"Клан Инугами" - читать интересную книгу автора (Ёкомидзо Сэйси)

Завещание, чреватое кровью

Дрожащим голосом Фурудатэ продолжал читать:

— «Статья третья. Тамаё Нономия должна избрать в мужья либо Киё Инугами, либо Такэ Инугами, либо Томо Инугами в течение трех месяцев со дня оглашения этого завещания. В случае, если тот, кого она изберет, откажется жениться на ней, он потеряет все права на мое состояние. Стало быть, если Киё, Такэ и Томо все откажутся жениться на Тамаё или все трое умрут раньше нее, Тамаё будет освобождена от условия, изложенного в статье второй, и будет вольна выйти за любого, за кого пожелает».

Атмосфера в комнате все больше накалялась. Тамаё, белая как простыня, низко опустила голову, но дрожащие плечи выдавали ее крайнее напряжение. Взгляды, бросаемые в ее сторону, становились все более откровенными и злобными. Если бы взглядом можно было убить, Тамаё умерла бы на месте.

В этой густой грозной атмосфере дрожащий, но звучный голос Фурудатэ продолжал чтение, точно выводил песнь, вызывающую злых духов из глубин преисподней.

— «Статья четвертая. В случае, если Тамаё Нономия лишится права унаследовать топор, цитру и хризантемы или если она умрет до или в течение трех месяцев после дня оглашения этого завещания, все деловые предприятия, которыми я владею, должны перейти к Киё Инугами. Такэ Инугами и Томо Инугами будут помогать Киё в управлении делами на тех же должностях, которые ныне занимают их отцы. Остальная часть моего состояния должна быть разделена Фондом Инугами поровну на пять частей, с тем чтобы по одной части было отдано Киё, Такэ и Томо, а две оставшиеся части были отданы Сизуме Аонума, сыну Кикуно Аонума. При этом каждый, получивший долю в моем наследстве, должен внести двадцать процентов этой доли в Фонд Инугами».

Сизума Аонума, сын Кикуно Аонума? Киндаити скривился — еще два новых имени. Но его удивление нельзя было сравнить с потрясением, испытанным остальными, для кого новость оказалась сокрушительной. Все побледнели, едва Фурудатэ произнес эти имена. Но сильней всего это ударило по Мацуко, Такэко и Умэко, у которых был такой пришибленный вид, будто на них обрушилась сила, способная в своей ярости свалить их с ног в самом буквальном смысле.

Но через некоторое время они обменялись взглядами, в которых читалась ненависть — ненависть, не уступающая той, что закипела в них, когда они узнали, что все наследует Тамаё.

Кто этот Сизума Аонума? Киндаити многажды и самым внимательным образом прочел «Биографию Сахэя Инугами», но ни разу не встретил этого имени. Сизума, сын Кикуно Аонума, — чем таким он был связан с Сахэем, что удостоился столь баснословной щедрости? И еще, почему Мацуко, Такэко и Умэко загорелись ненавистью, услышав это имя? Просто ли их разъярило, что кто-то посягает на часть богатства их сыновей? Нет, Киндаити был уверен, что этому есть более глубокая причина.

Киндаити сидел и рассматривал лица клана Инугами со смесью сильнейшего интереса и любопытства, а Фурудатэ тем временем откашлялся и продолжил чтение завещания:

— «Статья пятая. Фонд Инугами сделает все возможное, чтобы обнаружить Сизуму Аонума в течение трех месяцев со дня оглашения этого завещания. Если окажется невозможным обнаружить его за это время или если поиски подтвердят его смерть, вся доля моего состояния, которую он должен был бы получить, будет пожертвована Фонду Инугами. Если Сизума Аонума не будет найден живым в пределах Японии, но при этом обнаружится вероятность, что он живет за границей, указанная сумма должна храниться Фондом Инугами в течение трех лет со дня оглашения этого завещания. В случае, если Сизума Аонума вернется в Японию в течение этого времени, его доля будет передана ему; если же он не вернется, его доля перейдет Фонду Инугами».

В комнате все стихло; это была опасная немота. От злобы, которой была напоена эта мертвая тишина, кровь застыла в жилах Киндаити.

После паузы Фурудатэ продолжил:

— «Статья шестая. Если Тамаё Нономия утратит право унаследовать топор, цитру и хризантемы, или если она умрет раньше или в течение трех месяцев с даты оглашения этого завещания, и если Киё, Такэ или Томо также умрут, вся моя собственность и все предприятия, которыми я владею, должны управляться следующим образом.

Первое. Если Киё умрет, все предприятия, которыми я владею, должны перейти к Такэ и Томо на равных правах. Они будут обладать равной властью вести дела и согласовывать усилия для дальнейшего их развития. Доля оставшегося моего состояния, которая должна перейти к Киё, перейдет к Сизуме Аонума.

Второе. Если или Такэ, или Томо умрут, освободившаяся доля также перейдет к Сизуме Аонума. Если же все трое моих внуков умрут, доля, которую должны были получить покойные, перейдет к Сизуме Аонума. Эта доля будет управляться, как обозначено в статье пятой, в зависимости от того, жив или умер Сизума. Однако если Киё, Такэ и Томо все умрут, обе части моего состояния и все предприятия, которыми я владею, перейдут к Сизуме Аонума вместе с тремя реликвиями, то есть топором, цитрой и хризантемами».

Завещание Сахэя в действительности намного длиннее, точно трактат, исследующий все возможные комбинации смерти и выживания пятерых людей, названных в завещании — Тамаё, трех двоюродных братьев — Киё, Такэ и Томо и человека по имени Сизума Аонума. Опущу дальнейшие повторения, потому что это слишком утомительно и отвлекает от сути. Удовлетворимся главным — почти абсолютное преимущество положения Тамаё сразу же поняли все.

Совершенно невероятно, чтобы Тамаё, в расцвете лет и здоровая, могла умереть в течение ближайших трех месяцев. А в результате — только ей предстоит решить, кто именно унаследует все состояние и дела Инугами. Другими словами, судьбы Киё, Такэ и Томо зависели от ее решения.

Кроме власти, данной Тамаё, другая примечательная сторона завещания была связана с именем Сизума Аонума, потому что всякому, внимательно изучившему завещание, стало бы ясно, что он занимает второе место после Тамаё. Киё, Такэ и Томо могут получить часть дедова наследства независимо от Тамаё только при условии, что она утратит свои права или умрет; но если это случится, в игру тут же вступит этот самый Сизума.

Конечно, он не сможет принимать участия в делах Инугами, но при разделе состояния его доля будет в два раза больше, чем доля каждого из троих. Больше того, если Сизума умрет, Киё и оба его кузена ничего не выиграют, зато, если случится противоположное, то есть если либо Киё, Такэ или Томо умрут, доля каждого из умерших перейдет прямиком в карман Сизуме. И того больше — если Тамаё и все три кузена умрут, тогда все — все состояние Инугами и все его предприятия — перейдут к этому таинственному человеку по имени Сизума Аонума.

Короче говоря, в соответствии с условиями завещания, все состояние Сахэя и его предприятия будут сперва под контролем Тамаё, а потом — если до этого дойдет — могут полностью перейти Сизуме. По этой схеме получалось, что ни Киё, ни Такэ, ни Томо не имели ни малейшей возможности получить в единоличное владение собственность и предприятия клана Инугами. Даже если один из них выживет, а все остальные, включая Тамаё и Сизуму, умрут, он все равно не получит все состояние семьи, поскольку доля Сизумы будет отдана Фонду Инугами.

Какое странное завещание! Злое проклятье, а не завещание! Теперь Киндаити понял, почему Фурудатэ боялся, как бы оно не вовлекло членов клана в распрю, в семейную междоусобицу.

В здравом ли уме Сахэй писал это завещание? Если да, то почему он так холоден к своим кровным внукам и при этом так добр к Тамаё, даже если она и потомок почитаемого им благодетеля, да и к этому незнакомцу Сизуме Аонума тоже? Нет, не только к трем внукам Сахэй выказал пренебрежение завещанием: с их матерями и отцами он посчитался еще меньше — по сути, полностью обошел их. Мацуко, Такэко и Умэко — родные дочери Сахэя остались совершенно ни с чем.

Всем известно, что при жизни Сахэй не благоволил к своим дочерям, но чтобы его неблаговоление достигло такой степени… Киндаити, охваченный неописуемым ужасом, сидел и вглядывался в их лица.

Мертвая, противоестественная маска не позволяла Киндаити увидеть лицо Киё, но сила потрясения, которое тот испытал, очевидна: плечи дрожат, руки, лежащие на коленях, дико, как в лихорадке, дергаются и пот начал просачиваться из-под его маски, стекая по подбородку на шею.

Квадратный Такэ уставился в одну точку на полу, широко раскрыв изумленные глаза. Даже этот надменный кичливый человек, похоже, ошеломлен необычным завещанием своего деда. Лицо его тоже мокро от пота.

Томо, хитрец и лицемер, напротив, все время дергается. Качает ногой — со стороны смотреть на это очень неприятно — и перебегает глазами, заглядывая в лица остальных. Однако взгляд его, как магнит, притягивает Тамаё, тонкие губы изгибаются в легкой улыбке, выражающей и надежду, и опасения.

Саёко, младшая сестра Такэ, сидит, сосредоточив все свое внимание на Томо. Затаив дыхание, вся напружинившись, она следит за хитрыми маневрами своего кузена, посылая ему безмолвные мольбы и призывы. Но вот, не получив отклика и видя, как он вновь и вновь пялится на Тамаё, она закусила губу и грустно опустила глаза.

Мацуко, Такэко и Умэко — воплощенная ярость. Такое впечатление, что они сейчас лопнут от переполнившего их темного чувства — чувства ненависти, без сомнения, к покойному Сахэю. Однако, вспомнив, что объекта их ненависти больше не существует, они перенаправили всю свою злобу на Тамаё. Какие гневные взгляды мечут они на бедную девушку!

На первый взгляд может показаться, что Тораноскэ, муж Такэко, держит себя в руках, но его и без того багровое лицо еще больше побагровело и залоснилось от скрытого бешенства. Вид у него такой, словно его вот-вот хватит удар. Он мечет злобные взгляды, как отравленные копья, во всех, кроме собственной жены и детей.

У Кокити, мужа Умэко, глаза — как у бездомной собаки, которую били и мучили всю жизнь. Явно поджав хвост, он нервно и трусливо заглядывает в лица присутствующих. Ну да, а чуть копни, и под поверхностью обнаружится вероломная сущность, от которой нелегко избавиться. Он ненавидит всех, кроме своего сына Томо. Он даже на жену смотрит с неприязнью.

Наконец, Тамаё. Вот на нее, когда оглашение завещания наконец закончилось, стоило посмотреть. Пока Фурудатэ перебирал статьи одну за другой, она постепенно взяла себя в руки, и к тому времени, когда он кончил, была все еще бледна, но ни в коем случае не испугана и не возбуждена. Тамаё сидела совершенно спокойно, безмолвна и одинока, как прекрасная глиняная статуэтка. Неужели она не замечает взглядов ненависти, которыми клан Инугами осыпает ее, как стрелами? Она сидит, безмолвная и спокойная, но в ее глазах сияет странный свет, словно, погрузившись в транс, она видит сон.

Вдруг кто-то закричал:

— Не верю! Не верю! Подделка!

Киндаити удивился — кто бы это мог быть? Это была старшая дочь Сахэя, Мацуко.

— Нет! Нет! Это не настоящее завещание отца. Кто-то… кто-то… — Она перевела дыхание. — Это чей-то заговор, чтобы украсть состояние Инугами. Это очевидная фальшивка! — Ее резкий голос наполнил комнату.

Брови у Фурудатэ задергались, он закашлялся, одновременно что-то мямля. Но, быстро взяв себя в руки, вынул носовой платок, утер рот и произнес подчеркнуто спокойным, увещевающим тоном:

— Госпожа Мацуко, я тоже не могу не пожелать, чтобы это завещание оказалось фальшивым. А также, если оно и отражает истинные желания господина Инугами, чтобы в нем обнаружились какие-то формальные промахи и ошибки, которые сделали бы его по закону недействительным. Но, госпожа Мацуко, — нет, позвольте мне объяснить это не только госпоже Мацуко, но и всем вам, — это завещание совершенно подлинное и полностью удовлетворяет всем законным требованиям. Если у кого-то из вас имеются какие-либо возражения против этого завещания и он намерен оспорить его через суд, это ваше дело. Но хочу заметить, вы, скорее всего, проиграете дело. Это завещание совершенно обязательно для исполнения. Что бы вы ни говорили, но смыслу этого завещания должно следовать буквально и его указания выполнить полностью.

Фурудатэ втолковывал это медленно, отчетливо выговаривая каждое слово и переводя взгляд с одного члена семьи на другого, начав с маски Киё. Наконец взгляд его добрался до Киндаити. Прочитав в глазах Фурудатэ смущение, тревогу, страх и больше того — безмолвную мольбу, Киндаити слегка кивнул. Потом, еще раз посмотрев на руки адвоката, стиснувшие документ, он почувствовал невыразимый ужас. Ему почудилось, будто сквозь страницы завещания проступает кровь.