Патриция Хайсмит КРИК СОВЫ

1

Рабочий день кончался в пять, но Роберт задержался в конструкторском бюро еще почти на час. Спешить домой было незачем, к тому же если выйдешь позже — избежишь толчеи, которая царит на автостоянке с пяти до половины шестого, когда разъезжаются служащие фирмы «Лэнгли Аэронотикс». Роберт увидел, что Джек Нилсон тоже сидит за своим столом. Задержался и старик Бенксон, обычно уходивший последним. Роберт выключил лампу дневного света.

— Подожди меня, — попросил Джек. Его голос гулко прозвучал в пустой комнате, по которой гуляли сквозняки.

Роберт достал из своего шкафчика пальто.

Они попрощались с Бенксоном и направились в длинную застекленную приемную, куда выходили лифты.

— А… надел-таки «луноходы»? — заметил Роберт.

— Ага, — Джек поглядел на свои большие ноги.

— Когда завтракали, их на тебе вроде не было?

— Нет, они лежали в шкафу. В первое время их рекомендуется носить часа два в день, не больше.

Они вошли в лифт.

— На вид красивые, — сказал Роберт.

Джек рассмеялся.

— Да нет, выглядят нелепо. Но, знаешь, до чего удобно! У меня к тебе просьба Не одолжишь мне десятку до жалованья? Понимаешь, сегодня как раз…

— Ну, конечно, — Роберт полез за бумажником.

— Сегодня у нас с Бетти годовщина свадьбы, хотим пообедать в ресторане Может, зайдешь к нам? Откроем бутылку шампанского.

Роберт протянул ему деньги.

— Годовщина свадьбы? В такой день вам с Бетти лучше побыть вдвоем.

— Да брось! Зайдешь, выпьем по бокалу шампанского и все. Я обещал Бетти затащить тебя.

— Нет, спасибо, Джек. Ты уверен, что десятки на ресторан тебе хватит?

— Вполне. Мне нужно только на цветы. Хватило бы и шести долларов, просто десять легче запомнить. Я не занимал бы, да сегодня заплатил последний взнос за эти ботинки. Семьдесят пять зелененьких, ни больше, ни меньше. Пусть только попробуют оказаться неудобным. Ну пошли, Боб.

Они вышли на стоянку. Роберт твердо решил не принимать приглашения, но не мог придумать, как бы отговориться. Он посмотрел на длинное, довольно некрасивое лицо Джека, на ежик черных, уже начинающих седеть волос.

— А которая годовщина-то?

— Девятая.

Роберт покачал головой.

— Нет, я домой, Джек. Передай Бетти мои наилучшие пожелания, ладно?

— А при чем тут, что годовщина девятая? — крикнул ему вслед Джек.

— Ни при чем! До завтра!

Роберт сел в машину и выехал со стоянки раньше Джека. Джек и Бетти жили в Лэнгли, в скромном заурядном доме, и деньги у них постоянно уходили то на мать Джека, то на отца Бетти, которые, по словам Джека, не вылезали из болезней. Так что, если Джеку и Бетти и удавалось подкопить немного на отпуск и ремонт дома, тут же оказывалось, что как раз в этой сумме нуждаются либо его мать, либо ее отец. Но у Нилсонов была дочка пяти лет и жили они счастливо.

Быстро спускалась ночь, так быстро, что можно было проследить глазами, как землю словно заливают черные морские волны. Пока Роберт ехал мимо мотелей на окраине Лэнгли, мимо придорожных закусочных, где продавали гамбургеры, ему вдруг подумалось, до чего же не хочется выезжать в город и добираться до своей улицы Он остановился возле заправочной станции, развернулся и повел машину обратно, туда, откуда приехал. «Это из-за сумерек», — подумал он. Роберт не любил сумерки даже летом, когда они наступали медленней и переносить их было легче. А зимой на пустынных просторах Пенсильвании, к которым он никак не мог привыкнуть, сумерки начинались с пугающей быстротой и наводили тоску. Как внезапная смерть. По субботам и воскресеньям, когда он не работал, Роберт в четыре часа дня опускал занавески, зажигал везде свет, и когда после шести снова выглядывал в окно, темнота была полная, сумерки сменились ночью. Роберт въехал в небольшой городок Хэмберт Корнерз, расположенный в девяти милях от Лэнгли, и по узкой, засыпанной щебнем дороге поехал к лесу.

Ему снова захотелось увидеть ту девушку. «Может быть, в последний раз», — пронеслось у него в голове. Но он и прежде говорил себе так, и никогда этот последний раз не оказывался последним. Роберт подумал, уж не из-за девушки ли он задержался после работы, хотя никакой нужды задерживаться не было? Может быть, он тянул время, чтобы уехать с завода в темноте?

На поляне в лесу, недалеко от дома, где жила девушка, Роберт остановил машину и дальше пошел пешком. Дойдя до подъездной дорожки, которая вела к ее дому, он замедлил шаги, обогнул стойку с баскетбольной корзиной в конце дорожки и пошел по траве.

Девушка опять возилась в кухне. В доме, с задней стороны, светились два квадратных окна, и девушка то и дело проходила мимо одного из квадратов, но чаще останавливалась возле левого, там, где стоял стол. Окно казалось Роберту объективом фотоаппарата. Обычно он не подходил близко к дому. Боялся, что девушка его увидит, и полиция привлечет его за преступное подглядывание. Но сегодня вечер был очень темный Роберт подошел ближе к дому.

Он наведывался сюда уже в четвертый или пятый раз. Впервые он увидел девушку в конце сентября, в яркую солнечную субботу, когда просто так колесил на машине по окрестностям. Роберт проезжал мимо, девушка как раз вытряхивала на крыльце коврик, и он видел ее, наверно, не больше десяти секунд. Но чем-то эта сценка взволновала его, будто и ее, и саму девушку он уже видел. Заметив картонные коробки у ворот и окна без занавесок, Роберт предположил, что она только-только поселилась в этом доме. Дом был двухэтажный, белый с коричневыми наличниками, краска порядком облезла, лужайка перед домом заросла, а белая железная ограда вдоль подъездной дорожки скособочилась, а местами даже повалилась. Девушка была довольно высокая, со светло-каштановыми волосами. Вот и все, что он мог сказать, увидев ее с расстояния в шестьдесят футов или около того. Он не мог судить, хорошенькая она или нет, да это и не имело значения. А что имело? Роберт не мог бы объяснить это словами. Но увидев ее во второй и третий раз с интервалом в две-три недели, он понял, что именно ему нравилось в ней — спокойный характер, явная приверженность к своему порядком обветшалому дому и то, что она довольна жизнью. Во всем этом он убедился, наблюдая ее через окно в кухне.

Футах десяти от дома Роберт остановился на краю пятна света, падавшего из окна. Он посмотрел по сторонам и оглянулся назад. Вокруг было темно, только прямо позади него, далеко за полем, в полумиле от дома светилось одинокое окошко какой-то фермы. А в кухне девушка накрывала стол на двоих: вероятно, ждала к ужину своего приятеля. Роберт два раза видел его — долговязый парень с волнистыми черными волосами. Однажды они целовались. Роберт подумал, что, наверно, они любят друг друга собираются пожениться и девушка дай Бог, будет счастлива. Он придвинулся еще ближе, стараясь скользить ногами по земле, чтобы не наступить на какой-нибудь сучок, и остановился, схватившись рукой за ветку невысокого дерева.

Сегодня она жарила курицу. На столе стояла бутылка белого вина. На девушке был фартук, она боялась испачкаться и, как раз когда Роберт смотрел на нее, вздрогнула и потерла запястье — не иначе как на руку ей брызнул раскаленный жир. Роберту было слышно, как в кухне бубнит радио — передавали последние известия. В прошлый раз, когда он был здесь, девушка начала подпевать мелодии, которая звучала по радио. Голос у нее оказался не хороший и не плохой — самый обычный, а слух верный. С виду ей было лет двадцать-двадцать пять, высокая — примерно пять футов семь дюймов, крупного сложения и с довольно большими руками и ногами. Лицо чистое, ясное. Казалось, она никогда не хмурится, светло-каштановые волосы доходили до плеч и были уложены легкой волной. Она носила их на прямой пробор и закалывала двумя золотыми заколками над ушами. Рот был большой, губы тонкие, сомкнутые обычно с какой-то детской серьезностью. И так же серьезно смотрели серые глаза. Глаза были скорее маленькие. Роберту она представлялась словно отлитой из одного куска, как хорошо сделанная статуя. Глаза пусть и маленькие, соответствовали ее облику, и вся она казалась ему прекрасной.

Каждый раз, когда Роберт видел ее после двух-трехнедельного перерыва, он испытывал потрясение, сердце у него замирало, а потом несколько секунд учащенно билось А однажды вечером, с месяц назад, Роберту показалось что она смотрит через окно прямо на него, и он похолодел. Он ответил ей таким же прямым открытым взглядом, не замер, не спрятался, стараясь остаться незамеченным. Но в эти несколько секунд он вынужден был признать, что, пока она смотрела в его сторону, ему открылась неприятная истина — он перепугался, что вот сейчас и девушка, и та сцена перед ним разлетятся в прах: она хорошенько его разглядит, вызовет полицию, его арестуют, как маньяка, заглядывающего в чужие окна, и все так нелепо закончится. К счастью, девушка его вовсе не видела и взгляд ее скользнул по нему совершенно случайно.

Фамилия девушки была Тиролф — Роберт прочел ее на почтовом ящике у дороги — больше он не знал о ней ничего. Разве только, что она ездит на голубом «фольксвагене». Машина стояла на подъездной дорожке — гаража в доме не было. Роберт ни разу не попытался поехать за девушкой утром и разузнать где она работает. Он убедился, что самое приятное для него — наблюдать как она возится в доме Ему нравилась ее хозяйственность нравилось смотреть с каким наслаждением она развешивает занавески и украшает стены картинами, а больше всего ему нравилось следить как она снует по кухне. Наблюдать за ней было легко: в кухне было три окна и возле каждого росли деревья, за которыми он прятался Еще возле дома был небольшой сарайчик футов шесть в высоту да сломанная стойка с баскетбольной корзиной в конце подъездной дорожки; за этой стойкой он тоже однажды укрывался, когда, освещая дом ярко горящими фарами, к крыльцу подъехал ее друг.

Раз Роберт услышал, как девушка окликнула своего приятеля:

— Грег! Грег! — тот только что вышел из дома — Мне еще нужно немного масла Что за память у меня! — и Грег уехал на машине покупать то, что она забыла.

Роберт оперся головой на руку и посмотрел на девушку в последний раз Она закончила свои дела и, скрестив ноги, прислонилась к столу возле плиты, на лице ее появилось отрешенное выражение, как будто она всматривалась во что-то далекое. В руках она держала белое с синим посудное полотенце, руки были расслабленно, почти безвольно опущены. Вдруг она улыбнулась оттолкнулась от стола, сложила полотенце и повесила его на один из трех красных крючков, которые виднелись на стене возле раковины. В тот вечер, когда она прикрепляла эту вешалку к стене, Роберт тоже наблюдал за нею. Внезапно девушка подошла к окну, у которого стоял Роберт, он едва успел отступить за невысокое дерево. Ему было противно, что он ведет себя, словно преступник, а тут еще под ногой хрустнул какой-то проклятый сучок! Он услышал, как что-то звякнуло о стекло, и понял: девушка коснулась стекла сережкой, на мгновение он даже зажмурился от стыда. А когда открыл глаза увидел, что она стоит у окна и смотрит в другую сторону — на подъездную дорожку. Роберт метнул взгляд на баскетбольную стойку, прикидывая, успеет ли добежать до нее, если девушка выйдет из дома. И тут услышал, что радио заговорило громче, тогда он улыбнулся. Она испугалась, подумал он, и включила громче радио, чтобы ей было не так одиноко. Какой нелогичный и в то же время какой логичный и трогательный поступок! Роберту было неприятно, что он причинил ей это минутное беспокойства. И он знал, что пугает ее не в первый раз. Уж очень неуклюже он за ней наблюдает. Однажды задел ногой старую канистру, валявшуюся возле дома и девушка которая была одна и делала себе в гостиной маникюр, вскочила осторожно приоткрыла входную дверь и крикнула:

— Кто там? Там кто-нибудь есть?

Потом дверь захлопнулась, и девушка заперла ее на засов. А в прошлый раз поднялся сильный ветер, и ветка все время царапала по обшивке дома девушка услышала подошла к окну, потом решила не обращать на шум внимания и вернулась к телевизору. А ветка продолжала скрести по стене, и в конце концов. Роберт схватил ее и отогнул, в последний раз царапнув сучьями по дому. Роберт ушел, оставив ветку согнутой, ломать ее он не стал. Что, если потом девушка заметила согнутую ветку и показала своему другу?

Вот будет позор, если его схватят как маньяка! Сама мысль об этом невыносима и Роберт старался гнать ее от себя. Маньяки обычно подглядывают, как женщины раздеваются. Он слышал и об их других отвратительных наклонностях. А то, что ощущал он, то, что им двигало, напоминало страшную жажду, которая требует утоления. Его необоримо тянуло к этой девушке, тянуло наблюдать за ней. Сознавая это, он осознавал, что готов пойти на риск быть обнаруженным. Ну что же, он потеряет работу. Его добропорядочная квартирная хозяйка миссис Роадс, владелица Камелотских меблированных квартир, придет в ужас и потребует, чтобы он немедленно съехал. А уж что станут говорить его сотрудники, пожалуй, все, кроме Джека Нилсона! «Я же говорил, что он какой-то странный… Ни разу не сыграл с нами в покер». Но Роберт готов рисковать. Хотя вряд ли найдется человек, способный его понять, а ведь наблюдая, как девушка спокойно расхаживает по своему дому, как занимается обыденными делами, он утешался мыслью, что для кого-то жизнь имеет цель и исполнена радости, воображал, что, быть может, и у него в жизни появится цель и радость. Девушка помогала ему.

Роберт поежился, вспомнив, что творилось у него на душе, когда в сентябре он приехал в Пенсильванию. Он не только был глубоко, больше, чем когда-либо раньше, угнетен, но почти физически ощущал, как мало-помалу, словно песчинки из песочных часов, его покидают последние крупицы оптимизма воли, даже рассудка. Он заставлял себя делать все по расписанию, как будто служил в армии, состоящей из него одного: ел, искал работу, спал, принимал душ, брился, а потом все сначала, по тому же распорядку, иначе он бы просто сошел с ума. Наверно, доктор Криммлер, его психотерапевт в Нью-Йорке, одобрил бы его, подумал Роберт. В свое время они много обсуждали этот вопрос. Роберт говорил: «У меня твердое ощущение, что, если никто на свете не будет присматривать друг за другом, то все мы взбесимся. Если предоставить людей самим себе, они не будут знать, как жить». Доктор Криммлер отвечал торжественно и веско: «Строгая регламентация, о которой вы говорите, вовсе не регламентация. Это привычки, усвоенные человечеством за века Мы спим по ночам и работаем днем. Есть три раза в день лучше, чем один раз или семь Эти привычки способствуют душевному здоровью, тут вы правы». Но все это звучало не очень убедительна

«Что лежит в основе всех метаний? — хотелось знать Роберту. — Хаос? Зло? Ощущение, что нет ничего? Пессимизм и депрессия, которые как раз и можно считать закономерными? Или просто смерть, прекращение жизни, пустота столь ужасающе непостижимая, что о ней даже и говорить никто не решается?» Если разобраться, Роберт не был слишком откровенен с Криммлером, хотя вроде бы они только одним и занимались — говорили да спорили и очень редко молчали Правда Криммлер был психотерапевт, а не специалист по психоанализу. Но все же от доводов Криммлера ему становилось легче. Роберт действовал по его советам, жил по его книгам и был уверен, что это ему помогает. Помогает даже, когда звонит Никки, ей каким-то образом удалось разыскать его, то ли через телефонную компанию, то ли через кого-то из нью-йоркских друзей которым он оставил свой телефон.

Не поглядев по сторонам, Роберт вышел из-за невысокого дерева служившего ему укрытием, и, обходя прямоугольник света падавшего из окна двинулся к подъездной дорожке. И тут на шоссе, медленно приближаясь справа, показались фары. Двумя прыжками Роберт отскочил к баскетбольной стойке и спрятался за ней, как раз когда машина свернула на дорожку. Ее огни проплыли мимо Роберта, осветив с двух сторон его утлое укрытие, и, вспомнив про щели в старых досках, он почувствовал, что весь на виду, и ощутил, как вырисовывается темным силуэтом на фоне стойки

Фары погасли, открылась дверца автомобиля, потом входная дверь

— Привет, Грег! — крикнула девушка

— Привет, дорогая. Прости, что опоздал. Зато привез тебе вон какой цветок.

— Ой, спасибо! Какая прелесть, Грег.

Голоса смолкли, заглушённые захлопнувшейся дверью.

Роберт вздохнул, ему не хотелось сразу уезжать, хотя сейчас, пока они там восхищаются цветком, самый удобный момент. Ему хотелось курить. Кроме того, он сильно продрог. И тут он услышал, что приоткрылось окна

— Где? Здесь? — услышал Грег.

— По-моему, здесь Но видеть я ничего не видела

— Ну что ж, сегодня ночь как раз подходящая, — весело сказал Грег. — Тихая и темная. Может, чего и дождемся.

— Ничего не дождемся, если ты спугнул того, кто тут околачивается, — засмеялась девушка, она говорила так же громко, как и Грег.

«Им и не хотелось никого здесь обнаружить, — подумал Роберт, — да и кто бы захотел?» От бокового крыльца послышались мужские шаги. Грег решил обойти дом. Роберт с облегчением заметил, что у Грега нет фонарика. Но заглянуть за баскетбольную стойку он все равно мог. Девушка смотрела из окна, немного приподняв раму. Грег вернулся, закончив обход, и вошел в дом через кухонную дверь. Окно опустили, потом Грег его снова приоткрыл, только чуть меньше, и отвернулся Роберт вышел из-за стойки и пошел к дому, направляясь к открытому окну. Он шел, не таясь, словно желая доказать себе, что ничуть не испугался, хотя ему и пришлось спрятаться на несколько минут. Он остановился на том же месте, где стоял до этого, по другую сторону дерева и на расстоянии трех футов от окна «Бравируешь! — сказал он сам себе. — Чистая бравада и безрассудство».

— Полицию, — говорил Грег озабоченна — Но сначала дай я все осмотрю. Я лягу в гостиной, а не наверху, отсюда быстрее выскочить. Буду спать в брюках и ботинках, и уж если я кого-нибудь поймаю… — он скорчил гримасу и потряс огромными кулаками.

— Может, запасешься хорошим поленом вместо дубинки? — спросила девушка своим мягким голосом; она улыбалась, и, казалось, угроза, прозвучавшая в словах Грега, ничуть ее даже не тронула «Но она ведь вообще из тех девушек, кто тревоги не выкажет, а будет улыбаться и делать вид словно ничего не случилось», — подумал Роберт, ему это нравилось. Он никогда не видел ее взволнованной. И это подкупало его. Она сказала что-то еще, чего Роберт не разобрал; наверно, пошла в гостиную показать Грегу полено. Возле камина у нее стояло черное ведерко для угля, полное сучьев и щепок.

Из гостиной донесся смех Грега, громкий и дерзкий.

Роберт улыбнулся и пожал плечами. Потом расстегнул пальто, засунул руки в карманы брюк и, подняв голову, пошел прочь от дома к дорожке.

Девушка жила на Конакарском шоссе, которое — шесть прямых, но довольно холмистых миль, — вело в Хэмберт Корнерз; там, как предполагал Роберт, девушка работала. Через Хэмберт Корнерз он направился в Лэнгли, где жил сам. Лэнгли — городок покрупнее на берегу реки Делавэр — был известен своими магазинами, тем, что в нем находилось самое большое в округе предприятие по сбыту подержанных автомобилей, а также фирма «Лэнгли Аэронотикс», выпускающая детали для частных самолетов и вертолетов. На этой фирме Роберт работал инженером с конца сентября. Работа была не очень интересная, но платили хорошо, а его приняли с радостью, так как в Нью-Йорке он служил на достаточно известной фирме, проектирующей тостеры, электроутюги, радиоприемники, самописцы и прочие бытовые приборы — все, что может потребоваться в американском доме. Из Нью-Йорка Роберт привез еще и договор на завершение серии рисунков, которую начал один молодой француз для профессора Гумболовски. Двести пятьдесят с чем-то рисунков должны были во всех подробностях изображать пауков и разных насекомых. С профессором Гумболовски Роберта свели в Нью-Йорке его друзья Питер и Эдна Кэмпбеллы; они настояли на том, чтобы он захватил на встречу с профессором свои зарисовки ирисов. Профессор же принес несколько рисунков для книги, на которую уже заключил договор с американским издателем. Молодой француз, начавший эту серию и выполнивший почти половину рисунков, умер. Одного этого уже было достаточно для Роберта, чтобы отклонить предложение — не из суеверия, нет, просто вся предыстория несколько угнетала, а он и так был в депрессии. Кроме того, он не питал особой любви к насекомым и паукам. Но профессор был очарован его зарисовками, которые Роберт по наитию делал с ирисов, украшавших его с Никки квартиру, и не сомневался, что Роберт сумеет закончить рисунки, начатые французом, в том же самом стиле. К концу вечера Роберт принял предложение. Ничем подобным он, конечно, в жизни не занимался, но он ведь как раз и старался «начать новую жизнь». Он только что рассорился с Никки, жил в Нью-Йорке в гостинице и собирался уволиться с работы, выбирая город где поселится. Книга про насекомых могла привести к другим таким же контрактам, рисование могло ему понравиться, а могло и нет, но, по крайней мере, он это выяснит. Так он приехал в Риттерсвиль, штат Пенсильвания, — в город побольше Лэнгли, прожил там десять дней, не нашел никакой работы и отправился в Лэнгли разузнать насчет «Лэнгли Аэронотикс». Городок был скучный, но Роберт не жалел, что расстался с Нью-Йорком. И хотя от себя самого никуда не денешься, перемена обстановки — все-таки тоже перемена, и она помогла. Когда он закончит рисунки, ему заплатят восемьсот долларов, а до конца февраля он закончит. Роберт решил делать по четыре рисунка в неделю. Он рисовал, руководствуясь подробными, но небрежными набросками профессора и увеличенными фотографиями, которыми тот его снабдил. Оказалось, работа ему нравится, она помогла коротать тоскливые воскресные дни.

Роберт въехал в Лэнгли с востока и миновал магазин старых автомобилей. Здесь сплошными шеренгами стояли машины всех типов, освещенные призрачным светом уличных фонарей, установленных на узких вымощенных дорожках между машинами. Автомобили напоминали огромную мертвую армию вооруженных до зубов солдат. Интересно, о каких битвах могли они поведать? Об аварии, в которой владелец погиб, а машину починили? Или об отце семейства потерпевшем такой финансовый крах, что машину пришлось продать?

Камелотские меблированные квартиры, в которых жил Роберт, помещались в четырехэтажном здании в западном районе Лэнгли всего в миле от фирмы, где он работал. Вестибюль освещался двумя настольными лампами, свет которых пробивался сквозь растущие в ящиках филодендроны. В углу стоял коммутатор, которым никогда не пользовались, но и не убирали; хозяйка миссис Роадс объяснила Роберту, что, по ее мнению, жильцы в конечном счете предпочитают личные телефоны, даже если лишаются таким образом сведений, кто звонил в их отсутствие. Миссис Роадс жила на первом этаже справа и обычно находилась либо в вестибюле, либо в своей гостиной, дверь которой всегда открывалась, как только кто-то входил или выходил. Сейчас хозяйка была в вестибюле и из блестящей медной лейки поливала филодендроны.

— Добрый вечер, мистер Форе стер! Как вы себя сегодня чувствуете?

— Спасибо. Вполне хорошо, — улыбнулся Роберт. — А вы?

— Благодарю. Задержались на работе?

— Да нет, просто поездил по округе. Люблю побыть за городом.

Потом она спросила, хорошо ли нагревается один из радиаторов у него в квартире, и Роберт заверил ее, что хорошо, хотя не понял, о каком радиаторе идет речь. После этого он поднялся к себе. В доме, где было шесть или восемь квартир, лифт отсутствовал. Роберт жил на верхнем этаже. Ни с кем из соседей он знакомиться не стал — кроме него здесь жили два молодых холостяка, девушка лет двадцати и вдова средних лет, уходившая на работу очень рано, — но, встречая, здоровался и перекидывался парой фраз. Один из молодых людей — Том Шайв — пригласил его как-то погонять шары, и Роберт принял приглашение. Он понимал, что миссис Роадс с профессиональным любопытством консьержки всегда следит за тем, кто с кем уходит, но она была добродушна, и ему даже нравилось, что кто-то в доме им интересуется или, по крайней мере, кому-то не все равно, один он или нет, пришел он в пять, в половине восьмого или в час ночи. Примерно за ту же цену — за девяносто долларов в месяц — Роберт мог снять дом средних размеров где-нибудь в окрестностях Лэнгли, но ему не хотелось оставаться одному. Даже неказистая обстановка двух комнат в занимаемой им квартире как-то его успокаивала: до него здесь жили другие люди, им удалось не поджечь диван, они не нанесли никакого ущерба, разве что оставили на крышке бюро след от сигареты, ходили по тому же самому темно-зеленому ковру и, возможно, замечали, что по четвергам и субботам его чистят пылесосом. Другие люди жили здесь до него, куда-то уехали и ведут теперь вполне обычную, а может быть, и более счастливую жизнь Он платил миссис Роадс помесячно. Роберт подумал, что, пожалуй, не задержится здесь больше, чем на один или два месяца Может, снимет дом за городом, а может, уедет в Филадельфию, где у «Лэнгли Аэронотикс» основной завод, на котором производится сборка. В банке у него шесть тысяч долларов, и здесь он тратит меньше, чем в Нью-Йорке. Роберт еще не получил чек на судебные издержки по разводу, но Никки уже оформляла бумаги через своих адвокатов в Нью-Йорке. Она снова собиралась замуж и не хотела от него никаких алиментов.

Роберт включил электрическую плитку в небольшой кухне, поглядел на свертки с замороженной едой, развернул их и, даже не потрудившись предварительно разморозить, сразу сунул в духовку. Заметил время и устроился в кресле с книгой про американские деревья Он читал главу «Вязы крылатые и вязы ржавые». Сухая документальная проза успокаивала.

«Внутреннюю часть коры веток крылатого вяза когда-то жевали при заболеваниях горла. Ветки волокнистые, а не пробковые. Крупные, прочные, тяжелые ветки идут на столбы для изгородей».

С удовольствием перевертывая страницы, он читал до тех пор, пока запах подогревавшейся еды не заставил его вскочить с кресла.