"Пилот «Штуки»" - читать интересную книгу автора (Рудель Ганс-Ульрих)

10. НА КУБАНИ И ПОД БЕЛГОРОДОМ

Я взял с собой оснащенные пушками самолеты и знакомлю эскадрилью с новыми машинами. Как только я вижу возможность для применения экспериментальных самолетов, они вылетают вместе с моими. Позже из них образуют отдельную противотанковую эскадрилью, которая действует независимо, но в боевых действиях она остается под моим командованием. За нами следуют остальные самолеты, оставшиеся в Брянске. Капитан Степпе также возвращается в свою часть.

Для бомбардировщиков «Штука» полно работы, потому что Советы переправились через Черное море и высадились в тылу нашего фронта. Они захватили плацдарм на холмистом побережье к востоку и юго-западу от Новороссийска. Мы часто вылетаем для его атаки. Подкрепления и снаряжение продолжают прибывать к противнику на десантных баржах. Противовоздушная оборона свирепствует с той же силой, как и над другими критически важными пунктами Кубанского плацдарма. Многие из моих товарищей совершают здесь свой последний полет. Мой командир выбрасывается с парашютом над плацдармом, ему везет и ветер относит его за наши окопы. Мы летаем взад и вперед между плацдармом и Крымской. Обычно я, вместе с моими самолетами, пикирую почти до уровня земли и затем ухожу на низкой высоте над морем или над плавнями дальше к северу, где оборона слабее. Небольшая высота, с которой сбрасываются бомбы, улучшает точность бомбежки и, кроме того, оборона еще не приспособилась к нашей тактике удара с малых высот.

Если зенитки открывают огонь, когда мы приближаемся к Крымской, пролетая над равниной с посадками табака, многие новые экипажи становятся излишне многословными, но быстро успокаиваются, когда слышат, как «старики» смеются по радио над какой-то шуткой или куплетом из песенки. Кто-то кричит: «Максимилиан опять не в себе!» Это относится к командиру второй эскадрильи, он имеет привычку подолгу кружить в разрывах зенитных снарядов, вечно медля с пикированием, так что летящие за ним самолеты теряют ориентировку. Уверенность в себе и хладнокровие вскоре передаются и новичкам. Я часто делаю петлю, бочку или какой-нибудь другой трюк, а потом гадаю, что думают в этот момент зенитчики, наверное, полагают, что мне захотелось порезвиться и поиграть с ними в какую-то игру?

Погода не препятствует боевым вылетам. Почти всегда ярко-голубое небо и солнечно. Когда вылетов нет, мы отправляемся искупаться в море, в Азовском или в Черном, в этих местах много великолепных пляжей. Если Швирблатту и мне хочется понырять, мы отправляемся в Керченскую гавань, где есть портовые краны и пирсы достаточной высоты.

Аэродром в Керчи забит самолетами и мы перемещаемся в Керчь-Багерово, в десяти километрах к западу, разместившись в «колхозе». Здесь много леса и вскоре мы строим себе барак для столовой. В данный момент горючего мало и мы летаем, только если это абсолютно необходимо. Таким образом, в эти недели у нас много свободного времени, которое каждый проводит, как захочет. Мы со Швирблаттом бегаем по десять километров почти каждый день и вскоре уже хорошо знакомы со всей этой местностью не только с воздуха.

Каждую ночь нас навещают советские Пе-2 и старые ДБ-3, они бомбят, в основном, железнодорожную станцию, гавань и аэродром в Керчи-IV. Здесь у нас есть зенитные орудия, а также, время от времени, на охоту вылетают несколько ночных истребителей. Мы обычно видим, как русские летят туда и обратно, почти каждый раз кто-то падает вниз, объятый пламенем. Наши противники не очень искусны в ночных схватках. Очевидно, что им нужно больше практиковаться. Иногда им просто везет. Однажды бомба попадает в поезд с боеприпасами, стоящий на подъездных путях и в течение многих часов вспышки озаряют ночное небо призрачным светом, земля дрожит от взрывов. Очень скоро эти рейды становятся частью нашего обычного распорядка дня, мы остаемся в постелях и спим, иначе недосыпание скажется на наших рейдах на следующий день, а это может привести к несчастью.

Стоят последние дни июня, и время нашего пребывания в Крыму подходят к концу. Министр Шпеер находится в Керчи в связи с обширным строительным проектом и наносит нам визит на обратном пути, одновременно нашу часть посещает японская делегация.

В это время полковник Купфер, командир «Иммельмана», отмечает свой день рождения, это существенный повод для празднования. Прекрасный сад при летней штаб-квартире полка оживлен веселой музыкой, но армейский оркестр немного фальшивит. Они играют подряд все вещи, которые от них ни потребуют. У каждого свой выбор. В такие часы каждый забывает о том, что дом так далеко и война продолжается. Мы все переносимся во времени и пространстве в невидимый мир красоты и мира, в котором нет ни Крымской, ни плацдарма, ни бомб и страданий. Такие часы отдыха и мечтаний согревают нам душу.

К началу июля давление Советов ослабевает и немецкий фронт стабилизируется. Он проходит между Крымской и Молдаванским, совсем немного отодвинувшись назад. Нам так и не удается приступить к устройству обогрева в нашем бараке, 4 июля мы получаем срочный приказ перемещаться. Никто не знает точно, куда мы направляемся, сегодня мы должны лететь в Мелитополь, здесь мы получим приказ на завтрашний день. Мы летим на север над голубыми водами.

Мелитополь — узловой транспортный центр далеко за линией фронта. Аэродром занят бомбардировочными частями, оснащенными «Хейнкелями-111». Наши коллеги сообщают нам, что сегодня немецкая балетная труппа, в составе которой десять прелестных девушек от 18 до 20 лет, дает единственное представление. В мгновение ока все самолеты укрыты и приготовлены для завтрашнего вылета. Купидон оснащает всех крыльями. Вид хорошеньких немецких девушек после столь длительного перерыва не может не приободрить сердце каждого солдата на восточном фронте, и старого и молодого. Наш закоренелый весельчак, лейтенант Якель, вырывает все цветы перед входом в театр, в надежде предложить их девушкам в качестве букетов. Стараясь поддержать честь своих полков, армия не собирается уступать свои позиции и мы все вовлечены в острейшее соревнование с ними. Я не вполне уверен, уступим ли мы женскому обаянию или после нескольких лет, проведенных в России, любые девушки покажутся нам более или менее привлекательными. Швирблатт также в сомнении. Наконец он говорит, что было бы лучше, если мы отправимся на нашу обычную десятикилометровую пробежку, и тогда нам удастся избежать всех этих сомнений.

Утром моторы вновь напевают свою знакомую песню. Сейчас мы знаем наше место назначения: Харьков. Мы приземляемся на аэродроме к северу от города и размещаемся неподалеку на постой. Город сам по себе производит неплохое впечатление и без сомнения является одной из достопримечательностей Советской России, каких немного. Высотный дом на Красной площади — типичный образчик советской архитектуры и, хотя поврежденный, все еще остается объектом гордости «ивана», остальные красивые здания построены еще во времена царской России. В городе есть парки, обширная сеть бульваров, театр и много кинотеатров.

На следующее утро, как только рассветает, мы взлетаем и идем в направлении Белгорода, нашей операционной зоны на следующие несколько недель. На земле мы встречаем старых знакомых по восточному фронту, ударные дивизии, для поддержки которых мы рады летать. Мы знаем, что скоро перейдем в наступление и у нас не будет неприятных сюрпризов. Помимо бронетанковых дивизий, на фронте находятся дивизии СС «Мертвая голова» и «Великая Германия». Цель этого наступления — удар на север, в направлении Курска, занятого крупными советскими силами. Мы должны ударить по диагонали в основание Курского выступа, который простирается в западном направлении до Конотопа и граничит на юге с районом Белгорода, а с северной части — с открытой местностью к югу от Орла.

В идеале можно было бы выйти на линию Орел — Белгород, но смогут ли добиться этого силы, брошенные в наступление? Мы находимся в воздухе с рассвета и до заката, впереди наших танковых клиньев, которые вскоре проходят 35 километров и достигают окраин Обояни.

Советская оборона сильна, особенно противовоздушная. В первое утро, приближаясь к Белгороду, я вижу слева и выше меня строй «Хейнкелей-111». Зенитные орудия открывают по ним огонь, один самолет взрывается в воздухе и разлетается на мелкие куски. Это зрелище ожесточит любого. Жертвы наших товарищей не должны быть напрасными. Позже мы атакуем позиции этих зенитных батарей, во время атак на низкой высоте я часто бросаю взгляд на обломки сбитого «Хейнкеля», блестящие на солнце. После обеда ко мне подходит один из офицеров Люфтваффе и сообщает что в этот день был убит мой двоюродный брат. Я говорю ему, что мой брат, должно быть, был сбит этим утром к северо-западу от Белгорода, находясь в «Хейнкеле-111». Он удивляется, откуда я могу знать, как это точно произошло. Мой двоюродный брат — третий убитый в нашей семье, позднее его отец, мой дядя, также пропадает без вести.

В следующие несколько недель наш полк получает серьезные удары. Убит мой товарищ по тренировочной школе, капитан Вутка, командир восьмого звена. Убит также лейтенант Шмидт, брат которого недавно погиб в воздушном бою над Сицилией. В случаях с Вуткой и Шмидтом не совсем ясно, взорвались ли их самолеты на входе в пикирование или в момент нажатия бомбосбрасывателя. Может быть из-за какой-то диверсии произошло короткое замыкание, которое и вызвало взрыв? Та же самая мысль приходит к нам, когда происходят другие похожие случаи, но в тот момент, несмотря на самое тщательное расследование, мы не можем найти никаких определенных доказательств.

Во время этих вылетов под нами бушуют грандиозные танковые битвы, картина, которую мы редко имели возможность видеть начиная с 1941 года. Массы танков рвутся навстречу друг другу по безлесным равнинам. Вражеские противотанковые орудия размещены в тылу и замаскированы. Иногда и сами танки зарыты в землю, особенно когда они не могут двигаться, но все еще сохранили способность вести огонь. Численно советских танков гораздо больше, в качественном отношении превосходство наших танков и вооружения немедленно становится очевидным для всех. Впервые в больших количествах применяются наши танки «Тигр». Все наши танки стреляют гораздо быстрее и точность их стрельбы выше. Одна из причин этого — лучшее качество нашего оружия, но решающий фактор — более умелое его использование.

Наиболее опасным для наших танков является советские тяжелые и сверхтяжелые противотанковые орудия, которые установлены во всех ключевых точках поля боя. Поскольку русские — мастера камуфляжа, заметить и нейтрализовать их противотанковые пушки очень трудно.

Зрелище этой массы танков напоминает мне о моем самолете из экспериментального авиаотряда, вооруженном пушками, который я взял с собой из Крыма. Когда внизу столько вражеских танков, можно попытаться еще раз его проверить. Правда, зенитная оборона, прикрывающая советские танки, очень сильна, но я говорю себе, что обе группы находятся друг от друга на расстоянии 1–1,5 км и до тех пор, пока я не получил прямое попадание зенитного снаряда, всегда можно попытаться посадить поврежденный самолет за нашими танками. И вот я лечу в самолете, вооруженном противотанковыми пушками, а за мной — другие «Штуки» с обычными бомбами. Попытка сделана!

Во время первой атаки четыре танка взрываются от прямого попадания снарядов из моих пушек, к вечеру итоговый счет доходит до двенадцати. Мы все охвачены страстью преследования, рожденным великолепным чувством, что с каждым новым уничтоженным танком будет спасено много немецкой крови.

После первого дня у механиков полно дел, потому что почти все самолеты повреждены зенитным огнем. Жизнь такого самолета недолга. Но главное в том, что дьявольское заклинание сломлено и имея этот самолет, мы обладаем оружием, которое может быть быстро размещено повсюду и способно успешно бороться с массой советских танков. Это открытие и его практическое применение воодушевляет нас всех. Для того, чтобы обеспечить поступление этих экспериментальных самолетов, всем экипажам приказано немедленно присоединиться к нам. Так сформирована противотанковая часть. В оперативных целях она находится под моим командованием.

Последующие дни и сражения дополняют картину и нас не оставляет успех. В то время как противотанковые самолеты идут в атаку, часть бомбардировщиков стремится подавить наземную оборону, остальные кружат на низкой высоте как наседка над своими цыплятами чтобы защитить противотанковые самолеты от нападения вражеских истребителей.

Понемногу я открываю все необходимые приемы. Новые умения приобретаются после того как кто-нибудь пострадает. Мы теряем самолеты в слабо защищенных районах, потому что летаем на средней высоте в разгаре артиллерийской дуэли. Нам следует избегать воздушного пространства вдоль траектории полета снарядов, иначе существует опасность что кого-нибудь собьют «случайно».

Через некоторое время Советам удается довольно успешно справиться с нашими воздушными противотанковыми атаками. Если это только возможно, они перемещают свои противовоздушные средства вместе с передовыми танками. Танки снабжены дымовыми снарядами для того, чтобы создать непроницаемый экран или имитировать возгорание в надежде, что их преследователи оставят их в покое, полагая что достигли своей цели. Опытные экипажи вскоре разгадывают этот трюк и больше не попадаются на удочку русских. На самом деле загоревшийся танк пылает очень ярко, имитировать такое пламя слишком рискованно. Во многих случаях танк взрывается, как только пламя доходит до боеприпасов. Для нас крайне неудобно, если взрыв происходит неожиданно и наш самолет находится на высоте 10–15 метров над танком. За последние несколько дней я дважды пролетаю через завесу пламени и думаю: «Ну, на этот раз — все!»

Тем не менее, я пробиваю огненную стену и появляюсь целым и невредимым с другой стороны, пусть даже выкрашенная зеленой камуфляжной краской обшивка моего самолета обожжена и осколки взорвавшегося танка испещряют ее пробоинами.

Иногда мы пикируем на стальных монстров сзади, иногда сбоку. Мы выбираем небольшой угол атаки, чтобы не проходить низко над землей и не попасть в беду.

Мы всегда пытаемся поразить танк в одно из его наиболее уязвимых мест. Передняя часть всегда лучше бронирована, поэтому каждый танк всегда старается повернуться навстречу противнику. Бока бронированы слабее. Но лучшая цель — корма. Здесь расположен двигатель, который необходимо охлаждать, корпус здесь тоньше всего. Для того, чтобы способствовать охлаждению, в броне проделаны отверстия. Это хорошее место для прицеливания, потому что там, где двигатель, находится и горючее. Когда двигатель работает, танк легко распознать с воздуха по голубоватому дымку выхлопа. С боков на танке находятся баки с горючим и снаряды. Но здесь броня толще, чем сзади.

Русские танки часто везут на себе пехоту. Если мы действуем в секторах, где нас хорошо знают, пехотинцы спрыгивают с танков на ходу, даже если те движется на полной скорости. Они думают, что пришел их час и мы вот-вот на них накинемся. А «иван» предпочитает встречать атаку, находясь на твердой земле.

Во второй половине июля сопротивление немецким дивизиям нарастает, им приходится преодолевать одно укрепление за другими и темп наступления сильно замедляется. Мы совершаем вылеты каждый день, с утра и до вечера, и поддерживаем атакующие клинья, которые продвигаются в северном направлении через реку Псёл вдоль железной дороги, идущей к Белгороду.

Однажды утром нас внезапно атакует большое количество бомбардировщиков Ил-2, которые приблизились к нашему аэродрому на малой высоте и не были во время обнаружены. Мы взлетаем во всех направлениях чтобы убраться от аэродрома подальше, многие самолеты все еще выруливают на взлетную полосу. Чудесным образом ничего серьезного не происходит, наши зенитные орудия открывают самый сильный огонь, на который они только способны и это, по всей видимости, не воодушевляет «иванов». Мы видим как обычные 20-мм зенитные снаряды отскакивают от брони русских штурмовиков.

Только несколько мест уязвимо для этих снарядов, но бронебойными 20-мм снарядами можно сбивать и бронированных «иванов».

В это время мы неожиданно получаем приказ переместиться в Орел, на другую сторону выступа, где Советы перешли в наступление и угрожают отбить город. Через несколько часов мы прибываем на аэродром к северу от Орла. Ситуация вокруг него примерно соответствует теми слухам, которые до нас доходили еще в Харькове. Советы атакуют город с севера, востока и юга.

Наше наступление остановлено по всему фронту. Мы ясно понимаем, почему это случилось: вначале высадка союзников на Сицилии и после этого — путч против Муссолини, каждый раз наши лучшие дивизии должны были быть выведены из боя и переброшены в другие места в Европе. Как часто мы говорим друг другу за эти недели, Советы должны быть благодарны только своим союзникам, что все еще существуют как военная сила![33]

Август — горячий для нас месяц во всех смыслах этого слова, на юге идет ожесточенная борьба за обладание Кромами. Во время одной из наших первых атак в этом районе, направленных против моста в этом городе, со мной происходит одна очень странная вещь. В тот момент когда я вхожу в пике, русский танк въезжает на мост. 500-кг бомба, нацеленная в мост, попадает в него, когда он проходит полпути, в результате и танк и мост разлетаются на мелкие куски.[34]

Оборона здесь необычно сильна. Спустя несколько дней к северу, в районе Болхова я получаю прямое попадание в двигатель. Осколки летят мне прямо в лицо. Вначале я думаю, что пора прыгать с парашютом, но кто знает, куда меня отнесет ветер? Очень мало надежды достигнуть земли в целости и сохранности, особенно когда в этом районе кружат «Яки». Тем не менее, мне удается сделать вынужденную посадку с остановившимся двигателем у самого немецкого переднего края. Пехотная часть, занимающая этот участок, через пару часов доставляет меня на наш аэродром.

Я немедленно вылетаю в тот же самый район. Странное чувство — возвращаться на то же самое место, где тебя только что сбили. Но это избавляет от колебаний и мрачных мыслей о риске, которому подвергаешься.

Мы собираемся нанести удар по позициям зенитных батарей. Я поднялся высоко и вижу, как они открывают сильный огонь по нашему строю. Их позиции можно распознать по вспышкам орудий. Я немедленно атакую их и приказываю самолетам, сопровождающим меня, сбросить свои бомбы на русских зенитчиков одновременно со мной. Я лечу домой с приятным чувством, что и противнику тоже досталось.

Каждую ночь русские самолеты совершают налеты на наш аэродром в районе Орла. Поначалу мы живем в палатках, потом — в каменных строениях на краю аэродрома. Рядом с палатками вырыты щели, предполагается, что мы будем укрываться в них во время налетов. Тем не менее, некоторые из нас продолжают спать и во время рейдов, потому что после целого дня непрерывных вылетов хороший ночной отдых незаменим, если мы хотим быть пригодными к полетам на следующий день. В любом случае «иван» обычно бомбит нас всю ночь напролет. Мой друг, Вальтер Краус, командир третьей эскадрильи, убит во время одного из таких налетов. Пилот-разведчик в прошлом, он прошел у меня в Граце курс переподготовки и вскоре совершенно освоился на новом для себя поприще, став настоящей находкой для нашего полка. Он только что стал командиром эскадрильи и был награжден Дубовыми листьями. Мы скорбим о потере нашего товарища и друга с чувством глубокого горя, его смерть — настоящий удар. Сколько тяжелых ударов судьбы нам предстоит еще перенести?

Мне дают под командование третью эскадрилью.[35] Я знаю ее как свои пять пальцев, разве не служил я когда-то ее инженером? Хотя здесь появились новые лица, я уже со всеми познакомился во время своих визитов в эскадрилью. Будет нетрудно привести эскадрилью в подобающую форму, тем более что здесь находится обер-лейтенант Беккер. Мы прозвали его Фридолин. Нет ничего, что бы он не знал, он душа и мать наземного персонала. Медицинская служба в руках у доктора Гадермана, он кроме того, всем друг и утешитель. Вскоре штаб третьей эскадрильи становится настоящей семьей, в которой все приказы отдаются и выполняются в духе настоящего сотрудничества и взаимопомощи. Применительно к действиям в воздухе это означает, что не нужна никакая реорганизация, поскольку в прошлом году я часто сам вел строй.

В составе эскадрильи я вскоре совершаю свой 1200-й боевой вылет. В качестве эскорта нас сопровождает эскадрилья истребителей, к которой, по чистому совпадению, принадлежит и знаменитый лыжник Йеневайн. В промежутках между вылетами мы часто болтаем с ним о наших родных горах и, конечно же, о лыжном спорте. Однажды он не возвращается из нашей совместной миссии и отмечен в рапорте как пропавший без вести. По всей вероятности он был подбит, затем, согласно рассказам его товарищей, передал по радио: «Получил попадание в двигатель, лечу в направлении солнца». В то время солнце находилось почти точно на западе. Он не мог бы выбрать более неудачного курса, потому что после прорыва севернее от нас, в районе Болхова, Советам удалось проделать в нашей линии фронта выступ в форме воронки, сужающейся с востока на запад. Следовательно, если Йеневайн полетел на запад, то оказался над центром этой воронки и приземлился на территории, занятой русскими. Если бы он пролетел всего несколько километров к югу, то этого было бы достаточно чтобы достичь наших позиций, поскольку воронка очень узкая.

Здесь, под Орлом, полоса неудач не прекращается. Адъютантом штаба 9-го звена является Хернер, обладатель Рыцарского креста и один из наших старших офицеров нашей эскадрильи. После того, как его самолет подбивают зенитки к северо-востоку от Орла, он резко теряет высоту и падает на ничейной земле. Хернер не появляется из кабины самолета, лежащего на склоне небольшого оврага. Поначалу я считаю, что он совершил вынужденную посадку, хотя мне и кажется, что он получил сильные повреждения, находясь в воздухе и когда его самолет ударился об землю, удар оказался слишком сильным. Пролетев несколько раз над этим местом на небольшой высоте я не смог обнаружить никакого движения в кабине. Наш медик с помощью солдат-пехотинцев добирается до обломков, но уже слишком поздно и экипаж спасти не удается. С собой он берет священника и вскоре два наших товарища обретают вечный покой.

В следующие несколько дней в нашей эскадрилье почти никто не разговаривает, летчики обмениваются самыми необходимыми словами: горечь этих дней подавляет нас всех. То же самое — в других подразделениях. Во время утренней атаки на важные артиллерийские позиции к востоку от Орла, группа самолетов из первой эскадрильи летит вместе с моим вторым звеном, которым командует капитан Якель. Он стал отличным летчиком и у него есть любимый трюк, который он то и дело проделывает. Где бы он ни увидел вражеский истребитель, он атакует его, хотя тот значительно превосходит пикирующий бомбардировщик Якеля в скорости и мощи бортового оружия. Еще на Кубанском фронте он много раз заставлял нас смеяться. Он считает, что его самолет особенно быстрый, и при полном газе он оставляет другие самолеты далеко позади. Этот жизнерадостный шутник часто сбивает истребители, он напоминает мне оленя, рыскающего по лесу в поисках охотника и когда он находит одного из них, то бросается в атаку, нагнув голову и выставив вперед рога. Он жизнь и душа эскадрильи, ни разу не повторившись и не останавливаясь, он может рассказывать анекдоты с девяти вечера до четырех утра. Разумеется, у него в репертуаре и «Бонифаций Кизеветтер» и другие баллады.

В это утро он атаковал вместе с другими самолетами соседнюю батарею и мы возвращаемся на базу. Мы находимся как раз над линией фронта, когда кто-то кричит: «Истребители!» Я вижу их, они далеко от нас и не показывают намерения атаковать. Якель разворачивается и затевает с ними драку. Он сбивает одного, даже толстый Йенш, его бортстрелок, в другое время надежный и ответственный, скорее всего глазеет по сторонам, а не перед собой. Другой Ла-5 заходит им в хвост. Я вижу как с высоты 600 метров самолет Якеля круто идет вниз, перевернувшись вверх колесами и взрывается от удара о землю. Я могу только догадываться, что в жажде боя Эгберт забыл, как низко он летит и не должен был увлекаться своими акробатическими номерами. Вот мы и его потеряли.

Многим из нас приходит в голову одна и та же мысль: «Сейчас, когда старики уходят один за другим, я могу точно определить когда будет моя очередь, просто посмотрев в календарь». Каждого ждет конец, рано или поздно, мы все ждем, а неудачи нас не покидают. Жизнь в постоянной опасности способствует фатализму и определенной бесчувственности. Никто уже не выпрыгивает из кровати, когда ночью на нас сыплются бомбы. Смертельно уставшие после полетов, длящихся весь день, мы в полудреме слышим, как бомбы взрываются где-то совсем рядом.

В зоне прорыва к северу от нас дела идут все хуже, только что возникла угроза Кричеву, находящемуся к северо-западу от нас. Для того, чтобы тратить меньше времени на подлет к целям и летать в Жиздринский сектор, находящийся еще дальше к северу, мы перебазируемся на Кричевский аэродром. Бои идут в лесах, где очень трудно что-то разглядеть с воздуха. Красным легче маскировать свои позиции и атаковать их очень трудно. Я крайне редко вижу внизу танки и поэтому летаю чаще в обычном бомбардировщике. Поскольку я вступил в командование эскадрильей, противотанковая группа еще теснее взаимодействует с другими машинами и штабная работа, как техническая, так и тактическая, быстро приспособлена к использованию противотанковых самолетов.

Мы стоим в Кричеве недолго. Идут разговоры, что нас вскоре опять перебросят на юг, где ситуация критическая. После нескольких вылетов в район Брянска мы и в самом деле возвращаемся в Харьков. На этот раз мы базируемся на аэродроме к югу от города.