Бахыт Кенжеев

ПЛАТО

Глава вторая

Почему богатые районы всегда на западе, размышлял он. Или само понятие востока чем-то ущербно? С чего бы это? Разве не на востоке восходит солнце? Ну хорошо, кочевники приходили разорять европейские города с востока и с севера, но здесь ведь наоборот - с запада приходили индейцы. Уборка снега — скверное занятие для редактора, но (он вспомнил стопку бумаги и стопку конвертов у зачехленной пишущей машинки) редактировать в Аркадии нечего, тем более на славянском. И в то же самое время - немало есть способов зарабатывать на жизнь в городе, и коли ты флейтист или скрипач - кто мешает установить складной пюпитр с нотами на станции метро, под разрешающим синим знаком с изображением лиры, раскрыть футляр от инструмента у ног, благодарно кивать кидающим монетки прохожим. И, наслушавшись твоей музыки, какой-нибудь лишенный слуха оборванец тоже притащится к станции метро с губной гармошкой - притопывать в такт, превращать пахнущее славным разливным пивом дыхание в подобие разухабистой мелодии. Маленький никелевый гривенник тихо звякнул в бейсбольной шапочке - и пьяница, став на колени в тающий снег, принялся раскладывать добычу в серебряные и медные кучки.

Гость, слегка задыхаясь, уже топал в гору. В приемном покое больницы он до последней запятой изучил выпуск двух славянских газет - одной из Столицы, другой из Нового Амстердама. Согласно первой, в Отечестве под мудрым руководством единственной партии продолжали валить лес, добывать бурый уголь, изготовлять металлорежущие станки с программным управлением, будто три месяца тому назад оно не лишилось одного - пускай и не лучшего - из своих граждан. Новоамстердамская газета, напротив, неистово клеймила режим, который в Отечестве распоряжался борьбой за мир, лесоповалом и станкостроением. В углу третьей страницы, меж некрологов с трогательными размытыми фотографиями провинциальных ассирийцев притулилось невесть почему напечатанное стихотворение Когана.

Растрачены тусклые звуки - копеечный твой капитал. Лишь воздух - заплечный, безрукий - беспечно скользит по пятам. Соперник мой ласковый, друг ли преследовать взялся меня, где уличной музыки угли и ветер двуличного дня? Беги, подражая Орфею, ладонью прикрыв наготу, и сердца сберечь не умея от горечи медной во рту, - ты загнан, а может быть, изгнан, устал или умер давно, ты пробуешь без укоризны загробного неба вино - иные здесь царствуют трубы, иной у корней перегной - и тают прохладные губы бесплотной порошей ночной...

Для заумных стихов место нашлось, а вот вакансии редактора в газете, очевидно, не было. Впрочем, не было даже вакансии наборщика. Что ж - утешимся благолепием особнячков по обеим сторонам горбатой улицы, вишневым кирпичом, посеревшим от времени известняком фасадов, пальмами в горшках за высокими незамерзающими окнами. В несчастном Отечестве владельцы таких домов укрывались от народного негодования за бетонными заборами с колючей проволокой, а тут - пожалуйста, тут общество равных возможностей, думал он, справедливое, можно сказать, общество. Он сверился с адресом - искомый двухэтажный дом, утопающий в снегу, стоял, слава Богу, не на самой горе. Расчищенная в сугробах тропинка вела к дубовым дверям подъезда и к гаражу, а еще одна цепочка следов - к боковому входу. Он позвонил, услыхал торопливые шаги человека в шлепанцах за дверью, и, подняв привычно потупленные глаза, вдруг издал короткий звук, похожий то ли на смех, то ли на рыдание.

- Здравствуйте, господин Редактор, - приветствовал его на чистейшем славянском языке человек с бородкой, в шлепанцах и снежно-белом махровом халате, - здравствуй, я не ждал тебя к восьми - или Аркадия уже отучила тебя опаздывать? Ну-ну, что ты!

Он затащил наемного разнорабочего с крыльца в прихожую, обнял, похлопал по спине, поцеловал в обе небритые щеки по очереди, потом - в губы. Погоди, погоди, не раздевайся, вскричал он, это же исторический момент, - в руках у него оказалась видеокамера, справа, слева, со скрипучей винтовой лестницы, навеки запечатлеть линялое кожаное пальтецо с дыркой под мышкой, ручейки талой воды с армейских ботинок, распухшую челюсть, идиотски-растерянные глаза, и даже - крупным планом - ненароком выкатившуюся слезу, и - еще более крупным планом - извлекаемую из бумажника затертую вырезку из газеты, издающейся на Новой Земле.

- Думаешь, я не знал? - осклабился Хозяин. - Думаешь, я не знал, дубина ты стоеросовая?

- Почему же не позвонил?

- Куда прикажешь звонить? На Новую землю? В Новую Колумбию? Или в твой пансион, где нет телефона? Мне только позавчера сказали, что ты в городе. Проще всего оказалось вызвать тебя убирать снег.

- Ты всегда любил театральные эффекты, - Гость впервые усмехнулся. - А выпить у тебя есть, миллионер? И где Сюзанна?

- Не то чтобы я был совсем уж миллионер, а Сюзанна спит, - тут лучащийся взгляд Хозяина чуть потускнел. - Она пока не знает, что ты здесь. Но почему же ты сам, поросенок бессовестный, мне не позвонил? Или гордость не позволяла? Выряжен ты, должен заметить, как сущий клоун, - жужжание видеокамеры смолкло, - тебе никто не рассказал, что кожаное пальто - символ постоянства и благосостояния в нашем отечестве, - это униформа небогатых переселенцев из Восточной Европы? А шапочка? А штаны? Ладно, ладно, я в этом разбираюсь, извини, лучше тебя. Ну-ка, снимай свои мокроступы и - в столовую, завтраком тебя накормлю.

- А домработницы у вас нет?

- Ушла, а новой за приемлемую цену пока не нашли. Труд в Аркадии дорог, любезный мой Гость, приходится кое-что делать по дому и самому. Нет, не на кухню, мой ангел - в столовую, вот сюда. Вот бар, налей себе, чего хочешь. Да открой шампанское, что ты глазеешь на него, как солдат на вошь? Не в этот бокал, в высокий. Мне не надо, спасибо, я через двадцать минут бегу на службу. Сока я с тобой выпью. Ну что? Ты рад меня видеть?

- Рад, - с усилием начал Гость, - но...

- Смущен? Дом, мебель, хрусталь? Что поделать, деньги в Аркадии валяются прямо на мостовой, надо только уметь их подобрать, - он скрылся на кухне и сразу вернулся с подносом, - давай-ка перекусим и я побегу. Все разговоры вечером. Хорош мой кофе? То-то же. Ручаюсь, что ты за все три месяца ни разу не брал в рот нормальной еды.

- Почему же, - озадаченно взглянул Гость, - я готовлю на плитке. Все такое же, как у тебя. В универсаме покупаю.

- Такое да не такое, - расхохотался Хозяин, - я в этих райских садах для простонародья покупаю только туалетную бумагу и стиральный порошок. Таких сосисок там не держат, как, впрочем, и хлеба, и сыра, и ветчины, и если ты немедленно не согласишься...

- Соглашусь, - Гость снова улыбнулся, - а ты...ты разве не можешь прогулять работу? Может быть, позвонишь боссу?

- Нет, - сказал Хозяин. - Работу я прогулять не могу никогда. Да и босса у меня нет. Ах ты беженец мой, беженец, сколько тебе еще придется учиться, - он бросил на стол визитную карточку.

- Президент компании "Передовая технология", - Гость уважительно присвистнул, - сколько же народу у тебя в фирме? Человек пятьдесят?

- Трое, дорогой мой, я сам, секретарша да агент по снабжению.

Он взбежал вверх по лестнице и минут через пять спустился уже в двубортном костюме, в белой рубахе, в прозаических галошах, напяленных на черные лаковые штиблеты.

- А что прикажешь делать мне, господин президент?

- Отнеси грязную посуду на кухню и загрузи в посудомойку. Дождись Сюзанны, посиди с ней, пойдите погулять. С компьютером, что ли, поиграй - он у меня в кабинете, с цветным экраном. Игры - закачаешься. Правда...

Гость перехватил его взгляд на заваленный снегом двор. "Нет уж, любезный, давай я займусь своими прямыми обязанностями, - сказал он, - мне деньги нужны, а тебе - убранный снег, так? Кто из нас капиталист, в конце-то концов." ."Как тебе угодно, - сказал Хозяин. - Но слушай, что у тебя с челюстью? Флюс? О Господи. Когда я уйду, первым делом позвони моему дантисту, вот телефон, назначь свидание на завтрашнее утро, без очереди. Ну что уставился? Должен я сделать тебе подарок на прибытие в Аркадию? Ведь денег не возьмешь, я тебя знаю. Вернусь около пяти. Поедем в город, повеселимся. А ты тем временем утешь мою супругу, как умеешь. Обедом она тебя накормит, надеюсь. Вот твои денежки - не сомневаюсь, что отработаешь с лихвой. Пойдем в гараж, дам тебе инструменты."

Не разбиравшийся в автомобилях Гость не сумел оценить гордого взгляда Хозяина, когда тот похлопал по радиатору свою черную машину. Но выехала она красиво - другая, наверное, забуксовала бы на снегу. Гость проводил ее взглядом, поднялся из подвала на первый этаж и пригорюнился за кухонным столом, обхватив голову руками. Почему же он уехал? Неужели и нельзя прогулять службу, когда приезжает названый брат? Почему после двадцатиминутной встречи надо сидеть одному на этой огромной и светлой кухне, дожидаясь Сюзанны, которая не любит вставать по утрам и пробирается в дом с черного входа? Проснется ли она, если начать исследовать это жилище? Он налил в бокал еще шампанского - пузыристого, кисловатого, совсем несладкого. Из раскрытой дверцы холодильника на него пахнуло ароматом всех гастрономических магазинчиков улицы Святого Себастьяна. Впрочем, одна из полок была завалена деликатесами совсем иного сорта - самым на вид привлекательным из них был, пожалуй, полузасохший кусок итальянского пирога. Он вернулся в гостиную и зачем-то поскреб ногтем одну из картин - с пейзажем весенней Аркадии, с лесным домиком, где (этого он не мог знать) варили кленовый сироп. Если б на камине не стояла огромная деревянная кукла из Отечества, дом, пожалуй, мало чем отличался бы от своих собратьев на Западном Склоне. Камин настоящий, даже с головешками внутри. Напольный телевизор гулливеровских размеров. Книг не было видно вовсе, наверное, на втором этаже библиотека, подумал он. Или это не его дом? Может, он его снимает, вместе с мебелью. И переселился недавно, чтобы принимать коллег, а где-нибудь на Плато держит такую же холостяцкую конуру, как в незапамятные времена в Столице. Только даже снимать такую домину никаких денег не хватит.

Итак, наш герой, очевидно, получил награду от Господа Бога. Как еще прикажете назвать нечаянную, ничуть не уязвившую его самолюбия встречу со старинным и лучшим товарищем, который, судя по всему, мог вытащить Гостя из всех его невеселых жизненных обстоятельств? Отремонтировать зубы. Дать работу. Перезнакомить с лучшими людьми Аркадии: вдумчивыми предпринимателями, пламенными антиутопистами, длинноволосыми литераторами, в этой самой гостиной читающими отрывки из своих авангардных романов. При свечах, под мягкую музыку, господа, под шелест шелковых женских платьев. Неужели вы думаете, что Гость когда-нибудь отважился бы на ЭТО, если бы в Аркадии не жил Хозяин, а в двухстах километрах к югу от города - Елизавета, женщина с короткой стрижкой?

Правда, года четыре тому назад Хозяин перестал ему писать. "Дела мои положительно пошли в гору, - гласил постскриптум его последнего письма, - расскажу при встрече". Он ответил ему тогда чем-то восторженным ("не сомневался"), чуть завистливым ("ну вот ты и обогнал своего учителя"), несколько даже жалобным ("у тебя в гору, а у нас под гору") и принялся ждать если не ответа, то обещанного приезда Хозяина. И, не будучи материалистом - ни в бытовом смысле, ни в философском - все-таки в подробностях живописал себе, как тот извлечет из бумажника хрустящую - обязательно хрустящую! - пачку аркадских долларов, и дело вовсе не в долларах было, что вы, а в мировой справедливости этой сценки, этого хруста, этих шальных и как бы ничейных денег, которые в лучших традициях викингов подлежали бы безотлагательнейшему пропою.

Но не приходило письма, а в одно прекрасное утро из разговора с отдаленным знакомым он, обомлев от обиды, узнал, что Хозяин на две недели приезжал в Столицу - и даже не позвонил. Ему сразу почудилось, что он - со всеми своими соображениями, наставлениями, советами и предостережениями - оказался лишним, как деревенский кузен, обучающий житейской мудрости уехавшего в город. (В те годы многие жители Отечества полагали свою страну деревней, в лучшем случае - глухой провинцией).

Мир раскололся надвое.

По одну сторону зияющей, расходящейся с каждой минутой пропасти очутился его старинный друг и протеже, вытянувший счастливый билет в лотерею. По другую остался он. Его жизнь, о Господи, та самая, которая, по выражению известного моралиста, дается только один раз, положительно прошла через главный перевал и начала клониться к закату в огорчительном соответствии с законами биологии. Сверхъестественной силы хандра охватила моего героя. Жизнь начала разваливаться, и виною тому, был нынешний обитатель дома на Западном Склоне. А поскольку Хозяин был в известном роде созданием самого Гостя, его лучшей редакторской работой, то винить в своих бедах ему оставалось только самого себя.