"TOD MIT UNS" - читать интересную книгу автора (Цормудян Сурен)

Глава 2. ФОРТ

— Я бы эту воду пить не стал, — задумчиво проговорил Чел, глядя с каменного парапета, на котором находился, вниз. Железная винтовая лестница уходила в темные воды затопленного колодца. Странное дело. С парапета на лестницу не было никакого мостика. И лестница начиналась от потолка, метрах в восьми над головой. Этого потолка просто не должно было быть. Или там должен присутствовать люк. Однако как Диггер-Крот не старался светить фонарем вверх, никакого намека на люк в потолке он не обнаружил. Тогда где логика? Впрочем, он уже давно знал, что в глухой стене, или полу, а значит и в потолке, может быть такой люк, который и не заметишь, пока тот не откроется, повинуясь какой-то, одному этому люку известной силе.

— А тебя никто и не заставляет, — хрюкнул в смешке Марля, закручивая в кусок газеты сушеный желтый мох, который некоторые жители форта собирали с кирпичей у выхода на поверхность.

— Ни черта я не пойму логику этих фрицев. Это ведь лестница из ниоткуда в никуда. Зачем она? — продолжал бормотать Чел. Он навалился на ржавые скрипучие перила, склонился над бездной, и плюнул в воду, глядя как упавшая слюна, волнами искажает отражение его худой, со впалыми щеками, физиономии, обрамленной грязными длинными волосами.

— Эта вода может и нормальная была. И ее стоило проверить. Но после того как ты в нее плюнул, она точно ни на что не годится. Придурок чертов. — Зло проговорил Крот.

— Чего ругаешься, начальник? — обиженно проскулил Чел и посмотрел на усевшегося на каменном полу «по-турецки» Марлю. Тот уже облизал самокрутку, чтобы не горела, и прикурил. Сделав большую затяжку и зажав пальцами нос.

— Эй, чувак. Дай дерну. — Чел лениво протянул худую слабую руку.

Марля, такой же болезннеый худой человек двадцати с лишним лет отроду, с грязными дрэдами под натянутой на самые брови шерстяной шапкой, некоторое время не реагировал, надув щеки, зажав губы и сжимая пальцами нос. Затем прокряхтел, закашлял, и протянул желтый мох приятелю, одарив его идиотской улыбкой редких желтых зубов.

— Да вы вообще охренели?! — воскликнул Диггер, поправляя свои очки на лице.

— Тихо чувак. Сейчас мультики будут. — Блаженно простонал Марля, раскачиваясь в своей позе.

Крот сплюнул и вернулся к своим изысканиям. Однако мешали мысли. На кой черт Самохин дал ему этих, с позволения сказать, помощников? Проку от них не было никакого. Наоборот. Они мешали. Доставали своей тупостью и необразованностью. Хотя… Чего уж от них ждать. Когда все медным тазом накрылось, они вроде даже в школу еще не ходили. Но все-таки. Зачем они ему? Первое время он постоянно отвлекался, зная их тягу к желтому мху, который произрастал на старых фортовых кирпичах внешних стен, после химических осадков. Все время следил, чтобы эти два обкурка никуда не свалились. Боялся за них, помня тот далекий, так и не стершийся во времени и в пепле всемирной катастрофы крик, мчащийся в глубокую шахту-ловушку. Да. Поначалу беспокоился. А теперь часто ловил себя на мысли, что было бы не плохо, если кто-то из них грохнется в какой-нибудь колодец и пополнит списки жертв наследия третьего рейха.

Понятно, что Самохин дал ему в помощь проводимых Кротом исследований самых бесполезных в общине пятого форта людей. Комендант общины никогда не воспринимал всерьез исследования Диггера. Хотя… Уж кто-кто, а он, майор Самохин, как никто другой должен был понимать чего стоят эти исследования. Ведь благодаря им были найдены места, где немцы выращивали неприхотливые и терпимые к подземелью растения, годящиеся в пищу. И даже подземный курятник с инкубатором. Все это конечно пришло в негодность еще очень давно. Но кое-что удавалось теперь использовать, давая дополнительный источник пищи, разнообразящий скудный рацион, основные пункты меню которого составляли крысы да слизни. И уж конечно Самохин должен был помнить, что если бы не Диггер-Крот, со своей фанатичной тягой к исследованиям подземелий, то остался бы майор там, на опушке леса и был перемолот ударной волной, как и большинство из тех, кто занимался поиском пропавших школьников в последние дни цивилизации.

Ему, Саше Загорскому, которого теперь гораздо чаще величали Диггер или Крот, и уже никогда и никто не назовет Гарри Потным, было больно вспоминать тот день. И дело не столько в том, что тот ясный для Калининграда день стал днем страшного суда для всего мира. Ему было больно за то, что пять суток он был во мраке. Он на пять суток дольше всех выживших на земле живет в этой сырой и темной агонии. А мог быть дома. С мамой. С отцом и бабулей. С собакой Лесси. Он еще пять дней мог видеть их живыми. И умереть с ними в один миг. Но ушел и пропал. И они наверняка выплакали все глаза, обивая пороги инстанций и прося найти пропавших детей. И так и не узнали, что он жив. Единственный остался жив. А они все мертвы. И Хруст… И Русик… И Ленка… Мертвы. Да что там. Весь мир мертв. И он выбрался на несколько минут, обессиленный. Уставший и отчаявшийся. Всего на несколько минут. Он стал спасением для майора Самохина и его водителя. Для двух немцев и МЧС-ника, которые ринулись следом в указанную Загорским нору. Давно уже умерли и немцы и МЧС-ник. Но свою жизнь они продлили благодаря ему. А Самохин и его водитель Борщов живы по сей день. Сам же Александр все время завидовал тем, кто сгинул быстро, не успев ничего понять. Его поедала боль и безысходность. И все что заставляло его цепляться и жить, так это его страсть. Нестерпимая страсть к тайнам той земли, того края, в котором он родился и вырос. Даже задавая самому себе вопрос, откуда у него такое увлечение, он толком не мог ответить, что стало его катализатором. Конечно, большинство подростков разных поколений от возникновения Калининградской области на прусской земле и до реквиема человечеству любили окунаться в тайны этих мистических, мрачных, овеянных легендами и страшными небылицами нацистов, которых несмотря ни на что побили-таки русские, безо всякой чертовщины, а своей, воспетой в песне яростью благородной. Но ведь мало кто знал столько, сколько он. В свое время Загорский перечитал все, что только можно было перечитать. Он не довольствовался одними только байками старших пацанов со двора, как это бывало часто. И не угасло это в нем и сейчас, когда, казалось бы, все это уже стало не важно. Многие так думали, но только не он. Сейчас в форте было достаточно места и для большего количества людей, нашедших здесь убежище. Но что если бы известны были многие другие помещения, открытые им позже, еще до катастрофы? Сколько еще можно было укрыть здесь людей? Скольких можно было спасти? А что если существует мифический подземный город с заводами, машинами, линиями метро и даже аэродромом? Никто в это не верил. Но только не он.

Александр достал из внутреннего кармана потрепанной военной куртки старую схему. Наследство от тех немцев, что помогали в поисках. Из складок схемы выпала фотокарточка, которую он всегда носил с собой. Крот быстро поднял ее и оглянулся на «помощников». Те уже сидели на краю парапета и тихо хихикали, не обращая на него никакого внимания. Загорский украдкой взглянул на фото. В центре Руслан. Слева от него шестнадцати летний Саша с серьезным видом. Как всегда. Справа… Лена, жмущаяся к плечу рослого Руслана, чье лицо было затушевано черным маркером так, чтобы и намека на него было. А может вся эта страсть ко всему немецкому из-за нее? Ленка Бергер. Русская немка, в которую он был тайно влюблен с первого класса…

Нет. Определенно нет. Александр даже мотнул головой, отгоняя эту мысль. Это все от отцовской коллекции наград вермахта, СС-овской каски и тубуса от противогаза, что хранились дома. А еще от рассказов прадеда, что пересказывал дед. Про то, как целый батальон, окруженный у Черняховска, тогда еще называвшегося Инстербургом, буквально исчез. Про то, как взятые топливные склады у Переяславки за одну ночь опустели. И только потом стало ясно, что по тайному трубопроводу, немцы перекачали все топливо в хранилища морской базы Пиллау. А еще про то, как бежал солдат в шестидесятых годах. И отправились его искать. И находили какие-то входы в землю в районе поиска. А потом пропадали и поисковики. Много чего слышал он в детстве. И заболел этим еще тогда, когда не знал он никакую немку Лену…

— Слышь, Чел, прикинь, у тебя рука онемела, гыыг, — нашептал Марля на ухо своему другу.

— Чего? — тот безвольно поморщился и тупо уставился на Марлю. — Чего? — повторил он.

— Я говорю, рука у тебя онемела, баклуха. — Марля продолжал тихо хихикать, держась за живот.

— Слышь, чувак. — Чел вытаращил очумелые глаза на свою безвольно повисшую правую руку. — В натуре, чувак. Млин… Палево-то, а… Палево-то, какое…

— Слышь, Чел. Опусти руку в воду. Тогда отпустит. Геге…

— Чувак, ну на хрена ты это делаешь, а? Палево…

Марля не выдержал и, рухнув на край парапета, принялся гоготать с повизгиванием.

Чел тем временем медленно, как сомнамбула, распластался на полу и, свесив безвольную руку, стал тянуться до воды, в которую недавно еще плевал.

— Блин, не могу Марля. Не достаю.

— Твоя рука резиновая. Она сейчас растянется! — продолжал ржать второй обкурок. — Ты чуешь?! Ты чуешь как она растягивается?!

— Да. Блин, чувак. Я чую. Она реально тянется. Блин, палево, чувак.

Марля уже стал задыхаться. Его смех выталкивал больше воздуха, чем поступало в прокопченные желтым мхом легкие. Тело сводили судороги, и он продолжал гоготать.

— Марля, кореш, оно смотрит на меня.

— БА-ХА-ХА-ХА! Кто?! Кто?! Ахахаха!!!

— Там. Оно. Там есть оно. Оно смотрит на меня.

Смех Марли невозможно было обуздать. Казалось, что вот он сейчас свалиться в колодец, наполненный темной водой, в которую уходила винтовая лестница. Но…

Жуткий визг заглушил и его смех, и собственное эхо в железобетонных коридорах непонятной ветки подземных катакомб. Затем всплеск воды и нет больше визга. А Марля продолжал смеяться, как одержимый. И топот сапог Диггера не отвлек его от этого занятия.

Прибежавший на страшный вопль Александр какое-то время ошарашено смотрел в колышущуюся черноту воды, облизывающей возникшими волнами и ржавую винтовую лестницу и покрывшуюся зеленым бархатом стену колодца. Затем схватил не перестающего ржать Марлю за ворот фуфайки и с силой тряхнул.

— Где Чел, твою мать! Что случилось?!

Обкурок перестал смеяться. Всхлипнул. Уставился прослезившимися от нестерпимого смеха глазами на воду. Тихо хохотнул и выдохнул:

— Во торкнуло-то.

— Где Чел, паскуда!

— А? — Марля тупо уставился на Крота.

— Что случилось, выродок, отвечай!

— У… У него рука реально онемела. Он потянул в воду, чтобы отпустило. Она резиновая. Слышь, меня пробило на хавчик кажись. — Бессвязно бормотал Марля.

В бессильной злобе Диггер оттолкнул от себя этого конечного юнца. Затем наотмашь врезал ему кулаком по лицу. И еще раз. И снова. Саня продолжал молотить оставшегося помощника, вымещая в этой ярости все, что накопилось, казалось за всю его жизнь.

— Мое лицо глина. Я ничего не чую. Мое лицо глина. Я ничего не чую. Хавать. Хавать хочу. — Бормотал Марля, вздрагивая от ударов.

— Н-н-на, сука!!! — и перед лицом Марли возникла подошва сапога, которая очень быстро приближалась к его физиономии…

Среднего роста, быковатого телосложения с затылком, без предупреждения перетекающим массивными складками с лысой головы в толстую шею Самохин крутил в руках самокрутку. У него была привычка, перед тем как закурить, разглядывать ее, читая обрывки слов на газетной, либо книжной бумаге. Наверное, что-то символичное было в этом. Газеты. Книги. Накапливаемые столетиями знания и мысли человечества. И вот уже долгие годы никто ничего не печатал на этой планете. А мысли постепенно превращались в пепел и дым, нагоняя судьбу давшей им фору цивилизации, которая их же и породила. Он еще долго сосредоточенно морщился, разглядывая буквы на бумаге самокрутки, ловя свет керосиновой лампы, пока, наконец, не прикурил. Выпустил сизый дым, отправляя в сумрак очередную печатную мысль и снова сократив текстовое наследие мира, запрокинув голову и глядя в низкий потолок. Затем шмыгнул широкой ноздрей.

— Ладно. — Дернул Самохин головой. — Назови мне хоть одну причину, по которой ты это сделал. Ты хоть понимаешь, что лицо ему в кровавое месиво превратил?

— Ну, есть такое дело, — проворчал Загорский, отвернувшись от дыма.

— Так какого хрена, скажи на милость?

Александр почему-то не любил общество майора. Казалось бы, он и Самохин были друг для друга самыми близкими людьми с того самого дня, как все случилось. Ведь Самохин затащил его обратно в подземный мир, спасая от ударной волны. И именно Саша показал Самохину, где надо искать спасение. Но отчего-то Саша всегда чувствовал непонятный дискомфорт, когда этот человек был рядом.

— Чел утонул из-за него. Укурки хреновы…

— Ну да. Конечно. — Майор снова затянулся. — А может ты Чела убил? Ну, вот взял и утопил.

— Что за бред? — Загорский привстал на стуле.

— Не дергайся, Крот. А что? После того с каким воодушевлением ты превратил голову Марли в старческую мошонку, я могу подумать что ты и не на такое способен.

— Да с какой стати?!

— Не ори. Ты же всегда жаловался на эту парочку. Нет?

— Конечно, жаловался. А что мне было делать, когда эти два барана тащатся за мной и постоянно дурь курят? Никакой пользы от них, зато хлопот полон рот. Я должен был хвалить их что ли?

— Ну-ну, — скептически покачал головой Самохин. — А что этот Марля бормочет в лазарете?

— Почем я знаю. И что он бормочет?

— Ну, дескать, кто-то смотрел из воды на Чела. Будто был там кто-то. В воде. Как это понимать?

— Да обкуренные они были оба! Им там сам черт привидится! Неужели непонятно?! Запретите вы этот чертов мох собирать! Ну, сколько ж можно-то?!

— А ты меня не учи уму-разуму. Лишу я людей желтого маха, а что взамен дам? Водки нет. А расслабиться надо. Пусть курят. Покуда курят, не думают. А как думать начнут, хреново всем станет во сто крат. Ясно тебе?

— Да это же… — возмутился, было, Загорский.

— Все я сказал! — Рявкнул комендант общины и приблизивший к Загорскому наклонился. — Ты забыл первые годы? Что больше оскотинит людей? Дурь, или отсутствие средства ухода от реальности? Подумай.

Александр поднял взгляд на Самохина.

— А в Красноторовский колонии нет никакой дури. Никто там желтый мох не курит. И там ведь порядок. И все при деле. И дальние рейды по поверхности делают. Разве нет?

Самохин нахмурился и сжал зубами самокрутку.

— Ты с чего это взял, Крот?

— Тигран рассказывал.

— Вот как? — Хмыкнул комендант. — А ему, откуда знать? Он что, был там?

— Он же дружен с тамошним командиром.

Самохин оскалился.

— Да шпик этот твой Тигран. А Стечкин, последний диктатор на планете. И весь его режим, гнилой. А дальние рейды, не признак процветания. Может они ищут, что захватить и оккупировать. Ты не думал об этом, умник? А вообще… Правильно, что не думал. Не думай. И давай, парень, договоримся так. Ты занимаешься своими крысиными норами, а я политикой. Как внешней, так и внутренней. И не лезь не в свое дело.

Последняя фраза была произнесена с нескрываемой угрозой.

— Да нужна мне ваша политика…

— Ну, вот и славно. Только, что мне прикажешь делать с твоими исследованиями? Одного помощника ты потерял. Другого покалечил. У меня тут не фабрика клонов. А от твоих исследований пока одни убытки.

— Мне никто не нужен. — Мотнул головой Александр, и ему самому стало холодно от этой мысли.

— Вот значит как? — Самохин выпустил клуб едкого дыма прямо в лицо собеседника. — А ты смелый стал?

Колоссальный рукотворный вал, возвышающийся местами на два этажа над крепостным рвом, наполненным водой и давно заросшим тиной. Монументальный комплекс из красного кирпича был обвалован землей и так же сверху покрыт грунтом, давно поросшим деревьями и кустарником. Наземные помещения, практически все занимались под хозяйственные нужды. Окна были заложены кирпичом и глиной, но кое-где, они пропускали свет. Укрывшиеся от апокалипсиса люди довольно быстро пришли к мнению, что следует в несколько слоев вставлять автомобильное стекла, наглухо обмазывая края глиной. Воздух такие стекла не пропускали. Много света тоже. Но это был хоть какой-то свет, проникавший в оранжереи и питомники для животных. Немало людей, занятых на замуровывании проемов и окон, ведущих во внешний мир из форта, впоследствии пало от лучевой болезни. Но дело было сделано. Огромные секции пятого форта были изолированы от внешнего мира. Кое-где, окна превращались в воздушные фильтры. Они блокировались с двух сторон от толстой крепостной стены в несколько слоев мелкозвенной сеткой из оптовых магазинов, торговавших когда-то стройматериалами. Дальше шел поролон. Между слоями поролона засыпался специальный уголь с ближайшего военного склада, коих в области было бесчисленное множество. Качество такого фильтра, конечно, оставляло желать лучшего. Однако это было лучше, чем ничего. Со временем, частые в этом регионе сильные ветра минимизировали последствия радиоактивного заражения. Однако позже пришла другая напасть. Химические дожди и туманы, гонимые со стороны моря. И хотя они были не так часты, как на побережье, тем не менее, поверхность оставалась враждебная. Это были и остаточные очаги радиации, химическое заражение, сильное ультрафиолетовое излучение, видимо ставшее следствием разрушения озонового слоя, вызванного множеством высотных ядерных взрывов противоракет основных стран-участников массового вымирания на земле. А еще таили в себе опасность дикие собаки, невесть каким образом превратившиеся в настоящих гончих дьявола, а так же мошкара в заболоченных участках, способная довольно быстро собраться в огромную тучу и поразить незащищенного человека укусами, вызвав у него страшную лихорадку, чаще всего кончающуюся смертью. Группы рейдеров общины, отправлявшиеся на поверхность в дальние вылазки с целью очередной ревизии руин Калининграда, еще поговаривали о странных и крупных следах еще каких-то существ. Однако «счастье» повстречать таковых пока людям не улыбалось.

Александр шел по нижнему уровню. Подземному. Коридоры здесь были практически круглого сечения, словно тоннели метро, которого в Калининграде не было, хоть и были планы о его постройке. Всюду опостылевший кирпичный цвет аккуратной немецкой кладки. В некоторых местах почерневший потолок. Здесь бушевал огонь во время штурма цитадели немыслимое количество лет назад, когда Красная армия несла возмездие вероломному врагу на его же земле. В большинстве тупиковых веток, являвшихся видимо складами у немцев, были оборудованы жилища. Небольшие «квартиры» из перегородок, сделанных с использованием древесноволокнистых плит, досок, фанеры, картонной тары и бесчисленных километров скотча. Жилые помещения располагались на деревянных настилах собранных из полет. Освещение в жилищах давали в основном лучины. Некоторое время назад, появилось даже электричество. Именно благодаря изысканиям Загорского, который обнаружил в глубинных уровнях, построенных гораздо позже, уже при нацистах, электрогенераторы, работавшие от течения грунтовых вод. Ремонт генераторов позволили осветить коридоры пусть и тусклым, но все-таки электрическим освещением. Странно, что при этом Самохин говорил о бесперспективности исследований Крота, впрочем, комендант никогда не любил признавать чих-то заслуг.

Собственно, сейчас не это заботило Александра. Он шел и думал о своей фразе. Ему никто не нужен. Ну конечно. Он бы один прекрасно справлялся с блужданиями в казематах, оставшихся от нацистов и открытиями новых территорий. Однако был существенный фактор, который не позволял ему этого делать. А именно, фактор страха. Нет, Загорский не боялся призрака пятого форта, сказками о котором жители общины пугали друг друга, особенно после нескольких затяжек самокруткой с желтым мхом. Он панически боялся одиночества, темноты и катакомб. Этот страх не был врожденным. Он появился тогда. За те пять дней отчаянья, предшествовавшие катастрофе, сменившей его личное горе, горем всего человечества. С тех самых пор он боялся. Но страх этот выступал в его рассудке в диссонирующем симбиозе с непреодолимой тягой к исследованиям и поискам мифического подземного города.

Так почему он вдруг заявил, что ему не нужны спутники? В силах ли он побороть свой страх и продолжать свою многолетнюю работу в одиночку? Думая об этом, Крот подошел к своему жилищу, отворил навесной замок на фанерной двери и шагнул в темноту. Здесь, среди людей, что бормотали и кашляли повсюду за стенками, этот страх не работал, и тьма была лишь неосвещенным жилищем. Чтобы дойти до койки, ему и не нужен был свет. Многолетняя жизнь здесь, сделала каждое движение у себя дома инстинктивным. И он безошибочно подошел к кровати, закрыв за собой дверь. Лег на нее, морщась от скрипа, и притих. Теперь, когда воцарилась тишина и только далекие глухие голоса других жителей общины слышались в подземелье, он явственно ощутил, что в его жилище еще кто-то есть.