"Исчезновение Петра Деева" - читать интересную книгу автора (Фрадкин Борис Захарович)

Световой торнадо

Они жили в одном доме. В детстве вместе гоняли мяч во дворе, учились в одной школе. В один год кончили университеты-Виктор столичный, а Марк в сврем городе, самый что ни на есть провинциальный. Однако работать начали на одной и той же кафедре физики в политехническом институте. За последующие четырнадцать лет они обзавелись семьями, еще более сблизились, сообща ездили отдыхать к морю, вместе отмечали праздники и дни рождения.

Виктор Николаевич Потапов рано располнел, его шевелюра изрядно поредела, но зато вся его внешность стала солидной, внушающей почтение. Он защитил кандидатскую диссертацию и теперь работал над докторской.

Что касается Марка Юрьевича Залесского, шутника и балагура с постоянной блуждающей улыбкой на смуглом лице, то в нем и по сей день сохранилось еще много мальчишеского. В первый же год его работы в институте заведующий кафедрой сказал ему:

— Диссертацию вы не потянете, Марк Юрьевич. Характер у вас, знаете, какой-то несерьезный, взбалмошный, что ли. А тут, знаете ли, надо зубами вгрызаться. Так что не обижайтесь, в аспирантуру я вас рекомендовать не стану. Нет смысла.

Марк пожал плечами, поулыбался виновато.

Так он и остался рядовым преподавателем, безропотно подменяя заболевших коллег. Или уехавших на стажировку. Или освобожденных для доколачивания диссертации. Само собой, он не освобождался при этом от собственной учебной нагрузки.

И, конечно, никому в голову не приходило, что эта кафедральная затычка на все случаи жизни болезненно переживает свое вынужденное топтание на месте. Каждая защищенная на кафедре диссертация ранила Марка в самое сердце, ибо в каждую диссертацию был вложен и его труд — он стеснялся отказываться, когда его просили помочь в экспериментах, чертить графики, плакаты, диаграммы. А слушая защиту, вздыхал: многое мог бы сказать лучше, убедительнее.

И втайне надеялся, что ему все-таки предложат заняться диссертацией. Вот уж он тогда покажет себя, он тогда развернется! Однако годы шли, а никто ему ничего не предлагал. Обида горькой оскоминой терзала его честолюбие и, дабы притупить боль, он принимался строить воздушные замки, воображать себя первооткрывателем, автором блестящих научных трудов. Мальчишеские пустые мечты…

Случилось так, что ему поручили помогать в экспериментах своему другу Виктору Николаевичу Потапову. Конечно же, он должен был отказаться, а получилось, будто сам напросился. По крайней мере, заведующий кафедрой, подбирая Потапову помощников, по-своему истолковал улыбку на лице Марка: видно, она показалась ему заискивающей и просящей.

…В небольшой комнате с помощью лаборантов установили творение Виктора — сложнейшую установку для исследования взаимодействия лазерного луча со сверхплотным электростатическим полем. Основную серию экспериментов Виктор по-дружески свалил на Марка, сам же появлялся, чтобы забрать результаты и о помощью того же Марка, обработать их на ЭВМ.

За два года ничего не добились. С тайным удовлетворением Марк убеждался, что оправдываются его предположения, только вслух о них помалкивал. Виктор явно сел не в свои сани.

А на третьем году произошло событие, чуть было не перевернувшее всю жизнь Марка. Но… видно уж на роду ему написано — оставаться неудачником.

Этот день начался обычно: Марк пришел в лабораторию на час раньше, чтобы подготовить установку к очередному эксперименту. Однако Виктор почему-то задерживался, и Марк терпеливо ждал его.

Появился Виктор с кислой физиономией.

— У ректора был, — промямлил он. — Звонили, понимаешь ли, из хирургической клиники. У них ЧП — предстоит срочная операция на мозгу с помощью лазера. И оказалось, что тот, который у них есть, не подходит по своим параметрам. Каким-то образом пронюхали про наш лазер.

— И что же ты?

— А что я? — развел руками Виктор. — Откажи попробуй, завтра же на весь город негодяем ославят. Короче говоря, снимай аппарат, сейчас за ним приедут.

Марк собрался запротестовать: ведь повторная установка лазера потребует заново произвести всю регулировку системы. А это две-три недели работы. Но, спохватившись, промолчал, побоялся, что Виктор упрекнет его в нежелании продолжать ничего не обещающие эксперименты. Которые, если говорить начистоту, весьма и весьма осточертели Марку.

Оставшись в одиночестве подле бездействующей и наполовину расхристанной установки, Марк присел на металлический вращающийся стульчик. И вдруг поймал себя на странной мысли: лишенная своего основного узла, установка выглядела гораздо привлекательнее, солиднее, что ли.

Марк встал, насвистывая и улыбаясь, обошел установку, касаясь рукой щетины отсоединенных проводов. Потом сделал шаг назад, критически оценивая творение своего друга. На правой стороне каркаса возвышалась массивная полусфера электростатического излучателя, а на противоположной — метровый квадрат интерферометра, полированная поверхность которого была словно царапинами покрыта бесконечно тонкими щелями для преобразования лучей света. И излучатель, и интерферометр предназначались для многократного повышения мощности луча лазера (чего, однако, увы, пока не происходило). Теперь же и полусфера и квадрат как-то многозначительно глядели друг на друга, что-то подсказывали Марку, чего-то требовательно ждали от него.

Да, вот так каждый раз, оставшись в одиночестве, Марк давал волю своему воображению. И черт знает, какие картины начинали громоздиться в его голове. Это в его-то годы и при его профессии! Он то мнил себя корифеем науки, то прославленным экспериментатором, непревзойденным аналитиком…

Вот и сегодня, взирая из заоблачных высот на творение своего друга, Марк с какой-то болезненной остротой почувствовал, какой примитивной, какой безалаберной выглядит установка, предназначенная для решения важнейшей технической проблемы. Припомнилось бог знает когда читанное изречение Леонардо да Винчи: «Мой мускулолет не поднял меня в воздух потому, что он получился некрасивым…» Надо же! Полное совпадение с мыслями Марка: все настоящее должно иметь совершенные формы.

А уж о каком совершенстве можно говорить, глядя на примитивщину Витьки Потапова? Нет, тут бы все должно тревожить воображение, подсказывать неожиданные аналогии, например, с НЛО или машиной времени, во всяком случае с чем-то таким, что заворожило бы одним своим видом. Ведь вот стоит только сблизить излучатель с интерферометром, прежде разделенные лазером…

Марк даже хохотнул, такой удачной показалась ему эта мысль, пусть и нелепая с точки зрения Витьки Потапова, но как-то сразу захватившая Марка. Воровато оглянувшись на закрытые двери, он бросился к верстаку с инструментом.

Вооружившись гаечным ключом и все потешаясь над своей выдумкой, Марк принялся отсоединять излучатель от фланца. На это ушло добрых полчаса. Зато теперь полусфера получила возможность скользить по той раме, на которой до того крепился лазер. Достаточно приблизив излучатель к квадрату интерферометра, Марк замычал от восторга: установка сразу преобразилась, приобрела неведомое, фантастическое предназначение. Марк почувствовал приятное возбуждение, сейчас ему бы позавидовал сам Леонардо да Винчи. Свершилось великое таинство. Он впервые испытал подлинный прилив творческих сил, у него даже слегка закружилась голова. Взглянув на себя глазами Витьки Потапова, Марк расхохотался: ну и головомойку бы устроил ему дружок, увидев, во что тот превратил его научное творчество!

Присоединить провода к распределительным колодкам было делом нескольких минут. Затем, продолжая подогревать свое разыгравшееся воображение, Марк нажал кнопку включения установки.

Его словно ударили по голове чем-то упругим и страшно тяжелым, разом выбив из нее все фантастические видения. Каменным истуканом Марк прирос к полу.

Метровый квадрат интерферометра сначала подернулся радужной мерцающей пленкой. Затем начал стремительно чернеть, словно на него посыпалась угольная пыль. И, наконец, исчез, превратившись в квадратное черное пятно. Нет, не в пятно, а в квадратную дыру, сквозь которую открывалась непроглядно черная бездна космического пространства.

Все это произошло в считанные доли секунды.

Марк долго и тупо смотрел на эту черную дыру, необъяснимую, невероятную реальность. Произошло такое, чего он не просто не мог предвидеть, но что вообще не могло произойти, ибо шло вразрез со всеми известными ему законами физики.

Обман зрения? Мираж? Бред?

Он поспешил выключить установку. В мгновение ока черная дыра поблекла, полыхнула разноцветными, сплетенными в змеиные клубки спиралями и… обернулась знакомым полированным квадратом интерферометра, исчерканным тонкими щелями.

Прежде чем снова включить установку, Марк дал себе время прийти в себя. Он был оглушен, растерян, сброшен с небес на грешную землю, впервые услышал, как стучит его собственное сердце. Но уже из самых тайников души поднималось в нем что-то горячее, радостное и тревожное.

Он долго не мог заставить себя снова нажать на заветную кнопку.

На месте интерферометра возникла уже знакомая ему черная дыра. Марк решительно приблизился к ней. Ужасаясь собственной безрассудности, но уже не в силах перебороть себя, он протянул к ней руку. Пальцы, едва пересекли границу темного пространства… исчезли! Он тотчас выдернул их обратно, пошевелил ими, оглядел каждый палец. Убедившись, что все они целехоньки, удовлетворенно покачал головой, поулыбался и, уже не колеблясь, снова погрузил руку в черноту пространства.

По мере движения руки исчезали ладонь… кисть… локоть. Наконец пальцы уперлись в металлическую поверхность интерферометра.

…Он посидел у пульта, подперев кулаком подбородок и все осмысливая происходящее. Он доказывал себе, что вполне спокоен, вполне все осмысливает. В действительности он с трудом подавлял в себе нервную дрожь, желание бежать к людям, призывать их в свидетели случившегося.

Но нет, он заставил себя остаться на месте, начиная осознавать, что судьба соблаговолила преподнести ему нежданный, невиданный подарок. Он, Марк, стал обладателем такого сенсационного открытия, о каком не может даже мечтать президент Академии наук. Он разом станет на голову, нет, на три, на десять голов выше Витьки Потапова и иже с ним.

Марк нервно потер руки. Все! Точка! С этой минуты начинается новый Марк Залесский.

Теперь ему полагалось войти в роль подлинного экспериментатора, более глубоко заглянуть в суть своего открытия. Марк принялся отодвигать излучатель от интерферометра. Его предположения оправдались: по мере увеличения расстояния между полусферой и квадратом темное пространство стало разбухать, увеличиваться в объеме.

Приглядевшись, Марк убедился, что оно к тому же находится в движении, закручиваясь от квадрата интерферометра и постепенно расширяясь в сторону излучателя. Это напоминало своеобразный черный смерч.

Отодвигаемая полусфера излучателя зацепилась за головку одного из болтов на раме из-под лазера. Нетерпеливыми движениями Марк принялся дергать излучатель, пока тот, перескочив через головку болта, по инерции не пролетел мимо Марка.

Чернильно-черная непроглядная тьма накрыла его так неожиданно, что он невольно содрогнулся. В лицо ему пахнуло холодом небытия. Безотчетный животный страх метнул его прочь от установки, туда, где был солнечный свет.

Зацепившись за кабель, Марк грохнулся на пол. Не щущая боли, вскочил в кромешной мгле, шаря вокруг себя вытянутыми руками, точно человек, внезапно потерявший зрение.

На его счастье, под ногами снова оказался кабель. Спасительная мысль заставила его опуститься на карачки и, перебирая руками по кабелю, добраться до установки. Припав грудью к поверхности пульта, он дрожащими пальцами нащупал заветную кнопку.

Солнечный свет ослепил его.

Теперь он в полной мере смог оценить возможности своего нечаянного открытия, на собственной шкуре испытав воздействие черного смерча. Пожалуй, это не менее страшно, чем атомный взрыв. А может быть, и пострашнее. Там еще есть надежда найти укрытие, а тут беспощадная, намертво окутывающая тебя тьма.

Тьма, гасящая свет…

Что же, собственно, при этом происходит?

Съежившись на стульчике, Марк сделал попытку осмыслить скрытые пружины своего открытия.

Итак, свет.

Что есть свет?

Это поток частиц, не имеющих массы и обладающих свойствами волны. Мы видим окружающий нас мир лишь потому, что он озарен светом. И наш глаз четко отличает предмет от предмета, поскольку каждый из них излучает собственный или отраженный свет.

А ведь во всем этом вопиющее несоответствие элементарной логике событий. В самом деле, частицы света (поскольку это все-таки частицы!) обязаны взаимодействовать между собой подобно тому, как взаимодействуют любые другие беспорядочно движущиеся частицы. Или любые другие волны. Короче говоря, в каких-то местах пространства световые лучи должны были бы усиливать друг друга, а в других, наоборот, ослаблять или гасить вовсе. В итоге все окружающее нас пространство должно было бы представлять сплошной хаос, сплошную мешанину из световых частиц-волн, полностью лишая человеческий глаз возможности видеть.

Между тем ничего подобного не происходит. Мы различаем каждый листик на дереве и каждое дерево в лесу. Мы видим каждого муравья в муравейнике и каждого микроба под объективом микроскопа. Природа, как всегда, проявила величайшую мудрость, запретив взаимодействие пересекающихся световых лучей.

Но вот появился ЧЕЛОВЕК с его непрерывно растущей мощью разума. Ему стали подвластны сверхпроводимость, сверхтекучесть, сверхтвердость. Он научился создавать вещества, каких не знает природа. Им созданы квантовые генераторы и сверхплотные электростатические поля.

А теперь этот арсенал НАДприродных достижений пополнится световым смерчем, торнадо, способным погрузить мир в мертвую, непроницаемую тьму. И автором этого поистине фантастического средства стал прежде никому не известный заштатный преподаватель физики Марк Залесский.

С чувством человека, решившего сложнейшую математическую задачу, Марк взирал на преображенную им установку уже как на собственное детище.

Теперь следовало подумать о том, как возвестить людям о своем открытии.

И тут он увидел открытое окно. Оно выходило на одну из оживленнейших магистралей города. Мимо института почти сплошным потоком двигались легковые и грузовые машины, текла людская река. Шум от взвывающих двигателей, от звяканья кузовов и плохо закрепленного груза часто мешал Марку читать лекции, особенно в теплые дни, когда вот так распахнуты окна.

Теперь у него появилась возможность продиктовать этой улице свою волю, заставить замереть среди ошеломляющей непроглядной тьмы машины и людей. Одновременно это станет его заявкой на авторство самого необыкновенного открытия.

Приподымая то один, то другой угол металлического каркаса, Марк принялся передвигать установку в сторону открытого окна. Это оказалось нелегкой работенкой. Каркас своими углами выворачивал плитки паркета, оставлял позади глубокие борозды. А потом пришлось еще освобождать кабель от скобок на стене, иначе он не доставал до окна.

Устроив установку перед подоконником, Марк позволил себе передохнуть, хотя его познабливало от нетерпения. Он старательно вытер вспотевшие лицо и шею, поулыбался, потер руки.

Потом оглядел улицу в предвкушении ожидаемого эффекта.

И, уже не глядя, нажал кнопку.

Непроницаемая тьма скрыла от него все, что находилось за окном. И тут же по ушам его резанул слитный визг тормозов, прямо по сердцу ударили грохот сталкивающихся машин и скрежет раздираемого металла. Но самыми страшными были вопли людей, оказавшихся под колесами машин.

Все это ледяным отрезвляющим душем обрушилось на Марка. Он похолодел от ужаса перед содеянным, внезапно поняв, как бездумно и безответственно распорядился темстрашным средством уничтожения живого, которое судьбе угодно было вложить в его нерадивые руки. Он не помнил, как выключил установку. Возможно она выключилась сама. Ноги у него подкосились и он сел прямо на пол, вжавшись в угол комнаты, съежившись, обхватив голову руками.

У него недоставало мужества еще раз выглянуть в окно, чтобы полюбоваться на дело рук своих…

Остаток дня Марк провел, как в дурном сне. Он еще выполнял какую-то работу на кафедре, соглашался вместо кого-то прочесть завтра лекции, кому-то из студентов назначил день зачета.

Домой шел так, будто продирался сквозь вязкую среду.

С прилежным вниманием выслушал от жены ее служебные новости, вместе с ней поужинал, помог ей перемыть посуду, просмотрел газеты. Но все это словно делал не он, а кто-то посторонний, Марк же только наблюдал за этим посторонним.

И лишь очутившись в постели в полной тишине, позволил себе расслабиться, собраться с мыслями.

Итак, сказал он себе, судьбе было угодно одарить его величайшим открытием, которое безусловно может обессмертить его имя, сделать его самым известным человеком на Земле.

Однако он, Марк Залесский, подарок от судьбы принять не в состоянии. Страстно желает, так желает, что все в нем стонет и обливается кровью, но не может. Нечто более сильное и неодолимое встало между ним и световым торнадо.

Ведь если по совести, то это никому не нужное открытие.

Более того — в нем, в этом открытии, заложены самые губительные разрушительные начала. Нет, с него, Марка, достаточно и того, что произошло за окнами лаборатории. А ведь в те минуты сработала первая, примитивная модель светового торнадо. Со временем ее бы принялись совершенствовать, постепенно превращая в средство, способное погрузить в темноту всю планету…

Нет уж, только не это!

Пусть все останется, как было. Он предпочитает и далее оставаться в роли кафедральной затычки на все случаи жизни.

Утром они встретились по дороге в институт.

— Которую ночь глаз не смыкаю, — пожаловался Виктор Николаевич своему другу. — С ума можно сойти…

— Что так? — удивился Марк Юрьевич.

— Да вот со своей диссертацией… Похоже, я в тупике оказался, не туда забрел. С каждым экспериментом все более в том убеждаюсь. Да ты и сам все отлично видишь. Разве не так?

— И… и что же теперь?

— А теперь разбирай установку к чертовой матери! — неожиданно вскипел Виктор Николаевич. — Чтобы глаза мои ее больше не видели! В утиль! На свалку!

«А вот он бы не отказался, — покосившись на друга, подумал Марк Юрьевич, — не стал бы заботиться о возможных последствиях, терзаться сомнениями…»

И еще раз вздохнул с облегчением.

…Установку он разбирал с яростным ожесточением, будто боялся, что Виктор может еще передумать, снова продолжить эксперименты и вместо Марка прийти к световому торнадо. Он не отсоединял, а рвал и резал провода, шоферской монтировкой отдирал платы с тончайшими печатными схемами, приводя их в полнейшую негодность.

Но более всего досталось интерферометру и излучателю, обошедшимся кафедре в копеечку. Марк исковеркал их выверенные до долей ангстрема поверхности.

И только когда у ног его образовалась груда изувеченных деталей, Марк Залесский вздохнул с облегчением. Со световым торнадо было покончено раз и навсегда.

А подойти к окну и выглянуть на ту самую улицу он так и не решился.