"Причина ночи" - читать интересную книгу автора (Душка Николай)

6. Дорога

Под ногами был снег, а под снегом — мёрзлая земля. Снег был белый, как луна, которая светила. Светало. Мы втроём, два старших двоюродных брата и я, шли по снегу, по бездорожью. Из одной деревни в другую. Кроме нас, ничего не шло. Автомобилей и тракторов не было видно. Ни вблизи, ни вдали. Замело. Мы шли домой, в свою деревню, до неё оставалось уже совсем чуть-чуть, один переход.

Мы давно уже были в пути, с полгода… Ехали на грузовике с открытым верхом, братья краснели, когда долго сидели в кузове, меня кутали в тулуп, который был тёплым, как живой баран, и запах от него был, как от разгорячённого барана. Если уж совсем замерзали, танцевали. Кузов у автомобиля был крепким, танцуй, сколько хочешь. Я не танцевал — не умел. А братья умели. Первый раз они стали друг перед другом, и давай двигать ногами. Колени ходили, как шарниры. Но веселье длилось недолго. Водитель остановил грузовик в поле, которому не было конца.

— Ребята, не танцуйте шейк, — сказал он.

— Нам холодно на крыше.

— Шейк запрещён, — слово «шейк» он произнёс с ужасом.

— Мороз допекает.

— Так прыгайте с ноги на ногу.

— Мы любим шейк танцевать.

— Он запрещён.

— Вокруг живой души нет.

— За это меня могут посадить, — обречённо сказал он, и полез в кабину. Снаружи было очень уж холодно. В кабине сидела большая женщина. Она была живая, водила глазами, всматривалась в горе-танцоров. Сплясали б гопака — другое дело.

Машина сердито рванула с места. Потом уже побежала поспокойнее. В кузове холодало с каждой минутой. Казалось, приближаемся к северному полюсу. Меня замотали верёвкой поверх тулупа, чтоб не выдыхалось тепло. А братья прыгали с ноги на ногу. Но так им было не согреться. И они вдарили твист — стильный танец. Автомобиль тут же остановился. Бескрайние поля и не думали кончаться. Поле от поля отделяли посадки, в которых прятались от мороза зайцы, зарывшись в снегу, дыша на уши, согревая душу мыслями о лете. Водитель вылез из кабины.

— Ребята, не танцуйте твист, — попросил он. — Меня снова могут посадить, — добавил и скрылся в кабине.

— Не будем танцевать запрещённых танцев, — сказал старший брат.

— А других мы не умеем.

— Вспомним упражнения физкультуры.

Физкультминутка длилась долго. Но когда приехали окончательно, — дальше грузовик не шёл — оказалось, что никто не окочурился, а только закоченели все. Братья выпили согревающего из ледяной бутылки, а меня развязали, чтобы побегал по земле.

— Спасибо, — сказал младший брат водителю и дал ему деньги.

— Не надо денег, — отказался от денег шофёр, — за деньги-то меня уж точно…

Тогда старший брат дал ему кусок сала. Сало он взял.

Летели на вертолёте с крыльями. Внутри было не жарко, но так оглушительно шумело, что холода не чувствовалось. Братья не танцевали, сидели, если проломить дно, высоко падать, да танцы и не получились бы, вертолёт то и дело входил в пике, внутри всё переворачивалось, падало, потом выходил из пике, всё сжималось; вертолётчики закрылись в кабине, и что они там делали, неизвестно. Стало известно только тогда, когда один из них высунулся, и спросил:

— Водочки не хотите согреться?

— Хотим, — ответил младший брат. Может, боялся обидеть воздухоплавателя.

— Спирт есть! — кричал пилот.

— Из пике не выйдем! — шутил брат.

— Из пике всегда выйдем, прилетим не туда.

С такими весёлыми лётчиками страшно не было. И они нас высадили на земле.

— То, что нужно, — сказал младший брат. Но по его интонации чувствовалось, что залетели мы куда-то в сторону или туда, куда он и сам не знает. — Зато хорошо полетали, — добавил он.

К нам подошёл, тут же, на площадке, где приземлился вертолёт, отчаянный человек.

— Не хотите полетать? — спросил он.

— Да мы только с неба.

— Неужели налетались?

— Немного в сторону нам бы не помешало.

— Куда? — крикнул неизвестный. Как «ура» крикнул.

— В Градикс надо.

— Так я ж туда лечу, — сказал ас.

Он подвёл нас к своему самолёту. Младший брат хотел обойти вокруг самолёта, но ас остановил его:

— Не надо, не для слабых.

— Хочу посмотреть.

— Ну, иди.

Брат мигом вернулся.

— А где же крыло? — спросил он у летуна.

— Другое крыло, — поправил ас… — Срезал при посадке. Так теперь и летаю, на одном. Боюсь доложить, отберут машину.

— На нём и полетим? — спросил уже старший брат.

— На нём, на родном.

— А взлетит?

— Чё болтать, по местам, — скомандовал предводитель.

Мы сели.

— Пересядьте на другую сторону, туда, где крыло. Мы пересели.

Самолёт побежал, подскочил и взлетел.

— Внимание, — сказал авиатор, — лучше не шевелитесь, можем опрокинуться. Я держу равновесие своим телом, и нашажизньвнашихруках, — почти напел он.

— Летим! — закричал лётчик, как будто летел впервые в жизни.

Мы пролетали деревни и хутора, сёла и селения в несколько дворов, и все, кто был внизу, поднимали головы к небу, открывали душу холоду. Верующие крестились, а неверующие не верили.

В Градикс прилетели ночью. Или днём. Или на закате. Но, может, и на восходе.

— Сели! — сказал лётчик, и в его словах чувствовалась такая сила, что он мог, казалось, летать и так, без самолёта, а, только расправив руки, и нас на себе мог так нести.

Но с тех пор прошло так много времени, столько километров пути, столько приключений, что про лётчика и его боевую машину вспоминалось смутно.

Хотелось к родному очагу. И туда оставался всего один переход. Светало.

Последнюю ночь перед переходом провели в хлеву. В яслях лежало много сена, было мягко, и тулуп грел со всех сторон. Люди, которые пустили на ночлег, были добрыми, хлев прилепился к дому, и чтоб мы не замёрзли, дверь, которая соединяла дворец и сарайчик, открыли, и тепло шло и в дом, и в хлев поровну, печка стояла возле самой двери. Места в избе на курьих ножках не было, на печи лежал старик с жёлто-белой головой, за ним тоже шевелилось, на лежанке и на лавках копошились дети — их было не сосчитать так сразу, — и хозяйка должна была где-то спать, да и хозяину надо было вздремнуть — ночь; только и оставалось места, что в хлеву — в сарае. В яслях было чудно, а братьям пришлось похуже — они разместились под куриными насестами, но куры, которые захлопали крыльями, когда братья потревожили их, были тёплыми; старший брат схватил какую-то толстенькую — она была горячей — и грел об неё руки. Птица сначала закричала, каркнула и пикнула, испугалась, да и руки, которые цапнули, были вначале холодными, а потом успокоилась, согрелась. Младший заловил петуха, руки у него не замёрзли, но он не мог спать без подушки, поэтому вместо неё и приспособил петуха. Даже лучше подушки — наполовину пух, наполовину перо. Петух долго стонал под тяжестью головы, он не привык служить ещё и ночью, но потом и его сморил сон.

Перед этим нас накормили: хозяйка в фуфайке, которая была вся в ромбиках, и они блестели, как зеркальца, принесла хлеба и три куска сала, и мы съели всё, и воды нам дали запить.

В путь тронулись по темноте. Братья стеснялись спать допоздна у чужих людей, хотя хотелось ещё немного подремать, понежиться. Разбудил всех зверь петух, на котором спали. Грудную клетку ему сдавливало, но служба требовала звука, и он закричал через не могу, звук вылетел мрачный: хриплое завыванье. Заквохтали обескураженные куры — испугался брат, — замычала корова, залаяли деревенские собаки, забрехали лисицы в полях.

— Спасибо добрым людям, — сказал старший брат.

— И их курам, — добавил младший.

Когда хотел заплатить хозяйке за ночёвку, она только и сказала: «Упаси бог». В то далёкое время, когда и солнце спешило, чтобы раньше взойти и согреть людские души, все были добрыми. Злых и нехороших не было. Только по глухим лесам прятались бандиты, которые напакостили когда-то давно, и им было стыдно за то, что они наделали, и они мёрзли, страдали от холода и от того, что натворили.

Светало. Под ногами был снег, а под снегом мёрзлая земля. Снег был белый, как луна, которая светила. Светало…

Путь был неблизким — километров десять. Деревня скрылась из виду, и с неба снова повалило.

Луна исчезла, и солнца не было. Но идти было легко, хоть и не видно, куда.

И вдруг появился свет. Солнца не было видно нигде. Но чувствовалось, что оно где-то рядом. Снег падал и падал, лёгкий, как пух, легче пуха, медленно-медленно, и чем больше его падало, тем светлее становилось вокруг, тем торжественнее светило солнце, и тем легче было идти. Мы брели в этом снегу уже по шею, но он был невесом, и мы шли и шли по дороге или по тому, что было под ногами, оставался последний переход, и он был светлым, мы знали, что ждёт нас там, в конце пути, и мы шли и шли, и снег шёл, и всё вокруг трепетало от радости.

Мы так долго шли, что уже не вспомнить, когда же закончился этот путь домой. Но пришли, и кончилась зима, потому что наступило лето. Вода в реке была тёплой и прозрачной. Ступеньки мостка опускались до самого дна. Их было приятно нюхать. Вода в реке была такой чистой, что её можно было пить. Ею можно было и дышать. Дышишь, дышишь и не можешь надышаться.