"Лоренцаччо" - читать интересную книгу автора (Де Мюссе Альфред)

Сцена 4

Двор во дворце герцога. Герцог Алессандро на террасе, пажи проезжают лошадей. Входят Валори и синьор Маурицио.

Герцог (обращаясь к Валори). Ваше высокопреосвященство получили нынче утром вести от римского двора?

Валори. Павел Третий шлет вашей светлости тысячу благословений и самые горячие пожелания благополучия.

Герцог. Лишь пожелания, Валори?

Валори. Его святейшество опасается, как бы чрезмерная снисходительность герцога не создала ему новых опасностей. Народ плохо свыкся с неограниченной властью, и кесарь во время своего последнего путешествия, кажется, то же самое говорил вашей светлости.

Герцог. Вот, ей-богу, отличная лошадь, синьор Маурицио! О, что за дьявольский круп!

Синьор Маурицио. Великолепный, ваша светлость.

Герцог. Итак, господин папский уполномоченный, нужно еще обрезать кой-какие дурные ветви. Кесарь и папа сделали меня монархом; но, клянусь Вакхом, в руку они мне вложили скипетр, от которого уже за милю отзывает топором. Ну так что же, Валори, в чем дело?

Валори. Я священник, ваша светлость; если слова, которые мой долг велит мне передавать в точности, подвергаются столь суровому суду, сердце мое не позволяет мне что бы то ни было прибавить к ним.

Герцог. Да, да, я знаю, вы славный человек. Вы, клянусь богом, единственный честный священник, которого я встретил в моей жизни.

Валори. Государь, честность не утрачивается и не приобретается ни под каким одеянием, а среди людей больше бывает добрых, чем злых.

Герцог. Итак, никаких объяснений?

Синьор Маурицио. Не разрешите ли сказать мне, государь? Все это легко объяснить.

Герцог. Ну?

Синьор Маурицио. Бесчинства двора раздражают папу.

Герцог. Что ты сказал?

Синьор Маурицио. Я сказал: бесчинства двора, ваша светлость. Поступкам герцога может быть судьей только он сам. Лоренцо Медичи — вот кого требует папа, как бежавшего от суда.

Герцог. От его суда? Насколько мне известно, он никогда не оскорблял ни одного папы, кроме Климента Седьмого, моего покойного кузена, который теперь пребывает в аду.

Синьор Маурицио. Климент дал уйти из своих владений распутнику, который под пьяную руку обезглавил статуи на арке Константина. Павел Третий не может этого простить благородному представителю флорентийского разврата.

Герцог. Ах, черт возьми! Алессандро Фарнезе — забавный малый! Если его пугает разврат, то отчего он не обратит внимания на своего незаконного сына, прелестного Пьетро Фарнезе, который так мило обходится с епископом в Фано! Казнь этих статуй всплывает всякий раз, как речь заходит о бедном Ренцо. По-моему, это забавно — отрезать головы всем этим каменным мужам. Я, как и все, покровительствую искусствам, и у меня первые художники Италии; но мне совсем непонятно почтение папы к этим статуям, которые он завтра же отлучил бы от церкви, если бы они были из плоти и крови.

Синьор Маурицио. Лоренцо — безбожник; он над всем смеется. Если власть вашей светлости не будет окружена глубоким уважением, она не может быть прочной. В народе его называют Лоренцаччо, знают, что он руководит вашими развлечениями, и этого достаточно.

Герцог. Потише! Ты забываешь, что Лоренцо Медичи — двоюродный брат Алессандро.

Входит кардинал Чибо.

Кардинал, послушайте-ка этих господ: они говорят, что папа оскорблен бесчинствами бедного Ренцо, и утверждают, что это наносит ущерб моей власти.

Кардинал. На днях в Римской академии Франческо Нольца произнес по-латыни речь против изверга, изувечившего арку Константина.

Герцог. Довольно — ведь вы меня рассердите! Ренцо — опасный человек! Самый отъявленный трус! Баба, тень изнеженного развратника! Мечтатель, который и днем и ночью ходит без шпаги из страха, что увидит рядом с собой ее тень! К тому же философ, писака, плохой поэт, который даже сонета не умеет сочинить! Нет, нет, я еще не боюсь призраков. Клянусь плотью Вакха! Какое мне дело до латинских речей и шуток моей сволочи! Я люблю Лоренцо — и, клянусь смертью господней, он останется здесь.

Кардинал. Если бы я и считал опасным этого человека, то опасным не для вашего двора и не для Флоренции, а для вас, герцог.

Герцог. Вы шутите, кардинал! Хотите, я скажу вам правду? (Говорит с ним вполголоса.) Все, что я знаю об этих проклятых изгнанниках, об этих республиканских упрямцах, затевающих заговоры вокруг меня, я узнаю от Лоренцо. Он скользкий, как угорь; он пролезает всюду и говорит мне все. Не он ли нашел способ вступить в связь со всеми этими дьяволами Строцци? Да, конечно, он моя сводня, но поверьте, если его посредничество кому-нибудь и повредит, то не мне. Вот, глядите!

Лоренцо появляется в глубине нижней галереи.

Посмотрите-ка на это маленькое тощее тело — на это воплощенное похмелье после оргии. Взгляните-ка на эти круги под глазами, на эти тонкие и болезненные руки, в которых едва хватает силы держать веер, на это хмурое лицо, которое улыбается порой, но не в силах смеяться! И это — опасный человек? Полноте, полноте! Вы шутите над ним. Эй! Ренцо, иди-ка сюда, вот синьор Маурицио напрашивается на ссору с тобой.

Лоренцо (подымаясь по лестнице террасы). Здравствуйте, синьоры, друзья моего кузена!

Герцог. Вот послушай, Лоренцо. Уже целый час мы говорим о тебе. Знаешь новость? Тебя, друг мой, отлучают по-латыни, и синьор Маурицио называет тебя опасным человеком, кардинал тоже; а что касается добряка Валори, то он слишком пристойный человек, чтобы произносить твое имя.

Лоренцо. Опасен? Для кого, ваше высокопреосвященство? Для блудниц или для ангелов в раю?

Кардинал. Дворовая собака может так же взбеситься, как и всякая другая.

Лоренцо. Священник должен браниться по-латыни.

Синьор Маурицио. Бывает и тосканская брань, на которую можно бы ответить.

Лоренцо. Синьор Маурицио, я не заметил вас, извините, — солнце светило мне в глаза, но у вас прекрасный вид и, кажется, совсем новое платье.

Синьор Маурицио. Такое же новое, как ваше остроумие; я велел переделать его из старой куртки моего отца.

Лоренцо. Брат, когда вам наскучит та или иная из покоренных вами дев предместья, пошлите ее синьору Маурицио. Жить без женщины нездорово человеку, у которого короткая шея и волосатые руки, как у него.

Синьор Маурицио. Кто считает себя вправе шутить, должен уметь и защищаться. На вашем месте я взял бы шпагу.

Лоренцо. Если вам сказали, что я солдат, то это ошибка: я бедный любитель науки.

Синьор Маурицио. Ваше остроумие — отточенная, но ломкая шпага. Это слишком презренное оружие; но каждый прибегает к своему. (Выхватывает шпагу.)

Валори. Обнажить шпагу — при герцоге!

Герцог (смеясь). Пускай! Пускай!.. Хочешь, Ренцо, я буду твоим секундантом? Подать ему шпагу!

Лоренцо. Государь, что вы говорите?

Герцог. Что ж так быстро исчезло твое веселье? Брат, ты дрожишь? Стыдись! Ты позоришь имя Медичи! Я всего лишь незаконный сын, а лучше умею носить это имя, чем ты, законный! Шпагу! Шпагу! Медичи не может допустить, чтобы его так оскорбляли. Пажи, ступайте наверх: весь двор будет смотреть, и я хотел бы, чтобы вся Флоренция присутствовала здесь.

Лоренцо. Ваша светлость надо мной смеется.

Герцог. Я только что смеялся, но сейчас я краснею от стыда. Шпагу! (Берет шпагу у одного из пажей и предлагает ее Лоренцо.)

Валори. Государь, вы заходите слишком далеко. Шпага, обнаженная в присутствии вашей светлости, во дворце, — это преступление, подлежащее каре.

Герцог. Кто смеет говорить, когда я говорю?

Валори. Ваша светлость, конечно, намеревались только немного позабавиться; и сам синьор Маурицио, верно, ничего другого не имел в мыслях.

Герцог. А вы не видите, что я все еще шучу? Что за черт! Кто подумает тут о настоящем деле? Прошу вас, взгляните на Ренцо; у него колени дрожат, и если бы он мог, он побледнел бы. Боже правый, что за вид! Он, кажется, упадет.

Лоренцо шатается; он хватается за перила и, скользя, внезапно падает наземь. (Громко хохочет.)

Не говорил ли я вам? Никто не знает его лучше меня; уже от одного вида шпаги ему делается дурно. Полно, дорогая Лоренцетта, пусть тебя отнесут к твоей матери.

Пажи подымают Лоренцо.

Синьор Маурицио. Двойной трус! Сын потаскухи!

Герцог. Молчать, синьор Маурицио, взвесьте ваши слова, это я говорю вам теперь. Чтобы я не слышал таких речей!

Синьор Маурицио уходит.

Валори. Бедный юноша!

Кардинал (оставшись наедине с герцогом). Вы верите этому, государь?

Герцог. Хотел бы я знать, как этому не поверить.

Кардинал. Гм! Это уж слишком.

Герцог. Потому-то я и верю. Представляете ли вы себе, чтоб Медичи стал позорить себя на глазах у всех ради своего удовольствия? К тому же это не в первый раз случается с ним; он никогда не мог вынести вида шпаги.

Кардинал. Это уж слишком. Это уж слишком.(Уходит.)