"Слезы Брунхильды" - читать интересную книгу автора (Фетжен Жан-Луи)17. Смерть короляВ колеблющемся свете факелов казалось, что саван чуть подрагивает — словно маленький Теодорих все еще жив и пытается сбросить его, чтобы избежать погребения. Каждый из тех, кто присутствовал в дворцовой часовне, заметив это, испытывал невольный страх. Единственной, кто не обращал на это внимания, была мать принца, Фредегонда. Взгляд ее был застывшим, лицо — мертвенно-бледным, глаза покраснели от слез. Она как будто не замечала вообще никого и ничего — измученная, шатающаяся, глухая к любым утешениям, не произнесшая ни слова с тех пор, как смерть снова забрала у нее сына. Видя ее в таком состоянии, некоторые опасались за ее рассудок. Однако горе, которое обрушилось на мать, не поколебало королеву. Судорожно стиснув кулаки, она даже в скорби помышляла о мести, хватаясь за эту мысль, как утопающий за соломинку. Теодорих умер всего лишь по прошествии нескольких недель после своего первого дня рождения, и не чума была тому виной. Чума уже покинула франкские королевства, собрав свой страшный урожай. От нее больше никто не умирал. Ужасная дизентерия, которая и привела к смерти ребенка, наверняка не была случайностью. Только не на этот раз. Только не снова. Не после того, как смерть унесла трех ее других сыновей — Хлодобера, Самсона и Дагобера. На сей раз принц, скорее всего, был отравлен или стал жертвой колдовства. В этом Фредегонда была уверена. Единственное, чего она желала сейчас, это найти того чародея или ту чародейку, что отравили принца или погубили колдовством. Найти и заставить говорить. Внезапно шум и толчея у дверей часовни вывели Фредегонду из ее мертвенного оцепенения. Она не обернулась, но до ее слуха донеслось перешептывание, потом — тяжелая поступь стражника, который шел по центральному проходу среди вновь воцарившейся тишины. — Ваше величество… Начальник стражи преклонил перед Фредегондой колено, но королева не удостоила его даже взглядом — лишь едва заметно кивнула, позволяя говорить. — Там одна женщина хочет вас видеть… — Я отдала тебе приказ. Исполняй. — Простите, но она говорит, что она ваша служанка. Я не хотел бы навлечь на себя вашу немилость… Фредегонда подняла глаза, посмотрев на начальника стражи, и медленно повернулась к двери. У порога между двумя стражниками стояла Уаба. Когда королева взглянула на нее, Мать облегченно улыбнулась, но почти тут же эта улыбка сменилась гримасой ужаса. Фредегонда снова отвернулась, не произнеся ни слова. Начальник стражи дал знак подчиненным вывести Уабу из часовни. — Geneta, это же я! — в отчаянии закричала та, — В чем я провинилась? Что на тебя нашло? Geneta! Двери со скрипом захлопнулись, и крики Уабы постепенно стихли в глубине коридора. Пусть и она погибнет, потому что ничего не сделала для спасения принца. Она ничуть не лучше, чем все эти целители, костоправы, гадалки, продавцы зелий…. Всех парижских знахарей, лекарей и предсказателей — иными словами, всех тех, кого можно было заподозрить в колдовстве, — заключат в темницы и подвергнут пыткам, а потом отправят на костер — и так будет продолжаться до тех пор, пока один из них не признается в совершенном злодеянии. Священники и раньше предостерегали ее от ненавистных Богу чародеев, одержимых демонами. Эти предостережения, а также внезапная холодность короля и множество других дурных знаков теперь казались Фредегонде явной угрозой небесных сил. К тому же Уаба слишком долго разделяла с ней одни и те же тайны… Назавтра, после похорон принца, с наступлением ночи город озарился светом множества костров, наполнился отвратительным запахом горелой плоти и душераздирающими криками сжигаемых заживо. Еще через день уже ничего не было слышно, кроме мрачного завывания ветра на опустевших улицах и глухих мрачных песнопений в стенах соборов. Фредегонда сидела у окна, чувствуя себя, как никогда, одинокой. Хильперик после похорон сына уехал из города — должно быть, на одну из окрестных вилл. Кажется, впервые Фредегонда не знала, где он, и впервые это было ей безразлично. Пусть охотится в свое удовольствие, пусть проводит ночи в беседах со священниками или со своим новым фаворитом, евреем Присцием, которого поклялся обратить в христианство, пусть забывается в объятиях новых любовниц, пусть замышляет новые военные походы — ей уже не важно. Борьба за власть, которую они оба вели так долго, обернулась для нее лишь нынешним ужасающим одиночеством. Мать, потерявшая всех детей, в том числе новорожденных. Любовница, которая больше не испытывала ни любви, ни страсти к своему мужу и которую желание других мужчин оставляло холодной, как статуя. Королева без власти, вынужденная терпеть унижения от взбалмошного и слабого короля. Одинокая женщина, отправившая свою единственную подругу на костер во имя Бога, в которого не верила… — Ваше величество… Фредегонда узнала голос одной из своих служанок. — Что тебе? — Принцесса Ригонда здесь и хочет вас видеть. Да, верно, у нее еще осталась дочь, рожденная в ту пору, когда она ожидала сына, чтобы закрепить за собой положение общепризнанной королевской любовницы. Она почти не обращала на Ригонду внимания, и та платила ей тем же. Но вот теперь от принцессы появилась хоть какая-то польза. Несмотря на то, что Ригонде было всего двенадцать лет, король Лиувигильд попросил ее руки для своего сына, принца Рекарреда. Разумеется, это был брак по расчету, призванный обезопасить пиренейские границы, как некогда брак Хильперика и Галсуинты; но, тем не менее, это все же был настоящий королевский брак, поднимающий престиж Нейстрии и, кроме того, разрушающий все планы Брунхильды относительно Испании. С тех пор как прибывший из Толедо посланник попросил руки принцессы, эта маленькая дурочка видела себя уже королевой и обращалась с собственной матерью свысока, явно считая происхождение Фредегонды унизительным для себя. — Пусть войдет. Почти неосознанным жестом Фредегонда взяла со стола бронзовое зеркало и поправила прическу. Когда она поняла, что делает, то поспешно отложила зеркало, но было уже поздно: торжествующая улыбка на лице принцессы говорила о том, что та заметила это проявление слабости. — Я узнала, что король, мой отец, отправил готских послов обратно, — сказала Ригонда, садясь в высокое резное кресло. Фредегонда улыбнулась, слегка позабавленная чересчур взрослыми манерами дочери. Но нельзя было не признать, что для своих лет она держится совсем неплохо. Когда они обе сидели в креслах, разница в росте была не так сильно заметна, и высокомерная манера принцессы низводила Фредегонду до положения служанки. В другое время королева вышвырнула бы ее из кресла и надавала пощечин за такую дерзость, но после всех этих ужасных дней она чувствовала себя слишком усталой и печальной. — Напоминаю тебе, что твой младший брат совсем недавно умер. Поэтому король предпочел отложить твою помолвку на более поздний срок. — Что вы говорите? — Это просто отсрочка. Весной мы… — Весной? Вы хотите сказать, что мне придется провести всю зиму в этом вонючем городишке? И кстати, где мой отец? Почему он не позвал меня к себе? — Твой отец в трауре. Он хочет побыть один. Вне себя от гнева, Ригонда поднялась, и, несмотря на ее роскошное одеяние и драгоценности, стало видно, что это просто глупая девчонка двенадцати лет, нескладная и нелепая. На этот раз высокомерная улыбка появилась на лице Фредегонды. — А теперь оставь меня, — сказала она. — У меня есть заботы поважнее. — Признайтесь — это вы его удалили! Фредегонда скрестила руки на груди, сдерживая нарастающее раздражение, и боком прислонилась к столу, ожидая, что еще скажет дочь. — Вы никогда меня не любили! А теперь, когда я стала взрослой, вы хотите разлучить меня с отцом и расстроить мою свадьбу! — Зачем бы мне это делать? — Я знаю, что вы храните у себя мое приданое! Сами вы никогда не получали столько золота от отца и теперь мне завидуете! Вам невыносима сама мысль о том, что я стану женой — наследного принца Толедо, а потом королевой, женой и дочерью короля, тогда как вы… — Продолжай. Детское личико Ригонды покраснело от гнева, а глаза заблестели от слез. Однако она сдержалась и, ничего не сказав, направилась к двери. Но окрик Фредегонды заставил ее обернуться. — Продолжай! — Хорошо же! Вы всего лишь бывшая служанка и чародейка! Вы околдовали короля! Это вас надо было сжечь! Вы… Принцесса замолчала, когда мать быстро направилась к ней. Она резко отшатнулась и выхватила из ножен небольшой богато украшенный кинжал. Но, прежде чем, Ригонда успела замахнуться, оглушительная пощечина сбила ее с ног. Затем Фредегонда схватила принцессу за волосы и подтащила к своим ногам. — Хочешь золота? Сейчас получишь! Обезумев от ярости, она рывком распахнула дверь и вышвырнула дочь в коридор под изумленными взглядами Ландерика и стражников, охранявших ее покои. Фредегонда не обратила на них никакого внимания и продолжала гнать принцессу по коридору и вниз по лестнице, пока они не спустились в подвалы дворца. На некоторое время королева взяла себя в руки, чтобы предстать в достойном виде перед стражниками, охранявшими королевскую сокровищницу; но затем, когда двери перед ней распахнулись, она снова схватила несчастную Ригонду за волосы и втолкнула внутрь. В свете факелов, горевших под низкими сводчатыми потолками, были видны окованные железом сундуки, римские мраморные статуи и множество других ценных вещей, свезенных чуть ли не со всего света. Фредегонда наугад открыла один из сундуков и повернулась к дочери. — Вот оно, твое приданое, — холодно сказала она. — Ну, так бери его! Забирай все, что хочешь. Ригонда заколебалась, затем, видя, что мать едва сдерживает нетерпение, медленно подошла к распахнутому сундуку, до краев полному золота и драгоценных камней, переливавшихся разноцветными отблесками в свете факелов. Она неуверенно протянула руку и взяла серебряную фибулу, украшенную изумрудами, затем длинную золотую цепочку, на которой висел искусной работы крест из дерева и слоновой кости. И таких украшений здесь были десятки, сотни, целые сундуки! С лихорадочно бьющимся сердцем и блуждающей на губах улыбкой, Ригонда наклонилась еще больше и зачерпнула две полные пригоршни золотых монет, но в этот момент королева резко захлопнула крышку сундука, прижав к бортику шею дочери, и надавила на нее изо всех сил. Громкие крики девочки вскоре сменились хрипами. Без сомнения, Фредегонда задушила бы дочь, если бы Ландерик силой не оттащил королеву от сундука и не вынес из сокровищницы. Все то время, что он нес ее по коридорам и лестницам, королева оставалась до такой степени неподвижной и безучастной, что попадавшиеся навстречу слуги думали, будто она одурманена или даже вовсе мертва, и крестились вслед. Дойдя до покоев королевы, Ландерик положил Фредегонду на кровать, затем намочил кусок полотна и, опустившись на колени, приложил его к ее лбу. — Это все не стоит таких волнений, — прошептал он. Эти слова постепенно проникали в сознание Фредегонды, пока она приходила в себя. Да, действительно, эта девчонка не стоит таких волнений… и ее отец тоже. Однако оскорбления Ригонды приоткрыли ей новую истину. Заканчивалась эпоха. Слишком много детей умерло, слишком много несчастий и потрясений обрушилось на королевский дом. Если уж собственная дочь считает ее всего лишь выскочкой, много возомнившей о себе бывшей служанкой, что говорить об остальном дворе…. Наверняка против нее уже плетутся заговоры. Настало время уйти, смириться со своей участью — как прежде смирились Одовера и Галсуинта…. Или же взять свою судьбу в собственные руки. Король еще не знал, что в ней зарождалась новая жизнь. Если Бог захочет, чтобы это оказался сын, все снова станет возможным. Она не только займет прежнее место возле короля, подарив ему наследника, но и вырвется, наконец, из этого позолоченного рабства, в котором жила долгие годы. Зигебер мертв, и Брунхильда правит от имени своего сына. Почему бы ей не сделать то же самое?.. Нужно, чтобы это был сын. Лето выдалось жарким. Чувствуя, как по спине стекают струйки пота, Брунхильда пыталась представить себе, что вместе с детьми купается в реке, ныряя с одной из лодок, привязанных к причалу на мелоденской набережной. Восторженные детские крики были слышны и здесь, на террасе. Сбросить платье, окунуться в прохладную воду, долго плавать, как в те беззаботные времена, когда она сама была девочкой…. Может быть, позже, после совета… Брунхильда удержалась от разочарованного вздоха и в последний раз окинула взглядом городские укрепления. Осада Мелодена была снята, и от сражения, которое велось на берегах Сены, почти не осталось следов. Крепостные стены острова по-прежнему были высокими и надежными; их зубцы, напоминавшие наконечники стрел, четко вырисовывались на фоне неба. Мосты были восстановлены, и город заполнили торговцы, оружейники, кузнецы, золотых дел мастера, веселые девицы, маги, целители и предсказатели…. Лагерь королевы образовывал как бы второй город на правом берегу, а войска стягивались к нему с противоположного берега. Таким образом, остров Мелоден оказывался на середине пути, и городские улочки то и дело заполнялись повозками, стадами скота и людскими толпами, столь же шумными, сколь и веселыми. Несмотря на то, что на крепостных стенах по-прежнему стояли вооруженные отряды, настроение в городе было совсем не воинственным. Говорили, что королева и ее сын прибыли только для того, чтобы поблагодарить жителей города, выдержавших осаду, и щедро наградить их за отвагу…. Брунхильда с почестями принимала всю местную знать, и на пирах ее приближенные всячески поддерживали эти умиротворяющие россказни. К тому же, хотя ее отряды численностью превосходили мелоденский гарнизон, их было явно недостаточно, чтобы всерьез встревожить Хильперика. Всего пятьсот человек, из них совсем немного конников… И, тем не менее, королева готовилась именно к войне, хотя и в большой тайне. Знать и придворные Остразии, смешавшись с толпами, вот уже несколько дней подряд прибывали в Мелоден по зову юного короля Хильдебера, которому шестого апреля исполнилось четырнадцать лет. Большинство их них оставалось здесь не дольше нескольких часов. Разногласия между королевским двором и Лучшими еще не вполне забылись, и ни один представитель последних не был допущен на совет. Всё, что от них требовалось, — собрать войска и ждать приказа. — Ваше величество, прибыл герцог Лу Аквитанский. Королева поблагодарила герольда кивком и быстро спустилась с террасы. Увидев ее, Лу преклонил колено. Лицо его сияло от счастья. Брунхильда протянула герцогу обе руки, которые он с южным пылом расцеловал — к некоторому недовольству коннетабля Суннезигеля и других участников совета. — Какая радость — видеть вас живой и здоровой! — произнес Лу Аквитанский прерывающимся от волнения голосом. Война, которую ему пришлось вести с Лучшими, вынужденный отъезд в Бургундию и потеря многих владений не могли не сказаться на нем, но, когда все земли и привилегии были ему возвращены, Лу вновь обрел свою привычную жизнерадостность. Кроме того, он был единственным из близких друзей Зигебера, оставшимся в живых, и один лишь его вид согрел сердце Брунхильды. — Мы разве не ждем короля? — спросил герцог Годехизель, когда все расселись. Вместо ответа Брунхильда посмотрела на коннетабля Суннезигеля, и тот серьезным тоном произнес: — То, о чем мы будем говорить сегодня, не должно стать известно королю. Речь пойдет не о войне, а об убийстве. Наступила полная тишина, и взгляды всех присутствующих невольно обратились к Брунхильде. Улыбка исчезла с ее лица. — Мессиры, пришло время покончить с нашим врагом. Свинцовое палящее солнце заливало паперть собора Святой Марии, где собралось множество народу. Однако все молчали, было слышно лишь пение монахов или — изредка — мычание быков, запряженных в многочисленные повозки. Но ни звука не издавала огромная толпа людей, изнуренных жарой, долгим стоянием и скорбью. Тишина — угнетающая, изумленная, враждебная — сопровождала отбытие принцессы Ригонды в Испанию. Никогда еще предстоящая свадьба кого-либо из членов королевского дома не вызывала у подданных таких тягостных чувств. Не то чтобы они возражали против женитьбы вестготского принца Рекарреда на франкской принцессе — это их не особенно заботило, и они от души повеселились бы, если бы не одно обстоятельство. По какой-то странной прихоти Хильперик и Фредегонда приказали, чтобы четыре тысячи юношей и девушек из знатных семей покинули родительские дома и отправились в Толедо вместе с принцессой Ригондой. И сейчас, несмотря на свои роскошные одеяния, молодые люди казались пленниками, насильно оторванными от семей, — по крайней мере, так они выглядели в глазах родителей, пришедших проводить их. Отцы и матери были охвачены тревогой и не испытывали никакой гордости — лишь унижение от сознания собственного бессилия и скорбь от того, что они в последний раз видят своих детей. Что до нейстрийской знати, приближенных, военачальников и личных стражников Хильперика, прибывших из Аквитании, как Дезидерий, Берульф и Бладаст, с запада, как Бепполен или вассалы из Бретани, с севера, как Бодезигель или Хупп, — они буквально онемели при виде тех богатств, что составили приданое принцессы. Десятки повозок были нагружены сундуками, полными золота, бочками вина, свертками дорогих тканей и мехов, золотой посудой, прекрасными украшениями из золота, серебра и драгоценных камней. Целое состояние отправлялось в Испанию. И за это они сражались в Бурже, ради этого захватывали Бордо, Тур и Пуатье? Ради того, чтобы горы сокровищ были отданы девчонке и какому-то незнакомому принцу из далекого королевства? Их собственное богатство, их земли и все блага, дарованные королем, по сравнению с этим почти бесстыдным изобилием выглядели жалкой милостыней. Даже Ансовальд, которому доверены были сопровождение Ригонды и охрана этих сокровищ и всей блистательной процессии, чувствовал стыд, а также неприязнь. Фредегонда, сидевшая рядом с королем, не отрывала глаз от военачальников. Она видела выражения их лиц, слышала возмущенные перешептывания. Эти вояки реагировали так, как она и предвидела…. Фредегонда опустила голову, страдая от изнурительной жары и чувствуя, что близка к обмороку — настолько она была слаба. Меньше двух недель назад она родила еще одного ребенка, которого из опасения отправила подальше от Парижа и от Суассона — на виллу Викториакум. Даже сам король еще не видел новорожденного. Наконец кортеж тронулся. Когда он покидал остров Ситэ, колесо на повозке принцессы сломалось, ударившись о придорожный каменный столб, и по толпе пронеслось: — Malahora! Дурной знак…. Да, это действительно оказалось недобрым предзнаменованием. В первую же ночь, когда процессия отъехала от Парижа всего на восемь миль, пятьдесят молодых людей из почетного эскорта принцессы скрылись, уведя с собой столько лошадей и унеся столько сокровищ, сколько смогли. Позже они нашли убежище во владениях Хильдебера. Так продолжалось и дальше. Каждый раз, когда бдительность стражников ослабевала (впрочем, иногда их брали в сообщники), юноши и девушки ускользали, набив карманы золотом и драгоценностями. В последних числах сентября процессия прибыла в Пуатье, и здесь путешествие закончилось. Ужасное известие, полученное Ансовальдом, заставило его повернуть назад, с остатками эскорта и сокровищ. Кавалькада охотников, поднимая облака пыли, въехала во двор королевской виллы Калла. Один из них, везший убитую олениху, позвал слуг, чтобы те унесли добычу. Остальные спешились и повели коней к стойлам. Лишь Хильперик остался в седле: в сорок с лишним лет король уже нуждался в помощи, чтобы спешиться, тем более что сегодняшняя охота оказалась для него утомительной. Лес был уже тронут первыми красками осени, но все еще стояла сильная жара — от нее трескалась земля, и пересыхало в горле. — Пусть мне принесут выпить! — закричал Хильперик, когда пыль во дворе улеглась. Подошли двое слуг. Один нес мех с вином, другой протянул королю руку, чтобы помочь ему слезть с коня. Хильперик наклонился и оперся о плечо слуги. В это мгновение тот выхватил скрамасакс, спрятанный в складках одежды, и вонзил королю под мышку — точно таким же ударом, каким некогда был поражен Зигебер. Хильперик закричал и рухнул на землю. Тогда второй слуга отшвырнул мех, тоже выхватил оружие и нанес королю еще один удар — в живот. Затем оба скрылись в сгущающихся сумерках. Убийц Хильперика так никогда и не нашли. |
||
|