"Заповедник архонтов" - читать интересную книгу автора (Ишков Михаил Никитич)

Глава 10

Генеральный канал оказался исполинской пещерой, вырезанной в недрах скалы, где были устроены причалы для подводных транспортов. Над причалами нависали стрелы огромных портальных кранов. Повсюду грудами лежали странные серовато-бурые разноразмерные и бесформенные емкости. Одни из них были величиной с хозяйственные сумки, другие напоминали гигантские мешки с картошкой.

Немо пояснил, в эпоху повелителей генеральный канал являлся перевалочным пунктом и как бы главными воротами, ведущими в центральный производственный комплекс, вырезанный в теле Лераада и Фрекки. Сюда со всех материков Хорда доставлялись сырье, полуфабрикаты, комплектующие и вспомогательные материалы, обеспечивающие производство межзвездных летательных оболочек. Здесь были также расположены склады, вспомогательные производства, ремонтные базы и множество других служебных помещений. Все внутренние пути снабжения, монорельсовые и конвейерные линии, обслуживающие производственный комплекс, были скрытно проложены под землей. Неподалеку размещался также упрятанный под землю космодром. Сверху стартовые площадки маскировал исполинский купол Рииха Борсалос, возведенный в незапамятные времена, когда архонты вели нескончаемые боевые действий с противоборствующими еретиками. Он, Неемо, так и выразился — «архонты»…

С той поры прошло бессчетное количество лет, хордам было не до генерального канала и производственного комплекса. О пещере и подземельях забыли. Популяция биокопий не раз сокращалась до уровня выживаемости, пока наконец скромный избыток материальных средства не создал возможность дальним потомкам высших разрядов, обремененным странными и не имеющими никакого смысла знаниями, измученным тоской по достойной их работе, задуматься, кто они и откуда родом.

Начали ворошить сохранившиеся редкие архивы, наткнулись на сведения о повелителях — не поверили! В это невозможно было поверить, однако факты — упрямая вещь. Но в таком случае практически мгновенное исчезновение архонтов невольно наводило на мысль, что они всего-навсего отлучились. Их можно ждать в любой сезон, в любой месяц, в любой день.

Что тогда?

Снова рабство, лагерный режим, беспросветное будущее? Высшие разряды быстро осознали угрозу, исходившую от звезд, вот почему хордяне не жалели сил и средств для восстановления производственного потенциала Хорда.

Это было тяжкое, практически неподъемное бремя.

Ремонт и поддержание в рабочем состоянии заводов, подземных коммуникаций, транспортных средств было под силу только многочисленному, постоянно воспроизводимому, технически хорошо оснащенному персоналу, опиравшемуся на неисчерпаемый запас рабочей силы.

Ничего этого не было.

После гибели богов численность биоробов упала до уровня выживаемости расы. В смутные времена были потеряны производители многих жизненно необходимых каст, и планета лишилась сотен тысяч специалистов. Некому было заниматься планированием, обеспечением сырья, налаживанием хозяйственных связей и организацией производства высококлассных, прекрасно вооруженных фламатеров, межзвездных транспортов, командных комплексов. В таких условиях только поддержание в рабочем состоянии хотя бы части производственных мощностей архонтов можно было считать беспримерным подвигом, великим достижением организаторской мысли губошлепов высших разрядов.

Понятно, что полностью освоить доставшееся им наследство хордам было не под силу. Вероятно, тогда в их сердцах и родилось ощущение собственной неполноценности. Страх поселился в сердце тех, кто с рождения являлся исполнительными думающими механизмами. Страха им хватило, чтобы осознать прелести свободы и возненавидеть рабство, но этого было мало, чтобы изменить «технологию жизни».

Они отважились на борьбу, но как всегда бывает с отчаявшимися, униженными и брошенными детьми, борьба захватила всех их мысли. Они во многом еще были автоматами, только-только начавшими освобождаться от пут впечатанных в их геномы программ, поэтому едва-едва узрев свет истины, они выбрали те же методы, которыми руководствовались их «грозные и всемогущие отцы».

Остававшиеся до прибытия часы я проводил в беседах с Неемо и его штурманом. Их судьбы были решены, они оба легко и сразу смирились с неизбежностью быть навсегда запечатанными в темнице или, что еще страшнее, ссылкой в преисподнюю. Что это за преисподняя, Неемо и штурман, он же соглядатай старцев, отказывались объяснять — вернее, не смели. Морские и безатмосферные волки буквально немели, их языки теряли гибкость. Это табу было почище наследственного запрета на самоубийства, который архонты когда-то впечатали в геномы биоробов.

Будущее Неемо очерчивалось внятно и без вариантов. Несколько суток расследования, затем гражданская смерть, вечный мрак, холод и сырость подземелья.

Перед швартовкой он снял металлизированный костюм и нелепую металлическую сетку. Они мешали видеть сны, которые с момента посещения чудесного острова пошли к нему косяком. Даже наяву ему порой мерещились ушедшие к судьбе цыплята и Тойоти. Несколько раз он разве что не с ножом к горлу приставал ко мне, требуя их немедленного оживления. Сколько я не убеждал его, что это не в моей власти, капитан подозрительно щурился и недоверчиво почесывался. Теперь я видел его насквозь. После встречи с чудом, с обретением возможности смотреть удивительные фильмы о собственной жизни, после рассказов о бегающей по волнам Дуэрни, он всерьез уверовал, что стоит ему увидеть своих цыпляток во сне, как они тут же оживут.

— Почему же нет, знахарь?

Что я мог сказать ему? Как объяснить? Он все равно бы не поверил или, что еще хуже, поверил бы всему, что бы я ему наплел. Но я не смел этого делать, я всего лишь человек, приставленный к просветительской работе! Самой важной работе на свете, ибо такого рода агитпроп рождает веру.

Эта вера, в конце концов, начинает двигать горы, покорять пространство и время. Но, главное, без назидания и риторики учит согласию.

Не единению — нет!

Это я уже проходил!

Именно согласию, без которого и вера не вера, и воля не воля. Мне ли уверять Неемо — поступай так и не поступай этак. Он сам, полноценный хорд из ублюдочного павлиньего племени, должен был докопаться до истины. Я только приоткрыл дверцу. На худой конец, вручил лопату. Копай вглубь! Удивительно, но Неемо не принимал всерьез ни благородные истины Арьясачча, отворачивался от Нагорной проповеди, от заветов Авесты, Корана и Библии. Всю вековую земную мудрость он относил к чепухе, уводящей в сторону от единой, непреложной, светоносной истины, воплощения которой он теперь жаждал. Или в лучшем случае размазывающей ее.

Истина должна быть короткой и ясной. Истина должна одарить силой, давать возможность повелевать чудом. То есть, с ее помощью ему должно быть вполне по плечу вернуть к жизни свою курочку, птенчиков, оказаться на мостике «Тоопинайки». Чудо способно на все — вот что он вбил в башку.

Другие члены экипажа охотно слушали сказки, учились выговаривать «Аллах акбар», «Шма Исраэль, Ад-най Элокейну, Ад-най Эхад…», «Отче наш…», царапать коготочком «Ом мани падме хум!», а этот ни в какую! Только кривился!.. Будущее пребывание в темнице веселило и будоражило моряков, особенно штурмана из когорты Героев. Как оно будет? Позволят ли свидания с мамками? Стоит ли надеяться на амнистию на время праздников? В этом было что-то несказанно детское, тем не менее держались они за обретенное чудо зубами и когтями.

Я тому свидетель.

Это была деятельная порода, честная до щепетильности, верная до готовности погибнуть, технически необыкновенно одаренная, прелестная в своей наивности. Они всегда готовы были подчиниться приказу, и только теперь, впервые задумавшись, стоит ли выполнять его, не согласовав с истиной, не обретя покоя в душе? — испытали полезное, «смысловое», сомнение. Штурман так и назвал его — полезным и «смысловым».

У них проклюнулись души? Я не специалист, судить не берусь. Все моряки были из средних разрядов, может, поэтому они были вполне восприимчивы в сверхчувственном отношении. Возможно, именно таким образом была когда-то построена система управления их предками-биороботами. Машины-вернослужащие посредством сверхчувственной связи — слова при этом были не нужны! — руководили и на бессознательном уровне принуждали к работе орду специально выведенных особей, представлявших собой, в совокупности с запасом птичьей биомассы на планете, неограниченный источник дешевой и квалифицированной рабочей силы.

Почему птичьей?

Потому, что плотность атмосферы на Хорде выше, чем на Земле. В таких условиях наземные животные не могли выдержать конкуренции с летунами всевозможных размеров и видов. Крупного, шагающего и бегающего зверья на Хорде не было, только мелкие, похожие на наших крыс грызуны, светлую часть суток проводящие под землей, да живущие на пальмах существа, похожие на обезьян.

Но это к слову.

Архонтов не интересовали детали, им требовалась готовая продукция. Следовательно, биокопии должны были обладать некоторой самостоятельностью, профессиональными навыками и, что само собой разумеется, интеллектуальными способностями. Как только архонты сгинули, и система лишилась единой направляющей и контролирующей воли, начались сбои в производственных и управленческих цепочках. Со временем пришли в негодность вернослужащие, ведь они конструктивно не могли обладать тем запасом прочности, который был присущ Быстролетному как космическому бойцу. К тому же в стратегическом планировании архонты не могли не предусмотреть возможности поражения. После их разгрома в космической бойне в дело автоматически должна была вступить программа уничтожения военно-производственного потенциала базы. Безусловно, никто и ничего не собирался взрывать, устраивать общепланетный армагеддон. Мятежники полагали — стоит только дезорганизовать контролирующий, производственный и воспроизводящий механизмы, обречь созданных ими существ на вымирание, и время свое возьмет.

Вот что привиделось мне в последние часы перед прибытием — миллионы биоробов остались без загрузки, без конкретного дела, без ежедневного пайка и крова. Кто может сказать, как скоро они разбрелись по планете в поисках пищи? Мыкались высокоинтеллектуальные, но узкие специалисты, опытные техники, мастеровитые работяги. Высокообразованные, элитные биокопии, представители среднего класса, нижние разряды, несчастные ублюдки гибли тысячами. Кому они теперь были нужны: программисты, моряки, члены экипажей безатмосферных кораблей, персонал исследовательских центров, менеджеры, конструкторы, рабочие с турбодизельных, кабельных, ракетостроительных заводов. Безропотно ложились в землю шлюхи, выведенные на потребу высшим существам.

Я пытался отогнать видения.

Напрасно!

Это были страшные картины. Они вцепились прочно — не отвернешься, не выбросишь из памяти! Временами, чтобы отвлечься, я пытался вообразить, как они выглядели, эти архонты?

Хвостатыми пещерными динозаврами — вот кем они были, эти сволочи! И стулья изготавливали под стать себе, с прорезями в спинках, чтобы было куда хвост просунуть. От них хордянам по наследству досталась и любовь к фигурам и соединениям типа «ласточкин хвост».

Миллионами умирали в инкубаторах птенцы — подыхали на глазах у нянечек и технологов по воспитанию, созданных заботиться о подрастающем поколении, выращивать его, пестовать… Что творилось в их сердцах? Сходили ли они с ума при виде погибающих цыплят, или по-прежнему тупо и безостановочно закладывали полученные после обязательного спаривания яйца в ячейки термостатов? Кто может ответить на этот вопрос? Вспыхнула ли в чьем-нибудь искусственном сердце искорка жалости? Кто и когда первым вырвался из тисков впечатанного в гены кода? Скорее всего, на это бессознательно отважились особи из самых нижних, приписанных к сельскохозяйственным фермам, разрядов. Первые беглецы, они, следуя заложенной программе, отправились осваивать новые земли, распахивать целину, сажать пальмы — то есть, заниматься тем, к чему были предназначены изначально.

Туда, где появился излишек пропитания, потянулись оставшиеся в живых осколки прежней цивилизации. Стоило организатору производства, какому-нибудь потомку менеджеров появиться в поселении беглых, он сразу приступал к работе: распоряжался, требовал исполнения, распределял, награждал и наказывал. Сколько таких поселений погибло в руках ретивых исполнителей чуждой и навсегда покинувшей окрестности Дауриса-Тавриса воли! Выжили те, кто, как «крестьяне», сумели сломать врожденные барьеры, вольно или невольно допустили смешение разрядов и каст, спасли от расправы нескольких особо даровитых ублюдков.

На причале нас ждали.

Точнее, ждали меня.

Какие-то необыкновенно дюжие славные в сплошных гибких доспехах вывели меня из каюты. На мостике сразу накинули плащ из металлизированной ткани, приказали затянуть потуже завязки капюшона. Так, полуслепой, ведомый двумя славными громилами я прошел по отремонтированному, гулко позванивающему под ногами, корпусу подлодки, спустился на каменный причал. Не обращая внимания на капюшон, я безостановочно вертел головой.

В недрах плохо освещенной огромной пещеры мне все было интересно. Прежде всего, монорельсовая дорога, грузовой перрон которой располагался за скопищем доисторических оболочек. По всей видимости, дорога была в рабочем состоянии, а вот расставленные в глубине пещеры гигантские механизмы, оставались неподвижны. Только подъемные краны, разгружавшие доставленную навалом на подводном транспорте руду, пошевеливали стрелами.

Губошлепов нигде не было видно, все двигалось как бы само собой. Вот чем повеяло от этой груды неизвестных механизмов — кладбищем. Может, только сотая доля прежнего могущества архонтов была доступна незаконным наследникам, пытавшимися овладеть этими умными и лишенными разума машинами. Вряд ли этих усилий может хватить, чтобы возвести в безатмосферных далях чудовищных размеров боевой планетоид, призванный сохранить цивилизацию хордов, довести ее — пусть даже через несколько поколений — до ближайшего звездного островка.

Беда в том, что славные уже не могли остановиться — точнее, ни перед чем не остановятся. Их цивилизация как бы катилась под гору. К этому выводу подталкивало их прошлое, которое странным образом заняло место их будущего.

Напряжение на планете достигло критического уровня. Неемо, имевший доступ к статистике, признался, что с каждым годом число беглых увеличивается, причем среди них все больше губошлепов высших разрядов, а ведь именно они составляют костяк технического персонала, на плечи которого славные взвалили неподъемный груз строительства боевого планетоида. Бунтов пока не было, согласно замыслу архонтов их в принципе не могло быть на Хорде. Генная основа их цивилизации, казалось бы, напрочь исключала возможность нарушения приказа и прямого вызова вышестоящему биоробу, однако необходимость выжить, спасти свой выводок, что вода — любой камень точит, тем более что этот императив уже в достаточной степени размыло время.

Сейчас беглые добровольно передают часть урожая канцелярии гарцуков, и этот негласный налог как бы примирял и тех и других, а также давал беглецам надежду на скорое вселение на равных со всеми хордами своего разряда на борт священного ковчега.

Я не верил в сказки, мол, славные спят и видят, как бы спасти соотечественников всех до единого. Это было принципиально невозможно. Собственно Неемо так и заявил — эвакуация, в случае появления архонтов или какой-нибудь иной враждебной силы, будет происходить в несколько этапов.

В таких условиях требование предъявить ковчег для лицезрения разрушало установившийся порядок до основания. С одной стороны славные не могли отказать поселянам в справедливой просьбе, с другой — продемонстрировать ковчег в всей полноте его замысла, значит, обнаружить перед поселянами ущербность проекта. Стоит только устроит презентацию, как какой-нибудь въедливый Тоот подсчитает на глаз его примерный объем и открыто заявит — ребята, а ведь на всех помещений не хватит!

Это могло стать концом цивилизации. В этой ужасающей обстановке волей-неволей я должен был согласиться с попечителем. Победа должна быть обоюдной. Ковчег может быть разрушен только самими хордянами. Это должен быть их выбор, никакая внешняя сила здесь помочь не могла.

Вот тут и вертись!

Чем дальше мы мчались в покрытом прозрачным куполом вагоне, тем сильнее меня охватывала тоска. Даже наблюдаемые кое-где фигурки хордов, одетых в комбинезоны из металлизированной ткани не оживляли пейзаж.

Как бы это объяснить?

Рукотворная, скверно освещенная, подземная среда существовала вне человека, вне страстей — это было оскопленное пространство. Его требовалось насытить нелепыми — озорными, ужасающими, вызывающими восхищение, трепет, ненависть — любыми! — сущностями. Мы, люди, не замечаем, что каждый метр земного пространства, каждый предмет вокруг нас насыщен своеобразной аурой, придающей земным просторам свойский, привычный — обжитой! — вид. Родные места одухотворены воспоминаниями детства. Нехоженые края — ожиданием встречи с неизвестностью. Площадки, где размещены промышленные предприятия, до предела насыщены ощущениями социальной несправедливости, усталостью, надеждами вырваться из заколдованного круга бесчисленных механизмов и инструментов, страхом потерять работу, а порой и воодушевлением, которое каждый из нас испытывает, когда видит конечный результат труда. Автомобиль, одеваемый на сборочном конвейере, рождающийся в россыпи сварочных искр, красив ожиданием удобств, комфорта, лихой скорости. Ракета на монтажном стенде рождает в обслуживающих ее людях бессознательный страх и уважение перед сказочной мощью, заключенной в ее боеголовке. Что уж говорить о заброшенных руинах, лесных уголках, родниках, рождающих живую влагу!

Ничего подобного не ощущалось в глубине подземного тоннеля, по которому меня гнали вперед, на встречу с примитивной, не знающей, что такое сон, догмой. Мне было трудно в этом пространстве, оплодотворенном мечтой, родившейся на кладбище. Оно было мертво.

На этот раз старики Ин ждали меня в тесном бункере, обставленном скупо и неряшливо.

Поверите, в тот момент я впервые не испытывал страха.

Душа устала…

Эти губошлепы, в чьих руках я находился, способные на все утюги, вызывали у меня разве что раздражение, которое выплескивает каждый из нас, когда во время интересной передачи — скажем, трансляции футбольного матча — начинает барахлить телевизор. Мне нестерпимо хотелось подойти к сидящим с каменными лицами Ин-ту и Ин-се и стукнуть каждого по голове. Глядишь, удастся устранить помехи и эти славные, пенсионного возраста ребята заработают как следует.

О чем они размышляли, пока мы молча разглядывали друг друга, не могу сказать. Они тоже вырядились в рабочие комбинезоны из гасящей незримую человечью ауру ткани. У обоих на груди многозначительно красовался треугольник с вписанной в него окружностью. У Ин-се треугольник был красный, а круг голубой. У Ин-ту — наоборот. Вот и все разнообразие, которое они допускали.

— Выходит, тупица, мы ошиблись? — спросил Ин-ту. — Ты, оказывается, птица куда более высокого полета, чем мы могли предположить. Способен принимать самостоятельные решения, воздействовать сразу на семерых исполнителей среднего разряда.

— Вот неугомонный! — отчаянно почесался Ин-се. — Теперь начал смущать поселян какими-то островами, недозрелыми экзотическими фруктами!..

Я обиделся.

— Почему недозрелыми. Самыми что ни на есть налитыми. Если бы кое-кто из высших всерьез подошел к этому вопросу, мы могли засадить садами склоны Фрекки и Лераада — здесь, говорят, удивительный климат. Тогда сами бы попробовали и уже не называли бы налившуюся, готовую осыпаться маалину недозрелой. Тем более аарбуз, который сразу трескается, как только на него надавишь.

— Как ты назвал этот фрукт? Аарбуз?.. — встрепенулся Ин-ту.

— Аарбуз не фрукт, а ягода, — поправил я его. — Маалина тоже ягода.

— Вот и попался! — старик обрадовался, захлопал в ладоши. — Вот и вляпался!.. Какая же это ягода, твой аарбуз. Это фрукт. Видишь, какой большой. Маалина — может, ты, каналья, и прав — ягода, а аарбуз фрукт. Того же разряда, что на пальмах растут.

— С вами спорить, — совсем по-человечьи вздохнул я, — себе дороже. Почему вы, старики, такие упрямые! Долблю одно и то же: нет архонтов, нет архонтов, сгинули они. Вы теперь единственные и законные наследники повелителей. Откажитесь от постройки рукотворного сосуда, обратите внимание на родную землю, приложите к ней руки… Все без толку! Пора бы одуматься, успокоиться. На худой конец, потребовать гарантии, а вы за старое. Теперь куда законопатите? Здесь, под Риихой Борсалос замуруете?

— Ишь ты, хитрый какой! — беспричинно развеселился Ин-се.

Он даже позволил себе соскочить с кресла черного дерева и пройтись передо мной гоголем.

— Нет тебя места на земле Хорда, даже если ты в самом деле был рожден в горах. Слишком крепко тобой овладели повелители, слишком откровенно ты пляшешь под их дудку. Знал бы ты, сколько лишних хлопот нам доставил.

Он помахал скрюченным указательным пальцем у меня перед носом. Я не удержался и попытался зубами ухватить его за палец. Ин-се успел убрать его и с откровенным удовольствием почесался.

— Ага, не успел, не успел!.. Если бы мы с самого начала знали, что ты за птица, мы бы сразу упекли тебя в преисподнюю. Теперь срок настал.

— О чем вы, величества? Опять за старое?..

Ин-се степенно сел на место, а Ин-ту серьезно, даже с некоторой усталостью в голосе вымолвил.

— Не ёрничай, знахарь. У нас нет выбора. Тебя ждет преисподняя, посидишь там, подумаешь.

Сердце у меня замерло.

— Это где же такое пекло?

— Как ты сказал, проныра? — подался вперед Ин-се. — Пекло?.. Метко сказано. Только наша преисподняя страшнее, чем выдуманное тобой пекло. Туда даже твои повелители не могут добраться, так что там ты будешь надежно изолирован. Станешь заложником. Пора на твоей собственной шкуре проверить: врешь ты насчет гибели архонтов или это всего лишь ловкий ход? Всего лишь начальная стадия далеко рассчитанного плана поставить под контроль помыслы поселян. Акт, так сказать, психотропной войны, которую начали против нас прежние повелители.

— Как это?

Я не сразу вообразил, о чем он. О войне? Выходит, помимо меня, батяня-комбат проводил какие-то другие операции?

— Вдумайся, Роото, — продолжил Ин-ту, — если, как ты уверяешь, архонтов больше нет, и новая сила, чьей волей ты пророчествуешь на Хорде, душой и сердцем предана идее любви, согласия и мира, она непременно попытается вызволить тебя из преисподней. В таком случае, это будет факт в твою пользу. Мы даже готовы поделиться с владеющими тобой координатами места, где ты будешь упрятан. Это будет надежная основа для серьезных переговоров. Исходный пункт, так сказать… Если же им наплевать и все твои усилия, а также сказки, легенды, байки, летучие гарцуки, призывы к справедливости, к согласию, к радости — твои сны, наконец! — это только красивые слова, и они бросят тебя на растерзание Даурису и чудовищу, которое живет в преисподней и против которого мы уже столько веков ведем непримиримую битву, — нам будет не о чем говорить.

— Какую битву вы имеете в виду? — спросил я.

— Страшную! Не на жизнь, а на смерть. Начало ей положили наши славные Герои. С тех пор мы только и делаем, что с одной стороны ублажаем чудовище, с другой — без конца бомбардируем его всеми возможными средствами, чтобы только зверь не смог выбраться из преисподней.

Он помолчал, с сожалением почесался.

— Мы оба будем помнить о тебе. Ты был неплохой поселянин, хотя и вышел в люди из потомков низшего разряда, когда-то следивших за соблюдением температурного режима в инкубаторах для самых маленьких. Ты принес много пользы поселянам и сколько мог бы еще принести, но безопасность Хорда требует жертв. Иначе нам не выжить. Ты должен быть испытан крестом, как тот мученик, которого когда-то распяли за все грехи родственных ему существ.

От подобного святотатства у меня едва не подкосились ноги, ужасом опалило сердце. Тот сценарий, который я разыгрывал, подошел к своему естественному концу.

— Таково повеление Третьего столпа, государственный совет утвердил его, — добавил старик.

— Но где же расположена эта ваша преисподняя? Где прячется этот зверь?

В ответ молчание…

В этот момент в помещение вошли уже знакомые мне высокорослые, обладавшие могучей силой славные. Натянули капюшон на голову, взяли под руки.

— Уведите его, — разом приказали старцы. — Лишите дыхания…