"Лоренцаччо" - читать интересную книгу автора (Де Мюссе Альфред)

Сцена 2

Улица. Рассвет. Маски выходят из освещенного дома. Торговец шелком и золотых дел мастер открывают свои лавки.

Торговец шелком. Ну, ну, дядя Монделла! Уж и ветерок для моих тканей! (Раскладывает шелка.)

Золотых дел мастер (зевая). Хоть головой об стену! К черту их свадьбу! Я глаз не смыкал всю ночь.

Торговец. И моя жена тоже, сосед; бедняжка то и дело ворочалась, словно угорь! Эх, когда молод, под звуки скрипки не заснешь.

Золотых дел мастер. Молод! Молод! Хорошо вам говорить! Когда у тебя такая борода, то уж ты не молод, а от их проклятой музыки, видит бог, не захочется мне плясать!

Проходят два школьника.

Первый школьник. Ничего нет интереснее. Проберешься сквозь ряды солдат к самой двери и глядишь, как они выходят в разноцветных одеждах. Стой! Это дом Нази. (Дышит на пальцы.) Моя сумка морозит мне руки.

Второй школьник. А подпустят нас?

Первый школьник. А по какому праву нас не подпустят? Мы флорентийские граждане. Посмотри-ка на весь этот люд у дверей; сколько лошадей-то, пажей, ливрей! Ходят взад и вперед, — надо только немножко разбираться, я могу назвать всех важных особ, — разглядишь хорошенько все платья, а вечером рассказываешь: "Страшно хочется спать; я всю ночь провел на балу у князя Альдобрандини, у графа Сальвиати; князь был одет так-то, а жена его этак", — и не лжешь. Пойдем, возьмись-ка сзади за мой плащ.

Становятся у дверей дома.

Золотых дел мастер. Послушайте-ка маленьких зевак! Пусть бы кто-нибудь из моих подмастерьев занялся такими делами!

Торговец. Ладно, ладно, дядя Монделла, где забава дается даром, там молодежь не в убытке. Большие удивленные глаза всех этих шалунишек радуют мое сердце. Вот и я был такой — нос по ветру, ищу новостей. Кажется, дочь Нази — красивая девка, а Мартелли — счастливый малый. Вот это — настоящая флорентийская семья! Какая осанка у всех этих знатных господ! Признаться, любы мне эти празднества! Лежишь себе спокойно в постели, приподымешь угол занавески, время от времени поглядываешь на огни во дворце, как они двигаются то туда, то сюда; поймаешь, ничего не платя, обрывок музыки, что играют там, и говоришь себе: "Ну, ну! Это пляшут мои ткани, мои бесценные красавицы пляшут на милых телах всех этих славных и честных господ".

Золотых дел мастер. Немало там пляшет и таких тканей, за которые не плачено, сосед; эти-то меньше всего жалеют, когда их поливают вином и вытирают ими стены. Что знатные господа забавляются, это понятное дело, на то они и созданы; но, знаете, всякие бывают забавы!

Торговец. Да, да, вот хотя бы танцы, верховая езда, игра в мяч и мало ли еще. Но вы-то что хотите сказать, дядя Монделла?

Золотых дел мастер. Довольно уж сказано. Я-то знаю. Ведь никогда еще стены всех этих дворцов не доказывали лучше, как они прочны. Прежде им не надо было такой силы, чтоб защищать предков от хлябей небесных, как сейчас, чтоб поддерживать внуков, когда они перепьются.

Торговец. Стакан вина делу не повредит, почтенный Монделла. Зайдите-ка в мою лавку, я покажу вам кусок бархата.

Золотых дел мастер. Да, делу не повредит, да еще и веселит, сосед: добрый стакан старого вина хорош, если его держит рука, трудовым потом добывшая его; подымаешь его весело, все нипочем, и он вливает бодрость в сердце честного человека, который трудится для своей семьи. Но все эти придворные вертопрахи — бесстыжие пьяницы. И кому это приятно, что превращаешься в скота, в дикого зверя? Никому, даже себе самому, а богу-то — меньше всего.

Торговец. Карнавал был лихой, надо признаться, и их проклятый мяч напортил мне товара флоринов на пятьдесят[1]. Слава богу, Строцци заплатили.

Золотых дел мастер. Строцци! Да накажет небо того, кто посмел поднять руку на их племянника! Лучший человек во Флоренции — это Филиппо Строцци.

Торговец. Это не помешало тому, что Пьетро Строцци протащил по моей лавке свой проклятый мяч и посадил три больших пятна на аршин бархата. Кстати, дядя Монделла, увидимся мы с вами в Монтоливето?

Золотых дел мастер. Не в моем обычае таскаться по ярмаркам; но в Монтоливето я поеду из благочестия. Это святое паломничество, сосед, и за него прощаются все грехи.

Торговец. И дело достойное, сосед, и денег там купец наживет больше, чем за весь год. Приятно смотреть на этих почтенных дам, когда они выйдут от обедни и начнут щупать и рассматривать все твои материи. Да хранит господь его светлость! Двор — отличная вещь!

Золотых дел мастер. Двор! Народ тащит его на своей спине, вот что! Флоренция была — и не так еще давно — хорошим, прочно выстроенным домом; все эти высокие дворцы, где живут наши высокие семейства, были колоннами этого дома. Ни одна из этих колонн не превышала другую ни на вершок; они все вместе поддерживали древний, крепко сложенный свод, и мы расхаживали внизу и не опасались, что на голову нам упадет камень. Но есть на свете два опрометчивых зодчих — они испортили дело: между нами говоря, это император Карл и папа. Император начал с того, что вошел в этот дом, пробив в нем изрядную брешь. Дальше они решили взять одну из тех колонн, о которых я вам говорил, а именно — семью Медичи, и превратить ее в колокольню, и колокольня эта, как злой гриб, выросла в одну ночь. А потом, знаете, сосед, все это здание стало сотрясаться от ветра — ведь голова-то у него была слишком тяжелая, а одной ноги не хватало, — и тогда столп, превращенный в колокольню, заменили громадной безобразной кучей грязи, смешанной с плевками, и назвали все это цитаделью; немцы устроились в этом проклятом логове, словно крысы в сыре; и не мешает помнить, что, играя в кости и попивая свое кисленькое винцо, они глаз не спускают с нас всех. Флорентийские семьи пусть себе кричат, народ и купцы пусть себе толкуют, а Медичи правят с помощью своего гарнизона; они пожирают нас, как ядовитый нарост пожирает больной желудок; ведь только благодаря алебардам, которые прогуливаются по крыше цитадели, незаконный сын, всего лишь пол-Медичи, дурень, созданный небом на то, чтоб быть рабочим на бойне или батраком, валяется по постелям наших дочерей, пьет из наших бутылок, бьет нам стекла; и ему еще за это платят.

Торговец. Черт возьми, как вы расходились! Вы как будто заучили все это наизусть; это не всякому следует говорить, сосед Монделла.

Золотых дел мастер. А если б меня и приговорили к изгнанию, как приговорили столько народу! В Риме живется ничуть не хуже. Черт побери эту свадьбу и всех, кто пляшет и кутит на ней! (Входит в лавку.)

Торговец присоединяется к зевакам. Проходит горожанин с женой.

Жена. Гульельмо Мартелли красив и богат. Счастье для Николо Нази, что у него такой зять. Смотри-ка! Бал все еще не кончился. Видишь все эти огни?

Горожанин. А мы-то когда выдадим замуж нашу дочь?

Жена. Как все освещено! Танцевать до такого часа — вот это настоящий праздник! Говорят, герцог там.

Горожанин. День обратить в ночь, а ночь в день — это удобный способ, чтоб не встречаться с честными людьми. Право, славная это выдумка — алебарды на пороге свадьбы! Господь да хранит наш город! С каждым днем все больше этих собак немцев вылезает из проклятой крепости.

Жена. Погляди, какая красивая маска. Ах, какое чудное платье! Только все это очень дорого стоит, а дома у нас такая нищета.

Уходят.

Солдат (торговцу). Посторонись, сволочь! Пропусти лошадей.

Торговец. Сам ты сволочь, чертов немец!

Солдат бьет его пикой. (Уходя.) Вот как соблюдают договор! Эти негодяи оскорбляют граждан. (Входит в свой дом.)

Первый школьник (своему товарищу). Видишь того, что снимает маску? Это — Палла Руччелаи. Такой молодец! Тот, маленький, рядом с ним, — это Томазо Строцци, Мазаччо — так его прозвали.

Паж (кричит). Лошадь его светлости!

Второй школьник. Уйдем, сейчас выйдет герцог.

Первый школьник. Так ты что думаешь, он тебя съест?

Толпа у дверей растет.

Второй школьник. Вот этот — Николини; а этот — проведитор.

Выходит герцог, одетый монахиней, с ним Джулиано Сальвиати в таком же костюме, оба в масках.

Герцог (садясь на лошадь). Ты со мной, Джулиано?

Сальвиати. Нет еще, ваша светлость. (Шепчет ему на ухо.)

Герцог. Хорошо, хорошо, смелей!

Сальвиати. Она прекрасна, как демон. Дайте мне лишь волю; если мне удастся избавиться от моей жены… (Возвращается на бал.)

Герцог. Ты навеселе, Сальвиати, черт бы меня побрал! Ты не тверд на ногах. (Уезжает со своей свитой.)

Первый школьник. Теперь, раз герцог уехал, скоро и конец.

Маски выходят со всех сторон.

Второй школьник. Розовые, зеленые, синие — в глазах рябит, голова кругом идет.

Горожанин. Кажется, ужин затянулся, вот уж двое на ногах не держатся.

Проведитор садится на лошадь; разбитая бутылка падает ему на плечо.

Проведитор. Эй! Черт возьми! Кто это здесь разбойничает?

Маска. О, разве вы не видите, синьор Корсини! Вот смотрите, там, в окошке, это — Лоренцо, одетый монахиней.

Проведитор. Лоренцаччо, черт бы тебя унес! Ты ранил мою лошадь.

Окно закрывается.

Хоть бы сгинул этот пьяница и все его молчаливые проделки! Негодяй, который не улыбнулся трех раз в жизни, а проводит время в шалостях, как школьник на свободе! (Удаляется.)

Из дома выходит Луиза Строцци в сопровождении Джулианно Сальвиати; он держит ей стремя. Она садится на лошадь. За ней следуют конюший и воспитательница.

Сальвиати. Что за ножка у тебя, милая девушка! Ты луч солнца, и ты прожгла меня до мозга костей.

Луиза. Синьор, так не говорят кавалеры.

Сальвиати. Что за глаза у тебя, душа моя! Вот бы вытирать это плечо, такое влажное и свежее! Что подарить тебе, чтобы стать на эту ночь твоей служанкой? Разуть бы эту ножку!

Луиза. Пусти мою ногу, Сальвиати.

Сальвиати. Нет, клянусь плотью Вакха, пока ты не скажешь, когда отдашься мне.

Луиза бьет лошадь и уезжает галопом.

Маска (Сальвиати). Маленькая Строцци уехала, зардевшись как полымя. Вы рассердили ее, Сальвиати.

Сальвиати. Пустое! Гнев молоденькой девушки то же, что утренний дождь.(Уходит.)