Глава девятая

Принцесса и её рыцарь

Дождь кончился внезапно. Даже слишком. Просто в какой-то момент стена ливня вдруг расступилась, а дальше кавалькада ехала уже по сухой тропе.

Вслед за дождём кончился сосняк, и тоже — внезапно, будто оборвавшись, оставив Ташу неметь от восторга: ещё бы не неметь, когда за горизонт убегает бескрайний луг, и до самой бескрайности белеющий чуть колышущейся на ветру пушицей.

— Арон, Арон, смотри!

— Вижу, — улыбнулся он. Тут же посерьёзнел. — Только не пытайся сорвать.

— Почему?

— Потому что пушица обозначает границы Белой Топи.

Трогательные пушистые кругляшки, — "заячьи хвостики", — под дуновеньем ветерка мирно качнулись на тонких стебельках.

— Арон, а… — Таша сглотнула, — вилл-о-висп из Белой Топи… на самом деле…

Она не договорила, зная, что в словах нет нужды — но дэй не ответил: просто смотрел в белопушную даль из-под прищура тёмно-русых ресниц, будто следил за чем-то.

Или кем-то.

— Кто знает, — наконец сказал он, чуть повернув голову. — Однако, если я не ошибаюсь, виднеющийся вон там частокол указывает на то, что мы близки к месту нашего потенциального ночлега.

Частокол действительно виднелся. Невысокий, местами перекошенный, с настежь распахнутыми воротами.

— Арон…

— Да, мне это тоже не нравится, — дэй пристально, но без тревоги (или без видимой тревоги) смотрел в пустоту между створками ворот. — Держись за мной.

Кони, судя по всему, тоже заподозрили, что дело нечисто. Во всяком случае, по затерявшейся в сфагнуме тропе, пролегавшей по самой грани между землёй и топью, они переступали очень тихо.

Двор мало чем отличался от лесного болотья — тот же мох и тот же вереск, надёжно зарастившие огороженный участок. Впрочем, по низенькой ограде перед домом угадывался существовавший некогда огород, да и сама избушка явно выбивалась из фауны Заболотья: добротная, красноватого дерева, — сосна, наверное, — с надёжными ставнями на окнах, боковой пристройкой-хлевом и ещё одной — поленницей. В дальнем уголке участка скромно приткнулась деревянная будочка, — туалет типа сортир, — в противоположном дальнем уголке Таша заметила каменное кольцо колодца. Труба на бревенчатой крыше, в лучшие времена, наверное, пыхтящая традиционным столбиком дыма, сейчас не выдавала и намёка на дымок.

— Странно — ворота нараспашку, а дверь и окна закрыты…

— Странно, — согласился Арон. — Думаю, ты уже поняла, что хозяина нет. Давно нет.

— Поняла, — облизнув пересохшие вдруг губы, кивнула Таша, — но что…

— Ни в коем случае не хочу накликать беду или тревожить тебя, но… просто чтобы ты была готова… — дэй спешился. — Что здесь произошло, ты хотела спросить? Возможно, ночью мы это узнаем.

Он подошёл к невысокой двери, однако открывать её отчего-то не спешил. Чуть склонив голову, изучил дверь взглядом, сделал одному ему известный вывод — и, вернувшись к понурому, пребывавшему в явном невосторге от окружающей обстановки Серогривке, стащил Джеми с коня.

— Что там?

Подтащив юношу к двери, Арон положил ладонь на его макушку — и спустя пару секунд Джеми, бледностью лица способный поспорить с пушицей, разлепил веки.

— Ааах, — он широко зевнул, завертел головой и встал на разъезжающиеся ноги, позволив Арону не занимать далее руку поддержкой его безвольного тела. — Где мы, святой отец?

— Относительно болота — в безопасности. Пока. Будем в ещё большей безопасности, если вы откроете эту дверь.

Дэй говорил быстро, тихо, отрывисто. Скулы напряжены, губы сжаты, будто…

"Преодолевает боль?"

"…опять эти его святые штучки…"

Джеми потребовалось несколько мгновений, чтобы оценивающе оглядеть дверь, протянуть руку и пробежаться по дереву кончиками пальцев. Тусклая медь круглой ручки на миг блеснула серебром из-под покрывшей её зелени. Тихий щелчок — и дверь жалобно скрипнула.

— А защита оказалась сильнее, чем я думал. Хозяин явно не чайник… — мальчишка ещё раз оглядел запущенный двор и печально добавил, — был. Хм, и ещё… — он задумчиво поднял ладонь, взглянув на вздувшиеся там волдыри, — святой отец, а…

— Да, я оттягиваю на себя вашу боль, поэтому вы ничего не почувствовали.

— Оттягиваете мою боль? — Джеми удивлённо подул на пальцы, и ожог исчез. — Да я потерпел бы…

— Ожог — да, — мягко сказал Арон, отняв ладонь от его волос. — А вот это — нет.

Миг спустя Джеми, схватившись за виски, с искажённым мукой лицом рухнул наземь — словно ему ноги подрубили. Скрючился на подмятом вереске, не то стеная, не то поскуливая, жадно хватая губами воздух.

— Что с ним?! — Таша в ужасе соскользнула с седла.

Лишь с поддержкой Арона мальчишка смог встать на колени и, согнувшись пополам, отползти от порога. Его рвало.

— Арон, что с ним?! — Таша подбежала ближе, нерешительно застыв в шаге.

— Последствия отравления пыльцой. Живокостная ломка, как её называют.

— Что делать?!

— Закрой ворота, — дэй толкнул дверь. Заглянув внутрь, вернулся к Джеми, дождался, пока парень хрипло откашляется, и, заботливо подхватив его под руки, ввёл в избушку.

— А лошадей куда?

— Я о них позабочусь. Таша, не задерживайся на улице.

Девушка совету последовала весьма охотно. Шесть прыжков спустя она уже переступала порог избы.

Тусклые серые лучи, просочившись сквозь дверной проём, обрисовали Ташину тень на пушистом светлом ковре. Вместе с тенью в комнате обрисовалась печка, кресло-качалка, круглый стол, покрытый вязаными салфеточками, громоздкий дубовый буфет и большое зеркало на стене. Ситцевые занавески в цветочек умиротворённо созерцали оконные стёкла, у дальней стены покачивался маятник больших часов, а на полке над печью белели декоративные тарелочки с большеглазыми котятками на донцах.

"…что-что, а уединенное жилище отшельника это всё напоминает весьма отдалённо".

"А каким таким образом, интересно, комната не просто не запылилась, а находится в очень даже опрятном виде, учитывая, что здесь давно никто не живёт?"

"…кто его знает…"

А ещё были травы. Травы и цветы. Свесившись с балок потолка, сухие пучки мяты, зверобоя, кипрея, липового цвета, сушёной малины, крапивы, ромашки и трав, Таше незнакомых, наполняли комнату восхитительным душисто-сладко-пряным ароматом разнотравья.

— Прикрой дверь, — Арон коснулся светильника на столе, — тот вспыхнул волшебным огоньком в желтоватом стекле, озарившим комнату до самых дальних углов, — распахнул нижние дверцы буфета и достал откуда-то большой эмалированный таз, сунул его торопливо рухнувшему на пол Джеми. Потом открыл низкую деревянную дверцу подле зеркала. — Тут ванная… интересно. А где же пресветлейший магистр спал? Белья-то на печи нет…

Таша не смотрела на Джеми, однако издаваемые им звуки были даже хуже очевидного зрелища.

— Арон, что делать?

Дэй внимательно оглядывал буфет, заходя с разных сторон и любуясь на боковые стенки.

— Ну, для начала ему неплохо было бы лечь, — сказал он. Вновь открыл дверцы буфета, теперь уже верхние, и прошёлся кончиками пальцев по ровным рядам кастрюль, чашек и тарелок, вертикально стоявших в подставке.

В какой-то миг рука его застыла, вернулась назад, ухватила одну тарелку за край, потянула на себя — и шкафчик, вздрогнув, с негромким звяком отъехал в сторону. За ним расположилась спаленка: широкая кровать, книжный шкаф, тумбочка со светильником цветного стекла на ней, а в углу — пара соломенных тюфячков и тщательно свёрнутые одеяла.

— Видно, не мы первые приняли решение проситься к пресветлейшему магистру на ночлег, — Арон, не медля, вытащил тюфяк и одеяло в гостиную, постелил на печи, позаимствовав подушку с кресла, и помог постанывающему Джеми, временно оставленному рвотой в покое, перебраться на лежанку. — И, видно, пресветлейший магистр был столь великодушен, что пускал к себе даже не обладающих моим даром убеждения путников. Rekvi'em eterman dona e'i, Domin…

— Арон, как ему помочь?!

— Таша, рвота — это хорошо. Естественная защитная реакция организма. Вот если бы он не пришёл в себя, тогда я бы забеспокоился, — дэй серьёзно взглянул на неё. — Только нервничать не надо. Вылечим. Обещаю.

В следующие полчаса Арон развил воистину бурную деятельность. Он принёс дров из поленницы, растопил печку, нанёс воды, вскипятил дутый чайник. Нашёл в бесчисленных ящиках буфета арсенал магистра целебной волшбы, позаимствовал один из бесчисленных пакетиков, — с угольным порошком, — развёл содержимое в тёплой воде и поручил Таше поить этим жертву живокости до и после прочистки желудка. Изучил содержимое травяных пучков, отщипнул от того, от сего, бросил листья в кастрюльку с кипятком и принялся размешивать, мелодично постукивая ложечкой по стенкам.

— Зверобой, мята, мелисса, ромашка, подорожник и… репешок? — принюхавшись, определила Таша.

Она покорно пичкала Джеми жидкой угольной взвесью, а тот так же покорно пил. Поначалу выпитое само тут же выдавалось обратно в таз, теперь же бедняге приходилось засовывать два пальца в рот, вызывая рвоту.

— Верно, — кивнул дэй, зачерпывая чашкой полученное варево.

— Я не могу больше, — простонал Джеми, в очередной раз промывшись и откинувшись на подушку. — У меня голова от этого ещё больше болит…

— И сосуды на лице полопались, — дрожащим голосом добавила Таша.

— А больше и не надо. Вот, выпейте, — Арон протянул чашку мальчишке. — Это поможет. Принимать будете каждые полчаса. Это не очень приятно на вкус…

— По сравнению с тем, что было у меня во рту минуту назад, любая дрянь божественным нектаром покажется, — в трясущихся, словно с перепоя, руках Джеми чашка казалась непосильным грузом.

По истечении минуты наблюдения за тщетными попытками парнишки поднести её к губам Таша, молча отобрав чашку, предпочла напоить его самостоятельно.

— Спасибо, — слабо произнёс Джеми, утерев губы.

— Не стоит благодарности… Что?

— Нет-нет, ничего, — в глазах дэя светилась скрытая улыбка. — Как ты отнесёшься к ужину?

— Крайне положительно!

Учитывая, что Таша, простучав пол, обнаружила скрытый под ковром в дальнем углу подпол, а не замедливший спуститься туда Арон помимо заплесневелых банок с вареньями-моченьями-соленьями нашёл картошку, ещё не всю сгнившую или проросшую — ужин удался. Таша всегда любила разварную варёную картошечку с укропчиком… Пусть даже укроп в наличии был только сухой.

Джеми, подумала девушка, наверняка скрежетал бы зубами от голодной зависти, если бы не спал.

— Эх, шюда бы машлица, — размечталась она с набитым ртом. — Ням… Интересно, а пресветлейший магистр держал корову?

— Держал. И кур держал, — Арон неторопливо дожёвывал картошку.

— Откуда ты знаешь?

— Ты ешь, ешь, — дэй смотрел на Ташу, пока она послушно доскребала ложкой по донышку тарелки. — Заводил лошадей в хлев и увидел там насест. А ещё увидел, что там была корова, привязанная и запертая в стойле. Давно была.

Таша поняла, почему Арон дождался, пока она проглотит последний кусок.

— Часа два до темноты ещё есть, — невозмутимо резюмировал дэй, взглянув на часы. — Я могу немного поспать? Хотелось бы не заснуть ночью во время… дежурства.

— Думаешь, я могу сказать "нет"?

— Уповаю на то, что ты примерная дочь и, пока я буду спать, сбережёшь сон Джеми, не предпринимая попыток выйти наружу.

— Не больно-то и хотелось.

— Тогда договорились, — Арон, встав, направился в комнату за посудным шкафчиком. — Если я сам не проснусь, разбуди меня с наступлением темноты.

— Поспал бы подольше…

— Лучше поменьше, зато проснуться.

Таша, откинувшись на спинку стула, покачиваясь на двух ножках, смотрела, как он ложится:

— Зная тебя, думала, ты не захочешь меня беспокоить… Ну, говорить, что что-то не так.

Он взглянул на неё — с неожиданной горечью, затаённой в краешке губ. Лёг, заложив руки за голову:

— Плохо же ты меня знаешь.

Таша, не ответив, тихо опустила стул на все четыре ножки.

Маятник звякнул. Из часов выскочила кукушка, однако обратно не поторопилась: расправила крылья, прокашлялась и, мелодично пропев "восемь часов вечерних", с достоинством удалилась.

Таша протянула руку к лежащей на полу неподалёку сумке, за ремень подтащила её к себе и, порывшись, вытащила зеркальце. Чтобы избавиться от чего-то, лучшего места, чем Белая Топь, не сыскать. Конечно, Арон говорил не выходить наружу, но… он же и говорил избавиться от зеркала, верно? Так что она нарушит один его совет ради другого. Ничего страшного.

Таша повертела зеркало в руках. Странно, но сейчас металл был тёплым, даже жарким… и странное ощущение — будто… пульсировал? А ещё неестественно сиял рунными узорами в полумраке — словно сияние излучал…

Пальцы, казалось, сами открыли золочёную крышку.

Зеркальное стекло ничего не отражало. Лишь слабо серебрилось, будто залитое изнутри лунным светом.

"Что за…"

А потом серебро расступилось, и Таша увидела… не своё отражение, нет. Небольшую, ярко освещённую комнату, пуховую перину у стены — и мирно спящую на этой перине, закутанную в одеяльце девочку.

"…детская Миранов?"

"Лив?!"

Таша смотрела в зазеркальную картинку, пока та не рябнула, истаяв, явив взгляду безмерно удивлённое девичье личико — её собственное. Наконец моргнув, тихо щёлкнула крышкой. Какое-то время просто созерцала зажатое в пальцах зеркальце.

А потом, чуть воровато оглянувшись, сунула его во внутренний карман сумки и застегнула тот на пуговицу.

Откинувшись на спинку стула, Таша выдохнула, — когда это успела затаить дыхание? Спокойствие, подумала она, только спокойствие. В конце концов, что в этом такого дурного? Это же просто зеркальце, просто безделушка…

Из дальнего угла послышался неясный скрип.

Когда что-то коснулось Ташиной макушки, девушка пригнулась до того ретиво, что чуть не рухнула со стула.

Когда же что-то, оказавшееся при рассмотрении тряпкой, мечтательной бабочкой порхнуло к часам и принялось заботливо обтирать их от пыли — таки рухнула.

Из распахнувшейся двери в ванную, следуя лучшим традициям баллад о ведьмах, выпорхнула длинная щётка, тут же принявшаяся деловито тереть ковёр. Тряпка, обмахнув часы, перелетела на надпечную полку и теперь тщательно протирала тарелочки.

"Чудеса, да и только…"

"…и тебе как раз пора поить лекарством вашего персонального чудесника".

Потирая ушибленную пятую точку, Таша встала, набрала в кружку целебного варева и, подойдя к печке, осторожно потрясла Джеми за плечо.

— Чего тебе? — не удосужившись разомкнуть губы как следует, пробурчал тот пару секунд спустя.

— Пришла по твою душу. Вот и яду с собой захватила.

Протерев глаза, Джеми крайне неохотно повернулся к ней. Взял кружку, понаблюдал за своей рукой, убедился, что трясучка почти унялась, и удовлетворённо попил. Затем вручил кружку обратно Таше, сел и, не обращая ни малейшего внимания на отчаянные возражения девушки, спрыгнул с печи.

— Вот так-то лучше, — почти не запыхавшись при прогулке до кресла, в которое он тут же и плюхнулся, довольно провозгласил парень.

— А ну немедленно вернись на печь! Тебе отлёживаться надо!!

Джеми, опершись на подлокотник, глубокомысленно подпёр рукой подбородок и с минуту созерцал Ташу, будто неведомую науке зверушку.

— Знаешь, — наконец вынес он вердикт, — ты даже можешь показаться нормальным человеком, если забыть о том, что ты оборотень.

— Благодарствую за комплимент, — Таша резко отвернулась и, отставив кружку, принялась усиленно изучать теснившиеся на надпечной полке безделушки. Помимо тарелочек, там обнаружилась пара фарфоровых статуэток пучеглазых собачек, пять-шесть штук декоративных колокольчиков и бесчисленное множество резных деревянных шкатулочек. Таша из любопытства открыла самую маленькую. На чёрной бархатной подушечке тускло мерцал браслет — простое серебряное кольцо с искусной резьбой по серебру.

Ташин взгляд зацепился за выгравированную парящую ланден.

"…примерь".

"Не буду. Я же только посмотреть, сейчас на место положу…"

"…а я говорю, примерь. Он же тебе нравится, я вижу…

…ланденка…"

Таша, вздохнув, двумя пальцами взяла браслет:

— Странно, тёплый…

Слишком тёплый… как будто мгновенно разогрелся в пальцах.

— Дай, — Джеми, невесть как мигом оказавшись за её спиной, бесцеремонно отобрал браслет. — Тебя не учили, что брать чужие вещи без спросу нехорошо?

— Они уже ничьи, — чисто из протеста вздёрнула носик Таша.

— Угу. Только заклятья, которые этот "никто" наложил на свои вещички, закрепились в буквальном смысле намертво, — мальчишка ковырнул браслет ногтем. — А то, что определённые заклятия после смерти мага только набирают силу, тебе, конечно же, тоже не рассказывали.

— Не всем же быть колдунами-недоучками.

Парень, пренебрежительно фыркнув, с самым деловым видом попробовал серебро на зуб. Открыл вьюшку печки, чтобы поглядеть на отблески металла в огне.

— Ну, что я говорил? Это… — он вдруг осёкся и покосился на Ташу. На браслет. Обратно на Ташу.

— Что "это"?

Джеми оценивающе подкинул браслет на ладони. Взгляд его был крайне задумчив.

— Серебряный браслет-оберег, — наконец заключил он, протягивая украшение девушке. — Можешь примерить.

— Ну спасибо, я признательна.

Серебряное кольцо скользнуло на руку почти свободно, но не спадало.

— Симпатично, — повертев кисть так и сяк, оценила Таша. — Может, порадуешь меня выпадением из своего бяко-бучного амплуа, сказав что-нибудь приятное?

— Не знаю. А ты сочтёшь за "что-нибудь приятное" моё удивление, что ты ещё жива?

Таша оторопела:

— Это…

— Значит, гномье серебро всё-таки не приносит оборотням вреда, когда они в человеческой ипостаси, — подвёл черту Джеми.

Гномье серебро. Секрет его выплавки известен лишь гномам, а простым смертным и бессмертным остаётся довольствоваться знанием, что оно уникально по своей чистоте — и что вампирам и оборотням следует держаться от него подальше. Даже как можно дальше. Если в народе до сих пор бродят легенды, будто обычное серебро при контакте прожигает кожу этих "порождений Мрак" до мяса, — что на деле правдой не является, и уже или вообще, неважно, — гномье попросту не оставляет ничего, что можно прожечь.

— А я читал, что гномье серебро их в любой ипостаси обжигает, как вампиров, — задумчиво продолжил мальчишка, — впрочем, это было в стародавние времена, когда и вампирам много чего другого вред причиняло, но проверить стоило. Как раз до этого дошёл в "Ста Способах Борьбы с Нечистью"…

— Ты… ты… решил использовать меня в качестве материала для опыта?! — Таша сдёрнула браслет с кисти и, почти швырнув в шкатулку, мгновенно вернула её на полку. — А если бы таки обжигало?!

— Значит, такова была бы твоя доля… порождения Мрак.

Таша, хлопнув печной вьюшкой, молча уселась в кресло и демонстративно закрыла глаза.

Приглушённые ковром шаги Джеми, сопровождаемые невнятным бормотанием, прошлись туда-сюда. Скрипнул и притих стул.

Блаженная тишина…

— Можно вопрос?

…на десять ударов маятника.

Таша, по мягко-вкрадчивым ноткам в голосе различив, кто с ней заговорил, неохотно разжмурилась:

— А я думала, ваше время на сегодня истекло… Алексас.

Он сидел, изящно закинув ногу на ногу, вглядываясь в её лицо так внимательно, будто портрет писать собрался.

— Пара минут на приятную беседу с вами осталась. Мне повторить свой первый вопрос?

— Можно сразу второй… смотря, каким он будет.

— Как же так вышло, что своего любимого папеньку вы знаете всего несколько дней?

Таша, ожидавшая этого с ночи, испытала почти облегчение.

— Так и вышло. Не надо было подслушивать. Меньше знаешь — крепче спишь.

Алексас отстранённо побарабанил пальцами по звонкой столешнице:

— И всё-таки мне любопытно, при каких обстоятельствах вы познакомились. И как вышло так, что за несколько дней он умудрился так вас… приручить.

— Это долгая история. Слишком долгая.

— О, мы никуда не торопимся. То, что не дослушаю я, выслушает Джеми. Считайте, что мы будем вести обычную светскую беседу. Ведь неуютно сидеть в тишине.

— А почему люди должны разговаривать, чтобы быть в своей тарелке? Когда ты находишь… своего человека — вы можете молчать часами, не испытывая при этом ни малейшего неудобства.

— Да, молчать с телепатом действительно одно удовольствие, — с издевочкой подтвердил Алексас. — Вашего человека, говорите? Но в данном случае человек, о котором идёт речь — не ваш. Это он сделал вас своей.

— С чего такой странный вывод?

— Он знает о вас всё. А много ли знаете о нём вы? Знаете ли, о чём он молчит? О чём мечтает? Что говорит, когда вас нет рядом? И сможете ли вы удержать его, если он захочет уйти?

Таша не видела, но чувствовала его взгляд — почти физически.

— Арон меня не бросит.

— Ему открыты такие дали, о которых мы можем лишь догадываться. Душа его бродит по одному ему ведомым тропам. Вы никогда не сможете последовать за ним в те края. Там никому его не найти. И там вам его не нагнать.

…ночной лес, умирающий костёр, мужчина, лежащий по ту сторону…

Её ресницы дрогнули:

— Арон меня не бросит. Я ему верю.

— Верите. О, да, — мягкий смешок, — и любите, будто вечность знаете.

— Люблю, конечно.

— Конечно?

— Я всегда хотела, чтобы у меня был отец. Такой.

— Отец, значит. И чем же он такой?

— Всем. Если б вы знали, какой это человек, вы бы не говорили с таким… вежливым сомнением. За несколько дней он умудрился спасти мне жизнь столько раз, что если б я решила подсчитать, то сбилась со счёта, наверное.

— И с чего вы взяли, что не принимаете за любовь чувство благодарности?

Пришла очередь Таши барабанить пальцами — по подлокотнику кресла:

— А разве любая любовь не включает в себя чувство благодарности? Благодарность за то, что присутствие рядом любимого человека приносит тебе счастье?

— В любви благодарность — примесь, не больше… Однако это всё лирические отступления, — Алексас подался вперёд, и в голосе его зазвучали проникновенные нотки. — Таша, я понимаю, что вам хочется ему верить. Но я на вашем месте не был бы столь опрометчив.

— Однако, — Таша вскинула подбородок, — вы не на моём месте

— Таша, он — эмпат. Он прочитал вас, как открытую книгу, и предстал перед вами таким, каким вы хотели его видеть. Ему это нетрудно. У таких, как он, душа плавкая, как глина. Даже его глаза, эти извечные "зеркала души"… Ведь у него глаза — изменчивые. Можно ли доверять человеку, душа которого меняется в зависимости от погоды?

— Вы видите, что они изменчивые. А я вижу, что светлые и прозрачные. И светящиеся изнутри. И… чистые. Да. Как небо.

Он вглядывался в её глаза, и радужки его отливали зимними сумерками.

— Да, — наконец безо всякого выражения произнёс Алексас, — хорошо он вас… обработал, — он помолчал. — Но отчего, интересно… почему мне кажется, что вы не знаете…

Юноша вдруг запнулся, глотнув губами воздух, зажмурился, потряс головой…

…и открыл глаза — Джеми.

— А говорил я, что ничего не выйдет, — неожиданно ехидно подытожил мальчишка. Взглянул на часы и добавил, — кстати, если не ошибаюсь, пора подлечиваться.

На радостях от того, что Джеми не стал подхватывать за братом допросную эстафету, Таша даже соизволила встать и самолично налить ему "микстуру".

— Да уж, не шоколадка, конечно, — осушив чашку до дна и покривившись, констатировал тот. Помолчал, отставил кружку — и с бесконечной печалью в голосе молвил, — интересно всё-таки, с какого перепугу Богине пришло в голову распорядиться так, чтобы из всех обитателей этого ксашевого Королевства первыми по той ксашевой дороге проскакала именно ваша ксашева лошадь?

— Лошадь, на минутку, не ксашева, а моя, — с прозвучавшей в голосе прохладцей морозного утра уточнила Таша. — На вторую минутку — думаю, далеко не все бы отнеслись с таким снисхождением к члену Жураг Нара…

— Далеко не все бы узнали, кто я.

— …а на третью минутку — если не ошибаюсь, вы, вьюноша, мечтали спасать попавших в беду дев. Так что тебя не устраивает?

— Что всё это оказалось совсем не так, как в легендах.

— Что "это"?

— Рыцарство, — Джеми устало откинулся на спинку стула. — В легендах всё так… красиво. Битвы, подвиги, верные друзья, прекрасные дамы, коварные злодеи, неизменная победа добра над злом… И, насколько я помню, нигде не описывалось, чтобы рыцари загибались в избушке на болоте от передозировки галлюциногенной пыльцы, а передозировка оная произошла, потому что пресловутый рыцарь выручал из беды порождение Мрак.

— Представь, что я принцесса, — Таша хмыкнула, — и гордись своей смертью при совершении подвига.

— В том-то всё и дело, что ты не принцесса.

— Уверен?

— Неудачная шутка… Ну вот, пока ты на полке шарила, ещё что-то и уронила.

— Где?

— А вот, перстень на полу валяется, — Джеми шустро нагнулся, подхватывая серебряный перстень-печатку. — Что хоть за… грифон?! Это же… это же символ Бьорков!!

Таша ойкнула — в руках у Джеми был мамин перстень.

"…и как он умудрился из сумки выпасть?!"

— Интересно, — мальчишка как-то странно на неё покосился, — откуда в этой дыре могла взяться официальная печать…

— Отдай! — Таша резко подалась вперёд, но Джеми мигом спрятал руку за спину:

— С какой это радости?

— Это моё! — выпалила девушка.

С деловитым шуршанием щётка перебралась в спаленку.

Глухой перестук маятника в дальнем конце комнаты отмерил шесть секунд.

— Гм… нет, я знал, что оборотни обладают душою столь же подлой и изменчивой, как и тело, а светловолосые особы женского пола — интеллектом не больно-то высоким, но вот то, что ты принимаешь меня за полного идиота, если честно, несколько неожиданно, — непринуждённо бросил Джеми.

Ещё три секунды.

— Неужели? — Таша нехорошо прищурилась. — А, может, правда глаза колет?

— Я идиот лишь в том случае, если ты действительно представительница истреблённого королевского рода.

Таша повела расправленными плечами.

Таша подняла голову.

Таша чуть вскинула подбородок.

— Да как ты смеешь, ничтожество, — тихо, холодно, надменно, чеканя каждое слово, промолвила она, и в глазах её сиял серебристый лёд, — как ты смеешь говорить в таком тоне со мной, Таришей Тариш Морли-Бьорк, той, в чьих жилах течёт кровь древнейших родов Вольного Волшебного Королевства Аллиграна, с дочерью княжича и принцессы, с внучкой королей и королев, с помазанницей Богини?

Друг-друго созерцательная немая сцена длилась долго.

А затем с абсолютно непроницаемым лицом Джеми протянул руку вбок — туда, где на краю круглой столешницы лежали ножны с его саблей.

"…мда, кажись, с ничтожеством ты несколько переборщила…"

"Нет, это же уму непостижимо!! Ну пусть я его оскорбила… Ну пусть даже я вру — как он может только за это?.."

"…да нет, он же действительно не полный идиот, чтобы тебя убивать, тем более когда Арон рядом…"

С лёгким металлическим взвизгом выскользнув из ножен, сабля чуть дрогнула в мальчишеской руке.

"…а может, и полный".

Таша попятилась одновременно с тем, как Джеми шагнул вперёд.

Отпрянула, врезавшись в стену, когда парень рванул к ней.

Закрыла глаза, сосредоточилась, отсчитывая мгновения, необходимые…

Странный, мягко приглушённый удар заставил её чуть разомкнуть веки.

Бухнувшийся на одно колено Джеми перехватил саблю за лезвие, протягивая ей своё оружие рукоятью вперёд.

— Ваше высочество, — выпалил он, — посвятите меня в свои рыцари!

Ташины брови взлетели вверх настолько, что почти коснулись волос:

— Что?

— Моя принцесса! Я прошу, я умоляю — окажите мне высочайшую честь, дозволив стать вашим рыцарем!

"…интересно, шутит или спятил?"

Таша, прислонившись к стене, отёрла пот со лба:

— Ты это серьёзно?!

Вид, с которым Джеми кивнул, был более чем серьёзен.

"…а вдруг он тебя проверяет? Принцесса же должна знать такие вещи…"

— Посвящать тебя в рыцари должен твой учитель, духовный наставник и коронованный король, — сдержанно произнесла Таша. — Я такого права не имею.

— Мой учитель, духовный наставник и опекун уже дали своё благословение, а вы единственная, кто имеет право посвятить меня! Я никогда не буду давать клятву верности тому, кто носит кровавую корону и сидит на окровавленном троне! — рукоять сабли почти ткнулась ей в руку. — Ваше высочество, молю вас, сделайте меня своим рыцарем, дабы я мог оберегать вас от всех опасностей, одаривать своими трофеями, посвящать вам свои победы и совершать подвиги с вашим именем на устах!

"Похоже, не шутит…"

"…посвятить? А что, это определённо сулит некоторые выгоды…"

"Интересно, какие? Посвящённые мне славные подвиги этого неуча без страха и упрёка?"

"…отсутствие придирок, издевок и разглагольствований об умственных способностях светловолосых особ. А бонусом — поклонение, восхищение, воспевание и… и…"

"И преумножающаяся от всего этого моя женская самоуверенность?"

"…ну да, не без этого. Но, с другой стороны — имеешь что-нибудь против?"

— Вначале отдай мне перстень.

Джеми беспрекословно протянул ей печатку. Таша взяла её подрагивающими пальцами, после секундного колебания надела на средний палец левой руки — и впервые за пятнадцать лет перстень Бьорков очутился на пальце у законной владелицы.

Таша глубоко вдохнула. Плавно, неторопливо, контролируя каждое движение, приняла из рук юноши саблю. Поудобнее перехватила рукоять — тяжёлая, зараза…

"Вспомнить бы ещё, как это делается… а, кажется…"

…а что она делает? Имеет ли право? Она же не знает, не видела и не могла видеть. Принцесса по крови, но не по жизни. Не по манерам даже…

…принцесса-крестьянка…

Сабля, дрогнув, чуть опустилась в Ташиной руке.

"Ты — единственная наследница родов… рода…

…Морли. Я уже слышала, мам, много раз".

Но если она обманет в ожиданиях маму, воспитывавшую принцессу…

Когда сабля вскинулась вверх, самообладание её высочества Тариши Морли было столь насыщенным, что почти кристаллизовалось на поверхности её личности.

— Повторяй за мной, рыцарь. Повторяй слова кодекса, который ты должен чтить, — Таша медленно опустила лезвие, почти касаясь Джеминой макушки. — Повторяй…

…Честь и долг превыше всего.

— Честь и долг превыше всего, — эхом откликнулся тот.

— В сердце рыцаря чистые помыслы.

— …чистые помыслы.

— Его меч защищает невинных.

— …защищает невинных.

— Его сила помогает слабым.

— …слабым.

— Его слова всегда истинны.

— …истинны.

— Его гнев карает злодеев.

— …деев.

Лезвие опустилось на левое плечо юноши:

— Поклянись, что никогда не коснётся твоего сердца жестокость, зависть, ненависть и иной гнев, кроме праведного. Поклянись, что не позволишь тени нечестивых чувств затмить твой разум. Клянись.

— Клянусь.

Сабля на миг взмыла в воздух — чтобы коснуться серебристой гранью другого плеча:

— Поклянись, что будешь мудрым, милосердным и справедливым. Поклянись, что будешь светочем во мраке для заблудших, и даже когда все другие светила угаснут, даже в самой кромешной тьме свет в сердце твоём будет сиять. Поклянись, что будешь чтить кодекс. Поклянись.

— Я клянусь.

В третий раз поднялось и опустилось оружие:

— Поклянись, Достойный, поклянись, что будешь верен своей госпоже, почитать её и повиноваться ей, пока не освободит тебя от клятвы она — или же смерть. А теперь — клянись.

— Клянусь, моя госпожа.

Лёгкими шагами Таша прошла туда, где юноша оставил ножны, и вложила оружие в них:

— Встань, мой рыцарь.

Она подошла к Джеми, поднявшемуся, но склонившему в поклоне голову. Со всей возможной торжественностью опоясала его мечом, подвесив ножны к креплению на поясе. Вскинув руку, без замаха хлестнула его ладонью по щеке — Джеми с готовностью повернул голову, чтобы она не ушибла пальцы.

— Будь храбр, — произнесла Таша, — и пусть эта пощёчина станет единственным не заслуженным тобой ударом, за который ты не потребуешь ответа. Будь милосерден — умей прощать, будучи выше оскорбивших тебя…

…а теперь — благословляю тебя, мой рыцарь. Твори мир, добро и справедливость, и да будут славны деяния твои.

Отступив на шаг, Таша задумчиво оглядела результат. Особых различий между своим художеством и тем, как подвешивал саблю Джеми, она не заметила — зато разница между колдуном-недоучкой и посвящённым рыцарем была налицо в самом буквальном смысле: Джемины глаза лучились не хуже Ароновых.

Ну похуже, конечно, ибо Арон — это Арон, но всё-таки…

"…быстро ты выпала из образа великой королевишны, однако".

Таша, моргнув, покосилась на свои руки, минуту назад державшие саблю над головой новоиспечённого рыцаря. Вспомнила чарующее ощущение на версту разящего самообладания, искрящимся фейерверком озарявшего мысли…

…и осознала, что ощущение это самым таинственным образом самоликвидировалось.

— Вот это глубокий процесс…

— Что, моя госпожа?

— Нет-нет, ничего.

Всё-таки куда уютнее, с некоторым облегчением подумала Таша, когда твоей сущности не приходится бороться с сокрушительной волной самоуверенности.

— И, Богини ради, не величай меня госпожой, а? — сдёрнув плед, она опустилась в кресло. — Даже "лэн", так и быть, можешь не добавлять. В конце концов, целых… два дня как странствуем вместе со взаимной неприязнью.

— Неприязни от меня не дождё… шься, — заверил её Джеми, мигом растеряв всю серьёзность и вскарабкавшись обратно на печь.

Таша, наконец справившись с непослушным пледом, укуталась по самый подбородок:

— А как ты понял, что я не вру?

— По прозвучавшей в твоём голосе безграничной гордыне истинно высокородной особы… Ладно-ладно, не смотри ты так. Вообще-то я слышал кое-что из вашего вчерашнего разговора со святым отцом, а ему бы ты лгать не смогла… Только я решил, что мне спросонья что-то не то послышалось. А когда увидел печатку, то подумал, а вдруг не послышалось… и тут ты ещё так среагировала… ну я и решил до конца свою роль сыграть, чтобы ты сама всё сказала, — парнишка взглянул на её вытянувшееся лицо. — Так что извиняюсь, конечно, за подлую душу, но я всё-таки не идиот… Вообще Жураг Нара давно уже подозревало, что, быть может, погибли всё-таки не все Бьорки. Могил-то нет, трупы сожгли и прах развеяли, и дело с концом… а по возрасту ты очень даже подходишь быть дочерью Ленмариэль, которая в то время была беременна… Нет, ясно, почему Шейлиреар объявил, что убиты все Бьорки — чтобы народ не пробовал искать потерянных наследников. А твоя мать бежала, да?

— Перекинулась в сокола и улетела из дворца. Спряталась в деревушке Прадмунт, поспешно выскочив за сына тамошних сидроделов.

— Так я и думал, — заявил Джеми. — Значит, она даже не пробовала объявить о себе? А, ну да — хотела жить. И дать жизнь тебе. Объяви Ленмариэль о себе, она бы недолго прожила… Её недавно убили, да?

Таша коротко кивнула.

— А мне правильно показалось, — сказала она, пресекая дальнейшие расспросы, — или принцесса-оборотень для тебя к порождениям Мрак не относится?

— Э… можно и так сказать.

— Почему? Я же осталась тем же нелюдем.

— Ну… на самом деле к оборотням у меня отношение двоякое. Мой старший Учитель утверждал, что все они — от Мрак, и вообще — попросту звери. Принимая животный облик, оборотни легко уступают животным инстинктам, и для них человеческая жизнь становится пустым звуком… Собственно, этой точки зрения я и придерживался до сих пор, — Джеми глубокомысленно почесал нос. — А младший считал, — и наш опекун тоже так говорил, — что оборотни просто люди, которым Богиней дана власть менять обличья. И, как и среди людей, среди них есть оборотни добрые и оборотни злые. Некоторые по натуре хищники, и у них, естественно, есть жажда крови. Некоторые с этой жаждой борются, а некоторые вовсе её проклятьем не считают: мол, они природой созданы сильнее зверей и людей, и если люди, не задумываясь, употребляют в пищу более слабых зверей, следовательно, оборотни также имеют полное право закусывать более слабыми — людьми. А кто-то по натуре милый, белый и пушистый… — мальчишка подложил ладонь под щёку, мельком взглянув на Ташу. — Но, как ни говорили, в любом случае оборотни — не звери. Они всегда, в любом облике должны оставаться людьми, а тому, кто об этом забывает, следует расплата: звериная личина навек. И постепенно забвение даже того, что ты был кем-то другим… Ну до чего гениальна Богиня, а? И, кстати, — добавил он отстранённо, словно уже сквозь сон, — всякая власть — от Богини. Поэтому дочь королей порождением Мрак быть не может.

И отвернулся, натянув одеяло по уши.

Это забавно, думала Таша. Оборотни, не оборотни… Порой и оборотнем быть не надо: люди сами обернут тебя тем, кем им надо, и своё отношение к тебе — в зависимости от этого. Забавно.

Дочь королей смотрела на огонёк светильника, и в зрачках её плясал золотистый свет.

Это почти забавно…