Эрвин Лазар Возвращайся скорей, Микка-Мяу!

Да, что ни говори, а греть живот на солнышке — одна из самых больших радостей на свете. Солнце никого не обделяет. Светит и на счастливых и на несчастных.

Что-то в этом роде шевелилось в голове коня Серафима — шевелилось вяло и медленно: мысли лень было скакать по такой жаре, слишком томящей и нагоняющей сон. Но какая-никакая, пусть даже едва заметная и медлительная, как улитка, мысль есть мысль. А мысли, считал конь Серафим, нельзя дать пропасть зря. «Выскажу», — решил он. И сказал:

— Солнце никого не обделяет.

На всех остальных — заслуженного артиста цирка льва Зигфрида Брукнера, неудержимо мыслящего зайца Аромо, медведя Бум-Бу-Бума, который, как всем известно, умеет говорить только «бум-бу-бум», и самого доброго великана в мире Лайоша Урода, — на всех них эта фраза не произвела ни малейшего впечатления. По той простой причине, что они ее, скорее всего, и не уразумели толком. Конь Серафим, правда, пробормотал:

— Ну и что?

А вот кошка Ватикоти — совсем иное дело. Она сразу навострила уши и не поленилась даже приподняться.

— Что ты сказал? — спросила она, прищурившись.

— Я сказал, что солнце никого не обделяет. Оно одинаково светит на всех, — пояснил конь Серафим.

Ватикоти села.

— Как раз об этом я и думала, — сказала она.

— Ну все, теперь не дадут спокойно позагорать, — проворчал лев Зигфрид Брукнер, — их светлость изволили думать.

Все недовольно заворочались: похоже, опять начинался спор.

Кошка Ватикоти продолжила, не обращая на них внимания.

— Нет правды на свете, — сказала она патетически, — и само солнце несправедливо!

Тут уже приподнялся конь Серафим.

— То есть как несправедливо, — негодующе воскликнул он, — если оно одинаково светит и на тебя, и на меня! И на всех.

— А вот и не одинаково! — возразила Ватикоти. — У тебя, например, живот больше, чем у меня, по крайней мере в десять раз. А это значит, что тебе солнечных лучей достается в десять раз больше, чем мне.

— О господи, — простонал лев Зигфрид Брукнер, — это ужасно! Каких только дикостей вы не выдумываете, чтобы поспорить!

— Это интересно, — медленно произнес самый добрый великан в мире Лайош Урод, — похоже, Ватикоти и в самом деле права.

Тут уже не выдержал Аромо.

— Конечно, — сказал неудержимо мыслящий заяц, — тому, кто в десять раз больше, достается в десять раз больше солнечных лучей. Но града и холодного ветра ему тоже достается в десять раз больше.

Лайош Урод нахмурился. Мысль Аромо сбила его с толку.

— Вот Микка-Мяу придет, он и решит, кто прав, — сказал Лайош. — Уж он-то знает.

Да, но кота Микки-Мяу не было дома. Рано утром он ушел в город по какому-то срочному делу. Да и причем тут Микка-Мяу! Тут… странное дело… Что-то залязгало, задребезжало и загремело. Приятели прислушались: странные звуки все не прекращались. Что-то ритмично бухало и стукало, лязгало и гудело, трещало и хрустело: бим-бум! тук-так! хрип-хруп! Это еще что за чертовщина?!

— Слышите, — сказал конь Серафим, — в небе гремит.

Все удивленно посмотрели на него. Почему в небе? На небе ни облачка, высоко-высоко светит солнце.

Но звуки все не прекращались: бум-бум!

— А, — заблестели глаза у кошки Ватикоти, — это, наверное, с арбузового дерева падают арбузы.

Звучало и в самом деле похоже. Падающие арбузы, должно быть, производили именно такие звуки. Но только, конечно, очень большие арбузы. И падающие с очень высокого арбузового дерева. Но — арбузовое дерево? Кто видел арбузовое дерево? Конь Серафим сморщил нос.

— Арбузовое дерево, — пробормотал он, — ну конечно, оно растет рядом с тыквенным деревом, да?

Все усмехнулись, и лишь лицо великана Лайоша Урода выражало невинную радость.

— Ой, как интересно! Ватикоти, а где это арбузовое дерево? Мне так хочется арбуза!

Между тем шум все не прекращался. Что-то все стучало, что-то все гудело! Но приятели словно оглохли — знай хихикают да похохатывают!

— Надо же, арбузовое дерево! — хлопал себя по животу Зигфрид Брукнер.

Заяц Аромо посмотрел на Лайоша Урода снисходительно-сочувственно:

— Арбуза захотел, бедняжка! С арбузового дерева!

Конь Серафим, усмехаясь, качал головой:

— Эх, милый Лайош, не сильно же ты умен, раз таким небылицам веришь. Арбузовых деревьев не бывает, разве что у Ватикоти в голове.

Неудержимо мыслящий Аромо весело ухмыльнулся:

— Там арбузовому дереву места вполне хватит.

Кошка Ватикоти мрачно наморщила лоб и угрюмо посмотрела на Аромо:

— Одну минуточку! Ну-ка повтори еще раз, Аромо!

— Что?

— То, что ты сейчас говорил о моей голове и об арбузовом дереве.

— Я сказал, что в твоей голове вполне хватит места для арбузового дерева.

«Да он надо мной явно издевается!» — подумала Ватикоти. Морщины у нее на лбу стали еще глубже.

— Иными словами… ты имеешь в виду… Ага, поняла… Ты хочешь сказать, что голова у меня пустая.

Все дружно захохотали. Лишь заяц Аромо притворился серьезным и удивленным.

— Я?! — широко раскрыл он глаза. — Я сказал всего-навсего, что в твоей голове есть место для арбузового дерева. Ни более ни менее. А как ты там поняла, это уж твое дело. Насчет пустой головы не я сказал. Это ты сама сказала.

Кошка Ватикоти, совсем сбитая с толку, разозлилась:

— Ты всегда говоришь не то, что думаешь. Иной раз неделю можно голову ломать над твоими словами.

Но тут звон, гуд и стук стали вдруг слышны где-то совсем близко. Все на мгновение затаили дыхание. Конь Серафим испуганно завертел головой.

— Нет, это все-таки в небе гремит, сомнений быть не может, — сказал он.

— В голове у тебя гремит! — осмелела кошка Ватикоти.

— Бочку какую-то катят, — вставил лев Зигфрид Брукнер.

— Или в барабан стучат, — усмехнулся заяц Аромо.

— А может быть, это бочка сама гремит, — заблестели глаза у великана Лайоша Урода. — От хорошего настроения.

Все только диву дались. Ох уж этот добряк!

— Знаешь что, Лайош… — начала было кошка Ватикоти но ее перебил медведь Бум-Бу-Бум.

Он сказал строго:

— Бум-бу-бум. — И чтобы никто не сомневался, повторил: — Бум-бу-бум!

Все, побледнев, испуганно смотрели на Бум-Бу-Бума.

— Не может быть!.. Ты это серьезно, Бум-Бу-Бум? — Ватикоти еще надеялась обратить все в шутку.

Но конь Серафим перебил ее:

— Конечно, серьезно. Ты когда-нибудь слышала, чтобы медведь Бум-Бу-Бум шутил?

Широкогрудый лев Зигфрид Брукнер почувствовал, как душа его начинает опускаться все ниже и ниже — прямо в пятки. Голос его задрожал:

— Иными словами, ты хочешь сказать, что к нам идет Злюк-Клюк Великоголово-Малоголовый.

Бум-Бу-Бум молчал, но все поняли по его взгляду: да, медведь имеет в виду именно это.

И тут всех словно прорвало:

— О, тогда горе нам! Сюда идет столбоногий!

— Кувшиноголовый!

— Бочкопузый!

— Блиноухий!

— Корытогрудый!

— Печеротый!

— Дубоголовый и ветропродутый!

Все это напоминало некую молитву. Конь Серафим воскликнул:

— И надо же было этому случиться именно теперь, когда Микки-Мяу нет дома!

Первым пришел в себя заяц Аромо. Жалобы тут не помогут! Подняв лапу, он призвал всех к молчанию.

— Самое главное, — торопливо заговорил он, — сделать кислую мину! Всем. Нам нужно вести себя как на похоронах. Потому что больше всего на свете Злюк-Клюк Великоголово-Малоголовый не любит хорошее настроение.

— Несчастный… — всхлипнула кошка Ватикоти.

— Не хнычь! Ну, все разом стали унылыми-преунылыми!

И как раз вовремя. В это мгновение — бим-бум! — послышался треск сучьев, и на краю лужайки появился столбоногий, кувшиноголовый, бочкопузый, блиноухий, корытогрудый, печеротый, дубоголовый и ветропродутый. Хмуро оглядывая испуганных приятелей, на краю лужайки стоял Злюк-Клюк Великоголово-Малоголовый.

— Ага, вот и вся честная компания! — сказал он ржавым, скрипучим и трескучим голосом.

Заяц Аромо сделал шаг вперед и смиренно произнес:

— Да, мы все здесь, ты ведь знаешь, мы здесь живем.

— И настроение у вас, конечно, хорошее, а? — проскрипел Злюк-Клюк Великоголово-Малоголовый.

— Ну что ты, любезный Злюк-Клюк Великоголово-Малоголовый, какое уж тут хорошее, — торопливо сказал неудержимо мыслящий Аромо. — Как раз наоборот. Настроение у нас плохонькое.

— Плачем да рыдаем, — соврал лев Зигфрид Брукнер.

— Горюем, — сказала кошка Ватикоти.

— Печалимся, — добавил конь Серафим.

Злюк-Клюк гневно топнул ногой:

— Я слышал, как вы смеялись!

Тут Аромо пустил в ход все свое актерское искусство:

— Смеялись? А что это такое, любезный Злюк-Клюк Великоголово-Малоголовый? Мы слыхом не слыхивали такого слова.

И все скорее подхватили:

— Да, да, мы и слыхом не слыхивали!

А Аромо и вовсе вошел в роль:

— Таких слов в нашем обиходе давно уже нет. Смеяться, посмеиваться, улыбаться, усмехаться, ухмыляться, хихикать, хохотать… Что значат все эти слова, мы не знаем.

Но тут кошка Ватикоти не выдержала. Она долго крепилась и давилась, стараясь сдержать смех, но ничего не вышло. Она разразилась звонким, раскатистым хохотом.

Что же теперь будет? Все в страхе смотрели на Ватикоти, боясь вздохнуть.

Глаза у Злюк-Клюка Великоголово-Малоголового выкатились из орбит и зловеще налились кровью.

— Это еще что такое?! — взревел он.

Аромо незаметно стукнул Ватикоти по щиколотке, но это не помогло. Она все смеялась — звонко и раскатисто. Злюк Клюк Великоголово-Малоголовый уже занес над ней свою страшную лапу. Аромо поспешил шагнуть вперед.

— Дело в том… все это очень неприятно, — лепетал он, — но Ватикоти плачет.

— Что? Что она делает?! — заорал Злюк-Клюк. — Плачет?! Да она смеется! Гогочет! Заливается!

— Нет, нет! Ты не знаешь Ватикоти. Она так плачет. Мы сначала тоже думали, что она смеется… или как там это называется… но нет. Она именно плачет.

— Врешь! — рассвирепел Злюк-Клюк Великоголово-Малоголовый.

— Поверь нам. Она в самом деле плачет, — сказал Аромо с отчаянием в голосе и укоризненно взглянул на Ватикоти.

Все почувствовали, что неудержимо мыслящий заяц нуждается в поддержке, и подхватили:

— Да, да, она плачет.

— Она всегда так плачет.

— Да, Ватикоти именно так и плачет.

Бум-Бу-Бум смотрел на все это представление с явным неодобрением. В конце концов медведь не выдержал:

— Бум-бу-бум.

Злюк-Клюк Великоголово-Малоголовый вскинул голову и подозрительно посмотрел на Бум-Бу-Бума:

— Что он сказал?

Заяц Аромо развел лапами.

— Кто знает, любезный Злюк-Клюк Великоголово-Малоголовый? Тебе ведь известно, он умеет говорить только «бум-бу-бум».

— Но мне говорили, будто вы его понимаете.

— Только изредка, — махнул лапой Аромо. — Да и вообще, что можно понять, когда говорят «бум-бу-бум»?

Злюк-Клюк верил и не верил. На всякий случай он внимательно оглядел всю компанию. Взгляд его искал Микку-Мяу.

— А где ваш знаменитый предводитель Микка-Мяу? Спрятался?

Ватикоти тем временем перестала хохотать, и Аромо вздохнул с облегчением.

— Нет, не спрятался, — сказал он. — Он пошел в город по делам. Может быть, задержится до завтрашнего вечера. Он просил передать тебе привет. — Аромо тяжело глотнул. — И сказал: «Если к вам заглянет Злюк-Клюк Великоголово-Малоголовый, передайте ему заверения в моем уважении». Да, кстати, мы все тоже тебя очень уважаем.

Злюк-Клюк задрал голову, довольно затопал ногами и надулся как индюк.

— Уважайте, уважайте, — сказал он. — А не то худо будет!

И умолк. Похоже было, что он задумался, хотя трудно сказать, задумываются ли вообще такие огромные злюк-клюки.

— Значит, говорите, этого вашего хваленого Микки-Мяу нет дома? Насколько я знаю, главный у вас он.

Зигфрид Брукнер гордо выпрямился:

— У нас, к твоему сведению, республика.

— А, республика, — произнес Злюк-Клюк, но было видно, что занимает его другое. Лицо его вдруг расплылось в слащавой улыбке. — Я пришел помочь вам.

Во взгляде Бум-Бу-Бума промелькнула гневная искорка:

— Бум-бу-бум!

Слащавость мгновенно исчезла с лица Злюк-Клюка Великоголово-Малоголового:

— О чем это он?

Аромо повернулся к медведю:

— В чем дело, Бум-Бу-Бум?

Медведь повторил презрительно:

— Бум-бу-бум!

На этот раз неудержимо мыслящий заяц нашел в себе смелость чуть заметно усмехнуться.

— Вот видишь, он сказал «бум-бу-бум», — взглянул он на Злюк-Клюка.

Взгляд Злюк-Клюка сделался колючим, как репей:

— Вы мне бросьте шутки шутить, а не то худо будет! Я перед вами распинаюсь, душу выкладываю, а вы насмехаетесь. Вот еще раз перебьете — и не стану вас спасать!

Конь Серафим растерянно посмотрел на него:

— Нас? Спасать? А от чего?

Злюк-Клюк зловеще покачал головой:

— Видно, придется вам кое-что рассказать, вы тогда живо по-другому заговорите.

Похоже было, он не шутил.

— А все-таки — что случилось? — испуганно спросила кошка Ватикоти.

Злюк-Клюк наклонился к ним и шепнул:

— Да будет вам известно, что в Лесу страшно расплодились могопачи!

Все смотрели на него раскрыв рот.

— Какие-какие пачи? — переспросил самый добрый великан в мире Лайош Урод.

Злюк-Клюк обвел взглядом всех по очереди и увидел: все были полны недоумения.

— Вот темнота! — бросил он пренебрежительно. — Не знаете, кто такие могопачи?

Заяц Аромо в нерешительности повертел головой.

— То есть это… — промямлил он, — как это… да вообще-то знаем.

Лев Зигфрид Брукнер выпятил грудь:

— Еще бы!

Конь Серафим тоже соврал:

— Да уж встречались… и не раз.

Злюк-Клюк едва сдержал ехидную усмешку.

— Вот я и говорю! — проскрипел он.

Но тут Лайош Урод, оглядев всех невинным взглядом, спросил:

— А в самом деле, кто такие могопачи?

Аромо метнул строгий взгляд на самого доброго великана в мире:

— Помолчи, Лайош, не встревай в серьезный разговор!

— Ну а если я никогда не слышал о могопачах, — настаивал Лайош Урод.

Тут и все остальные набросились на него:

— Прекрати!

— Замолчи!

— Перестань, в конце концов!

Злюк-Клюк Великоголово-Малоголовый пристально посмотрел на Лайоша Урода:

— А этого умника зовут Лайош Урод, да?

Неудержимо мыслящий Аромо кивнул:

— Он у нас тугодум. Не стоит на него обращать внимания. Главное, что мы знаем, кто такие могопачи.

Медведь Бум-Бу-Бум посмотрел на зайца Аромо, скривился в презрительной усмешке и с глубоким отвращением произнес:

— Бум-бу-бум!

Все были полны недоумения, растерялись, а Злюк-Клюк Великоголово-Малоголовый, напряженно вдумываясь, вытянул шею, словно тугоухий гусак:

— Что он сказал?

— Ничего, — поспешил ответить заяц Аромо.

Лайош Урод изумленно оглядел всех вокруг. Ничего? Как это ничего? Оглохли они, что ли?

— Да нет, он сказал… — начал он было, но договорить ему не дал конь Серафим: подскочив к неудержимо мыслящему зайцу, Серафим копытом зажал ему рот.

— Зачем ты зажал ему рот?! — проскрипел Злюк-Клюк.

— В день я могу выслушать только двенадцать глупостей, — затараторил конь Серафим. — От тринадцатой у меня всегда случается нервный припадок. А он как раз хотел сказать тринадцатую.

Злюк-Клюк засопел:

— Ну, сейчас я вам покажу, как врать.

Но тут кошка Ватикоти хитроумно отвлекла его внимание.

— Ты остановился на том, любезный Злюк-Клюк, — сказала она сладким голосом, — что в Лесу сильно расплодились могопачи.

Злюк-Клюк зловеще посмотрел на нее:

— Что значит остановился? Тебе этого недостаточно?

Ватикоти, растерявшись, неуверенно ответила:

— Да нет, достаточно… конечно. Представляю себе, как им теперь тесно. Надо бы им помочь.

Злюк-Клюк схватился за голову:

— Ты что, спятила? Помочь могопачам?! Ты понимаешь, что ты говоришь?

— Но им ведь тесно, — оправдывалась кошка Ватикоти.

На этот раз все свое актерское искусство пустил в ход Злюк-Клюк.

— Тесно! — сказал он иронически и вдруг перешел на шепот: — В скором времени они собираются перейти в решительное наступление.

На лице великана Лайоша Урода появилось выражение искреннего сочувствия:

— Ох, как мне их жалко! Бедняги!

— Кто бедняги? — рявкнул Злюк-Клюк.

— Те, на кого они собираются решительно наступать.

— О, какие же вы бестолковые! — коварно вздохнул Злюк-Клюк.

И тут зайца Аромо вдруг осенила догадка.

— Ты хочешь сказать, что эти… что эти могопачи… — залепетал он, запинаясь, но от волнения запутался совсем, и за него договорил конь Серафим:

— Хотят напасть на нас?

Злюк-Клюк Великоголово-Малоголовый просиял — насколько способно сиять столь отталкивающее, уродливое существо.

— Ну наконец-то, дошло! — вскричал он довольно. — Напасть — это не то слово! Они вам лапы поотрывают, всех вас перережут, передавят, согнут в дугу, насадят на вертел, изничтожат, разрежут на кусочки, сотрут в порошок!

— О боже! — заплакала кошка Ватикоти.

У всех остальных вид был не менее жалкий. Все побледнели — кто всхлипывал, кто дрожал.

— Помогите! — слабо взывал великан Лайош Урод.

Сам гулкоголосый Зигфрид Брукнер, лев, презирающий смерть, вместо того чтобы гордо выпятить грудь в минуту опасности, лишь шептал:

— Спасайся кто может!

Злюк-Клюк Великоголово-Малоголовый торжествующе оглядел поверженную в ужас компанию.

— Бежать вам тоже некуда. Вы окружены. Куда бы вы ни побежали, все равно попадете в руки к могопачам.

Тут началась настоящая паника! Все забегали, заметались, запричитали и зарыдали. Лишь медведь Бум-Бу-Бум, прислонившись к дереву, по-прежнему хранил молчание.

Из беспорядочного шума вырвался голос кошки Ватикоти:

— Что же нам делать?

Злюк-Клюк Великоголово-Малоголовый явно наслаждался всей этой суматохой.

— Ну и размазни! — сказал он. — Храбрый лев Зигфрид Брукнер, гениальный заяц Аромо, голубой чудо-жеребец Серафим, сильный, как бык, Лайош Урод, знаменитая кошка Ватикоти и сама олицетворенная честность Бум-Бу-Бум, или как его там!

Медведь Бум-Бу-Бум не удостоил Злюк-Клюка даже поворотом головы — стоя по-прежнему неподвижно, прислонившись к дереву, он произнес:

— Бум-бу-бум.

— Бумчи-бумчи! — сверкнул глазами Злюк-Клюк Великоголово-Малоголовый. — Вот придут могопачи, набьют вас соломой, сделают из вас чучела и будут сто лет подряд показывать вас маленьким могопачатам, как самых трусливых в мире.

Ватикоти стало совсем горько. Еще и соломой набьют!

— Но что же нам делать, любезный Злюк-Клюк Великоголово-Малоголовый, скажи! — захныкала кошка. — Я много кем хочу стать, но только уж не наглядным пособием.

Лев Зигфрид Брукнер попробовал успокоить ее:

— Послушай, Ватикоти, не хнычь. Попробуем поговорить с этими могопачами. Не станут же они, в самом деле, ни с того ни с сего убивать нас. Должна же у них быть хоть капля разума.

Злюк-Клюк рассмеялся. Смех его звучал как охрипший автомобильный гудок.

— Ха-ха! Он собрался разговаривать с могопачами! Только что ты утверждал, будто знаешь, кто такие могопачи. А теперь хочешь вести с ними переговоры! Если так, то считайте, что вас убили уже сто раз. Посыплют вашу лужайку солью, и следов не останется. — Выдержав многозначительную паузу, он продолжал уже другим голосом: — У вас есть только одна надежда.

Все смотрели на него, затаив дыхание:

— Какая?

Злюк-Клюк Великоголово-Малоголовый выпрямился и выпятил свою грудь-корыто:

— Я знаю, вам самим это никогда не пришло бы в голову. Но я хочу помочь вам и не стану скрывать — помочь вам может только одно: битва!

Робкая надежда, едва тлеющая в сердцах друзей, тотчас совсем угасла.

— Битва? — пробормотал Зигфрид Брукнер.

— Бей-бей, не жалей? — пролепетала Ватикоти.

— Бах-трах-тарарах? — добавил Лайош Урод.

— Вот именно, — сказал Злюк-Клюк. — Хотя шансов у вас немного. Могопачи — неустрашимые воины. Храбрые, крепкие, выносливые. И безжалостные.

Не успел он договорить, как Лес зазвенел от рыданий и причитаний. Злюк-Клюк довольно напыжился — только этого он и добивался.

— Струхнули? Ладно, тогда я пошел… И повторяю: помочь вам может только битва. Вы должны принять вызов. Хе-хе. Вступить в бой с могопачами… Ну, прощайте!

Он повернулся и пошел — спина Злюк-Клюка все удалялась и уменьшалась, от его тяжелых шагов сотрясались деревья, а от хохота дрожали кусты.

Ватикоти нерешительно шагнула ему вслед:

— О, не покидай нас, любезный Злюк-Клюк Великоголово-Малоголовый! О, что же с нами будет!

Все запричитали, но тут раздался строгий голос медведя:

— Бум-бу-бум!

Все звуки как ножом обрезало. Наступила оцепенелая тишина. Кошка Ватикоти, с опаской оглядываясь по сторонам, подошла к медведю и шепотом спросила его:

— Ты в этом совершенно уверен, Бум-Бу-Бум?

— Бум-бу-бум, — решительно ответил медведь.

Лев Зигфрид Брукнер возмущенно взревел:

— Ты всегда во всем совершенно уверен! Ты все знаешь лучше нас. Да как у тебя язык повернулся сказать, что могопачей вообще не существует!

Самый добрый в мире великан Лайош Урод встал на защиту Бум-Бу-Бума:

— А может быть, ты видел могопачей?

Зигфрид Брукнер не удостоил его ответом; вместо него к бедному Лайошу Уроду повернулся Аромо.

— Знаешь что, Лайош, — сказал с издевкой неудержимо мыслящий заяц, — я хотел бы задать тебе один вопрос. Сколько будет дважды два?

Лайош Урод задумчиво посмотрел в небо. Потом, переминаясь с ноги на ногу, потеребил штаны.

— Дважды два, это будет… Это будет ровно… не более не менее, чем… — лепетал он неуверенно и вдруг разозлился: — Что за дурацкие вопросы, когда тут дело куда серьезнее! Могопачи!

Заяц Аромо смотрел на него снисходительно:

— И ты думаешь, что мы, говоря об этом серьезном деле, будем прислушиваться к твоему мнению, когда ты не знаешь даже, сколько будет дважды два?

Лайош Урод раздраженно топнул ногой:

— Ну ладно! Тогда дважды два — пять!

По усмешке Аромо он понял: неправильно. Уже менее решительно он сказал:

— Ну тогда… шесть… или, наверное…

— Наверное, тебе пора умолкнуть, — вмешался лев Зигфрид Брукнер. — А то еще у тебя мозги перегреются. Мы тебя лучше попросим подумать, когда соберемся жарить сало.

Лайош Урод упрямо наклонил голову:

— И все равно, я никогда не видел ни одного могопача.

Заяц Аромо небрежной походкой подошел к Лайошу Уроду и остановился перед ним, уперев лапы в бока:

— А может быть, ты видел бумеранг? Или муравьеда, или утконоса, или золотой слиток в двадцать четыре карата, или застежку для чулок, или паровой молот, или кита, или анаконду, или радикулит, или ламу, или балумбеку, или гуттермуттер? Видел? Не видел! А между тем все это существует.

Великан Лайош Урод был совсем обескуражен: ораторское искусство зайца Аромо лишило его остатков самоуверенности. Но кошке Ватикоти в речи Аромо кое-что не понравилось. Она подошла поближе.

— Насчет гуттермуттер это ты загнул. И насчет застежки для чулок тоже. Муттер, это я знаю. И на сандалиях бывают застежки, это я тоже знаю. Но вот гуттермуттер — и застежка для чулок?!

Лев Зигфрид Брукнер пристально посмотрел на Ватикоти:

— Значит, ты тоже утверждаешь, что могопачей не существует?

— Ни в коем случае, — испуганно запротестовала Ватикоти. — Только вот гуттермуттер и застеж…

Конь Серафим заорал как ужаленный:

— Да замолчите вы когда-нибудь со своими гуттермуттерами или нет?! Над нами нависла страшная опасность, а вы друг перед другом выставляетесь! Умишком щеголяете!

— Ну, у кого он есть, почему бы и не показать, — вставила кошка Ватикоти и многозначительно посмотрела на Лайоша Урода.

Бедный великан чуть не плакал:

— Честное слово, я не виноват, что медленно соображаю, но…

Что он собирался сказать после этого «но», мы уже никогда не узнаем, так как неудержимо мыслящий Аромо, подойдя к нему, хлопнул его по спине и произнес:

— Милый Лайош, никто тебя не обвиняет и не осуждает. Просто ты не знаешь, сколько будет дважды два, вот и все. Но что значит слово «молчать», ты наверняка знаешь.

— Да, знаю.

— Тогда помолчи! А мы будем готовиться к битве с могопачами. Они дорого заплатят за наши жизни!

— Ой, как мне страшно! — воскликнула Ватикоти.

Но заяц Аромо уже вошел в роль.

— Только без паники, — сказал он. — Руководство борьбой с могопачами я беру на себя.

Конь Серафим посмотрел на него, прищурившись:

— Но-но! Ты, видимо, хотел сказать: мы берем на себя.

— Можно и так, — махнул лапой Аромо. — Все равно. Главное — начать, и поскорее.

— Правильно, давайте начнем, — подхватил лев Зигфрид Брукнер, но вдруг запнулся. — А что начнем? — завертел он головой.

Заяц Аромо ходил посередине лужайки взад-вперед, по-солдатски чеканя шаг:

— Как что?! Прежде всего надо созвать военный совет.

— Бум-бу-бум, — сказал медведь Бум-Бу-Бум.

Заяц побагровел:

— Бум-Бу-Бум, очень тебя прошу, не нарушай дисциплину. Еще одно замечание — и я исключу тебя из членов военного совета.

— Бум-бу-бум, — повторил медведь.

— Все, ты исключен! — закричал Аромо. — Прими это к сведению. Собирайся и уходи на другой конец лужайки!

— Правильно, — поддержала его Ватикоти, — ты не имеешь права слушать, о чем мы будем говорить на совете!

— Еще, чего доброго, разболтает могопачам, — прибавил лев Зигфрид Брукнер.

Конь Серафим тоже возмутился:

— Правильно! Убирайся на другой конец лужайки!

Медведь Бум-Бу-Бум, не говоря ни слова, повернулся к приятелям спиной, не спеша перешел на другой конец лужайки и сел там в траву. Лайош Урод, самый добрый великан в мире, смотрел на него с жалостью.

— Зря вы это делаете, честное слово, — сказал он.

— Молчать! — рявкнул Аромо.

— Вот Микка-Мяу придет, он вам покажет, — буркнул себе под нос Лайош Урод.

Неудержимо мыслящий Аромо заорал на него:

— Хочешь, чтобы мы тебя тоже исключили?

— Нет, нет… я лучше…

— Тогда сиди и молчи! — торжествовал Аромо. — Приступим к работе! По-моему, наиболее подходящий метод борьбы с могопачами — это… это… как бы это сказать… А как по-твоему, Серафим? Какой метод избрал бы ты?

Голубой чудо-жеребец смутился. Вопрос застал его врасплох. Да еще как врасплох! Он залепетал:

— По-моему… я считаю… раз уж могопачи такие…

Тут он запнулся и замолчал, хотя все смотрели на него с огромным интересом. Заяц Аромо поддержал его:

— Ну, ну, говори! Могопачи такие…

— Могопачи, — мучительно запинаясь, бормотал конь Серафим, — совсем такие… маленькие…

Лев Зигфрид Брукнер изумленно переспросил:

— Что-что? Маленькие?

Конь Серафим замотал головой:

— То есть большие.

Зигфрид Брукнер удивился еще больше:

— Большие?

Тут конь Серафим окончательно запутался и, собравшись с духом, выпалил решительно:

— Я хотел сказать, средние.

До сих пор Лайош Урод слушал голубого чудо-жеребца раскрыв рот, но тут он не выдержал и спросил:

— Так все-таки маленькие, большие или средние?

Заяц Аромо резко повернулся к нему:

— Я же тебя просил не задавать глупых вопросов! А ты, Серафим, скажи нам, в самом деле, какие могопачи. Маленькие, большие или средние?

Конь Серафим опустил глаза и кашлянул:

— По правде говоря, я видел того могопача только издалека.

— Рост можно определить и издалека, — сказал гулкоголосый Зигфрид Брукнер.

Конь Серафим пытался уйти от ответа:

— Видишь ли, это не совсем так. Ведь если расстояние очень большое, то могопач кажется маленьким, не так ли? А если расстояние очень маленькое, то могопач кажется огромным.

— Не говоря уже о среднем расстоянии, — заметил неудержимо мыслящий Аромо.

— Почему? А что тогда? — полюбопытствовал Лайош Урод.

— Лайош! Лайош! — зашикали на него.

Кошка Ватикоти повернулась к коню Серафиму:

— Иными словами, весь вопрос в том, с какого расстояния ты видел этого могопача.

Конь Серафим не отступал:

— Я же говорю: издалека.

— Ну и каким же он тебе показался издалека? — спросил заяц Аромо.

— Далеким… — Голубой чудо-жеребец задумался. — Если это вообще…

Все ждали продолжения, но конь Серафим умолк.

— Если это вообще… — подсказал ему лев Зигфрид Брукнер.

— Если это вообще был могопач, — с трудом выдавил из себя конь Серафим.

Все пришли в изумление.

— Значит, не исключено, что ты видел вовсе и не могопача? — спросил заяц Аромо.

— Не исключено, — кивнул конь Серафим. — Может быть, это был просто куст бузины. Или пенек. Тем более, что, когда я издалека видел это далекое нечто, было уже далеко за полночь.

Чтобы понять это невнятное объяснение, всем пришлось немного подумать. Не говоря уже о самом добром великане в мире Лайоше Уроде, которому пришлось думать изо всех сил.

Один лишь Бум-Бу-Бум, видимо, понял все сразу — на другом конце лужайки ему было хорошо слышно, о чем разговаривают друзья, — так как медведь произнес:

— Бум-бу-бум.

— Ну это уж слишком! — взвизгнул неудержимо мыслящий Аромо. — Придется его наказать.

Тут все подскочили к Бум-Бу-Буму и обступили его.

— Не забывай, у нас введено военное положение! — кричал Аромо.

Лев Зигфрид Брукнер торжественно указал лапой на Бум-Бу-Бума:

— Объявляю тебя регенатом.

— Может быть, генератором? — поправила кошка Ватикоти.

— Ренегатом, — сказал заяц Аромо, на этот раз правильно.

Ватикоти размахивала лапами:

— Регенатор или генератор, это все равно. В наказание мы привяжем тебя к дереву. Тогда уж ренегатничай сколько хочешь!

Они быстро раздобыли где-то веревку и в два счета привязали бедного Бум-Бу-Бума к дереву. Один Лайош Урод не участвовал в этом — испуганно прыгая вокруг приятелей, самый добрый великан в мире восклицал:

— Бедный Бум-Бу-Бум! Что вы делаете! Бедный Бум-Бу-Бум!

Заяц Аромо рявкнул на него:

— Может быть, привязать тебя рядом с медведем?!

О нет, только не это! Лайош съежился и не произнес больше ни звука. А остальные тем временем связывали Бум-Бу-Бума.

— Вот так, — удовлетворенно произнес неудержимо мыслящий Аромо. — А если еще хоть слово скажешь, заткнем тебе рот. Ясно?

И все пошли обратно — продолжать военный совет.

— Опаснее всего враг внутренний, — бормотал лев Зигфрид Брукнер.

— Мы остановились на том, что было далеко за полночь, — взял слово заяц Аромо. — И тот куст бузины или пенек, который ты видел, возможно, и не был могопачем.

Серафиму надоело быть козлом отпущения.

— Да. Ну, ничего страшного, — произнес он язвительно, — остаетесь еще вы, а вы-то наверняка видели могопачей с более близкого расстояния и при свете дня.

— Да уж видели, — осторожно ответил лев Зигфрид Брукнер.

— Еще бы, — сказал еще осторожнее заяц Аромо.

— Ясное дело, — прошептала кошка Ватикоти.

Лайош Урод, самый добрый великан в мире, вскинул голову.

— А может быть, я тоже видел? — спросил он взволнованно.

— Может быть, — кивнул лев Зигфрид Брукнер.

— Но он тебе, наверное, показался кустом бузины.

— Или пеньком.

Лайош Урод был поражен:

— Надо же, мне это и в голову не приходило! А ведь сколько я кустов бузины и пеньков перевидал в последнее время… Так, значит, это были могопачи. — Он вскочил и повернулся к Бум-Бу-Буму: — Бум-Бу-Бум! Слышишь, Бум-Бу-Бум!

— Вести разговоры с ренегатом запрещается, — строго заметила кошка Ватикоти.

Великан Лайош Урод умоляюще посмотрел на своих друзей:

— Ну хватит вам, давайте его отпустим!

Но все на него зашикали.

— Ты что, не понимаешь? У нас военное положение! — рассердился лев Зигфрид Брукнер. — Не будем отвлекаться!

— Правильно, — согласился заяц Аромо. — Пожалуйста, Зигфрид, расскажи нам о своей встрече с могопачами.

— А почему я? — испугался лев Зигфрид Брукнер. — По-моему, лучше тебе начать.

Неудержимо мыслящий Аромо почесал в затылке.

— Пусть лучше кошка Ватикоти начнет, — сказал он.

Против этого лев Зигфрид Брукнер не стал возражать.

— Правильно, Ватикоти, твоя очередь, — поддержал он.

Тут уже у Ватикоти испуганно забегали глаза. Но испуг ее продлился лишь мгновение — она самоуверенно улыбнулась и начала:

— Ну, видите ли, могопачи… Могопачи в два раза больше слонов. У них по пять ног и по пять лап. И в каждой из пяти лап они держат по кортику.

— По чему? — переспросил Лайош Урод, позеленев.

— По кортику. Это кинжал такой. Нож, — пояснила Ватикоти.

— Ну все, конец! — задрожал от страха самый добрый великан в мире.

Лев Зигфрид Брукнер, впрочем, чувствовал себя не лучше.

— А ты уверена, что у них по пять ног? — спросил он.

— Я уверена в этом так же, как и в том, что у них по пять лап, — хитро ответила Ватикоти.

Заяц Аромо подозрительно посмотрел на кошку:

— Извини, конечно, Ватикоти, но не скажешь ли ты, где ты их видела? И с какого расстояния?

— То есть как где? То есть как с какого расстояния? Нигде я их не видела.

Все озадаченно смотрели на кошку, не зная, радоваться им или возмущаться.

— А откуда же ты тогда взяла, что… это… пять лап… пять ног… да еще кортики?.. — спросил неудержимо мыслящий заяц.

— Я их так себе представляю, — без тени смущения ответила кошка Ватикоти.

Презирающий смерть лев Зигфрид Брукнер вскипел:

— Нет, это просто смехотворно! Нам еще твоих представлений недоставало!

— Да будет тебе известно, что у меня самое богатое, самое чудесное в мире воображение, — заметила Ватикоти.

— На кой черт нам твое воображение! Оставь его при себе. Надо же, пять лап! А почему не двадцать пять?!

Аромо пытался примирить приятелей:

— Не стоит портить друг другу нервы бесполезными спорами. А что касается воображения, иногда оно бывает небесполезным.

— Ну, скажу я вам! — все возмущался лев Зигфрид Брукнер. — Не хватало еще, чтобы и ты могопачей видел только в своем воображении.

Лайош Урод, самый добрый великан в мире, испуганно топтался возле них, то и дело бросая взгляды в сторону связанного Бум-Бу-Бума.

— Давайте освободим медведя, — просил он, но лев Зигфрид Брукнер прикрикнул на него:

— Молчи! Пусть Аромо расскажет о могопачах.

— А что? И расскажу! Правда, я не видел могопачей…

— Ну вот, пожалуйста! Не видел! — закричал конь Серафим.

Заяц Аромо бросил в его сторону строгий взгляд:

— Видеть не видел, но зато слышал.

Лайош Урод с глубоким уважением посмотрел на неудержимо мыслящего Аромо.

— Они… разговаривали? — спросил он.

— Нет, не разговаривали. Они со свистом пролетали над деревьями.

Лев Зигфрид Брукнер вскочил, охваченный волнением:

— Ты хочешь сказать, что они умеют летать?

— Да. Была ночь. И вдруг я слышу: фьи-и, а потом: фью-у, ших-шух. Это они со свистом пролетали над деревьями.

— А почему ты решил, что это были могопачи? — спросила кошка Ватикоти.

— А кто же еще? Ты когда-нибудь слышала ночью что-нибудь вроде фьи-и-фью-у-ших-шух?

— Как-то раз… — сказала Ватикоти, — как-то раз слышала. Но это был храп льва Зигфрида Брукнера.

— Что? Неправда! Я не храплю!

— Давай не будем спорить, — вяло махнул лапой заяц Аромо. — Тебе, Зигфрид, везет.

— Почему это мне везет?

— Потому что, когда ты храпишь, ты всегда спишь. И слушать свой храп тебе не приходится.

Лев Зигфрид Брукнер открыл было рот, но возразить не успел. Над Лесом вдруг что-то засвистело и завыло: фьи-и-фью-у-ших-шух, а потом застучало, загудело, зазвонило. И снова установилась полная тишина.

Ватикоти, дрожа, спряталась за спину коня Серафима:

— О господи, а это еще что такое?!

Все переглянулись, охваченные страхом, думая об одном и том же. Неудержимо мыслящий Аромо сказал:

— Нет сомнения, это могопачи! Начали разведывательные полеты.

Тут снова раздались грохот, гудение и свист: фьи-и-фью-у-ших-шух-динь-дон-бом. Ой-ой-ой!

— А мы еще ничего не сделали, — причитала кошка Ватикоти за спиной у коня Серафима. — Скорее же, Лайош Урод! Наломай дубинок. Встретишь их на дороге и будешь бить дубинками до тех пор, пока они не повернут обратно. А если понадобится, научишься летать!

Самый добрый великан в мире побежал сломя голову за дубинками. Вот донесся хруст ломающихся веток: Лайош Урод очень старался, да и силы ему не занимать. Дубинки, должно быть, получались внушительные.

Неудержимо мыслящий Аромо стоял посреди лужайки, растерянный донельзя.

— С дубинкой против летающих могопачей… — прошептал он.

— Да, это верно, — вскинул голову конь Серафим. — Но вообще-то мы еще не знаем точно, какие эти могопачи. Зигфрид! Ты наверняка видел могопачей, скажи нам: какие они?

Лев Зигфрид Брукнер, от страха спрятавшийся за ствол ближайшего дерева, дико вращал глазами:

— Видишь ли, могопачи — существа исключительно странные.

— Ну, а все-таки?

— Они то такие, то совсем другие.

— Но летать-то они умеют, — вставил заяц Аромо. — В этом я был прав, не так ли?

— Это по-разному, — торопливо заговорил лев Зигфрид Брукнер. — Они нападают и на суше, и на воде, и в воздухе, и… — Он умолк и весь задрожал — слышно было, как у него стучат зубы.

— И? — спросил конь Серафим.

— И под землей, — произнес наконец лев.

Кошка Ватикоти сказала с надеждой в голосе:

— Но ведь поблизости нет никакой воды. Ни озера, ни речки.

— А что им до того, — ответил лев Зигфрид Брукнер замогильным голосом, — они себе водопровод проведут!

Лайош Урод выбежал из леса со связкой дубинок.

— Ну, этого нам вполне хватит, — решил самый добрый великан в мире. — Я возьму пока две дубинки и выйду на тропинку.

Он повернулся и пошел, но заяц Аромо окликнул его:

— Стой! Приказа еще не было.

Лайош Урод остановился и удивленно посмотрел на Аромо:

— Какого приказа?

Неудержимо мыслящий заяц гордо выпятил грудь:

— Ты, видимо, забыл: у нас введено военное положение. Ты должен действовать согласно приказу главнокомандующего.

Лайош Урод растерянно огляделся по сторонам:

— Ах, да. Правильно… но… но кто у нас главнокомандующий?

Аромо надулся так, что, казалось, вот-вот лопнет.

— Я! — сказал он.

Конь Серафим повернулся к нему:

— Что-что?

Тут и лев Зигфрид Брукнер выскочил из-за дерева:

— Как ты сказал? Почему это ты — главнокомандующий?

Заяц упер лапы в бока:

— А кто здесь, интересно, умнее всех? Я! Значит, я и главнокомандующий.

— Еще чего! — возмутился лев Зигфрид Брукнер. — Как бы не так! Зайцу командовать львом! И не просто там каким-то львом, а мной! Самым умным, самым храбрым в мире львом. Надо же, главнокомандующий! Курам на смех!

Конь Серафим одобрительно кивал:

— Да, сомнений быть не может: только один из нас способен командовать.

— Вот видишь, — обрадовался лев Зигфрид Брукнер, — и Серафим со мной согласен.

— Согласен, — сказал конь Серафим. — Во всяком случае, заяц не может командовать нами. Чтобы зайцу подчинялись лев и конь — ну уж нет!

Кошка Ватикоти заметила несколько обиженно:

— А меня ты забыл?

— Нет, не забыл, Ватикоти. И тобой заяц тоже не имеет права командовать.

Лайош Урод, самый добрый великан в мире, стоял перед приятелями раскрыв рот, глядя то на одного, то на другого и крепко сжимая приготовленные дубинки. Между тем лев Зигфрид Брукнер попытался придать себе как можно более героический вид.

— Главнокомандующим способен быть только один из нас, — сказал он. — И притом только лев. То есть я.

Конь Серафим топнул ногой:

— Этого еще не хватало — какой-то бестолковый лев!

— Кто бестолковый? А ну-ка повтори! — оскалился лев Зигфрид Брукнер.

— Главнокомандующим должен стать рассудительный конь, — вдохновенно продолжал конь Серафим. — То есть я.

— Ах, рассудительный конь! — заорал лев Зигфрид Брукнер, подскочил к Лайошу Уроду и, вырвав у него одну из дубинок, застыл в угрожающей позе.

Голубой чудо-жеребец, не растерявшись, схватил вторую дубинку и замахнулся на Зигфрида Брукнера:

— Да на кого ты лезешь? Ах ты старое, беззубое подобие льва!

Еще мгновение — и они сцепились бы, но поднятые дубинки застыли в воздухе… Фьи-и-фью-у-ших-шух! Лес вокруг зазвенел, загудел, засвистел и завыл — тишина вдруг взорвалась.

Оба претендента на пост главнокомандующего, в одно мгновение позабыв обо всем на свете, побросали дубинки.

— Спасайся кто может! — завопил храбрый лев. — Могопачи идут! — И, как белка, в единый миг исчез в кроне старого дерева.

Вслед за ним и конь Серафим исчез в высокой траве, спряталась и кошка Ватикоти. Один Лайош Урод прыгал вокруг Бум-Бу-Бума: нужно во что бы то ни стало освободить медведя! Но шум все усиливался, ему становилось все страшнее — и в конце концов самый добрый великан в мире убежал, бросив бедного связанного Бум-Бу-Бума на произвол судьбы. О горе, могопачи идут!

Однако никто так и не появился. Грохот, вой и свист наконец прекратились. Наступила тишина. Но приятели, притаившись, все не решались покинуть свои укрытия. Сердца их громко стучали.

Но тут застучало что-то еще. Вернее, забухало. Нет, вернее даже, затопало: дипп-допп! Однако эти звуки казались теперь не столь уж и страшными. Их было не трудно узнать: так шагал Злюк-Клюк Великоголово-Малоголовый.

Он вышел на лужайку. Куда это все подевались? Тут он заметил связанного Бум-Бу-Бума. Глаза у Злюк-Клюка заблестели.

— Я смотрю, Бум-Бу-Бум, могопачи уже взяли тебя в плен?

Медведь презрительно отвернулся — насколько ему позволили сделать это веревки, которыми он был связан.

— Бум-бу-бум, — сказал он.

— Бормочи-бормочи, — злорадно усмехнулся Злюк-Клюк Великоголово-Малоголовый. — По мне, так ты хоть весь оббормочись.

Первой подала голос из своего укрытия кошка Ватикоти:

— Это ты, любезный Злюк-Клюк Великоголово-Малоголовый?

— Ну, я. Ты где?

Ватикоти вылезла из-за куста:

— Здесь. Мы думали, это могопачи идут.

— А разве они не появлялись? Я слышал, как они тут расшумелись. А вы-то слышали?

— О, еще бы не слышали! Оттого мы так и испугались.

Взгляд Злюк-Клюка по-лисьи забегал по сторонам. На верхушке дерева, стоящего неподалеку, он заметил Аромо.

— Смотри-ка, а вон какой-то заяц, — сказал он язвительно. — Неудержимо мыслящий Аромо?! Ну, скажу я вам, в жизни не видел, чтобы заяц так перетрусил. От страха он даже научился лазать по деревьям.

— Не я один. Научился и еще кое-кто, — проворчал Аромо.

Тут Злюк-Клюк Великоголово-Малоголовый заметил наверху, среди ветвей, льва Зигфрида Брукнера:

— Что это ты там делаешь?

— Размышляю, — пробормотал Зигфрид Брукнер. — Для размышлений лучше места не найти.

Из высокой травы появилась голова коня Серафима:

— Что значит размышляешь? Ты туда залез от страха!

Зигфрид Брукнер выпятил грудь:

— Когда это ты видел, чтобы я чего-нибудь боялся? — Но все же гулкоголосый лев предпочел не продолжать этот разговор и повернулся к Злюк-Клюку Великоголово-Малоголовому: — Любезный Злюк-Клюк Великоголово-Малоголовый, скажи, ты видел могопачей?

— Они могут напасть на вас в любую минуту, — зловеще проскрежетал Злюк-Клюк. Затем умолк и, прищурившись, обвел взглядом всю компанию: — Хотя, впрочем… я мог бы остановить их.

Все скорей обступили Злюк-Клюка и стали с мольбой на него смотреть:

— Помоги нам, любезный Злюк-Клюк Великоголово-Малоголовый!

Казалось, Злюк-Клюк полон сомнения: помогать или не помогать? В конце концов он милостиво кивнул:

— Ну так и быть, помогу. Но только не даром!

— Проси все, что тебе угодно, — сказал заяц Аромо, — нам ничего не жалко.

В глазах Злюк-Клюка запрыгали алчные искорки.

— Отдайте мне ваши сокровища! — прошептал он жадно.

— Наши что? — переспросил конь Серафим.

— Ваши сокровища. Золото, серебро, алмазы, деньги, статуэтки из яшмы, карбункулы, последние гроши, неломаные и ломаные, — все отдайте мне. Тогда я вас спасу.

Друзья растерялись:

— Но у нас нет никаких сокровищ.

— Врете! — заорал Злюк-Клюк Великоголово-Малоголовый.

В глазах льва Зигфрида Брукнера мелькнул странный огонек.

— Если ты имеешь в виду мои красные подтяжки, — проговорил он торопливо, — то мне тебя очень жаль. Их я не отдам.

— Да кому нужны твои старые подтяжки?! А ну гоните сокровища, а не то сейчас дам знак могопачам!

— И вовсе они не старые. Совсем новенькие, — обиделся лев.

Неудержимо мыслящий Аромо кричал, размахивая лапами перед носом Злюк-Клюка Великоголово-Малоголового:

— Нет у нас сокровищ, пойми же ты наконец! Ты что-то перепутал.

Злюк-Клюк Великоголово-Малоголовый пыхтел от злости:

— Ты хочешь сказать, что вы поселились в Квадратно-Круглом Лесу просто так? А не для того, чтобы собирать сокровища и богатеть? Так я вам и поверил!

— Ну, верь не верь, — сказала Ватикоти, — а сокровищ у нас никаких нет. Ломаных грошей и тех нет.

Злюк-Клюк Великоголово-Малоголовый угрожающе повернулся спиной:

— Ну тогда все! Зову могопачей.

— Не надо, не надо, — закричали все в один голос, — пожалей нас! Попроси чего-нибудь еще. Прогони могопачей.

И тут из глубины Леса до них донеслись тихие, слабые звуки — чьи-то шаги.

Все прислушались.

— Могопачи, — прошептала кошка Ватикоти, объятая ужасом.

— Помогите!

— Спасайся кто может!

Один лишь Лайош Урод, самый добрый великан в мире, широко улыбался, показывая в улыбке почти все свои тридцать два зуба.

— Да ведь это наш Микка-Мяу, — сказал он радостно.

О, тут Злюк-Клюк Великоголово-Малоголовый заметно помрачнел.

— Кот Микка-Мяу. Вот черт! — прошептал он злобно.

Да, это был Микка-Мяу. Кот вышел на лужайку, и все запрыгали от радости; страх испарился в одно мгновение. Один Злюк-Клюк Великоголово-Малоголовый не мог скрыть своего раздражения.

— Привет, — кивнул Микка-Мяу всей компании, а затем повернулся к Злюк-Клюку: — Мое почтение, господин Злюк-Клюк. Значит, сюда пожаловали?

— Я… вот тут… — забормотал, запинаясь, Злюк-Клюк.

В это время кот Микка-Мяу заметил связанного Бум-Бу-Бума и побежал к нему:

— А это еще что такое?! Кто связал медведя?

— Бум-бу-бум, бу-бум, бум-бу-бум, — рассказал ему Бум-Бу-Бум.

— Вот это да! — удивился кот Микка-Мяу, развязывая тем временем узлы. — И они все поверили?

— Бу-бум, — сказал медведь.

— И конь Серафим?

— Бу-бум, бу-бум.

— А что ему от вас было нужно?

— Бум-бу-бум.

Микка-Мяу звонко рассмеялся:

— Прекрасно! Сокровища? Золото?

Все сгрудились вокруг Микки-Мяу и Бум-Бу-Бума, один лишь Злюк-Клюк застыл как вкопанный на другом краю лужайки.

Лев Зигфрид Брукнер, горячась, объяснял Микке-Мяу:

— Не верь медведю, мы своими ушами слышали могопачей. Они еще оружие свое испытывали.

— Да, — подхватила кошка Ватикоти, — грохотали, свистели и завывали.

Кот Микка-Мяу хлопнул себя по лбу:

— А, теперь мне все понятно! Ну-ка, Лайош, сбегай вон за тот куст.

Самый добрый великан в мире скорей помчался туда.

— Ну, что ты там видишь?

— Двуручную пилу и бочку из-под бензина! — крикнул Лайош Урод из-за куста.

— Подвигай-ка пилой!

Лайош Урод подвигал. Звук получился такой: фьи-и-фью-у-ших-шух. Потом он постучал по бочке из-под бензина: динь-дон-бум.

— И этого вы испугались? — спросил кот Микка-Мяу.

О, как всем стало стыдно! Вот это могопачи! Злюк-Клюк Великоголово-Малоголовый, вконец разоблаченный, стал бочком красться в сторону деревьев. Заметив это, лев Зигфрид Брукнер кинулся к дубинкам.

— Ты хотел нас обмануть, — заорал он, — ах ты негодяй! Меня, самого умного в мире льва! — И, пифф-пуфф, принялся швырять в Злюк-Клюка дубинки.

Под ударами дубинок спина Злюк-Клюка Великоголово-Малоголового гудела: диннь-донн! Зигфриду Брукнеру, если он и не был самым умным и самым храбрым львом в мире, все же нельзя было отказать в меткости.

— Здорово! — радовалась кошка Ватикоти.

— Надо же, сокровища! — ворчал конь Серафим. — Сумасшедший! Какие у нас могут быть сокровища?!

Кот Микка-Мяу покачал головой.

— А между тем ему это почти удалось, — сказал он.

— Что почти удалось?

— Лишить нас наших сокровищ.

Глаза кошки Ватикоти заблестели:

— Так у нас все-таки есть сокровища?

— Конечно, есть, — сказал Микка-Мяу, — но только не такие, какие хотелось заполучить Злюк-Клюку Великоголово-Малоголовому.

— А какие же?

— А разве ум неудержимо мыслящего Аромо не сокровище? А мудрость коня Серафима? А жизненный опыт льва Зигфрида Брукнера? А твое обаяние, Ватикоти? Видите, все это вы чуть было не потеряли. Лишь честность медведя Бум-Бу-Бума и доброе сердце великана Лайоша Урода остались непоколебленными.

— Наш великан тоже перетрусил, — сказала Ватикоти. — Он тоже поверил в могопачей.

— Но он, по крайней мере, наломал дубинок и приготовился защищать вас, — возразил Микка-Мяу.

Конь Серафим печально опустил глаза:

— Этими дубинками не мешало бы и нас самих поколотить.

— Бум-бу-бум, — произнес медведь Бум-Бу-Бум.

— Конечно, Бум-Бу-Бум. Ты прав, не будем больше говорить об этом, — поддержал его кот Микка-Мяу. — Правда, и забывать об этом не стоит.

Но тут лев Зигфрид Брукнер выскочил на середину лужайки и принялся стучать себя в грудь, громко крича:

— Но главнокомандующий все равно я! Ты когда-нибудь видел, Микка-Мяу, чтобы заяц командовал львом? Неслыханно! Способы борьбы с могопачами лучше всех знаю я! Да, я!

— Бум-бу-бум, — сказал медведь Бум-Бу-Бум.

И он был прав.