"Искатель. 1978. Выпуск №3" - читать интересную книгу автора12Чачин вышел из дому с волнующим и чуточку пугающим ощущением новизны своей роли. Московское летнее утро всегда чудесно. Улицы чисты — только что прошли поливные машины, и асфальт, впитавший влагу, чуть потемнел. Лакированные бока автомобилей сверкали на солнце всеми цветами спектра. Прохожие не спешили — работа уже началась, и толкотня мешала только на перекрестках. Даже цветастые летние платья женщин казались Чачину почему-то ярче обычного. Чачину только что позвонил полковник Соболев и уточнил задание. Есть два человека — он назвал их, указав имена и возраст: Шелест Яков Ильич двадцати трех лет и Челидзе Георгий Юстинович, которому перевалило за тридцать. Оба — члены Общества филателистов, и все как-то связаны с Ягодкиным. Задача, как сформулировал ее Соболев, установить характер этих связей. Основная цель остается прежней: искать подходы к Ягодкину, возможность знакомства с ним и, если удастся, проникнуть в окружающую его компанию. Что влекло Чачина в этом задании? Оперативная самостоятельность, возможность импровизации и поиска собственного решения в любой непредвиденной ситуации и, не исключено, риск. Чачин знал, куда идти. По Калининскому проспекту через Арбатскую площадь к колоннам Ленинской библиотеки, где на втором этаже в двух больших залах была развернута выставка лучших коллекций марок. Там нашлось место и для чачинского картона с полной серией, посвященной спасению челюскинцев, с портретами первых Героев Советского Союза, с марками, выпущенными в честь перелетов Чкалова и Громова из Москвы через полюс в Соединенные Штаты. А начинали картон несколько дореволюционных земских марок, считающихся особенно ценными у филателистов-любителей. Чачин жалел, что задание полковника Соболева было получено накануне закрытия выставки, а не перед вернисажем, где он сразу же встретил бы всех московских любителей почтовой марки. Не только своих знакомых, но и названных Соболевым коллекционеров, и, вероятно, даже самого Ягодкина. Ягодкин собирал все связанное с полярной почтой, начиная с первых исследований Арктики и Антарктики, с экспедиций Пири и Нансена, Амундсена и Нобиле. Собирал он и почтовые штемпеля русского Севера, и образцы полярной авиапочты. Имелся у него и знаменитый папанинский блок, посвященный советской дрейфующей станции «Северный полюс». Блока этого у Чачина не было, и он с удовольствием выменял бы его у Ягодкина: у такого коллекционера наверняка имелись и дубликаты. «Вот и подходящий случай для знакомства, — думал Чачин, — деловой повод для дружеского разговора двух коллег-филателистов, а если повезет, то и для дальнейшего общения, даже если обмена не будет». Посетителей на выставке было мало, знакомых среди них Чачин не нашел, но внизу, в курилке, сразу же встретил двоих с кляссерами — Верховенского и Находкина. Особого восторга коллеги не проявили, но встретили по-дружески. — Тыщу лет! Где пропадал? — В Москве. Где же еще? — И пустой пришел. Ничего нет для обмена? — Он на свою коллекцию полюбоваться пришел. — Моя коллекция висела и висит. Я на другие любуюсь. Мне папанинский блок покоя не дает. У вас нет, случайно? — Чего нет, того нет. — У Ягодкина под стеклом красуется, — вздохнул Чачин. — Может, и дубликат есть. Сменять бы! — Нашел у кого. Корифеи с нашим братом не меняются. Он свои марочки по заграницам ищет. Привозят ему доброхоты. — Пижоны, — сказал Чачин. — Какой любитель, если он настоящий, а не пижон, будет для чужого стараться? Вот я через месяц-другой поеду, так прежде всего для себя поищу что получше. — Куда поедешь? — В Стокгольм или в Западную Германию. — В командировку? — Туристом. Мой профессор путевку обещал. — Какой? — Я у него секретарем работаю. — Ты же филолог. — А что, по-вашему, учителем русского языка в школу идти? — Что верно, то верно. Учитель такой путевки не схлопочет. Только тебе-то зачем? Ты же русские марки собираешь. — А для обмена. — Тебя надо с Яшкой Шелестом познакомить. — Шелест сейчас в Одесском порту сидит. Ему со всего Средиземноморья марки везут, — сказал Находкин. Чачин умышленно не проявил интереса к Шелесту. — Если найду что-нибудь стоящее в поездке, сам подыщу, с кем махнуться. — Его бы с Жоркой свести, — предложил Верховенский. У него нюх на туристов. Знаешь Жорку Челидзе? — Не знаю, — сказал Чачин, насторожившись: в первый же день повезло. — Да ты его, наверно, сто раз видел. Этакий Томин из «Знатоков». Его даже гаишники не штрафуют — так похож. — А где ж я его найду? — Угостишь пивом — найдем. В пивном баре Центрального парка культуры и отдыха было, как всегда, людно. Но свободный столик нашелся. Именно там и сидел похожий на артиста Каневского невысокий плотный грузин. — Знакомьтесь, — сказал Находкин. — Жора Челидзе. Сережка Чачин. Коллеги-марочники. — Гоги, — поправил его Челидзе, — хотя меня все здесь почему-то Жорой зовут. Я уже привык. Говорил он по русски чисто, без акцента, как москвич, выросший где-нибудь на Покровке или на Сретенке. — Я видел вашу коллекцию на выставке, — сказал он, пронзив Чачина чуть-чуть прищуренными глазами. — Ценные у вас эти земские марочки. Дорого платили, не секрет? — Он по году на марку наскребал, — хохотнул Находкин. — Ты лучше скажи ему, где в Западной Германии марки покупать. — Почему в Западной Германии? — поинтересовался Челидзе. Особого удивления он при этом не проявил. — Так он как раз туда собирается. — В командировку? — Нет, простым туристом. — А когда? Чачин ответил, как и час назад Находкину: — Через месяц-другой. Когда группа оформится. Челидзе вежливо улыбался, не проявляя любопытства к беседе. Но ответить на вопрос Находкина он все же счел нужным: — Марки в Западной Германии можно покупать где угодно. Почтовые в любом газетном киоске, а коллекционные в специализированных магазинах. В каждом городе найдется магазинчик, рассчитанный на филателистов. Ну а более точные адреса найдем, когда выяснится ваш маршрут. Они есть и в каталогах, и в специальных журналах. Время терпит. — Почему это оно терпит? Или у вас его слишком много? — послышался позади грудной женский голос. К столу подходила девушка с оттенком какой-то нерусской, скорее цыганской прелести в худощавом лице, с коротко подстриженными волосами и большими гранатовыми серьгами в ушах. — Что-то вас слишком много, мальчики, — сказала она, протискиваясь между стульями. Челидзе встал. — Самое главное, я здесь, Лялечка. И давно жду. Чачин тоже встал, пропуская девушку на место рядом с Челидзе. На своих очень высоких каблуках она была ниже его всего на несколько сантиметров, а он измерялся сто восьмьюдесятью с гаком. — Познакомьтесь, — сказал Челидзе, — Лялечка. Она же Оля. Фамилия несущественна, место работы тоже несущественно, а существенны только ее внешность и острый язык, с которыми вы сейчас познакомитесь. — А что у вас существенно? — отпарировала она. — Жорку я знаю: он немногого стоит. А вы кто? Верховенский? Что-то из Достоевского… — Я только однофамилец его героя, синьора. Скромный однофамилец. — Инженер, наверно? — Угадали. — А я маляр, — сказал Находкин. Он был художником плакатистом в одном из больших московских кинотеатров. — Это уже интереснее. Когда-нибудь я приглашу вас по белить потолок у меня на кухне. А вы что молчите? — обернулась она к Чачину. — Вы не спрашиваете. — А если спрошу? — Разве это существенно, Лялечка? Кто есть кто. Здесь собрались рыцари одной страсти, поклонники одной богини, которой на Олимпе не было. — Это почтовой марки, что ли? Тоже мне богиня! Неужели нет на свете ничего интереснее? — Многое есть, Лялечка. Например, девушки. Утренние рассветы на университетской набережной, когда любимая рядом. Томление чувств. Трепет желаний. Хочется, хочется голубых лугов. Хочется, хочется стать быстрей постарше. Рано или поздно приходит к нам любовь, но лучше все-таки, если бы пораньше. — Пошловато. Ваше? — Нет, это я спер из популярной песни. — А поп-музыку любите? — Не очень. Я любитель старомодной классики. — Тогда мы вас перевоспитаем, — оживилась Лялечка. — Правда, Жора, его стоит перевоспитать? Вроде хороший мальчик… — Отчего же нет? Попробуем. Чачин ощутил кинжальный удар прищуренных глаз. — Ну а теперь начнем треп, мальчики, — резюмировала Ляля, явно считая молчание Челидзе знаком согласия с чачинским перевоспитанием. — Просто треп. За жизнь. Начали. И все начали. За жизнь так за жизнь. Ни о марках, ни о закрытых компашках, ни о преодолении музыкальной старомодности Чачина. Никто его ни о чем не спрашивал, и он никого ни о чем не спрашивал. Просто смеялся, острил, читал Евтушенко и Ахмадулину, с удовольствием внимал комплиментам Ляли по адресу его голубых джинсов со звездно-полосатой нашлепкой на кармане, хохотал над анекдотами Находкина и даже с Жорой в общении был уже на «ты». А в душе его пела сказочная жар-птица удачи. Голоса ее за столом в пивном баре никто не слышал, но он, этот голос, непременно достигнет полковника Соболева, потому что удачу полковник предвидел и запрограммировал, выбрав именно Чачина для такого задания. В том, что есть все-таки великий бог телепатии, старший лейтенант уже не сомневался. |
||||
|