"Возмещение ущерба" - читать интересную книгу автора (Дугони Роберт)

56

Роберт Мейерс подобрал последние крошки яблочного пирога и отправил их в рот, запив холодным молоком.

— Лучше не бывает, — произнес он, ставя на стол пустой стакан.

Кармен Дюпри стояла в сверкающей чистотой металлических поверхностей кухне в накинутом поверх форменного платья черном пальто, в белых теннисных туфлях. Она собиралась уйти раньше, как раз когда позвонил Роберт Мейерс и сообщил, что хочет пирога. Пришлось задержаться. Мейерсу надо было и накрыть, и подать, а после вымыть все в кухне.

Мейерс откинулся на цветастую спинку кресла.

— Сегодня вы превзошли себя, Кармен.

Она улыбнулась, не разжимая губ, от всей души надеясь, что расслабленность его позы не означает, что он хочет продолжить беседу. После тридцати лет тяжелой работы артритные ноги Дюпри к концу дня начинали нестерпимо ныть. Доктор говорил, что тут ничего не поделаешь. Единственным желанием ее сейчас было очутиться дома и опустить ноги в горячую воду с растворенной в ней солью Эпсона.

Мейерс похлопал себя по животу.

— Придется увеличить количество физических упражнений. Толстый президент никому не нужен. — Дюпри взяла у него тарелку и стакан в надежде, что это послужит сигналом к окончанию ужина. То, что она не снимала пальто, таким сигналом, видимо, не являлось.

— Вы сегодня сама не своя, Кармен. Беспокойная. Что-то вас тревожит. Правда?

Дюпри отнесла тарелку и стакан на крохотный прилавок.

— Я просто устала, мистер Мейерс. День был долгий, а я ведь с годами не молодею. И мальчишки опять набедокурили. У них всегда так — если проказить, так вместе. С сыновьями хлопот не оберешься.

— Надо думать. — Мейерс встал, одернув на себе халат. — Но я мечтал бы, чтобы ваши долгие дни у меня продлились. Вы согласились бы работать у меня в Белом доме, Кармен?

Она улыбнулась.

— Нет, сэр. Не думаю, что согласилась бы. Мой дом здесь. Здесь мне хорошо.

Он засмеялся.

— Еще бы не хорошо! Вот вы и скрытничаете, храните секреты от меня!

Она уронила тарелку в раковину, но тарелка не разбилась. Она подняла ее, вымыла.

— У всякой женщины есть секреты, мистер Мейерс. Это дело обычное.

— Думаю, никакие китайские церемонии не заставили бы вас поделиться вашим фамильным рецептом яблочного пирога, правда?

Дюпри покачала головой:

— Нет, сэр. Этого бы я ни за что не сделала.

Мейерс шутливо погрозил ей пальцем:

— Вы ставите меня в безвыходное положение. Вы нашли путь к моему сердцу через желудок, превратили меня в наркомана, который не может жить без ваших яблочных пирогов, так же как не мог без них жить мой отец. Но я не отступлюсь. Я человек упрямый, я выведаю рецепт, определю все специи и все, что вы туда кладете. Без этого рецепта я в Белый дом не перееду!

Дюпри вытащила из переднего кармана пальто пару белых перчаток.

— Спокойной ночи, мистер Мейерс!

Он кивнул ей:

— Спокойной ночи, Кармен.

Ступив на главную лестницу, Мейерс остановился полюбоваться своим недавно законченным портретом. Он решил, что на портрете должен улыбаться, чтобы чувствовались его молодость и энергия. В наше время президентская должность помолодела, что отражает современные требования. Рабочий день президента теперь начинается рано и оканчивается поздно. Его-то это вполне устраивает. Чтобы выспаться, ему много времени не надо. Если удается поспать часа четыре без перерыва, ему этого хватает с лихвой. День у него напряженный, требующий постоянной концентрации и неослабного внимания. Вот почему все эти недавние эскапады Элизабет так его раздражали. Ведь знала же она, как напряженно он работает. И когда выходила за него, уже должна была это предвидеть. Он очень ясно дал ей тогда понять, что политика — это его призвание, его судьба.

На верхней площадке стоял охранник. Вид его напомнил Мейерсу, что Бутер еще не объявился. Нехорошо. Дана Хилл повела себя смело. Чересчур смело. Приехала на вечер, подошла к нему, пожала ему руку. Мейерс отдает должное ее смелости, хоть и не видит в этом поступке большого ума. Впрочем, может быть, это и неважно. Все равно Элизабет теперь знает правду, и никто не может с этим ничего поделать. Он хорошо все спланировал. Джеймс Хилл мертв, как мертвы и те двое, которых Бутер подослал в дом Хилла. Серьга осталась у Даны Хилл. Пусть. Может любоваться ею сколько влезет. И все-таки женщина эта его раздражает. Совершенно очевидно, что она занеслась — места своего не знает. В этом смысле Бутер задание провалил. Он должен был ее убить, но еще не поздно поставить на место эту Дану Хилл. Он в силах это сделать.

Мейерс шел по устланному ковром полу в холле, мечтая о том, каково было бы разгуливать по Белому дому в банном халате и тапочках. Он бы ни капельки не стеснялся. Ведь это был бы его дом, в конце концов. А дома можно, черт побери, гулять в чем вздумается. Он где-то читал, что Линдон Джонсон имел обыкновение проводить совещание со своей администрацией, сидя на унитазе. Газетчики и биографы утверждали, что в этом отражались дьявольское самомнение и гордыня Джонсона, которому требовалось всячески унижать подчиненных. Мейерс же считал иначе. У Джонсона попросту не было времени в течение дня всласть посидеть в сортире, а к тому же не лишне было продемонстрировать подчиненным, что они не чета президенту. Это помогало держать их в узде. По сходным причинам Мейерс настаивал, чтобы яблочный пирог, который ставили ему на стол каждый день, был свежим, только что из печи. Кто угодно может есть вчерашний пирог, только не будущий президент!

Сегодня вечером пирог Кармен особенно удался и был что надо. Волны тепла из ублаженного желудка распространялись по телу, перемещались, достигая промежности, сплетаясь с приятным предвкушением, мыслью, что Элизабет ждет его, ждет, благоухая цветочным ароматом, одетая в белый кружевной пеньюар, купленный для нее помощником Мейерса по его просьбе. Мейерс улыбнулся. Его жена по-прежнему очень красива. Он сделал правильный выбор. Ее всегда окружали поклонники, но заполучил ее он. Мейерс убыстрил шаг. Секс с нею по-прежнему оставался для него приятнейшей из обязанностей. В колледже он извинял ей ее молодость и живость, и все же уследить за ней, удерживать ее при себе бывало нелегко. Она то и дело позволяла себе испытывать его любовь и напрашивалась на наказания, чтобы вновь в этой любви увериться И вот теперь она в ней может не сомневаться. Она совершила ошибку, ошибку страшную, но он полностью ее простил. А что ему оставалось? Развод? В его теперешнем положении это исключалось.

Мейерс вошел в гостиную и направился к спальне. Свет из-под двери ложился полосами на ковер. Она не спала, ждала его, как он и просил. Он открыл дверь под негромкие звуки музыки. Настенные бра отбрасывали неяркие конусы света на постель. Как он и предпочитал. Но постель была пуста. Простыни скомканы посередине. Он прошел к двери в ванную, намереваясь постучать, но услышал медленное журчание воды. Жена любит наполнять ванну чуть ли не до плеч и даже потом не выключает ее — нежится в горячей воде иной раз чуть ли не по часу. Он взглянул на часы. Поздновато. Но он решил ее не тревожить. Хотел было позвать прислугу сменить постельное белье, но вместо этого сам натянул простыни и подоткнул их под раму кровати. Он взбил подушки и положил их в изголовье. Потом сел на диван возле окна, взял номер «Ньюсуик» и нацепил очки для чтения.

По прошествии десяти минут он отшвырнул журнал на столик, встал и окинул взглядом комнату. Он устал и чувствовал, что возбуждение его постепенно гаснет. Он взял аппарат, напрямую соединенный с помещением охранников.

— С кем я говорю?

— Это Гарт Шлемлейн, сенатор.

— Что, Питер Бутер еще не объявился?

— Нет, сенатор, пока что нет.

Мейерс потер подбородок. Прошло более двух суток, а от Бутера ни слуху ни духу. Бывало, что Бутер на некоторое время исчезал, но лишь для того, чтобы завершить то или иное дело. В данном случае, как думал Мейерс, причиной его отсутствия это быть не могло.

— Я просил наведаться к нему домой. Это выполнено?

— Да, сенатор. Управляющий сказал, что уже некоторое время Бутера он там не видел. Соседей у него почти нет.

Мейерс глубоко вздохнул.

— Еще он сказал, что в квартиру Бутера под вечер приезжала его сестра с детективом.

— Сестра?

— Да, сэр.

— Но у него… — Мейерс осекся.

— Сэр?

Внимание Мейерса переключилось на дверь в ванную комнату.

— Постарайтесь связаться с ним. И как только приедет, пусть докладывает мне. В любое время дня и ночи. — Он повесил трубку, подошел к двери в ванную и постучал: — Элизабет? — Ответа не было. Он приник ухом к двери. — Элизабет? — Слышалось лишь журчание воды. Он подергал дверную ручку. Дверь была заперта. — Элизабет?

Пройдя к шкафу, он потянулся за запасным ключом, но ключа не нащупал. Встав на цыпочки, он пошарил на верху шкафа. Ключа не было. Она его забрала. Он забарабанил в дверь.

— Элизабет!

Он почувствовал, что подошвы его войлочных тапочек намокли. Отступая от двери, увидел, что край ковра возле щели потемнел от сырости.

— Открой дверь, Элизабет! Открой!

Он отошел еще на несколько шагов и с силой надавил на дверь плечом. Но тяжелая дверь не поддалась. Он ударял по ней еще и еще, все больше распаляясь гневом, продолжая выкрикивать ее имя. Потом схватил с тумбочки телефон и крикнул:

— Кто-нибудь! Сюда! Немедленно!

Через считанные секунды дом пришел в движение. В спальню вбежали два охранника. Мейерс указал на дверь:

— Откройте-ка!

Охранники недоуменно озирались.

— Вы хотите туда…

— Откройте дверь, черт возьми!

Тот, что был покрепче, бросился к двери и дернул за ручку.

— Заперто, ты, кретин!

Охранник отступил и изо всех сил нажал плечом на дверь. Дверь даже не дрогнула. Опять отступив, мужчина качнулся назад, потом вперед и, вкладывая всю тяжесть тела в этот удар, постарался вышибить дверь ногой. На этот раз тяжелая дубовая дверь чуть дрогнула, но устояла. Второй такой же удар не принес успеха.

— Не получается.

— Тащи какой-нибудь инструмент! — крикнул Мейерс второму охраннику.

Прошло несколько минут, пока Мейерс метался по комнате, попеременно то барабаня в дверь, то выкликая имя жены; затем явились охранники, в руках одного из них была кувалда.

— Давай! — сказал Мейерс, когда тот было заколебался.

Охранник ударил кувалдой по ручке. Дверная рама треснула. Второй удар расщепил дерево. От третьего удара дверь проломилась внутрь, и спальня наполнилась горячим влажным паром. Мейерс оттолкнул охранников и, обмахиваясь, ринулся вперед. Зеркала в ванной запотели, по ним каплями стекала вода. В ванне никого не было, но вода, перелившись через край, покрывала кафельный пол на целый дюйм.

Мейерс бегом бросился в холл, за ним еле поспевали охранники. Возле закрытой двери кабинета Элизабет Адамс стоял третий охранник.

— Она просила не беспокоить…

Мейерс отпихнул его от двери и попробовал открыть ее. Заперта.

— Когда она вошла сюда? — спросил Мейерс.

— С полчаса назад, сэр.

Мейерс постучал:

— Элизабет, открой дверь!

Ответа не было.

Мейерс постучал в дверь сильнее и крикнул уже раздраженно:

— Да открой же, Элизабет, черт возьми!

И, отойдя, кивнул охраннику:

— Ломайте!

Охранник взмахнул кувалдой и взмахивал ею до тех пор, пока дверь не распахнулась. Как и ванная, комната была пуста. Мейерс резко обернулся к стоявшему возле двери охраннику:

— Куда она, черт возьми, делась?

— Не могу по…

— Ты видел, как она выходила?

— Нет, сэр, дверь не открывалась.

— И ты не отлучался?

Охранник замотал головой:

— Нет, сэр. Я спросил миссис Мейерс, почему она так поздно не ложится. Она сказала, что не может уснуть. Сказала, что поработает попозже, и приказала ее не беспокоить. Велела мне охранять дверь снаружи.

Мейерс провел рукой по лицу и закрыл глаза.

— Тогда каким образом, черт возьми, могла она исчезнуть? Что она, фокусник, что ли?

Охранник не ответил.

— Отвечай! — взревел Мейерс. — Я тебя спрашиваю! Как она смогла отсюда выйти?

Он уставился в пустоту комнаты. Это был вопрос, интриговавший его на протяжении всего ее романа с Джеймсом Хиллом. Как она выбиралась из дома? Если верить Питеру Бутеру, выходило, что Элизабет отлучалась из усадьбы, когда Мейерс бывал в разъездах. Свидания ее с Джеймсом Хиллом происходили в его хижине в горах и раз-другой в его городском доме на Грин-Лейк. Однажды они даже останавливались в придорожной гостинице — точно парочка студентов, которым невтерпеж от бушующих в крови гормонов. Мейерс не сомневался, что, выйдя из дому, нацепив парик и переодевшись, его жена могла без труда слиться с толпой. Те, кто случайно узнал бы ее, решили бы, что их просто обмануло сходство. Однако каким образом Элизабет выходила из особняка — этого не мог понять и Бутер.

— Ведь есть и другой выход, — сказал охранник.

— Что? — Мейерс резко повернулся к нему.

— Из кабинета есть другой выход. — Охранник показал пальцем: — Здесь в стене есть потайная дверь, как раз под портретом миссис Мейерс.

Секунду Мейерс молча глядел на охранника. Не имевшее окон помещение первоначально предназначалось для слуг, чтобы те не тревожили хозяев, однако Элизабет устроила тут свой кабинет. Предпочтение, которое она оказала этой комнате перед другими, гораздо более удобными, всегда удивляло. Под ее портретом он обнаружил утопленную в красный обивочный шелк дверную ручку. Он нажал ее, и дверная панель, отодвинувшись, открыла ход на темноватую лесенку.

— Я думал, вы знаете, — сказал охранник.

— Конечно, знаю, — сквозь зубы прошипел Мейерс.

Но он не знал этого. Даже в детстве он не водил дружбы со слугами. По лесенке он спустился к двери и, открыв ее, очутился в буфетной при кухне. С противоположной стороны дверь скрывали полки с провизией. Мейерс вошел в кухню, где всего несколько минут назад ел яблочный пирог. Раздевалка и вход-выход в кухню для прислуги были справа от него.

— Звоните охране передних ворот. Мне надо знать, выезжала ли миссис Мейерс со двора. — Мейерс проговорил это сквозь стиснутые зубы, на одном дыхании. Ребячество. Что за несносное ребячество.

— Машина миссис Мейерс еще здесь, сенатор, — доложил охранник. — Двор никто не покидал, кроме горничной.

— Обыщите верхний этаж. Проверьте, нет ли миссис Мейерс в какой-либо из комнат.

Двое охранников опять поднялись наверх. Мейерс уже направился вон из кухни, но внезапно остановился. В раковине так и стояли его стакан с остатками молока и тарелка с крошками. Оставлять немытую посуду было не в привычках Кармен. Видно, она очень уж спешила. Он поковырял пальцами засохшие крошки и повернулся к потайной лесенке.

— Сволочь!