"Гоблинские сказки" - читать интересную книгу автора (Казанцева Марина Николаевна)

История о врачевателе из Медины

Я с самой колыбели был тщеславен. Кто бы рядом со мной ни был, я с каждым стремился соперничать и непременно желал завоевать победу. Сначала воевал с армией кормилиц. Они одна за другой покидали дом моего отца, почтенного аптекаря из Турандотты. И, уходя, все говорили:

— Пусть иблис тебе в кормилицы пойдёт!

Так и накаркали. Досталась мне такая нянька! Едва родители в аптеку, она дверь запрёт и за бутылку! Напьётся допьяна и я с ней вместе пузыри пускаю. Папаша радовался:

— Ну, наконец-то! Хоть кто-то с этим шайтаном может управляться!

Потом пошёл я в медресе. Там муэдзин меня линейкой бил по пальцам и приговаривал:

— Алдар-косе, ты плохо кончишь!

И в самом деле, выдал после медресе мне не аттестат, а справку. Написано там: "был такой, а лучше б не был!"

На работу меня никуда не брали. Даже навоз подбирать за лошадью эмира. Так мыкался я по Турандотте. Шатался по базару. Воровал арбузы. Потом подумал: "Свет велик. Чего мне задалась эта ободранная Турандотта?"

Тем же днём я взял топор и взломал папашину копилку. Там было ровно десять драхм. Потом взял посох, из маминого фартука соорудил себе чалму и отправился искать судьбу.

В те времена по всей Аравии шатались дервиши. Припрётся такой в провинциальный городок, сядет на базаре и давай травить истории про то, как побывал он в дальних странах, с гуриями на ковре в раю валялся, нектары пил, амброзией питался. Так и насобирает огрызков в тюбетейку.

Ну вот, я и прибился к такому балагану. Они меня и обучили всем карточным фокусам. Ещё я заговаривал змею под дудку. Змея у нас была алкоголичка, ей можно в дудку не играть, лишь покажи бутылку.

Но потом мне и дервиши сказали:

— Алдар-косе, ты нам портишь праздник. Мы все убогие, хромые и больные. А про тебя нам все задают вопросы: чего, мол, дубина эта не идёт работать?

Я вскричал:

— Куда идти работать, когда работы нигде нет никакой?!

Они мне говорят:

— Твои проблемы. Вали отсюда, пока в лоб не дали.

Я ушёл. От десяти монет у меня осталось только пять. Две отдал за картёжную науку. Одну — за дудку. И две — за змею-алкоголичку. Только забрать у дервишей своё добро забыл. Да шут бы с ней, она меня вчистую разорит. Вот таков и был я, братцы, о ту пору. Слов нету, чистый идиот.

Ну ладно, думаю. Со змеёй я прогорел, но за эти пять монет пойду и обучусь искусству врачевания. И стал искать по городу врачей. Только вот беда, никто меня за эти деньги учить не собирался.

Я думаю: вернуться к папе, отдать хоть эти деньги, а остальное пусть запишет в долг. Пока так думал, дошёл до одной харчевни. Сел за стол и заказал себе чего покушать. А тем временем решил пересчитать деньжата. Тут ко мне подсаживается такая рыжая шалава и говорит:

— Малыш, а знаешь, как из пяти монеток сделать сорок?

Я говорю:

— Да, знаю. Нужно пойти в чисто поле ночью, закопать их в землю, полить водичкой и сказать над ними: крэкс-фэкс-пэкс. Наутро вырастет золотое дерево. Собирай монеты, да иди.

Она мне:

— Ну, знаешь… Я хотела, чтоб как лучше.

Тут я подумал. Я, кстати, только и делал всё время, что думал. А чего, подумал я, учиться на врача? Такое дело трудное? Главное что? Главное — диплом иметь! Тут я воспрянул и кричу:

— Трактирщик! Всем выпивку за мой счёт!

И кидаю на стол монету. Все, понятно, кинулись меня хвалить, и только рыжая сказала:

— Пущенные на ветер деньги. Лучше б мне отдал.

А я им говорю:

— Ребята, слушайте сюда. Есть дело.

И научил их так. Короче, раздобыли мы дипломчик, и по диплому я значился уже не как Алдар-косе, а как хирург из самой Медины, Авиценна.

— Ну точно, это он мне чирей резал! — уверенно сказал другой разбойник.

— Молчи, урод, а то урою, — сказал ему великий Авиценна.

И вот в ворованном халате, в чалме парчовой, в очках, с фальшивыми трактатами в руках въезжаю я на краденном осле в Багдад.

Мне говорят:

— Салям алейкюм!

Я говорю:

— Люля кебаб!

И прусь на рынок, хочу узнать, почём хурма. Только нашёл плод поприличней, как откуда ни возьмись, бросается ко мне какой-то тип. В перстнях фальшивых, халат парчовый, чалма корытом, туфли с бубенцами. Всё — краденое. И кричит мне, как мы договорились:

— О Авиценна! Ты мой спаситель! Я вечный твой должник! Вы не поверите мне, люди, но я исцелён!

Я пялюсь на него и говорю:

— А, ты из Фирузы! Помню, как же! У тебя была гангрена.

— Нет! Не из Фирузы! Там ты вылечил слепого! А ещё хромого! Ещё заику, прокажённого и умалишённого!

— А, вспомнил! Ты из Каабы! Тебе акула отъела ногу. А твоему брату откусила голову. Вот я и пришил тебе его конечность!

Короче, так мы разыграли тот спектакль. Вокруг толпились люди и спрашивали: кто он? И сами отвечали: великий Авиценна!

А я купил хурму и пошёл. Иду, а мне опять навстречу пациенты:

— О, Авиценна! Ты вылечил мне сына от падучей!

— О, Авиценна, ты мне вырезал аппендицит!

— О, Авиценна, ты вылечил мне прыщ на попе!

— Ну точно он! — вскричал разбойник.

— Пошёл ты вон, дурак!

Короче, не успел доесть хурму, как меня под руку берёт такой солидный дядя и начал шептать на оба уха. Типа, предлагает мне помещение под врачебный кабинет, все инструменты и барыши напополам.

Я говорю:

— Нет, извините. Я устал от практики, мне хочется покою.

Короче, он уговорил меня. Устроил всё по высшему разряду. Повесил вывеску: великий Авиценна из Медины. Наставил колб, понакидал трактатов по углам, пыточные инструменты повесил на стене, обезьянья лапа в серебре, скорпионы в банке, фарфоровая ступа, стамеска, долото, ножовка. Под потолком сушёный крокодил. Среди этого сижу я, делаю вид, будто бы читать умею. Карябаю в папирусе пером. Умный весь такой.

Сначала я им всем прописывал простые средства. Идёт ко мне с нарывом человек. Я говорю: прикладывайте подорожник. Он потом идёт с гангреной. Я говорю: прикладывайте подорожник. Потом его несут на ампутацию. Я говорю: прикладывайте подорожник к культе. Его хоронят, я говорю: приложите подорожник.

Потом мой спонсор мне и говорит:

— Послушай, Авиценна, лечишь ты прекрасно, народ доволен, очередь не иссякает. Одна проблема: больно мало ты берёшь.

Я говорю:

— Чего же брать за подорожник?

— К иблисам подорожник. Прописывай толчёный изумруд.

Пришла ко мне старуха с вывихнутым пальцем.

Я говорю: — Прикладывай толчёный изумруд.

Потом пришёл с нарывом в ухе уличный торговец.

Я спрашиваю:

— Есть толчёный изумруд с собой? А нетолчёный? Тогда какого иблиса припёрся?

Через некоторое время рейтинг мой поднялся. Беднота ходить за мною перестала. И я маленько отдохнул от такой работы.

Мой благодетель мне и говорит:

— Богатым пациентам изумруды некогда толочь. Пускай приносят, я сам натолку. Только тогда твоя доля уменьшается на двадцать пять процентов.

Так и порешили. Кто приходит, я прописываю им толчёный изумруд. Они его приносят. Благодетель мой его толчёт. Все довольны. Работы — ноль. Знай только, прописывай всем изумруд толчёный.

Так надоело мне целый день сидеть под крокодилом. Затосковал я по свободной жизни. Хочется пойти, напиться. Мне благодетель говорит: иди, милок, развейся. Я за тебя тут посижу. Возьму недорого, пятнадцати процентов хватит.

Я сначала стеснялся пить в таверне. Скажут: Авиценна, а пьёт, как мастеровой! Придумал одеваться в старый плащ и говорил, что я — переодетый Гарун-аль-Рашид. Чалму снимал, халат попроще. Тюбетейку надевал. В Багдаде стали верить, что ходит калиф по городу и смотрит, как люди в нём живут. Кое-кто перепугался, стал вести себя приличней. Рабам свободу дали, угнетённые выпрямили спины. Зло попряталось, добро восторжествовало. Призрак великого калифа шлялся по Багдаду.

Я этого всего не знал. Ходил в таверну по ночам, лопал с забулдыгами сакэ. Потом и вовсе обнаглел, стал днём ходить. Однажды морду мне набили. То ли за бабу, то ли за карточный обман. Не помню. Я пошёл искать врача. Морда-то болит. Спросил у прохожего, где врач. Он мне показал.

Вхожу, вижу: сидит мужик в чалме. Халат богатый, а я в простом плаще. Он мне говорит:

— Пошёл вон, тут только для богатого клиента.

Я достаю дидрахму и говорю:

— А это ты видал?

Он говорит:

— Садись, чего болит? У меня одно лекарство: толчёный изумруд. Меньше двух карат не принимаю.

Я говорю: — ты кто?

Он мне: — Я Авиценна.

Я понял, что допился до белого иблиса.

Он мне: — А ты кто?

— А я Гарун-аль-Рашид.

И вышел вон.

Утром проспался и кинулся к себе в клинику. Хотел рассказать благодетелю, что за блажь со мной нынче приключилась. Прибежал, а там вывеску снимают. Я завертелся: что случилось? Мне говорят: Авиценна ваш обманщик. Полгорода накрячил с этим толчёным изумрудом. Подменял его простым бутылочным стеклом. У пациентов началась гангрена.

— Это ты, скотина, был, — мрачно сказал разбойник. Ему треснули по харе, он заглох.

Меня хвать под микитки. Я говорю: — Я не Авиценна. У того халат другой и чалма, а у меня лишь тюбетейка.

Они смотрят: я и правда на себя сам не похож. Морда ящиком. Какая там к иблисам Авиценна! Короче, накрылась медицинская практика корытом.

Я пошёл в таверну — там в долг не кормят. Сел на базаре подаяние просить — дервиши побили. Сбережения мои остались у благодетеля моего, а я даже имени его не знаю. Пить нечего, жрать нечего, спать негде. Мальчишки тюбетеечку украли. Пошёл на речку, думал утопиться. Мне говорят: нельзя, частные владения. Пошёл к воротам, хотел повеситься на столбе. Мне говорят: нельзя, сначала пусть кади осудит.

Прихожу к кади и спрашиваю:

— Повесить человека сколько стоит?

— Две дидрахмы. Кого повесить?

— Меня.

— Тогда четыре.

Я осатанел. Иблис меня обуял. Говорю:

— Всё багдадское чиновничество коррумпировано снизу доверху, на всех уровнях. Размеры взяточничества достигли катастрофических масштабов. Законы лоббируются прямо в диване. Исполнительская власть в состоянии стагнации. Халифат на грани экономического кризиса. Социальные наказы не исполняются. Народ страдает, а вы обогащаетесь. Придёт и на вас горящая головня.

Он побледнел и говорит:

— Ты кто?

— Я Гарун-аль-Рашид! — крикнул я в отчаянии и схватил ножик для разрезания бумаги. Хотел убиться.

Кади рухнул на колени и говорит:

— Прости меня, великий калиф. Не казни, у меня детки малые.

И суёт мне деньги. Я говорю:

— Взятку даёшь, паскуда? Думаешь, не возьму? А я возьму. Пойду и отдам бедным!

Пошёл и пропил.

Так и пошло у меня. Являюсь я к очередному негодяю в своём знаменитом на весь Багдад плаще и говорю:

— Ты коррумпирован, мерзавец. Пора экспроприировать награбленное. Крестьянам — землю. Рабочим — заводы. Рабам — волю. Мне — десять дидрахм на опохмелку.

Потом я обнаглел. Заходил в такие хаты, что — ой-ёй! Со мной свора пьяниц.

Раз шли со свадьбы. Или с похорон. Не помню. Что-то всё пораскидали. Карманы совсем пустые. Головка — бо-бо. Денежки — тю-тю. Во рту — кака.

Мне говорят: смотри, вот хата богатая. Пошли, экспроприируем на опохмел пару дидрахмов.

Я недолго думая пошёл, а там у ворот стоят мордовороты с секирами. Я к ним сунулся и говорю:

— Узнаёшь, падла? Я Гарун-аль-Рашид переодетый.

И пошёл себе дальше. Пришёл к хозяину этого сарая и говорю:

— Я Гарун-аль-Рашид собственной персоной. А ты кто, сволочь коррумпированная?

Он говорит:

— Я Гарун-аль-Рашид собственной персоной. А ты кто?

Я почесал так в ухе. Думаю, почему слова застревают? Или эхо тут такое?

А он мне:

— Я ведь тебе сейчас башку прикажу срубить. И знаешь, за что? За то, что дёшево брал. За моё имя да по десять дидрахм! Знаешь, как ты опозорил меня, подонок? Но идея хороша. Весь Багдад трепещет. Ладно, подлец, пойди вот ещё напугай моего казначея. А то он обнаглел, тащит немеряно.

И знаете что, братцы? Так ведь и не напугал я его. Казначей как пронюхал, кто пришёл, так и задал дёру из дворца. Всё бросил — особняк свой, наворованное добро, жену, детишек.

Все расхохотались. Даже тот, которому чирей вырезали неудачно.

— Так это ты был, подлец. — мрачно сказал другой разбойник. Достал пистоль и застрелил фальшивого Гарун-аль-Рашида, поддельную Авиценну, глупое Алдар-косе.

— Правильно ты его грохнул. — сказал тот, который с чирьем. — История его ни фига не страшная была. И сам он был дурак. И ещё мне кажется, что это всё-таки он мне чирей резал.

— Фиговский был он разбойник. — согласились душегубы. — И рассказчик говённый.

— А что, дядя, — обратился к бывшему казначею тот, который с чирьем, — как ты до разбойников дошёл?

— Давай, Ахмед, рассказывай, как докатился до такой жизни! — расхохотались собутыльники.

— Хорошо. Расскажу, — ответил тот, — Только вы не смейтесь. Это история про капитана Кидда.