"Гоблинские сказки" - читать интересную книгу автора (Казанцева Марина Николаевна)

История о принце датском

Я родился в Дании, был дворянином. Мой папа был Полоний, сестра — Офелией. Таковы мои биографические данные. И всё было хорошо у нас в датском королевстве. Особенно с тех пор, как старый король дал дуба. Заснул зачем-то на скамье садовой, а тут к нему змея подкралась и тяпнула за ухо.

Королева Гертруда поначалу испугалась. Раз она вдова, придётся вызывать из Виттенберга шалопая-сына и короновать на царствие его. А что за участь у королевы-матери, все знают. Ни жизни, ни балов, ни развлечений. Целый день надо ходить в траурном наряде, петь молитвы и вообще их отправляют в монастырь.

Она уже полезла в сундуки за чёрными чулками, как к ней приходит брат гамлетова отца, Клавдий. И всё ей объяснил. Что незачем пока отрывать студента от учёбы. Деньги плочены и немалые. К тому же, что от недоучки за прок в государственных делах? Такого наворотит!

— Гертруда, я твоё горе понимаю. Но интересы королевства выше скорби. Брось свои чёрные чулки. Пошли на рынок, купим тебе свадебный наряд. Пока сынок твой не вернулся, сыграем свадьбу. Чем я не король?

Она подумала и согласилась. А что? Мужчина видный. А в монастыре, поди, не сладко! И так быстро они свадебку сыграли, народ и оглянуться не успел. Я там тоже был, мёд-пиво пил. Папаша мой, Полоний, был первым шафером на свадьбе. И все прекрасно так образовалось, всем было хорошо.

Но нет, надо было Гамлету из Виттенберга притащиться! Чего было так спешить?! Унюхал, интриган, чем дело пахнет.

Клавдий с досады уж шепнул Гертруде:

— Зачем ты только родила его!

Первым делом принц залез с ногами на престол и спрашивает: "Где мой шут?"

Ну здрассьте, вспомнил!

— Помилуй, принц, — говорит ему папаша мой. — Твой шут давно уже в земле лежит. Ты ещё до Виттенберга уморил его своими шутками дурацкими.

Другой бы кто угомонился, а этот говорит:

— Пойдите и отройте мне шута.

Мы все перекрестились. Такой-то срамоты мы сроду в нашем датском королевстве не видали.

— Иди и прикажи. — шепнул Полонию король наш, Клавдий. Он решил быть добрым к пасынку. Все дети ревнуют матерей к их новому супругу.

Стал Гамлет наш шататься по переходам замка и пугать всех дам облезлым черепом шутовским. И вот однажды напугал сестру мою, Офелию. Она уж без того слаба умом-то, а тут и вовсе повихнулась.

Полоний, мой отец, всем наказал терпеть придурка. Каникулы у него закончатся, и он уедет.

Но тут случилась новая беда. Стражники у нас такие приколисты. Делать им нечего ночами на стене, так они придумали такую штуку. Ей-же, кабы не дурацкие последствия, я сам бы хохотал. Короче, вдули принцу в уши, что по стене в полночь привидение шатается в старом королевском шлеме и воет на луну. Он уж насколько был дурак, но всё же не поверил. А те не унимаются и говорят, что призрак ищет своего сына и хочет что-то рассказать ему.

— А что сказать? — спросил их принц.

— Не знаем, ваша светлость. Наверно, хочет рассказать про клад.

Короче, тащится он ночью на стену, а те уж ждут его. Залезли один другому на плечи, завернулись в простынь и давай придуриваться.

— Сын мой, я пришёл сказать тебе одну такую штуку-у!

— Не надо, папа, я боюсь!

— Нет, слуша-ай, идиот! Я сам не умер! Меня убили! Найди мне этого плохого человека! А я тебе скажу, куда я спрятал ту копилку, что у тебя ещё украл!

— Папа, сволочь! Так это ты был!

— Найди убийцу-у! Найдёшь копилку-у!

И ржут, кретины. Ждут, что будет дальше.

На другой день принц выходит сам не свой и сразу к маме.

— Мне скучно, я хочу кино.

Ну ладно, хорошо. Нашли ему бродячий балаган. Они по деревням ставили Шекспира. Народ собрался. Давали "Макбет". Что до меня, то хуже нет спектакля. К тому же, говорят, что всякий раз на этой постановке кому-то делается дурно.

Что ж вы думаете? Подонок испортил нам всё удовольствие. Актёры не успевают текст читать, как принц уже всем всё рассказал: кого убьют и кто убийца. И комментарии такие кретинские всё отпускает, эпитеты такие непотребные.

Офелия слушает и говорит:

— Мне дурно.

Потом он вдруг на Клавдия полез. Всё как-то с вывертом, с намёком, с издёвочкой с какой-то. Король не понимает: чего к нему малец-то привязался?! Полоний говорит: не надо нервничать: гормоны в нём играют. В его-то возрасте они всё больше бегают за юбкой.

И напророчил! Принц забыл про балаган и ну ухлёстывать за моей сеструхой! Я говорю: папа, как бы тут чего бы не того! А он мне: не беспокойсь, иди с ним поиграй в лапту. А он в лапту играть не хочет. Записки пишет сестре моей, а меня носить их заставляет. И между тем Клавдия ругает всякими словами и всё это при прислуге.

Клавдий говорит мне:

— Я больше не могу. Он меня зажрал.

Мне и Клавдия-то жалко, и сестру. Что, думаю, придумать? Решил занять его игрой.

Прихожу, а он вырезает ножичком на троне всякие слова срамные. Типа, Клавдий — то, Клавдий — сё. Ну ненавидит отчима пацан.

Я говорю: — пошли играть.

А он мне: — вон дудка. Давай, играй.

А со мной был Розенкранц, его сокурсник по университету. Умный парень, между прочим. Такого бы на трон сажать. Это после Клавдия, конечно. Он говорит так вежливенько, как говорят с душевнобольным:

— Принц, чтобы на дудочке играть, надо знать науку. Смотрите, как много тут дырочек, все пальчиками не заткнуть.

У принца глаза мутные — то ли с недосыпу, то ли с перепою.

— Не можешь дырочки заткнуть, заткнись хоть сам. А ты, Лаэрт, не можешь в дудочку дудеть, а сам со мной играть собрался. Вали отсюдова, пока я совсем не разозлился.

Розенкранц меня скорей уводит и шепчет:

— Не спорь с умалишёнными, Лаэрт!

Тут папа мне попадается навстречу. Озабоченный такой.

— Ой, Лаэрт! — говорит мне. — Вот несчастье! Кажется, твоя сестра совсем ума лишилась! Представь, собралась на свидание идти!

— С кем? — я насторожился.

— Да сказать-то стыдно: с принцем! Да нет, не беспокойся. Я послежу за ними. За портьерой спрячусь. Если он надумает её хватать за руку, я тут же кашляну. А ты, Лаэрт, постой на шухере у входа. А то кто бы не пошёл, да не увидел, как моя дочь Офелия себя позорит.

— Слушай, давай верёвочку протянем в коридоре. — предлагает Розенкранц. — Он побежит да и разобьёт себе всю морду.

— Нет. — говорю я. — Пойдём лучше стоять на шухере у входа.

Какой же я был идиот! Надо было послушать умного совета!

Гамлет так крадётся на свидание. А мы стоим у входа и вид делаем, будто бы не замечаем. Прикуриваем, анекдоты травим. И тут… Минуты не прошло, Офелия как заорала! Мы в зал. А там…

Короче, пырнул он нашего папашу ножиком своим, которым кресло резал. Говорит, думал, типа это крыса.

Я ему:

— Да что же ты в живот пырнул, коль думал, это крыса?! Пырял бы по ногам!

А он опять своё:

— Вот уж не думал, что в старике столько крови.

А чего он думал вообще! А главное, не придерёшься: старик-то за портьерой был. А принц упёрся и всё на крыс валит. Списали дело на несчастный случай. А тут Офелия к тому же окончательно свихнулась. Пошла ночью бабочек ловить и в прудике как будто утонула.

Все говорят: самоубийство. Какие бабочки-то в сентябре?! Так он, скотина, и тут подгадил. Припёрся к месту похорон и лекцию развёл. Типа он страдает, а мы все — так, веселимся будто. Я ему говорю: типа я сам сейчас тебя в могилку эту уложу. А он как спрыгнет туда и раскорячился на дне. Типа, давай, кидай меня в могилку! Кладите на него покойницу и сверху засыпайте!

Я кинулся, кричу:

— Клавдий, я его сейчас засыплю!

А тот меня с Гертрудой вместе держат. Не надо, мол, поддаваться на провокации. Только зря он это. Лучше б я его тогда засыпал.

А вечером мне Клавдий говорит:

— Лаэрт, сынок, у меня к тебе есть дело. Не хочешь послужить державе?

Я говорю:

— О чём базар?! Гамлета прикокать? Я прям сейчас.

— Нет, такие методы Европа осуждает. Вы всё-таки с ним друзья.

— Видал в гробу я таких друзей у белых тапках!

— Не торопись. Вы с ним играли в детстве. Полоний вас качал на одном колене.

Меня прям слёзы прошибают. Сподобил мне Господь дружком обзавестись!

— Давайте, батя, говорите, чего мне с этим гадом сделать.

— Да всех делов сопроводить его до Виттенбергу. У принца сессия должна начаться. А там два курса впереди.

— И всё?! Я его придушу в дороге!

— Не надо. Эти вещи делают иначе. Я с вами письмецо пошлю к декану. А в письмеце том напишу, как надобно им поступить с хорошим человеком. Пусть его почаще содит в карцер, даёт уроков выше головы, гоняет раз по десять с пересдачей. А напоследок пусть оставит на каждом курсе на повторно.

Ну, думаю, загнул товарищ Клавдий! Кто ж выдержит такое!

Плывём мы трое в Виттенберг. Я думал: как перенесу дорогу? Ему ж, скотине, не стыдно мне в глаза глядеть! Папашу укокошил, сеструху утопил (косвенно, конечно), а теперь сидит в каюте и бренчит на мандолине!

Тут поднялся такой штормила! Мы все трое напугались. А Гамлет говорит:

— Давайте, братцы, напьёмся водки! А то я не хочу к рыбам трезвый потонуть!

Мы смотрим: человек-то вроде в ум вошёл, заговорил по-путному. И стали открывать бутылки. Три дня нас мотало штормом. Мы упились в дымину, орали песни, целовались, какие-то травили анекдоты, пели матерные песни. Срамота была такая, всего и не упомню.

Короче, высадились в Виттенберге мы друзья друзьями. Всё прошлое забыто. Идём по городу. Я так оробел: кругом такие люди, а я орясина провинциальная. А эти двое прям заправские студенты. Мне Розенкранц так шлёпает рукою по спине. Не надо, мол, Лаэря, так бояться — всё будет ништяк! С ними все здороваются, шутки забивают. Как, мол, там Клавдию, загнул салазки? А как Офелии, задрал подол? Я уж совсем не понимаю: они все тут гопники такие? Или через одного?

— Ребята, вы пока валите в деканат, а я в общежитие зайду. — сказал нам Гамлет.

Розенкранц обрадовался: иди, говорит, иди! Скажи ребятам, чтобы выпивку поставили!

— За упокой! — расхохотался Гамлет.

Я шуток глупых не понимаю и вскипел:

— Розенкранц, он катит про Офелию?!

— Нет, Лаэря, это просто местный анекдот.

Мы пришли к декану. Я остался в коридоре, а Розенкранц в приёмную вошёл. Через минуту вижу: стражники бегут. А ещё через минуту — Розенкранца тащут! Дотащили до угла, шарах секирой и ёк башка!

Я перепугался. Что, прости Господи, за шутки тут у них?! Вскочил к декану в кабинет, ору, как ненормальный:

— Вы что, рехнулись?! Какого ляда парня загубили?!

А этот толстячок мне так спокойно:

— Чего вы, милый, тут орёте? Здесь вам не в Дании кривляться на базаре. Мы выполнили просьбу Клавдия. Он наш старый друг. Мы вместе с ним учили зоологию. И трупы резали ночами. Разве я ему не окажу простой услуги? Да вот, читайте сами в письмеце.

Я сунулся к письму, а там написано предельно просто: срубить башку подателю сего. И подпись за печатью: Клавдий.

Вот блин. Я понял: Гамлет только вид делал, будто напивался, а сам письмишко подменил. Клавдий-то писал совсем другое.

Я в общежитие бегом. Поймаю гада и зарежу. А там уж пьяная компания шумит. И вправду поминают Розенкранца. Кричат мне: эй, гомункулюс, иди сюда! Тебе тут персональная бутылка спиртуса!

Я обозлился, спирту хряпнул, нож достал и всем им говорю:

— Коль Гамлета до вечера не отыщу, всем вам тут, гадам, бошки посшибаю!

Они маненько напугались да по латыни мне и говорят:

— Послушай, эмбрион дебильный, в прозекторскую дальше. Твой Гамлет, как пришёл, так сразу выдал нам для помину ящик водки. А сам тут же побежал и взял билет обратно в Данию. Иди-ка с миром, киллер деревенский, да не забудь соплю в карман убрать. А то мы в Данию-то вашу как приедем, да всех научим, как трупы зашивать иглой кривою!

Вижу, не мне с ними спорить и побежал, как мне советовали, прямиком на пристань.

Приехал в Данию, а там террор царит. Гертруда с Клавдием на цыпочках все ходють. А слуги с перепугу разбежались. А этот цуцык виттенбергский сидит на троне и ухмыляется, паскуда:

— Что, экспонаты, напужались? То ли ещё будет!

Я к Клавдию бегом.

— Всё, — говорю. — больше ты меня не остановишь. Пойду с гадёнком драться на ножах.

Он мне сквозь зубы:

— Иди. Дерись.

А сам так улыбается Гертруде: всё, милая, путём. Им ведь надо соблюсти порядок, этикет. Нельзя же, в самом деле, пойти и просто пырнуть ножом наследника престола. Я им мешать не стал. Пошёл, поймал змею и намазал ножик змеиным ядом, чтобы точно уж наверняка его свалить. А шпагу намазал ботулизмом.

Всё общество уселось в зале, из окна вид на природу. Герольды вышли, протрубили. Всё путём, с виду, как учебная дуэль. Его сиятельства желают поразмяться.

Он вышел, как пижон, весь в белой рубашонке с кружавами. Гертруда говорит:

— Сынок, смотри не простудись.

— Целую руку, мама. — а сам на Клавдия глядит.

Тот не дурак и тоже догадался, на кого Гамлет точил ножи. И говорит мне:

— Лаэрт, ты валерьянку подевал куда?

Мы с ним договорились подсунуть принцу в вине побольше валерьянки. Он задуреет и начнёт всё время мазать. Только я с Клавдием на сей счёт советоваться больше не хотел. Он сторонник слабых мер, а для этой падлы требуется кое-что похуже. Я ему сунул в руку пузырёчек с клофелином и только говорю:

— Сам-то не напейся из евонной кружки.

А дальше всё, как в цирке. Гертруда кинула платочек, Гамлет как бросится ко мне. Как в клинч вошли, он мне шепчет:

— Хана тебе, Лаэрт. Я тебя уделаю, как плюшевого зайца.

— Погоди, Гамлюша, — отвечаю. — Придёт и твой черёд крокодилов есть.

И ножичком его тихонько тык в ручонку. Он отвалил и чего-то испугался.

— Сынок, попей вина. — говорит ему Гертруда.

— Пейте, мама, сами.

— Ну, хорошо. — она и потянулась к кружке.

— Не пей, Гертруда. — говорит ей Клавдий.

Она ему: — Я пить хочу!

И, натурально, пьёт отраву. Я понял: время мало. Он как сообразит, что мама вовсе не от валерьянки померла, так сам и не сунется попробовать винца. И сам прошу:

— Налей мне, Клавдий, из своей бутылки.

У Гамлета глазёнки заблестели — взыграла алкоголика душа. Он кружку недопитую схватил и всё допил за мамой. Утёрся шпагой и на меня попёр. Маленько врезал мне приёмом. И я его потыкал кой-куда.

Он видит, левая рука не шевелится, а тут и в брюхе резь. И сразу догадался. Не зря же он в покойницкой кромсал три года трупы. Идёт ко мне, а ноги уж не ходют. Ботулизм распространился по евонной организьме.

Я думал: всё уже, террористу крышка. И что ж вы думаете?! Так он просто сдался?! Лёг на пол, вытянул конечности, затих?!

Как бы не так! Он мимо Клавдия как шёл, так по кишкам ему и врезал, аж целых восемь раз проткнул!

Клавдий смотрит: из него, как из садовой лейки.

— Гертруда, — говорит. — я, кажется, убит!

Она ему: — я тоже издыхаю. Кто-то отравил вино в бутылке.

А Гамлет как идёт ко мне, так всех придворных тыкает кинжалом в брюхо.

Как всех перемочил, так сам, в натуре, и свалился. Кабзец Гамлету.

Стою я среди трупов. Мать честная! Что ж это за победа?! Кому такое надо! Да делать нечего, собрал котомку, пошёл в дорогу. Думаю, прибьюсь к бандитам. Как-нибудь да проживу. И вот теперь я с вами.

— Так это ты был, отравитель? — мрачно спросил его один разбойник. Достал ножик и зарезал негодяя.

— Что такое? — удивились остальные.

— У меня один приятель был. — пояснил им товарищ. — Его звали Моцарт. Все думали, что я его от зависти прикончил.

— Ага. — сказал тот, который с чирьем. — А ты, выходит, был Сальерри. В плохую историю ты вляпался, подонок. Мы ведь можем тебя и сами того… ножом по горлу.

— Не надо на меня катить бочару.

— Ну, ладно. — согласились оставшиеся двое. — Давай, рассказывай, чего там у тебя.