"Дантон" - читать интересную книгу автора (Роллан Ромен)

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Люсиль (поспешно вбегает и бросается к Камиллу; испуганно). Робеспьер!..

Камилл (с несколько насмешливым видом спешит ему навстречу). А, дорогой Максимилиан, ты как раз кстати! Хотя тебя и не было с нами, ты целый час держал в своих руках нить нашего разговора.

Дантон (в смущении). Здравствуй, Робеспьер.

Люсиль. Как это мило с твоей стороны, что, несмотря на свою занятость, ты выбрал время к нам заглянуть! Сядь поближе к огню. На улице туман — сырость до костей пробирает. Как поживают твои дорогие хозяева — гражданка Дюпле и моя приятельница Элеонора?

Робеспьер. Благодарю, Люсиль. Камилл, мне нужно с тобой поговорить.

Люсиль. Ты хочешь, чтобы я ушла?

Робеспьер. Нет, не ты.

Камилл (останавливает Дантона, который собирается удалиться). Дантон — наш единомышленник во всем.

Робеспьер. Так говорит молва. Я не хотел этому верить.

Дантон. Разве тебе это неприятно?

Робеспьер. Может быть, и неприятно.

Дантон. Ничего не поделаешь. Есть вещи, которых ты не можешь изменить: Дантона любят.

Робеспьер (презрительно). Самое слово «любовь» звучит пошло, и в жизни она встречается редко.

Дантон (злобно). Говорят, есть люди, которые совсем не знают любви.

Робеспьер (после небольшого молчания, ледяным тоном, нервно потирая руки). Я пришел сюда не для разговоров о распутстве Дантона... Камилл, ты упорно, несмотря на мои предостережения, следуешь по тому пути, на который тебя толкнули дурные советчики и твое собственное легкомыслие. Твой вредоносный памфлет всюду во Франции сеет раздоры. Ты расточаешь свое остроумие на то, чтобы подрывать доверие к людям, которые необходимы Республике. Всякого рода реакционеры в борьбе против Свободы прибегают к помощи твоих сарказмов. Я долго укрощал ту ненависть, которую ты возбуждаешь к себе, я дважды тебя спасал, но я не стану спасать тебя вечно. Государство возмущено заговорами мятежников — я не могу идти против государства.

Камилл (уязвленный, язвительным тоном). Обо мне, пожалуйста, не беспокойся. Твое участие, Максимилиан, меня трогает, но я не нуждаюсь ни в ком: я сумею защитить себя сам, меня не нужно водить на помочах.

Робеспьер. Не спорь, гордец. Только твое легкомыслие может служить тебе оправданием.

Камилл. Да я и не собираюсь оправдываться. Мои заслуги перед родиной велики. Я защищаю Республику от республиканцев. Я говорил открыто, я говорил правду. Раз не всякую правду можно высказывать, значит, Республики больше нет. Девиз Республики — это ветер, бушующий над морем: Tollunt, sed attollunt! Ветер волнует море, но он же его и вздымает!

Робеспьер. Республики еще нет, Демулен. Мы ее создаем. С помощью Свободы свободного строя установить нельзя. Подобно Риму в годину испытаний, наше государство перед лицом опасности подчинилось диктатуре для того, чтобы преодолеть все препятствия и победить. Смешно было бы думать, что, в то время как Европа вместе с нашими внутренними врагами грозится не оставить от Республики камня на камне, мы вправе все говорить, все делать и своими словами и действиями играть на руку неприятелю.

Камилл. Чем же я играю ему на руку? Я защищал прекраснейшие идеи: братство, святое равенство, мягкость республиканских законов, res sacra miser[6], то уважение к страданиям, которым проникнута наша прекрасная конституция. Я учил любить Свободу. Я стремился к тому, чтобы перед взором народов засверкал лучезарный образ счастья.

Робеспьер. Счастье! Этим злополучным словом вы и привлекаете к себе всех эгоистов и сластолюбцев. Кто не хочет счастья? Но мы предлагаем людям счастье не Персеполиса, а Спарты. Счастье — это добродетель. А вы, вы злоупотребляете этим священным словом, чтобы возбудить в сердцах негодяев желание того преступного благоденствия, которое состоит в забвении других людей и в наслаждении излишествами. Постыдная мысль! Из-за нее пламя Революции могло бы потухнуть. Пусть Франция научится страдать, пусть находит радость в страданиях ради Свободы, пусть жертвует своим благополучием, покоем, привязанностями ради счастья всего мира!

Камилл (учтиво-насмешливым тоном, который внезапно, к концу тирады, становится колким и резким). Пока ты говорил, Максимилиан, мне пришло на память нечто во вкусе Платона. «Когда я слышу, — сказал бы доблестный полководец Лахес, — когда я слышу, как человек славит добродетель, и человек этот представляет собой истинного санкюлота, достойного тех речей, которые он произносит, я испытываю неизъяснимое наслаждение. Мне тогда кажется, что это единственный музыкант, достигающий совершенной гармонии, ибо все свои поступки он приводит в согласие со своими словами — и не по якобинской или женевской моде, а на французский лад, который один только и заслуживает названия республиканской гармонии. Когда со мной говорит такой человек, я вне себя от радости, я похож на тех безумцев, что пьянеют от красноречия, — так жадно я впиваю в себя каждое его слово. Но кто славит добродетель, а в жизнь ее не претворяет, тот причиняет мне горькую обиду, и чем он кажется красноречивее, тем большее отвращение внушает мне его музыка». (В конце монолога Демулен поворачивается к Робеспьеру спиной.)

Люсиль (указывая на Камилла). В этом противном мальчишке сидит дух противоречия. Ты не можешь себе представить, как он иногда меня злит! Милый Максимилиан, вы оба ничуть не изменились. Спорите, как, бывало, в школе, в Аррасе.

Дантон (с самым приветливым видом подходит к Робеспьеру и уже совершенно иным тоном). Робеспьер, мы все трое не правы. Дадим друг другу слово быть отныне послушными одному только разуму и для блага родины позабудем взаимные наши обиды. Я первый подхожу к тебе и протягиваю руку. Прости мне мою минутную вспышку.

Робеспьер. Дантон воображает, что одним словом может загладить нанесенные им оскорбления. Обидчику нетрудно позабыть обиды, которые причинил он.

Дантон. Я, по-видимому, ошибочно приписываю моим противникам свойственное мне великодушие. Но благо Республики для меня важнее всего: она нуждается и в моей энергии и в твоих добродетелях. Если тебе противна моя энергия, то мне отвратительны твои добродетели: мы квиты. Сделай, как я: зажми себе нос, и мы вместе спасем отечество.

Робеспьер. Я не думаю, что есть люди, без которых отечество не могло бы обойтись.

Дантон. Так рассуждают все завистники. Прикрываясь этими красивыми фразами, они выхолащивают все, что составляет силу Нации.

Робеспьер. Сила, не внушающая доверия, это уже не сила!

Дантон. Ты мне не доверяешь? Ты придаешь значение сплетням, которые ходят обо мне, бреду Билло-Варенна? Посмотри на меня. Похож я на лицемера? Ненавидьте меня, но не подозревайте!

Робеспьер. О человеке судят по его делам.

Дантон. Какие же такие за мной дела?

Робеспьер. Ты равно благожелателен ко всем партиям.

Дантон. Все несчастные вызывают во мне сострадание.

Робеспьер. Кто хвастается, что ни к кому не испытывает ненависти и в самом деле не испытывает ее к врагам Республики, тот подрывает мощь Республики. Жалость к палачам становится жестокостью по отношению к жертвам. Из-за этой снисходительности нам пришлось сровнять с землей целые города — один день снисходительности обойдется нам в тридцать лет гражданской войны.

Дантон. Ты всюду видишь преступления — это безумие! Если ты болен, так лечись сам, но не заставляй здоровых людей принимать лекарство. Республика сама себя губит. Еще есть время прекратить этот бессмысленный, дикий террор, истощающий Францию. Но если ты будешь медлить, если ты не присоединишься к нам, то сам потом не справишься с его разрушительной силой. Ты попытаешься, но будет уже поздно: огонь террора сожжет тебя вместе с другими, он сожжет тебя прежде других. Несчастный, неужели ты не понимаешь, что в тот день, когда не станет Дантона, следующий удар обрушится на тебя? Ведь это я до поры до времени защищаю тебя от пожара.

Робеспьер (отстраняется от Дантона; холодно). Ну и пусть он меня сожжет!

Камилл (тихо Дантону). Ты увлекся, Дантон, ты задел его самолюбие.

Дантон. Во имя отечества, Робеспьер, во имя того отечества, которое мы с тобой одинаково горячо любим и ради которого мы отдали все, даруем полную амнистию всем друзьям и недругам, лишь бы они любили Францию! Да смоет эта любовь все подозрения и все ошибки! Где нет любви, там нет и добродетели. Где она есть, там нет места преступлению.

Робеспьер. Без добродетели нет и отечества!

Дантон (настойчиво, с угрозой). Я еще раз предлагаю тебе мир. Подумай о том, чего мне стоит сделать первый шаг. Но я готов претерпеть любое унижение, если это ко благу Республики. Протяни мне руку, освободи Фабра, верни Вестермана в армию, защити Эро и Филиппо от тех, кто жаждет их крови!

Робеспьер. Я рожден бороться с преступниками, а не управлять ими.

Дантон (еле сдерживаясь). Так ты хочешь войны, Робеспьер? Подумай хорошенько.

Робеспьер (невозмутимо поворачивается к Дантону спиной и обращается к Демулену). Камилл, в последний раз: прекрати свои нападки на Комитет.

Камилл. Пусть не подает повода для нападок!

Робеспьер. Подчинись вместе со всеми воле Нации.

Камилл. Я тоже представитель Нации, я имею право говорить от ее имени.

Робеспьер. Ты должен быть для нее образцом законопослушания.

Камилл. Мы отлично знаем, как издаются законы. Все мы, Робеспьер, адвокаты, прокуроры, законоведы, и нам известно, что скрывается под величием закона. Я бы от души посмеялся над нашим с тобой словопрением, если бы не мысль о слезах, что льются из-за той комедии, которую мы разыгрываем. Слишком дорого мы стоим людям. Даже добродетель нельзя покупать такой ценой, не говоря уже о преступлении.

Робеспьер. Кто не в силах исполнять свою обязанность, тот не должен ее на себя принимать. А кто принял, тот должен молча идти вперед, пока не рухнет под этим бременем.

Камилл. Я готов пожертвовать собой, но не другими.

Робеспьер. Прощай. Вспомни Эро.

Камилл. Почему ты заговорил об Эро?

Робеспьер. Эро арестован.

Дантон и Камилл. Арестован? Он только что был здесь.

Робеспьер. Я знаю.

Люсиль. Но что же он сделал? В чем его преступление, Максимилиан?

Робеспьер. Его дом служил убежищем изгнаннику.

Камилл. Он не мог не исполнить свой долг.

Робеспьер. А Комитет исполнил свой.

Дантон (вскипев). Ты что же, негодяй, бросаешь мне вызов? Ты задумал перерезать нас всех, одного за другим? Сначала ты обламываешь могучие ветви дуба, а потом доберешься и до ствола?.. Мои корни уходят глубоко в землю, в самое сердце французского народа. Ты сможешь вырвать их только вместе с Республикой. Падая, я раздавлю вас всех, и те мерзкие крысы, которые сейчас меня грызут, погибнут первые. Вам, видно, придает смелости мое долготерпение? По мне нагло ползают паразиты... Это уж слишком! Лев взмахнет гривой... Да неужели ты не понимаешь, ничтожество, что если б я захотел, я бы тебя раздавил, как вошь?.. Хорошо, война так война! Во мне вновь пробудился пыл минувших битв. Я слишком долго молчал, но теперь мой голос зазвучит опять и двинет Нацию на борьбу с тиранами.

Камилл. Мы возьмем приступом новый Тюильри. «Старый кордельер» скомандует: «В атаку!»

Люсиль. Максимилиан!..