"Гибель синего орла. Приключенческая повесть" - читать интересную книгу автора (Болдырев Виктор Николаевич)

Глава 9. ЧАНДАРА

После разлуки с Пинэтауном Нанга сопровождает меня повсюду, как тень. Борьба с ураганом сплотила маленький экипаж «Витязя». Девушка боится потерять друзей и остаться одинокой в незнакомом стойбище.

Обитателей «бревенчатого островка» удалось перевезти к новому берегу тундры в три рейса. У большого озера, образовавшегося во время урагана, пастухи разбили палатки и яранги объединенного лагеря.

Никто в стойбище не понимает языка Нанги — даже старики, изъездившие тундру от Чукотки до Индигирки. Некоторые ее слова походят на юкагирские, но смысл их местные юкагиры разгадать не могут.

Однажды я знаками попросил Нангу показать старому Рынтыиргину татуировку на ее груди. Она испуганно вцепилась смуглыми ручками в кофточку и забилась в дальний угол палатки. Я не стал тревожить ее и сел писать дневник. Нанга долго не могла успокоиться, подозрительно посматривая на меня из-под густых ресниц.

«Можно ли найти родных девушки и есть ли они у нее?» — записал я в дневнике в тот вечер.

Сестра Пинэтауна подружилась с Нангой. Объяснялись они жестами и немного понимали друг друга. Все дни девушки проводили в моей просторной палатке, сделанной из парусов «Витязя».

Вот и сейчас Геутваль показывает новой подруге книги и журналы из библиотеки совхоза. Нанга с жадным любопытством рассматривает рисунки и фотографии, гладит своими пальчиками бумагу, словно впервые видит книгу.

Жители нашей тундры любят печатное слово. В каждой яранге есть книги. Грамотные пастухи просматривают газеты. Школьники, приезжая летом на каникулы, вслух читают своим бабушкам и дедушкам буквари и пионерские журналы.

Нанга точно приплыла с необитаемого острова — она не знает печатного слова, книги.

— Послушай, Геутваль, научи Нангу простым чукотским словам… Вот и узнаешь историю своей подруги.

Геутваль, встряхнув тяжелыми косами, соглашается и тотчас принимается учить Нангу. Маленькой дикарке это нравится, она старательно повторяет чукотские слова, уморительно коверкая их. Недели через две она, пожалуй, сможет рассказать свою историю.

Неожиданное происшествие разбило наши планы.

Накануне подул сильный южный ветер, и море стало быстро освобождать тундру. Я с Нангой и Геутваль едва успел перегнать вельбот на стоянку в русло реки Белых Гусей.

Лучшие пастухи во главе с Кемлилином ушли вслед за отступающим морем. Медленно пробирались они с верховыми оленями на поводу по вязкой, заболоченной тундре и вскоре скрылись за вершинами дальних булгуньяхов.

Прошла ночь, наступил день, и я с минуты на минуту ждал появления табуна. Заметил оленей маленький Каурагыргин — внук Рынтыиргина, самый резвый мальчишка стойбища. На берегу озера он упражнялся в метании чаута длинного аркана, сплетенного из тонких ремешков. Увидев табун, мальчик поднял на ноги весь лагерь.

Олени, соскучившись по стойбищу, бегут к ярангам. Издали бегущий табун кажется лавой атакующей конницы. Позади, выстроившись полукругом, скачут на верховых оленях пастухи. На высоком темном учаге[3] вырвался вперед, обходя лаву оленей, Пинэтаун. С ружьем за спиной, с арканом у седла, он похож на лихого кавалериста.

Нанга, вытянувшись на цыпочках, следит за юношей; в черных глазах ее блестят искорки: она радуется благополучному возвращению Пинэтауна.

Юноша заворачивает табун к озеру, ловко соскакивает с учага, снимает седло и пускает уставшего оленя на пастбище.

— Нанга, иди сюда! — улыбаясь, кричит он.

Девушка бежит навстречу, берет из рук юноши седло, и они идут вместе к моей палатке, о чем-то переговариваясь.

Подъезжает Кемлилин с пастухами. Табун они встретили в море: Пинэтаун выводил по мелководью изголодавшихся оленей. Три дня они были в плену у океана и стремились поскорее выбраться на сушу.

В этот памятный для нас день устраиваем большое совещание. Пастухи расставили дежурных у трех стад и собрались в просторной яранге Кемлилина. Сюда пришли все обитатели тундрового стана. Давно пора приниматься за дело.

Рассказываю об открытии советского бактериолога Николаевского. Слушает меня маленький интернационал: чукчи, юкагиры, якуты. Не все пастухи хорошо понимают по-русски, и Пинэтаун очень просто и увлекательно переводит слушателям рассказ о стеклянном увеличивающем глазе микроскопе, о смертоносных микробах — возбудителях копытки, о путешествии невидимых палочек микроба в тканях оленя, о спасительных противоэпидемических маршрутах.

В просторной яранге тихо, как в ночной тундре. Пастухи слушают Пинэтауна с напряженным вниманием. Прирожденные оленеводы отлично понимают важность открытий Николаевского. Ложные карантинные пастбища давно стесняют движение оленьих стад дальнего участка совхоза.

Пинэтаун ставит на маленький раскладной столик походный микроскоп и вставляет стекла с тончайшими срезами пораженной ткани. Коллекцию великолепных срезов подарил мне в Якутске Николаевский. Пастухи подходят к столику, осторожно трогают своими мозолистыми руками блестящие позолоченные клеммы и, смешно щурясь, приникают к окуляру. В ярком поле микроскопа мерцают крошечные клетки микробов копытки с голубоватой зернистой протоплазмой, увеличенные в две тысячи раз.

В яранге раздаются удивленные восклицания. Сквозь линзы микроскопа оленеводы видят невидимого врага. Старый Рынтыиргин долго рассматривает голубые клеточки и наконец, оторвавшись, говорит:

— Теперь душить их будем… Маршруты хорошие делать надо…

Противоэпидемические маршруты намечают все участники совещания. Припоминают каждый приметный холм, каждое подходящее урочище, каждый клочок пастбища с питательной растительностью.

Цветной тушью мы с Пинэтауном разрисовываем на листе полотняной кальки новые маршруты стад в приморской тундре между устьем реки Белых Гусей и Алазеей. По линии каждого маршрута отмечаем места и сроки стоячок. Получается настоящий график движения оленьих стад.

Рынтыиргин предлагает оставить у Большого озера семьи всех трех бригад и двигаться с оленями по спасительным маршрутам налегке, с одними пастухами.

Собрание принимает предложение старейшего пастуха. Рынтыиргину поручают охрану лагеря и организацию рыболовной бригады из остающихся стариков и женщин.

Нанга слушает совещание пастухов с необычайным волнением. Она сидит рядом с Геутваль около Пинэтауна и внимательно наблюдает за всем, что происходит в яранге.

Когда начинают выступать молодые пастухи, растерянная улыбка освещает смуглое личико девушки. Нанга тревожно посматривает на стариков, словно опасаясь, что они оборвут эти речи.

Берет слово и Геутваль. Смущенно краснея, громким голосом она заявляет, что девушки стойбища сошьют в дальнюю дорогу всем пастухам по две пары запасных летних торбасов.

Геутваль опускается на свое место. Нанга порывисто обнимает подругу и прижимается к ее плечу. Две слезинки повисают на густых ее ресницах.

Я вдруг понимаю девушку — Нанга никогда не видела свободной жизни простых людей нашей тундры. Откуда же принесли ее на плоту волны? Где ее родина?

— Эгей, черноволосенькая! Иди смотреть стеклянный глаз.

Пинэтаун замечает волнение девушки, и ему хочется развлечь ее. Нанга тихо подходит к столику и приникает к окуляру. Алые губы ее приоткрываются. Она протягивает руки и шарит, чуть не опрокидывая микроскоп, — ей хочется поймать голубые клеточки.

— Ой, дикая важенка! — Пинэтаун осторожно отводит руки Нанги от микроскопа.

После собрания, когда полуночное солнце низко опускается над тундрой, мы распечатываем посылку помполита — кожаный мешок с литературой. Пинэтаун громко читает в кругу пастухов фронтовые известия с Большой земли.

Оглядывая взволнованные лица пастухов, я думаю о том глубоком переломе, который совершился в сознании коренных жителей полярной тундры.

Пинэтаун не успевает окончить политинформацию — в ярангу вбегает Кауратыргин. Проворный малыш спешит сообщить очередную новость:

— Кольцевик, кольцевик приехал, почту привез!

Появление кольцевика — курьера из совхоза — неожиданное событие. Тундровые озера, болота и речки, разлившиеся после весеннего паводка, преграждают еще путь к нашему участку. Только важное поручение может привести курьера в Алазейскую тундру за четыреста километров от центральной усадьбы.

Все выходят из яранги встречать гостя.

Двое путников на мшистой террасе распрягают оленей, выпуская их на пастбище. Отряхиваясь, животные бегут к озеру, где рассыпался наш табун. Кольцевика пастухи хорошо знают. Зимой он часто привозит почту с центральной усадьбы совхоза. Второй путник, склонившись у легковой нарты, стоит к нам спиной. Неторопливо он распутывает оленью упряжь.

— Чандара! — глухо вскрикивает Нанга.

Человек у нарты быстро оборачивается. Никогда не забуду его лица: скуластое, худое, изрезанное глубокими, как шрамы, морщинами, с орлиным носом над тонкими губами, оно напоминает лицо индейца.

Острыми черными глазами старик шарит по лицу Нанги. Девушка бледнеет и прячется за спину Пинэтауна.

Подходит Кемлилин.

— Приехал? — спрашивает он курьера.

— И… — отвечает молодой пастух на чукотское приветствие.

— Новости есть? — спрашиваю я, складывая простые чукотские слова.

— Бумагу тебе привез, — отвечает курьер, протягивая лист, исписанный размашистым почерком помполита.

Почту Петр Степанович отправил с курьером накануне урагана. Он сообщал, что в Якутске решили вдвое увеличить оленеводческий совхоз. Директор совхоза улетел в Якутск просить дополнительных пастбищ, взвалив на плечи помполита все хозяйство в самое трудное время летних эпидемий. Помполит принял совхоз и предлагал тотчас явиться на усадьбу организовать противоэпидемические маршруты оленьих стад на берегах Восточной тундры.

Кемлилин разговорился по-чукотски с мрачным спутником курьера.

— Кемлилин, спроси старика, знает ли он Нангу?

— Старик говорит, что она его дочь.

— Дочь?!

Нанга держится около Пинэтауна и не проявляет родственных чувств к незнакомцу. Широко раскрытыми глазами она следит за движениями старика, словно зверек, затравленный охотником. Старик повелительно говорит ей что-то на гортанном непонятном языке. Нанга ежится, словно получив удар.

— На каком языке переговаривается этот человек с Нангой?

— «На языке своих отцов», — переводит бригадир туманный ответ старика. — Не хочет он говорить.

— А где он живет и почему Нанга очутилась на плоту?

Ответ гостя уклончив: «Живет далеко, кочует в тундре; девчонка уехала из стойбища с бабушкой; как очутилась на плоту, не знает».

Кольцевик встретил неразговорчивого гостя в глухой тундре на полпути между Колымой и рекой Белых Гусей. Он ехал на легкой грузовой нарте. В упряжке у него были необычайно крупные ездовые олени ламутской породы. Когда встретились, спрашивал, не видел ли кольцевик нарту с девушкой и старухой. Дальше они поехали вместе.

— Пусть старик спросит у Нанги, где бабушка?

Кемлилин переводит просьбу. Гость, насупившись, резко спрашивает что-то девушку, небрежно кивнув в мою сторону.

Нанга тихо отвечает, неожиданно опускается на мягкий ковер тундры и горько плачет.

— «Большая волна унесла старуху в море», — дословно переводит Кемлилин безжалостный ответ приезжего.

Тонкие губы старика складываются в змеистую усмешку.

— Не плачь… — Я осторожно поднимаю Нангу и глажу пышные черные волосы.

Она доверчиво прижимается смуглой, мокрой от слез щекой к моей руке.

Вдруг резкий окрик старика заставляет ее вздрогнуть. Опустив голову, она тихо бредет к нарте.

— Не бойся, Нанга… — Пинэтаун шагает к старику. Глаза юноши сверкают, и желваки перекатываются на скулах. — Зачем кричишь на девочку? — тихо и зло говорит он.

Старик словно не слышит Пинэтауна. Недобрыми черными глазами он безразлично смотрит на юношу, как на пустое место, потом вытаскивает расшитый кисет и неторопливо закуривает длинную трубку, выточенную из березового корня. Трубка сделана из такого же материала, что и березовая чашечка Нанги.

Но больше всего меня поражает кисет старика из черной замши, украшенный замысловатым орнаментом. На темном поле вышит мелким бисером голубой орел, словно слетевший с татуированной груди Нанги.

— Кемлилин, спроси, почему у Нанги на груди и на его кисете один и тот же знак синего орла?

В глазах старика мелькает тревога. Он быстро прячет кисет. Ого, он, кажется, знает русский язык и скрывает это.

— Так себе… — уклончиво отвечает по-чукотски Чандара бригадиру.

Нанга приносит с нарты приезжего вьючные мешки. Жалко смотреть на нее — она поникла, точно увядший цветок. Старик вытаскивает из вьюка легкий полог из бязи и растягивает около яранги Кемлилина. Не нравится мне этот человек. Вижу, что Нанга против воли подчиняется власти старика, и не понимаю причины ее страха и покорности. Пинэтаун мрачно следит за гостем.

Почему он так плохо обращается с дочерью? Нужно вмешаться в судьбу Нанги и помочь ей. Мы решили, что на следующий день Пинэтаун улучит минуту и переговорит с девушкой наедине.

Старик уводит Нангу пить чай в ярангу Кемлилина. Усталое солнце тускло светит над горизонтом. Забираемся в палатку из парусов «Витязя» и быстро засыпаем.