилая дама, которая сразу же ему понравилась. Мистер Читтервик нежно любил всех пожилых дам при условии, что они не слишком похожи на таких, у которых есть племянники. Но эта дама была совершенно не похожа на его тетушку. Во-первых, она сидела одна и в ней не наблюдалось ничего авторитарного и властного. Напротив, вид у нее был крайне взволнованный, словно она абсолютно не понимала, как могла попасть в такое место, зачем и каким образом она сможет отсюда выбраться, если вообще сможет. Было совершенно очевидно, что она не из тех, кто поощряет "Пиккадилли-Палас" своим присутствием ни после ленча, ни перед обедом.

Мистер Читтервик, не найдя больше ничего для себя интересного и глядя на даму, приступил к одной из своих любимых игр — детективной. По внешнему виду дамы, и только по нему и, возможно, по манере речи (если бы она заговорила), а также особенностям поведения (если таковые вообще имеются) он бы сумел составить о ней исчерпывающее представление: о ее привычках психофизического плана, о ее характере и любит ли она собак больше, чем кошек, или наоборот, и какие блюда заказала бы на обед, оказавшись одна в хорошем ресторане, и замужем ли она, или одинокая женщина, а может быть, вдова, и каких убеждений придерживается — консервативных или либеральных, одним словом, он бы узнал все, за исключением, возможно, ее девической фамилии, в случае если она замужняя дама. Мистер Читтервик всегда играл в свою детективную игру, возвращаясь домой в Чизвик на метро, к достаточно ощутимому дискомфорту субъектов своего наблюдения. Его благожелательный и в то же время какой-то отвлеченный взгляд заставлял людей в замешательстве украдкой оглядывать себя сверху до низу, стараясь попять, в чем именно их внешний вид не соответствует приличиям.

Но пока мистер Читтервик снова готовится пустить в ход всю мощь своего научно-дедуктивного метода, позвольте и нам обратить против мистера Читтервика его собственное оружие, бросив на него мимолетный, но испытующий взгляд и в тех же познавательных целях.

На этот взгляд мистер Эмброуз Читтервик — румяный, довольно округлый джентльмен средних лет с независимыми средствами. На его очень коротком носу красуется пенсне в золотой оправе. Волос у него теперь поменьше, чем было раньше. Еще у него есть престарелая тетушка, проживающая в Чизвике. Из наблюдения за его довольно благодушной внешностью можно сделать вывод, что мягкосердечие — самая характерная черта его натуры, а отсюда напрашивается еще один вывод, что мистер Читтервик не только проживает вместе с тетушкой в Чизвике, но проживает там ради нее.

Далее можно прийти к заключению, что мистер Читтервик не только живет в доме у тетушки, но что она правит им железной рукой и даже потверже, чем железной. Впрочем, ни одна особа женского пола, живи она в одном доме с образчиком столь мягкотелой мужественности, не сумела бы вести себя иначе. Если бы ко всем тетушкам Чизвика приложить правило золотой середины, то тетушка мистера Читтервика возвысилась бы над средним уровнем как особа, обладающая исключительной решимостью и силой воли.

Но что касается мистера Читтервика, то в его случае надо еще учесть и физический закон компенсации, и тогда специалист по дедуктивному методу сразу бы решил, что мистер Читтервик должен обладать каким-то компенсаторным Достоинством, так сказать противовесом своей мягкотелости, и что этим противовесом, вероятно, является его хобби, и так как ничто в его облике не наводит на мысль о способности убивать своих ближних, значит, его хобби криминалистика. И это действительно так. Уверенность, сиявшая на его челе, когда он излагал свои дедуктивные выводы, заставляла признать его правоту. Так было, например, в том случае, когда мистер Читтервик разгадал очень трудную загадку убийства в совершенно чуждой для него сфере, после того как от разрешения этой криминальной тайны отказались и полиция, и самые мозговитые сыщики-любители, которых можно только отыскать. Да, дельце того стоило.

Но достаточно о мистере Читтервике. Кстати, на сей момент ему было суждено не слишком далеко продвинуться на путях своей обычной игры, хотя он быстро достиг некоторых очевидных результатов. Даме где-то между шестьюдесятью и шестьюдесятью пятью годами. Ее лицо, существенно пострадавшее от непогоды, с довольно выдающимся вперед орлиным профилем и зоркими глазами, не только выдавало в ней сельскую жительницу, но и явно носило печать благородного происхождения. Мистер Читтервик не без оснований решил, что она вполне может иметь титульную приставку к имени. Кольцо на левой руке не позволяло сомневаться, что она или замужем, или вдова, а так как под ее теперешним беспокойством ощущались чувство собственного достоинства и привычная уверенность в себе, то мистер Читтервик решил в пользу вдовствующего состояния.

Одежда рассказывала о ней еще больше, чем внешность. Нет, одежда была далеко не модной, но ни в коем случае не производила впечатление старой или поношенной. Все вещи были просты, целесообразны и в высшей степени соответствовали своему назначению для данного случая. Они облекали ее фигуру так, что дама казалась одетой благоприлично и в то же время удобно. Именно из-за этого мистер Читтервик и решил, что ее фамилии должен предшествовать титул. Это были вещи женщины достаточно видного положения, которая может позволить себе носить то, что ей нравится, а не то, что настойчиво рекомендуют французские лавочники.

"Приятная пожилая леди, — стал подытоживать свои впечатления мистер Читтервик, — но с очень сильной и независимой волей. Возможно, она…"

Однако в этот момент размышления мистера Читтервика были прерваны. Рядом с пожилой дамой стоял незанятый стул, на который она положила сумку. К стулу приблизился мужчина крупного телосложения, рыжий, с вьющимися волосами, поднял сумку, подал ее даме и сел рядом со словами приветствия. Старая дама повернулась к нему с выражением явного облегчения на лице, и между ними завязался разговор.

Мистер Читтервик наблюдал за ними с интересом. Значит, вот кого она ждала, подумал он. Любопытно, кто же он, этот мужчина? Несомненно родственник. Сын? Нет, совершенно не похоже, чтобы это были мать и сын. Боже правый, бедная дама очень близорука. Как же я этого прежде-то не заметил. Она просто впилась в мужчину взглядом. Определенно потеряла очки. Может, это объясняется некоторой небрежностью, которая ей присуща, мною прежде не замеченной? Так, совсем незначительной небрежностью? Но, господи помилуй, она совершенно не похожа на женщину, которой свойственна небрежность хоть в чем-то. Да ни в малейшей степени. Совершенно напротив, сказал бы я. А, теперь понятно. Она всегда гордилась своим зрением, зоркостью, присущей всаднице, которая охотится с гончими и первой способна усмотреть лису и другую живность. Она ни за что не признается, что зрение ей стало изменять. Да, так оно и есть. Господи помилуй, как оживленно, даже очень оживленно она говорит. Интересно, не…

Внезапно мистер Читтервик почувствовал на себе взгляд крупного рыжеволосого мужчины. И в этом пристальном взгляде явно горел огонь ярости.

Мистер Читтервик подскочил на месте. Он знал, что увлеченный своей детективной игрой склонен забывать о том, что пристально глазеть на незнакомых людей неприлично. Он покраснел до корней волос и поспешно перевел взгляд на позолоченный венок, украшенный изумрудно-зелеными листьями, как раз посередине пурпурного мраморного столпа. Да, он определенно смотрел на рыжеволосого бесцеремонно, с грубым любопытством, раз тот вернул ему взгляд не только яростный, но, положительно, зловещий. Взволнованный мистер Читтервик залпом опрокинул три четверти бенедиктина в горло, готовое принять лишь четвертую часть опрокинутого, и подавился, следствием чего был отчаянный приступ кашля и оставалось только надеяться, что эта неприятность будет воспринята рыжеволосым мужчиной одновременно как извинение и раскаяние.

Но надежде было явно не суждено осуществиться. Виновато стрельнув искоса слезящимся глазом, когда зрение к нему наконец вернулось, мистер Читтервик заметил, что взгляд рыжеволосого мужчины исполнен прежней злобы Мистер Читтервик снова попытался найти поддержку у позолоченно-изумрудного венка. Однако даже пытаясь восхититься этим кричаще колоритным произведением искусства, он не переставал чувствовать, что огненный взгляд рыжеволосого сейчас просверлит дырку у него во лбу.

Если на свете существует самый сильный импульс, то это непреодолимое желание взглянуть туда, куда смотреть запрещается. Минуту и даже больше мистер Читтервик мужественно боролся с этим искушением, а целая минута сопротивления неудержимому желанию — это очень-очень долго. Затем он сдался. Дрожа от возбуждения, он кинул быстрый взгляд в сторону рыжего и снова отвернулся.

Если бы мистер Читтервик был курицей, то он бы, наверное, закудахтал, так как взгляд рыжеволосого был по-прежнему прикован к нему и, если такое возможно, выражал еще более зловещую ярость. Мистер Читтервик подавил глупое желание пискнуть. Ситуация становилась абсурдной. Да, глазеть, как он глазел, было грубостью с его стороны, но, уж конечно, взгляд невинного любопытства не заслуживал такой отъявленной ярости, исходившей от рыжеволосого человека и насыщавшей воздух почти осязаемыми флюидами. Тем не менее, как бы он ни старался подбодрить себя, чем нелепее становилась подобная ситуация, тем больше мистер Читтервик любопытствовал.

В течение нескольких последующих минут его глаза невольно играли в кошки-мышки, как это ни было смешно, с глазами рыжеволосого. Каждые три-четыре секунды поневоле, несмотря на все усилия сдержать себя, он кидал вороватый взгляд на рыжеволосого, чтобы узнать, все ли тот глядит на него, и каждый раз убеждался в этом. Мистер Читтервик сейчас отдал бы кругленькую сумму, чтобы провалиться сквозь землю, но он еще не расплатился за кофе и бенедиктин и, разумеется, поблизости не было ни единой официантки, которая вняла бы его пламенным взглядам, умолявшим подойти. Не было ни официантки, ни величественного главного официанта и ни одного другого клиента, который тоже пил бы кофе в Зале, битком набитом посетителями.

Мистер Читтервик выругался про себя самым ужасным образом. Он поклялся стаканчиком спиртного, который его тетушка всегда принимала на сон грядущий, что больше ни за что не взглянет в сторону рыжеволосого. Он начал лихорадочно декламировать про себя "Гибель "Вечерней звезды"[1]. Впервые он услышал эту балладу в четырехлетнем возрасте на первом школьном уроке и уже никогда не забывал. Она всегда служила ему нравственной опорой в такие тяжелые минуты, как эта.

"Корабль "Вечерняя звезда" плыл по морским волнам…" — прошло целых восемнадцать секунд. "И шкипер трубку раскурил, попыхивая ей…" Еще шесть. "Явись, дочурочка, ко мне…"

Постепенно мистер Читтервик замедлил темп декламации. Благозвучные, умиротворяющие слова стали оказывать на него свое обычное воздействие. И мучительное желание непременно пересечь взглядом раскаленное яростью пространство уже не было столь невыносимым.

"…Он превратился в хладный труп. Прикованный к рулю, он стал недвижим, словно лед…"

Мистер Читтервик почти овладел собой. Возбуждение постепенно уступало место чувству скромной гордости своей, закаленной как сталь, волей. Ощутил он и благодарность к покойному мистеру Лонгфелло."…Жестокий вал, как горсть песка, их с палубы слизал…" С величайшим душевным подъемом, однако постепенно сникавшим к очередной строфе, мистер Читтервик неспешно доплыл до конца баллады, не отрывая взора от символического венца на псевдомраморной колонне и неслышно, молитвенно шевеля губами."…Такая смерть настигла их в пучине моря бед…" — с поэтическим восторгом произнес мистер Читтервик, а потом решил, что столь упорное и успешное сопротивление соблазну требует вполне законной награды — мимолетного взгляда вперед и чуть направо.

Мистер Лонгфелло одержал еще одну победу. Рыжеволосый мужчина вежливо прислушивался к тому, что говорила его собеседница. И лицо у него было как у невинного младенца: ни следа каких-либо злых чувств. Очевидно, мистера Читтервика не только простили, но и забыли.

Прощенный мистер Читтервик ознаменовал это тем, что продлил свой мимолетный взгляд, и теперь он был почти как раньше, пристальный и неотрывный, ведь если некий человек в течение десяти минут злобно на вас глядел, то самое меньшее, что вы можете предпринять для самоутверждения, так это дать себе некоторую поблажку и Поступить назло. Не то что бы мистер Читтервик именно таким образом объяснил свое упорство, просто его интерес к сидевшей недалеко паре скорее был подстегнут, чем уничтожен, яростным неудовольствием спутника пожилой дамы.

Поэтому мистер Читтервик украдкой продолжал его разглядывать, готовый в любое мгновение с быстротой молнии отвести взгляд, если рыжеволосый хоть слегка повернется в его сторону. Очевидно, решил мистер Читтервик его первое впечатление верно: рыжеволосый должен быть родственником пожилой дамы. И довольно близким, между прочим, потому что ее профиль, орлиный до того, что уже напоминал клюв, был в столь же характерном виде воспроизведен природой на лице ее спутника. "Несомненно — фамильная черта", — решил мистер Читтервик и предположительно заключил из этого, что перед ним тетушка и ее племянник, и это, конечно, жаль, но, увы, должна же она быть чьей-то тетушкой. И вела она себя сейчас так, как оно и полагается тетушке. Пожилая дама не только все время говорила, но говорила сердито, почти гневно. Молодой человек тоже, вместо того чтобы слушать ее как положено почтительному племяннику, имеющему определенные виды на будущее наследство, отвечал ей столь же резко. Явно назревала маленькая, но довольно энергичная семейная ссора.

Но почему они назначили встречу в "Пиккадилли-Палас"? Это действительно очень странно. Ни он, ни она не относятся к типу людей или классу общества, у которых это в обычае. И уж во всяком случае — у таких, как они, не принято ссориться у всех на виду. Мистеру Читтервику не давало покоя именно это интересное обстоятельство, которое он никак не мог постичь. "Господи помилуй, — подумал он, — положение становится очень серьезным. Я совершенно уверен, что рыжеволосый ведет себя непростительно грубо. Бедная старая дама вся побелела от ярости. Что является причиной такого ожесточенного спора? А тем не менее они ухитряются говорить вполголоса… Господи, спаси и сохрани".

Тут мистер Читтервик слегка подскочил на стуле. Рыжеволосый повел головой, но не в сторону мистера Читтервика. Уже более дружественно он привлек внимание тетушки к чему-то, что находилось в другом конце зала. И чтобы увидеть то, на что ей показали, пожилой леди пришлось совсем отвернуться от столика, на котором стоял поднос с кофе, заказанным мужчиной сразу же по приходе. В тот момент, когда она отвернулась, мистер Читтервик увидел, как рука мужчины на мгновенье зависла над чашкой дамы, но этот эпизод весьма слабо запечатлелся в его сознании. Затем оба вернулись в исходное положение, но мистер Читтервик снова поймал полный ярости взгляд рыжеволосого, и если раньше этот взгляд был злобный и зловещий, то теперь не нашлось бы слов, чтобы его описать. Рыжеволосый разозлился на мистера Читтервика сверх всякой меры.

Мистер Читтервик испуганно, с виноватой поспешностью отвел глаза прочь и увидел, что к нему приближается официантка.

— Извините, сэр, — сказала она, — но вас просят к телефону.

— О спасибо, спасибо, — ответил благодарный мистер Читтервик и с облегчением поспешил выйти. Лишь когда он покинул Зал, ему вдруг пришло в голову, как это странно, что кто-то узнал о его присутствии в "Пиккадилли-Палас", ведь это решительно невозможно. Его тетушка об этом никак не могла знать, совершенно определенно, однако кроме псе знать было практически некому. С внутренним беспокойством. и трепетом мистер Читтервик направился искать телефон.

Телефонную комнату в "Пиккадилли-Палас" постороннему не так-то легко отыскать. Она прячется в конце короткого коридора, то ли на нулевом, то ли первом, или лучше сказать гибридном, этаже, и коридорчик называется как-то странно. Мистеру Читтервику потребовалось несколько минут, чтобы открыть местонахождение комнаты, но оказалось, что молодой женщине за стойкой совершенно не известно о вызове мистера Читтервика к телефону. Она посоветовала ему осведомиться в вестибюле гостиницы у дежурного портье, но там тоже ответили, что на имя мистера Читтервика телефонных звонков не поступало. Тогда молодая женщина предположила, что это не прямой вызов, а кто-то просил передать, что ему звонило некое третье лицо и надо справиться в столе поручений. Мистер Читтервик обратился в стол поручений, но безрезультатно. Он также попытался воззвать к помощи носильщика и других столь же ничего не знающих служащих, и в тот момент, когда он снова направлялся в Зал, ему попалась навстречу та самая официантка, что позвала его к телефону.

— Ну что, поговорили? — спросила она приветливо, узнав его.

— Но меня никто не вызывал.

— А вы разве не из номера четыреста семьдесят третьего? — осведомилась она равнодушно.

Мистер Читтервик стал уверять официантку, что он номера 473-го не занимает.

— Вот значит как, а я была уверена, что он это вы Похожи на того постояльца как две капли воды.

Мистеру Читтервику вместо подобающего извинения пришлось удовольствоваться этим объяснением, и он двинулся было к гардеробу…

— Извиняюсь, а вы расплатились за свой заказ? — грубовато спросила официантка.

Мистер Читтервик вспыхнул от смущения и спросил, сколько с него следует.

— А мне откуда знать! Спросите у той официантки, которая вас обслуживала!

Сильно сконфуженный, мистер Читтервик скользнул в Зал к своему столику, но конечно, его официантки нигде не было видно.

Мистер Читтервик был очень смущен случившимся и почти не обратил внимания на то, что рыжеволосый мужчина успел за время его отсутствия удалиться из Зала. А его собственное отсутствие — мистер Читтервик взглянул на часы — продолжалось почти пятнадцать минут. К этому времени значительно поубавилось посетителей и за двумя-тремя столиками, что отделяли мистера Читтервика от пожилой дамы, практически никого не осталось. Пожилая дама все еще сидела за столиком, и когда мистер Читтервик вполне осознал факт, что рыжий мужчина испарился, он осмелился посмотреть на нее пристальнее.

Она сидела откинувшись на спинку стула и прислонившись головой к колонне позади нее и, по-видимому, спала. Рот у нее слегка приоткрылся, и вид был такой, что она вот-вот захрапит.

Мистер Читтервик почувствовал и огорчение, и разочарование. Всегда как-то неловко видеть человека, спящего в общественном месте, но уж от этой дамы такой провинности и неуважения к условностям можно было ожидать в последнюю очередь. И она храпела! Несомненно храпела. Через двадцать пять шагов, их отделявших, до мистера Читтервика явственно доносились грубые звуки храпа, и это было в высшей степени неприлично.

Но что больше всего огорчило мистера Читтервика, так это мысль, как будет пристыжена и расстроена сама пожилая дама, когда поймет, что происходит. Да, это будет в высшей степени неловкая ситуация. Вот уже на звуки храпа стали оборачиваться головы сидевших в непосредственной близости от нее. До ушей мистера Читтервика донеслись перешептывание и подавленные смешки, и он смущенно поежился. Конечно это было в высшей степени абсурдно, но тем не менее он чувствовал себя ответственным за поведение пожилой дамы. Нет, кто-то просто должен ее разбудить и прекратить это неприличное, вызывающее поведение. Но кто? По-видимому, этим "кто-то" должен быть именно он.

Прошло несколько минут, пока он собирался с духом и изо всех сил подыскивал подходящий предлог для вмешательства. И, разумеется, нигде и признака официантки, которая могла бы ему посодействовать. Наконец он решил, что подойдет, тронет даму легонько за плечо и подаст ей сумочку, так как якобы она упала на пол и ему пришлось ее поднять. В этом будет и безмолвный упрек, но не слишком грубый, так, лишь тень неодобрения. И чрезвычайно недовольный обязательством, самим на себя возложенным, он встал.

За эти несколько минут, как показалось мистеру Читтервику, храп пожилой леди немного поутих. Неохотно продвигаясь к ней, он все больше в этом убеждался. Когда он подошел к даме, она уже совсем не храпела. По ее позе можно было решить, что она спит глубочайшим сном. И она как-то нелепо обвисла, сидя на стуле, и словно немного съехала на бок, другого слова не подберешь.

Чувствуя на себе дюжину взглядов и нервничая, мистер Читтервик слегка постучал пальцами по ее плечу. Никакого движения. Он снова постучал. Снова никакого ответа. А затем мистер Читтервик, едва не извиваясь под любопытными, устремленными на него со всех сторон взглядами, потеряв самообладание, грубо возложил руки на плечи пожилой дамы и как следует ее встряхнул.

Результат был неожиданный. Голова ее под неестественным углом склонилась на плечо, руки упали с колен и повисли по бокам и она словно осела, ушла в себя. Забыв уже о посторонних взглядах, мистер Читтервик, теперь до крайности встревоженный, нагнулся над ней и осторожно приподнял ее голову.

Одного взгляда в не совсем закрытые глаза пожилой Дамы оказалось достаточно. Это и сильный запах миндаля свидетельствовали, что пожилая дама мертва. И что она Умерла буквально на глазах у мистера Читтервика.