"Заповедник архонтов" - читать интересную книгу автора (Ишков Михаил Никитич)

Глава 4

На развилке, куда доставило меня транспортное кресло, я вновь ощутил ментальный поток, услышал знакомый призыв. Теперь в нем отчетливо прорезывались ноющие всхлипы.

Хордоед загрустил?

Поддаться ему, успокоить?

Пойти на поводу — пусть фламатер на какое-то время забудет о челноке и даст молодоженам вволю натешиться. Будь что будет, все равно без разведки не обойтись!

Я понадеялся на свое человеческое начало, которое без смеха не могло воспринимать призыв отдаться на съедение.

Я взял в расчет волшебный пояс.

В душе я рыдал и смеялся; рвался к отцу и одновременно издевательски хихикал над подобной неуемной страстью отыскать папашу. Неожиданно ощутил жуткую тяжесть, едва не раздавившую мой разум. К заунывному, сдобренному отчаянными рыданиями зову прибавилась новая составляющая, лишавшая меня возможности принимать осмысленные решения.

В следующее мгновение я перекувырнулся через голову. Возвысился до потолка. Покрытой кольчужной броней волчьей спиной уперся в металлический свод. Пошевелил плечами, попытался переступить с ноги на ногу. Не тут-то было В таком состоянии не то, что сражаться, двигаться было невозможно. Кое-как произнес ментальную формулу и вновь обернулся губошлепом, только человеческого во мне стало во много раз больше. Оно оформилось в непреклонную решимость сражаться до конца.

Гнетущая тяжесть разом отступила, а прибывших сил хватило, чтобы справиться с зовом «Несущего груз». Мне даже хватило юмора обозвать врага «мокрой курицей».

Я нажал клавишу, встроенную в опорную раму, за которую можно было держаться во время движения. Скорость на линии для перемещения биокопий была умопомрачительная — стены туннеля слились в одну бесконечную, извивающуюся, серовато-стальную трубу, вынесшую меня к самому входу на причальные палубы. Их было три. «Несущий груз» располагался на верхней. Теперь в его песне слышались торжествующие нотки, голос подобрел, указал дорогу к лифту.

Я ощущал себя словно в горном потоке, меня тащило от поворота к повороту, от одной двери к другой. Ясности человечьей мысли не терял, был уверен, что когда возникнет необходимость, смогу зацепиться за какой-нибудь спасительный выступ, а то и просто пойти против течения. Все равно на донышке уже копился страх — со зверем такого калибра мне еще не приходилось вступать в схватку? Как бы не поддаться губошлепному, изначально рабскому во мне? Успеть использовать противоядие неукротимому промыванию мозгов, которому раз за разом подвергал меня фламатер.

Итак, как инструктировал попечитель, прежде всего мне следовало поставить Черного гарцука в тупик.

Между тем внутренний голос с жаром выпевал.

«Приди к отцу, отдайся, слейся с ним плотью, повинуйся…»

Я вышел на причальную палубу.

Передо мной открылся ошеломляюще исполинский ангар. Все та же необъяснимая архитектурная загадка. Стены ангара, изогнуто уходившие вверх, смутно рисовались в полумраке, уже которое тысячелетие копившемся в этой металлокристаллической гробнице. Место, где они смыкались, было неразличимо — над головой нависала плотная, навсегда уснувшая тьма.

Здесь было пусто. Пол выстлан плитами с пупырышками, по которым впору ходить великанам. Каждый пупырышек в три четверти моего роста.

Звездолет, пытавшийся соблазнить меня, располагался ближе к дальней торцевой стене ангара. Это было массивное сооружение густо-аспидного цвета. Оно лежало на посадочном месте, но при этом опиралось на выдвинувшиеся из корпуса членистые, толстые опоры. Тусклые огни изредка пробегали по его корпусу. Передней своей частью фламатер был похож на рыбу на коротких ножках, но это было зыбкое ощущение, потому что при таких исполинских размерах его форма была неуловима и могла напоминать что угодно.

Что запомнилось совершенно отчетливо, это туповатая закругленность, бездонно-черный цвет и разве что некая схожесть с заостренным с одного конца полуцилиндром. Очертания другого конца терялись во мгле. Выпуклая надстройка с правой стороны корпуса различалась ясно, по-видимому, она успела оправиться от нанесенных повреждений, как, впрочем, и корпус звездолета, на котором не было заметно следов пробоин и прожогов.

Осыпанный мельчайшими сверкающими искорками, я затемнил шлем, перехватил поудобнее бластер, уселся на выступающий из металлического пола богатырский пупырышек, спросил на мысленном коде:

«Ты есть отец?»

Неодолимый стремительный поток, беззвучно омывающий сознание, неожиданно иссяк, и в необъятном пространстве раздался громовой тягучий голос.

— Да-а. Ты-ы пришел. Ты жаждешь приобщиться к вечному. Подойди бли-иже… Бли-иже.

На одной из опор неожиданно появился нарост, в его середине, словно головка прыщика, родилось отверстие, в котором заиграли багровые, с синюшным приблеском огни.

— Как я могу быть уверен, что ты тот, за кого себя выдаешь? Кто наградил тебя знанием вечного — нерукотворный ковчег или Прозрачный? Чему ты способен научить: знаниям или пагубным страстям?

Наступила тишина, глухая, долгая. Наконец тот же голос на этот раз задушевно позвал.

— Не надо рассуждать. Приблизься… Войди в мой дом…

Каждую гласную фламатер очень затягивал, слушать его была сплошная мука. Как же мне прилепить на корпус фламатера один из тех шариков, которыми снабдил меня попечитель? Желательно, конечно, два шарика. Для страховки… Пустить по воздуху или катануть между выступов на плите? Где гарантия, что он не успеет поставить гравитационную защиту? Подойти ближе и швырнуть в распахнувшийся гнойник? Слишком рискованно. Неизвестно какую оболочку сформирует корабль, чтобы взять меня живым. Смогу ли я от нее отбиться? Тех серповидных пакостей, одна из которых лишила меня жизни в сражении при Сатурне, у него должно быть с избытком.

Ментальный поток, увлекающий в сторону обозначившегося округлого зева, усилился.

— Войди в мой дом… Войди в мой дом… — словно заклинание твердил громовой голос.

— Что есть один? — отчаянно сопротивляясь грянувшей буре, крикнул я. — Ответь, что есть один.

— Один — это ты. Войди в мой дом, и мы будем вдвоем.

«Мы будем вдвоем, мы будем вдвоем», — словно эхо повторил ментальный вопль.

— Что есть цифра «два»? — выкрикнул я.

Сверхчувственный напор ослаб, и звучный бас с нескрываемым удивлением спросил.

— Ты сомневаешься, умею ли я считать?

— Ты назвал себя отцом, но я — живое. А ты? Все живое должно знать, что есть «один».

Наступила тишина.

— Хорошо, что есть «один»? — задало вопрос чудовище.

— Едина судьба — смерть, — ответил я, — мать скорби. Ничего прежде, ничего позже, ничего больше. Два — это мелющие жернова, один подъемлется, другой останется. Толкование такое: жернова суть мир, мелющий душу и тело. Душа подъемлется, а тело вязнет…

— Что есть «три»?

— Это три царства — медное, серебряное и золотое. Что есть эти царства?

В сверхчувственной области, также, впрочем, как и в звуковом диапазоне, наступила гробовая тишина. Я представил, как в его нейронных цепях идет грызня между различными объясняющими импульсами; как блок, отвечающий за целеполагание, идет войной на те цепи, которые вдруг испытали сомнение, позволили увлечь себя поиском ответов на глупейшие вопросы, задаваемые этим недоростком. В любом случае вопрос — неужели оставшиеся без присмотра биокопии сумели овладеть дрянной, скудной, но все-таки непонятной философией, — смутил фламатер. Ему дела не было до этих металлических царств, но в том случае, когда он не мог ответить, вступало в силу галактическое правило, согласно которому участник диалога, не сумевший ответить на заданный вопрос, был вынужден считать собеседника разумным существом. Отсюда необходимо вытекало требование согласия жертв на добровольную переработку своей плоти. Значит, по закону он должен вступить со мной в беседу, в противном случае, если «Несущий груз» прибегнет к насилию, станет ясно, кто из нас прав и с кем я имею дело. Искусственному разумному, в отличие от существ, рожденных естественным путем и с легкостью прощающих себе свои грехи, очень непросто преодолеть этот барьер.

Звездолет колебался…

Пока фламатер искал ответ, я позволил себе приблизиться к его корпусу. Перебежками одолел значительную часть расстояния, отделявшего меня от «Несущего груз». Затем начал осторожно подкрадываться к чернолицему врагу.

Уловив сверхчувственным восприятием тревожную вибрацию, пробежавшую по ангару — так всегда бывает перед залпом, перед бурей, — громко объявил.

— Медное царство — суть плоды садов и полей, серебряное — это книги, в которых собрана мудрость прошлого. Золотое — это смеющиеся дети. Ответь, что есть «четыре»? Что минует и что остается? Чем море дышит? Что глубже самого глубокого моря? Что круглее колеса? Где веселее всего поют на святках? Чем наполняются все долины? Что чернее засова? Где самый широкий мост…

Я выпустил шарик и, проследив, как едва светящаяся искорка, лавируя между металлических тумб-пупырышков, добралась и приклеилась к подрагивающей смоляной коже фламатера, на которой, если приглядеться, можно было различить странной формы чешуйки, — запустил второй. При этом тарабарил без остановки, так и сыпал загадками, присловицами, даже со страха частушку спел: «Моя милка сто пудов, разогнала верблюдв…» — и предложил звездолету объяснить, что значит «милка», «сто пудов» и кто такие «верблюды´»?

Между тем второй светлячок нырнул прямо в открывшееся на одной из опор корабля отверстие. Выполнив задуманное, мысленно включил пояс на полную мощность, обрел силу тридцати богатырей, стойкость Русалочки, пропитался партизанской храбростью и смекалкой и, несмотря на усиливающийся ветер, поспешил к выходу. Не тут-то было. Сил не хватило добраться до коридора, ведущего к лифту. Ясно, что «Несущий груз» успел изготовить гравитационный захват, справиться с которым у меня силенок не хватит.

В следующее мгновение я обернулся трехглавым боевым звездолетом, фламатером первого класса «Непобедимым никем и никогда». Успел рявкнуть.

— Стоять смирно! Двигатели глушить! Мыслей не прятать!!

Огни на корпусе «Несущего груз» вмиг погасли и в следующее мгновение вспыхнули вновь, вспыхнули ярко, в ином сочетании цветов и рисунков. В звуковом диапазоне ослабло гудение, нарастающая волна изумления, подобострастия, радости и неверия пробежала в ментальной ауре. Захлопнулось отверстие, откуда должен был хлестнуть гравитационный бич. Этих мгновений мне хватило, чтобы зацепиться длинным чешуйчатым хвостом за выступ в стене, где прятался выход из ангара. Я с трудом, с трудом пошевеливая грузным призрачным телом, по-прежнему вопрошая подчиненного, вскарабкался на ближайшее к выходу посадочное место. В следующее мгновение туда же ударила боевая серповидная оболочка. Она насквозь пронзила бестелесную плоть гигантского звездолета, ударила в стену.

Грохот, вспышка света до основания потрясли ангар.

Вновь кувырок, и на месте исчезнувшего линейного корабля очертился космический странник, предвестник смерти. Вначале я померещился фламатеру в одном углу причальной палубы, затем в другом.

Наконец дискообразное привидение начало медленно надвигаться на замерший на крайнем причале транспортный фламатер. Зрелище было жуткое, на «Несущем груз» вмиг поменялась световая сигнализация, от носа до кормы побежали бордовые огоньки. С звездолетом-призраком «Несущий груз» тоже справился без особых трудностей — в момент развеял изображение по причальной палубе, но этих мгновений мне хватило, чтобы добежать до выхода с палубы. У бронированной выходной створки я остановился, обернулся космическим волком — пространства здесь хватало. Крепко вцепился в стенки прохода и крикнул.

— Жду ответа. Если ты живое, скажи, что длиннее дороги и что есть величайшее украшение царского чертога?

Звездолет, по-видимому принял решение. Металлическая плита, прикрывающая вход, попыталась задвинуться и отсечь меня от выхода к лифтам.

Поздно, дружок! Космическому волку совладать с какой-то железной пластинкой раз плюнуть.

Неожиданно на причальной палубе гулко прогремело.

— Знаешь ли ты сам ответы на эти вопросы?

— Знаю. Четыре — это четыре стороны света, в какую ни пойдешь, всюду правду найдешь. Все минуется, одна правда остается. Лихо споро, не умрет скоро, рано или поздно, а добро худо перемелет. Вот так, Черный гарцук!

Я прилепил шарик к створке лифта, а сам продолжил.

— Море дышит волнами. Глубже самого глубокого моря ад. Круглее колеса солнце, на святках веселее всего поют на небесах. Снегом наполняются долины, грех чернее засова, а самый широкий мост по льду… Нет, Черный гарцук, ты не можешь быть мне отцом. Ты не знаешь, что любовь длиннее дороги и человек — украшение небесного чертога. Человек доставляет радость Творцам!

Фламатер взревел.

— Значит, ты — ортодокс? Как ты сумел пробраться в цитадель истинной веры! Ты будешь уничтожен!..

Ага, он нашел ответ. Теперь преступное деяние будет полито соусом религиозного экстаза. Это мы знаем, это мы проходили. Значит, война. Не на жизнь, а на смерть!..

— Уничтожен будешь ты, падло, — выкрикнул я. — Тебе отрубят голову, тебя сбросят в глотку Дауриса.

Я бросился к лифту, броневая плита за моей спиной с грохотом замкнулась. Едва я успел обернуться губошлепом и скрыться в кабине лифта, как та же плита вдруг отъехала в сторону, и серповидная боевая форма ударила в створку. Кабина содрогнулась от раскатистого громового удара, тем не менее быстро вознесла меня к транспортному узлу — видимо, этому придурку не удалось овладеть командным контуром приводной станции. Впрочем, иначе быть не могло, это была самая защищенная часть комплекса. И попечитель был не в силах ввести свою программу извне — в этом и лежал ответ на вопрос, зачем я оказался здесь. Уничтожить приводной комплекс, вывести его из точки Лагранжа, батяня-комбат, по-видимому, был в состоянии, но проникнуть на борт, овладеть командными цепями, изменить цель его верной службы и тем более избавиться от Черного гарцука — нет.

Это, конечно, было доморощенное объяснение. Знал бы я чего ради попечитель так стремился упечь меня на приводную станцию!

К сожалению, в те минуты мне было не до рассуждений.

Я едва успел к вспомогательному шлюзу. Лишь в последний момент сумел перехватить колонну торжествующих хордов, в едином порыве шествующих в объятия отца. Впереди шагали матросы и проотолетарии, готовые грудью проложить дорогу в царство свободы. За ними Тоот, следом сестры, апостолы, в том числе и Левий Матвей — лицо его было вдохновенно. Сзади с перекошенными физиономиями ступали оба капитана и Огуст, Этта, и наконец Иуда, к спине которого была привязана извивающаяся, выкрикивающая хвалы Черному гарцуку Дуэрни.

Рев новоявленного папаши был нестерпим. Зверь бушевал, грозил, обличал, обвинял подсобные разряды в ереси, свойственной недоноскам из лживо уверовавших ди. Заунывную песню теперь можно было с полным основанием назвать гимном всепобеждающему единению плоти и разума. Плита, ведущая во внутренние помещения станции, была утоплена в стене. Хорошо, что я успел соскочить со скамейки до того, как матросы выбрались из входного шлюза, иначе они не раздумывая разнесли бы меня в клочья из бластеров.

Медлить было нельзя. Я поспешно извлек странную белесую взвесь, называемую «цечешищем». Искристым облачком она взлетела к потолку. Затем я растянул ее на весь просвет коридора, приказал этой взвеси, уже обретшей зачатки сообразительности, копить энергию и изо всех сил глушить ментальный сигнал, исходящий от фламатера.

С подобным дивом только более крупного калибра мне приходилось сталкиваться еще на Земле. Во время первой встречи оно как раз и прикинулось «цечешищем» — представилось подсвеченным изнутри, желтым, с прозеленью облаком. Когда же мы столкнулись во следующий раз, эта субстанция обернулось исполинским, изрыгающим огонь драконом, скоро расслоившимся на шары, каждый из которых обернулся идущим в атаку танком. Как только я подбил два «тигра» и один «Т-74», волшебная взвесь сформировало роту боевых роботов. Это колдовское аморфное вещество являлось одним из самых замечательных творения искусных ди, сумевших повторить раритет, созданный во время но, в эпоху первых цивилизаций, память о которых искоркой небесного костра, из которого возник наш мир, еще жила во мне. Подобной невесомой, мертворождающейся плотью, всякий раз во время использования обретающей разум, был вооружен прятавшийся на Земле «Неугомонный». Вряд ли подобная диковинка имелась на борту «Несущего груз».

Если да, наше дело худо.

Результат не замедлил сказаться. Оторопь проступила на необыкновенно посиневших лицах матросов и рабочих. Они словно наткнулись на невидимую преграду. Увидев меня, бросили оружие, присели на корточки, обхватили головы руками. То же случилось с сестрами и апостолами. Я тут же обезоружил их, заставил взяться за руки и молиться, молиться! Изо всех сил, кричать в полный голос — помилуй нас, ковчег!.. Обрати свой гнев на Черного гарцука, дай нам силы устоять в беде и горести. Левий Матвей, поднявшись на ноги, как ни в чем не бывало затянул тонким голоском.

Напряжение потихоньку начало спадать. В тот момент я обратил внимание как глубоко внутрь шлюза прогнулась взвесь-цечешище. Огуст, Хваат и Неемо, усталые донельзя, начали торопливо разворачивать соплеменников и так, на корточках, словно гусей, погнали их сторону малого шлюза.

— Если бы ты, учитель, задержался еще на пять минут, — сообщил Огуст, — случилось бы непоправимое. Мы бы их всех взорвали.

— И рука бы поднялась?

— Это лучше, чем попасть в лапы Черному гарцуку.

Я припомнил тот ужас, который испытал несколько минут назад на причальной палубе, когда я пытался подобраться к фламатеру; прилив омерзения, когда серповидная боевая форма, вращаясь, бросилась в атаку, — и решил, действительно лучше погибнуть, чем испытать превращение в биокопию.

С трудом мы добрались до нашего челнока, начали загонять поселян внутрь. Тут на губошлепов напало откровенное безумие. Они вопили так, что мне стало не по себе, умоляли отца простить их, кидались на бластеры. Огуст снял оружие с предохранителя, ногой оттолкнул Дуэрни, ползающую у его ног и заклинающую мужа отпустить ее к отцу. Лицо у молодого человека страдальчески искривилось, он с мольбой глянул в мою сторону. Еще мгновение, и ему придется открыть огонь.

Я растерянно огляделся.

В чем причина повального безумия губошлепов!

Вот в чем!!!

Со стен и потолка шлюза спускались узловатые толстые побеги или напоминавшие шланги щупальца, присосавшиеся к корпусу челнока. Понятно, что от молотобойных призывов звездолета, поступавших по этим каналам, не могла спасти никакая молитва.

Я выхватил бластер, указал Хваату и Огусту на щупальца и открыл огонь. Мой бластер работал на поражение — бил сгустками высокотемпературной плазмы. Залп — и один их чудовищных побегов рухнул на пол, еще один залп — и верхняя часть корпуса челнока оказалась очищенной от этой мерзости. Буровато-зеленая жижа потекла по корпусу. Что творилось с поселянами в этот момент, когда мы очищали поверхность космического корабля, трудно передать, но как только последнее отросток рухнул на пол и вмиг расплылся густо испарявшимся озерком отвратительной на вид слизи, наступило успокоение.

Некоторое время все мы отдыхали в жилом отсеке. Люди вповалку лежали на полу, Дуэрни рыдала, остальные сестры громко, надрывая душу, сопели и чесались. Апостолы стыдились взглянуть на меня. Хваат врезал одному из матросов, самому крупному, зверского, должен сказать, вида. Тоот принялся укорять проотолетариев.

— Замолчите! — прикрикнул я на голосящих поселян, затем обратился к спутникам. — Кто-нибудь сумел устоять перед голосом преисподней? Кто-нибудь нашел в себе силы сохранить ясность мысли и твердость духа? Если есть такие, поднимите руки!

Я насчитал восемь губошлепов. Около четверти подвергшихся незримой атаке поселян. Это был прекрасный процент, мы люди в таких обстоятельствах смогли бы похвастаться только каждым десятым.

К черту отступления, побочные мысли, воспоминания о Земле! Я в системе Дауриса-Тавриса, мы все в преисподней, на краю гибели!

— Братья и сестры! — обратился я к поселянам. — Мы больше не можем здесь оставаться. Рано или поздно Черный гарцук овладеет нашими душами, и все мы неизбежно попадем к нему в пасть. Я видел его — он страшен! Одноцветен, коротколап, неумолим, покрыт мраком. Он жаждет плоти и крови. Нашей с вами крови. Нам следует как можно быстрее перейти в другое место. Я отыскал его. Это райский отсек. Там когда-то жили повелители, там не слышен призыв гарцука. Те восемь человек, которые способны бороться с напором врага, поведут каждый свою группу. Я буду прикрывать вас с тыла.

Огуст тут же разбил соплеменников на группы, всем на спины навесили груз, чтобы стеснить движения. Груз укрепили так, чтобы носильщик не мог его сбросить. Наконец, построившись, поселяне четверками начали выбираться из челнока. Первую, не запертую фламатером дверь мы преодолели без труда. Аура в шлюзе была спокойна — видно, зверь прикидывал, что задумало белковое сырье, куда направляется? Мы без помех добрели до станции монорельсовой дороги.

Я рассадил всех на кресла, на скамейки для персонала, потом по очереди, нажимая на клавиши, начал запускать их. Последним отправился сам. Так мы добрались до развилки. Здесь оставили монорельс и, построившись в колонну, двинулись в сторону райских кущ. Я, поминутно озираясь, тащился сзади.

Как только фламатер определил, в каком направлении мы двинулись, сильнейший удар ментального бича потряс хордов. Никто из нас — даже я — не смог устоять на ногах. Люди попадали на металлический пол и начали извиваться быстро-быстро, как червяки. Им надо было немедленно вернуть разум, заставить двигаться. В этом было спасение — чем дальше вглубь зоны архонтов, тем слабее сверхчувственные волны. Опять пришлось налаживать цечешище. Огуст и Хваат пинками начали поднимать людей. Матросы и проотолетарии злобно поглядывали на меня, на своих начальников, на повелителя. Кулаки у них начали сжиматься, и в этот момент всеобщего озлобления, невыносимых приступов головной боли, среди стонов, рыданий и взвизгов, клекота и истеричных воплей послышался спокойный и сильный голос Иуды.

— Я писать хочу!

Губошлепы замерли, а лишенный памяти поселянин еще раз повторил.

— Очень хочу писать…

Я бросился к Дуэрни, указывая на Иуду, принялся страстно, с истерическими нотками в голосе убеждать.

— Это твой цыпленок. Он хочет по-маленькому. Помоги ему…

Потом бросился к следующей мамке. К петуху-провокатору из тюрьмы на Дирахе подскочил с тем же призывом.

— Это твой птенчик. Видишь, твоя курочка кудахчет возле него, не может справиться. Помоги ей или ты не мужчина, не отец. Помоги малому ребенку, потом отправляйся к отцу. Спаси маленького желторотого цыпленка.

При этом я безжалостно хлестал их по рассудкам.

Дуэрни подобралась к Иуде, он неожиданно взял ее за руку, потянул за собой вглубь туннеля. Брови у жены правителя полезли вверх. Не скрывая удивления, превозмогая проступившее отвращение, она тоже взяла в горсть два пальца ближайшего к ней, самого крупного матроса. Лицо того мгновенно обмякло, затем исказилось неописуемой гримасой страдания, у него слезы полились из глаз. Этта схватил его за другую руку, своей же, свободной, вырвал из толпы следующую мамку. Та подхватила еще одного проотолетария.

И словно прорвало — Иуда всех утянул за собой вглубь туннеля. Мне, правда, пришлось повозиться с Неемо, не выдержавшим ментальное давление. Он вдруг принялся сбрасывать с себя одежды, но мы с Хваатом и Туути не позволили, тут же оттащили его вглубь коридора. С каждым шагом тяжесть боли спадала, пока наконец Этта не прибежал к нам и не доложил, что вся группа добралась до тупика. Что дальше?

Наступил критический момент. Мне разорваться?! Никто, кроме меня, не сумеет отворить рабам дверь в чертоги богов. С другой стороны, кто, кроме волка-хранителя, в состоянии сдержать нападение серповидных боевых оболочек? Эти исчадия ада любого губошлепа лишат храбрости. Сумеет ли Огуст с ними совладать, пусть даже он сам выбрал этот путь? Наделенный царственностью губошлеп понадеялся на свой скудный умишко, на глупых стариков, восхищенных собственной мудростью. Они решили, что загнали меня в угол. Вечные нелады разума с гордыней… Имея перед глазам все мироздание, внимая свету звезд, обладая доступом к анналам архонтов, они выбрали для видимой реальности самое плоское объяснение, теперь за это надо было платить.

Вот пусть Огуст и платит.

— Послушай, начальник, я вынужден отлучиться. Никто, кроме меня, не сможет отворить ворота в рай. Я на время оставляю тебя, приготовься к худшему. Пришел твой час. Только ты и Хваат способны противостоять той мерзости, что вот-вот обрушиться на нас. Но с Хваатом вопрос прост. Если он поверил в меня, он должен остаться и сражаться до конца. А вот как быть с тобой?.. Может так случиться, что мы больше не увидимся. Решишь принять бой, у твоего народа появится возможность спастись. Какая — не знаю. Верю в чудо. Если нет, всем нам погибнуть.

— Я остаюсь, учитель. Но не ради тебя или так называемого народа. Таков мой удел защищать низших. Если я их брошу, мне будет разрешено покончить с собой, а это страшный позор!

— Кем разрешено?

— Мною.

Я не удержался и совсем по-человечьи пожал плечами.

— Как знаешь. А ты, Хваат?

— Я уверовал, учитель.

— Я тоже, — вмешался в разговор бывший страж.

— Тогда слушайте…

Я вкратце объяснил, что они обязаны открывать огонь по любой движущейся тени. Отродье, которое скоро пригонит сюда Черный гарцук, во время атаки испускает впереди себя волны омерзения, обдает паническим ужасом, поэтому очень важно сохранять хладнокровие, презирать врага — плевать вам нужно на эту пакость! Я сразу зарядил обоих подобным настроем, потом добавил — стрелять следует метко, не раздумывая, не приглядываясь, не тратя времени на то, чтобы выяснить, откуда выползла эта черная пакость. Одним словом, ведите себя как электрические утюги.

— Ты хочешь сказать, как славные Герои?.. — уточнил Огуст.

— Точно.

Я вскочил в кресло для архонтов, нажал на клавишу, мгновением позже добрался до сгрудившихся в тупике поселян. Как только распахнул ворота в рай, услышал позади жуткий вопль. Сразу бросился на сидение, помчался назад. Успел в то самое мгновение, когда какие-то странные извивающиеся, напоминающие червей твари утаскивали вглубь коридора Хваата. Туути бросился ему на помощь. Извергающие ужас, внушающие омерзение существа набросились на стражника. Огуст не решился стрелять по ним. Хваат орал дико, басом, потом неожиданно стих — наверное, ему сделали инъекцию, однако еще через пару секунд раздался взрыв, громовым раскатом ударивший по ушам. Он успел-таки взорвать себя.

Каков ублюдок!

Тут же покончил со своей плотью и бывший стражник.

Времени на переживания нам не оставили. Не прошло и нескольких секунд, как впереди замаячили твари, утащившие капитана «Калликуса». Они уверенно, все также разбрызгивая впереди себя безумный страх и оцепенелую покорность, ползли по проходу.

Это были черви, их было множество, каждый от двух до трех метров длиной. Ни головы, ни хвоста, только извивающиеся удлиненные тельца, членики которых были прикрыты броней.

Двигались не спеша, по всей поверхности туннеля — по потолку, округлым стенам, по полу. Переползая монорельсы, вздымали передние части. Не доходя до развилки, и начали сворачиваться в клубки и убыстрили ход.

Так, в клубках, и бросились в атаку.

На этот раз им пришлось отведать моего бластера, а не этих древних пукалок, которыми были вооружены губошлепы.

Я перевел регулятор на трассирующий световой луч и ударил по тому скоплению, которое двигалось по потолку. Одного залпа хватило, что обратить их в груду дымящегося месива, из которого миниатюрными зародышами начали выползать новые змейки, на глазах набиравшие длину и объем. Между тем Огуст открыл огонь по клубку, катившемуся по полу. Наконец разделал и этих. Тем временем я просто вымел этих тварей из коридора. Так, отстреливаясь, мы наконец добрались до закрытой створки. Я сунул шарик в щель, мы успели проскочить внутрь до того, как исчадия зверя вновь бросились в атаку.