"Эльфийский клинок" - читать интересную книгу автора (Перумов Ник)

Глава четвертая. ПРИГОРЯНСКИЕ УРОКИ

Проехав по тёмной улице мимо крепких домов, окружённых высокими заборами, сопровождаемые непрерывным собачьим лаем, они остановились возле старинного, намертво вросшего в землю здания знаменитого пригорянского трактира с почерневшей от времени вывеской «Гарцующий Пони». Его стены были сложены из толстенных дубовых брёвен в два обхвата толщиной; венцы опирались на дикие мшистые камни. Окна первого этажа были ярко освещены, из полуоткрытой двери доносился гул голосов.

— Подержи, а я схожу договорюсь с хозяином. — Торин сунул в руку хоббита поводья. — Устал как собака, эх, и завалимся же мы сейчас!

Спустя некоторое время Торин вернулся.

— Ну как, всё в порядке? Заводи пони во двор. Я договорился с Барлиманом, он запрёт карлика в самый глубокий и надёжный погреб, какой только сможет найти. Ты есть хочешь?

Только сейчас, оказавшись в безопасности, Фолко понял, насколько он выбился из сил и хочет одновременно и спать, и есть, но сначала, пожалуй, всё-таки есть!

— Конечно, хочу!

Фолко спешился и повёл в поводу обеих лошадок в глубь тёмного двора, к коновязи. Гном тем временем снял со своего пони мешок с пленником и вновь скрылся в какой-то боковой двери. Фолко привязал пони, задал им овса из седёльных сумок и замялся в нерешительности — куда идти дальше?

— А господина моего хоббита покорнейше прошу сюда, — произнёс над самым ухом чей-то почтительный голос.

Фолко обернулся. Перед ним стоял человек, низенький, коренастый, но не толстый; шириной плеч он лишь немногим уступал Торину.

— Хозяин я здешний. Барлиман меня кличут. И трактир наш ещё во время Великой Войны принимал у себя самого короля Элессара. — Он заговорщически подмигнул Фолко. — Тогда все знали его в лучшем случае, как Арагорна, а обычно называли просто Бродяжником! Ох, заговорился я, простите меня великодушно! Торин вам ужин заказал в отдельную комнату. Ноб уже готовит. Что пожелаете на ночь — мясного или чего-нибудь полегче, овощей каких?

— И того, и другого, — решительно заявил Фолко. — И пива не забудьте, пожалуйста! И сыра головку можно. Хорошо бы и пирога яблочного, варенья клубничного, мёду… И поскорее, а не то мы с Торином сами кого-нибудь съедим? Так куда идти?

— Всё понял, всё мигом будет! — заверил хозяин. — А идти вам, сударь мой… Как величать-то вас прикажете?

— Зовите просто Фолко.

Хоббит толкнул тяжёлую, окованную железом дверь. Хозяин, неимоверным способом извернувшись, ухитрился оказаться впереди и повёл хоббита в глубь дома, время от времени подхватывая его под руку и бормоча что-нибудь вроде: «Осторожно, ступеньки здесь… А тут погреб раскрыт. Ноб, ротозей этакий… Вы уж извините меня, я-то привык к темноте, сударь мой, а гном-то велел вас боковым ходом вести…»

Фолко послушно следовал за хозяином по тёмному, полному вкусных запахов коридору. Время от времени где-то за стеной раздавались чьи-то голоса, слышался смех, стук кружек и весёлое пение. Старый дом был полон народу и не вспоминал о своём возрасте.

Барлиман остановился возле неприметной двери в дальнем конце коридора и вежливо постучал. Из-за прочных створок откликнулся низкий голос Торина:

— Войдите!

Дверь распахнулась, и Фолко очутился на пороге небольшой, очень уютной комнаты с низким потолком и округлым окном, закрытым тяжёлыми ставнями. По бревенчатым стенам бегали алые отблески пылавшего в камине огня, в кованых шандалах горели свечи. В дальнем углу помещалось широкое ложе, у камина стояли два деревянных стула и небольшой стол, покрытый тёмным сукном. В углу подле камина были сложены их вещи, а на стуле перед огнем сидел гном, сбросивший плащ. По комнате уже плавал знакомый аромат его крепкого табака.

— Привёл, господин мой Торин, — наклонил голову трактирщик. — Всё устроено в лучшем виде. Вот ключ от погреба. — Он выложил из кармана тяжёлый ключ с затейливой бородкой. — Ужин будет с минуты на минуту. Всё ли в порядке? Может, ещё чего-нибудь подать?

— Нет, благодарю, господин Маслютик, — ответил Торин. — Всё замечательно. Мы вот сейчас закусим да на боковую.

— А, ну хорошо, хорошо, — закивал трактирщик. — А ежели пожелаете, то выходите в общую залу, там народу много, шумно, весело… А не захотите, то отдыхайте, спите спокойно, нужно что будет — звоните. — Он указал на привешенный возле двери шнурок, уходящий в отверстие над косяком. — Ну, приятного отдыха. — Барлиман поклонился и повернулся, столкнувшись в дверях с молодым хоббитом, принёсшим поднос, уставленный горшками и плошками. — А вот и ужин ваш! Ну, спокойной вам ночи!

Тем временем вошедший юный хоббит-слуга ловко расставлял на столе кушанья. Из-под крышек потянуло разнообразными, но в равной мере соблазнительными запахами; Фолко непроизвольно облизнулся.

— Как дорога, легка ли? — осведомился слуга, окончив свой труд и подойдя к двери. — Меня зовут Ноб, сын Брега, но называйте меня просто Ноб. Если что понадобится — звоните, я мигом появлюсь.

— Дорога ничего, — рассеянно ответил Торин, поднося ко рту первую ложку тушёных грибов со сложной приправой. — А как у вас дела? Всё ли спокойно?

— Да как вам сказать, — задумался вдруг Ноб, осторожно присаживаясь на высокий порог. — В трактире-то дела лучше не придумаешь, и поля пригорянские хорошо родят… Да вот только на дорогах неспокойно стало…

Видно было, что Ноб весьма расположен поговорить. Фолко приглашающе помахал рукой.

— Друг, что ты на пороге-то сидишь? Заходи, дверь прикрой и давай побеседуем! Мы-то редко куда выбираемся, ничего почти и не знаем.

Он налил пива в свою кружку и протянул её Нобу.

— Благодарствую, — степенно поклонился тот и, сделав изрядный глоток, продолжал, утерев губы: — Слухи разные ползут, нехорошие… Будто завелись у нас такие люди, что одним разбоем живут, грабят, жгут и убивают… Не знаю, а вот деревеньку Аддорн в сорока милях к северу — дотла сожгли! Месяц назад… На рассвете, я слышал, напали, стали дома поджигать, тех, кто выскакивал, — кого зарубили, кого из арбалетов постреляли, а кого в плен увели — а куда, кто знает? — Он глубоко вздохнул. — Только трое оттуда и уцелели. Отсиделись в кустах, чудом их не нашли.

Ложка так и застыла в руке Торина, он слушал Ноба, раскрыв рот от удивления. Фолко тотчас же вспомнил мёртвого хоббита у дороги и, когда Ноб приумолк, негромко сказал:

— Знаешь, а ведь я тоже кое-что по дороге видел. Хоббита кто-то убил и в канаве придорожной бросил…

Ноб ойкнул, непроизвольно схватившись за голову, Фолко продолжал:

— Это милях в семи к западу по Тракту. Может, соберёшь наших, кто здесь живёт?.. Я там на обочине треугольник сложил…

— Да, да, — торопливо закивал Ноб. — Ах ты, горе-то какое… Да когда ж это кончится?! И что мы им сделали?..

Он горестно покачал головой. Фолко отвернулся. Ноб шмыгнул носом, провёл по глазам ладонью и продолжал заметно дрогнувшим голосом:

— Конечно, сударь мой, соберу поутру кого смогу. Похороним по-честному, поминки справим… И вы, конечно же, поедете?

— Не знаю, — кинув быстрый взгляд на незаметно покачавшего головой Торина, ответил хоббит. — Видишь ли, мы очень спешим в Аннуминас, у нас там крайне важное дело. Но завтра мы пойдём к вашему шерифу и расскажем ему всё — пусть он тоже подумает! И часто у вас здесь такое случается?

— Да нет, не очень, — слабым голосом ответил Ноб. — Не часто, но бывает. Года три назад на Тракте кто-то шуровал, мы тогда вместе с хоббитами Белых Холмов в Аннуминас отписали. Оттуда пришла дружина, ловили кого-то, били… Спокойней стало…

— А ваши, что ж, не ходили?

— Не… Куда нам! Люди здесь мирные, рассудительные, кто тут воевать-то умеет да и зачем на то дружина есть.

— А как же с деревней этой, как её, Аддорн? — встрял гном. — Тех-то разбойников поймали?

— Слышал, гнали их до самой границы, до Ангмарских Гор, — ответил Ноб. — Кого-то поймали, судили… Я слышал, даже повесили.

— Кто гнал-то? И что за люди напали? — не унимался Торин.

— Гнали кто? Из столицы отряд пришёл, перехватил их. Глемлесская дружина сразу за ними пошла. А что за люди были — толком не знаю. Говорили, с Ангмара. Там народу немало поселилось, живут вольно, власть ничью не признают.

— Ну хорошо, а вы-то как же? У вас под боком деревню сожгли, а вам хоть бы что? — недоумевал Торин. — Да случись такое у нас, у гномов, так все Лунные Горы бы поднялись! Знаешь, на столичную дружину надейся…

— А что мы? — чуть обиженно сказал Ноб. — Наше дело сторона. Люди пусть уж сами разбираются… Деревня та, кстати, на отшибе, она ведь даже огорожи не имела! И народу там — сотни полторы… А до нас так просто не доберёшься — всюду живут. Частокол вокруг Пригорья крепкий, народу много — попробуй возьми нас! И дружина у нас теперь стоит — две сотни конных! Не, у нас-то всё спокойно…

— Ладно, чего так голову ломать, — сказал Торин. Он уже успел набить себе рот тушёными грибами, и слова звучали невнятно. — Интересно ты говорил, спасибо тебе. Но если мы так же продолжать будем, то до зари просидим. Так что спасибо, любезный, ты уж иди, а мы тут спать укладываться станем.

И гном протянул Нобу серебряную монетку.

— Спасибо, спасибо, доброй вам ночи, — почтительно поклонился Ноб, пряча монетку в карман широких и коротких — до колен — штанов. — Извиняйте, если заговорил я вас. Доброй ночи, доброй ночи!

И он исчез за дверью.

Хоббит и гном молча ели. Еда оказалась необычайно вкусной, пиво превосходным, так что некоторое время слышалось только сосредоточенное сопение ни в чём не уступавших друг другу едоков. Наконец горшки и тарелки опустели, и друзья разожгли трубочки.

— Нда-а, дела, — неопределённо протянул Торин. — Только не вздумай сейчас что-нибудь обсуждать! Спать надо, я себе на этом пони весь зад отбил… Ночь пройдёт, утро присоветует — так ведь говорилось в старину? Давай-ка последуем этому мудрому правилу! А завтра ты прежде всего расскажешь мне, как тебе удалось вырваться самому и вырвать себя из вашей замечательно уютной и сонной страны. Все прочие новости обсудим после. У меня глаза слипаются.

Гном широко зевнул.

Они застелили постели свежайшим льняным бельём, лежавшим в головах аккуратной стопкой. Фолко почувствовал, что ему словно кто-то насыпал песка под веки — так вдруг сильно захотелось спать.

— А всё же здорово, что ты таки со мной, друг хоббит! — пробормотал Торин, укладываясь. — Одному мне было бы очень тоскливо.

— Только тоскливо? — усмехнулся Фолко. — Я могу оказаться полезным и ещё кое в чём. — Он направился к сложенным в углу мешкам, порылся в своём и извлёк укрытый на самом дне толстый, обмотанный мешковиной свёрток. — Мне помнится, ты обещал не пожалеть золота за некую услугу? — Он протянул сверток гному. — Когда я… уезжал, скажем так, я подумал, что неплохо будет захватить с собой Красную Книгу.

— О, благороднейший из когда-либо живших хоббитов! Хвала Дьюрину, не иначе как он сам вложил в тебя эту прекраснейшую мысль! — завопил Торин, подскакивая на постели и отбрасывая одеяло. — Скорее давай её сюда! Сон отменяется! То есть ты, конечно, спи, а я лучше почитаю!

Торин торопливо стал одеваться.

— Так темно же! — попытался возразить Фолко. — Свечи догорают…

— Ерунда, лучину засветим. — Гном уже отщипывал от сложенных перед камином дров узкие и длинные щепочки. — А вот и поставец есть!

— Ну как знаешь.

И Фолко улёгся, с головой укутавшись в одеяло.

Слышно было лёгкое потрескивание лучины, изредка шелест переворачиваемых страниц, мерное дыхание гнома. Усталость быстро взяла своё, и Фолко вскоре погрузился в мягкий, спокойный сон.

Наутро, пока гном ещё спал, к ним в комнату постучал трактирщик, принёсший завтрак. Поев, Фолко решил прогуляться.

Коридор вывел его в обширную залу, в главное помещение трактира. В широко распахнутые окна лился яркий солнечный свет. Прямо напротив окна находилась двустворчатая входная дверь, по левую руку — стойка, за ней — тёмно-коричневые тела древних исполинских бочек; там же помещался небольшой камин. Вдоль длинной стойки выстроились высокие деревянные табуреты, сейчас занятые народом, неторопливо попивавшим пиво, что-то жующим или просто покуривавшим трубки. Справа в стене имелся второй камин, намного больше первого; каминов такой величины Фолко раньше никогда не видел — он имел в поперечнике не менее полутора саженей. Перед этим камином стояли длинные столы, занимавшие середину помещения; вдоль стен и между окнами были расставлены столики поменьше, на два-три места. За стойкой и в зале ловко управлялись двое слуг — один наливал пиво, другой разносил кушанья.

Никто не обращал внимания на замершего в проёме хоббита, и Фолко мог спокойно рассматривать заполнявших залу посетителей. Здесь собралось на удивление пёстрое общество — забежавшие в короткий час полдневного отдыха пригоряне в рабочих одеждах соседствовали с важными купцами, с королевскими чиновниками — последних легко было узнать по вышитому на рукавах их камзолов гербу Соединённого Королевства Арнора и Гондора — Семь Звёзд и Белое Древо на фоне крепостных стен; а в ночном небе над стенами — яркая Восьмая Звезда, Звезда Эарендила. Потягивали пиво и озабоченные компании гномов в коричневых одеяниях; из брошенных возле их столов мешков торчали кирки — их хозяева направлялись в какие-то дальние копи…

У стойки сидело несколько дружинников Наместника из размещенных недавно в Пригорье конных сотен — под гербом Королевства у них были изображены лошадиная голова и две скрещённые сабли. Все эти когда-то вычитанные или услышанные от иноземцев сведения тотчас же всплыли в голове Фолко, и он, к своему удивлению, понимал, что не так уж плохо разбирается в этом новом для него мире. Однако в дальнем углу он заметил довольно многочисленную компанию крепких, здоровых мужчин зрелого возраста в тёмно-зелёной одежде, отличавшейся по покрою от надетого на прочих гостях, — их куртки не украшало никаких эмблем; под столом и на лавках вокруг них было небрежно разложено разнообразное оружие — мечи, копья, луки — луков было особенно много; Фолко заметил и несколько круглых щитов, повёрнутых лицевой стороной к стене.

Он вскарабкался на высокий табурет неподалёку от хлопотавшего по другую сторону стойки слуги и спросил пива.

Не успел он отпить и трети своей кружки, как из тёмного нутра трактира вынырнул Барлиман. Он казался каким-то успокоенным и словно бы просветлённым; в руках он держал стеклянный бокал, полный тёмно-багровой жидкости. «Наверное, вино», — подумалось хоббиту. Маслютик вышел на середину залы и высоко поднял правую руку. Все умолкли. Хозяин трактира заговорил необычно серьёзным и даже несколько торжественным тоном:

— Оставьте на время вашу беседу, дорогие гости. Настал тот час, когда мы каждый день поминаем Великого короля Элессара!

Раздалось слитное скрипение отодвигаемых стульев и лавок. Все поднялись, лица людей и гномов были серьёзны и задумчивы. Каждый держал в руке бокал вина или кружку пива. Трактирщик продолжал:

— Он не раз бывал здесь, оказывая нам высокую честь своим присутствием. В те годы, когда немногие герои вели неравный бой с Завесой Тьмы, трактир моих предков не раз предоставлял ему и кров, и пищу.

Рука хозяина указала куда-то в угол. Фолко скосил глаза, но за плотно стоящими людьми не смог ничего рассмотреть.

— Он был велик и светел, — продолжал хозяин, — его мудрость была глубока и всепроникающа. Пусть же помнят о нём люди и рассказывают о нём добрые сказки своим детям! Пусть будет лёгок каждый его шаг там, в иной жизни, за Гремящими Морями!

Трактирщик прослезился. Фолко оглядел залу и, к своему удивлению, заметил, что многие отводят взгляды и тяжко вздыхают. Однако хоббита озадачили старательно прикрытые насмешливые полуулыбки, которыми обменялись вставшие вместе со всеми люди в зелёном.

— Выпьем, друзья! — поднял бокал Барлиман. — Пусть вечно зеленеет трава на его могиле, на могиле Великого Короля Элессара!

Все дружно повторили его последнюю фразу и поднесли к губам бокалы и кружки, осушая их до дна. Фолко поймал себя на том, что и у него запершило в горле, и он поспешил сделать хороший глоток в память Великого Короля.

Трактирщик постоял немного посреди залы, затем вздохнул и вышел через ведущую в глубь дома дверь. Гости неспешно расселись, и вскоре вновь потекла неторопливая, добропорядочная беседа…

Только теперь Фолко смог увидеть то место, на которое в продолжение своей верноподданнической речи указывал трактирщик. Возле камина, у стены, примостился небольшой стол, покрытый белой скатертью и огороженный невысокой чугунной решёткой тонкой работы. Возле стола стоял чуть отодвинутый в сторону стул с небрежно брошенным на спинку поношенным серо-зелёным плащом. К столу был прислонён резной деревянный посох с костяной ручкой; а на белой скатерти подле высокой кружки лежали потёртый кожаный кисет и небольшая кривая трубочка. Казалось, что хозяин этих вещей на минуту отошёл в сторонку и вот-вот покажется. Заинтересованный хоббит подошёл поближе.

Над столом в пышной раме, под стеклом, висел старинный пергамент, написанный, как и многие другие документы времени Великого Короля, на Всеобщем и Староэльфийском языках. Текст пергамента гласил:

«За услуги, за честь и мужество дарую владельцу трактира «Гарцующий Пони» Барлиману и всем потомкам его право торговать и жить безданно, беспошлинно, и да будет так, пока стоит Белое Древо. Настоящим также подтверждаю, что подарил хозяину трактира свои плащ, кисет, трубку и посох, дабы никто не усомнился в их подлинности. Дано в год восьмой Четвёртой Эпохи. Пригорье, собственноручно — Элессар Эльфийский, Король Арнора и Гондора».

Фолко ошарашенно почесал в затылке и, благоговейно посмотрев на разложенные драгоценные реликвии, вернулся к наблюдению за группой воинов, одетых в зелёное.

Среди них, как вскоре увидел хоббит, были не только зрелые, сильные мужчины, но и юноши, и даже несколько мальчишек. Один из них, тощий и длинный юнец, всё время вертелся и скакал перед сидящими мужчинами, время от времени изображая и передразнивая кого-нибудь из них. Парень моментально схватывал малейшие неправильности лица или фигуры и тотчас представлял их в таком нелепо-преувеличенном виде, что каждая его гримаса вызывала дружный хохот. Приплясывая, он выпаливал какой-нибудь смешной куплет, героем которого становился кто-нибудь из присутствующих, потом оглядывал зал и, под хохот старших товарищей, передразнивал кого-нибудь из гостей. Сначала это показалось забавным любившему посмеяться хоббиту, однако вскоре он понял, что этот юнец не просто веселит своих, но зло, презрительно высмеивает тех, кто не принадлежал к их компании; Фолко это очень не понравилось. Он нагнулся, чтобы почесать укушенное комаром колено, поднял голову — и увидел, что юнец передразнивает на сей раз его, причем нимало не скрываясь, глядя хоббиту прямо в глаза, злорадно и нагло. У парня получилось очень похоже — он мастерски изобразил удивлённо-испуганного маленького хоббита, страшно озабоченного тем, чтобы кто-нибудь не поднял его на смех; насмешник в точности показал, как тянется и украдкой чешет себе колено хоббит, как оглядывается, с важным видом поправляет меч у пояса… Получилось донельзя похоже и оттого особенно обидно. Фолко почувствовал, что краснеет, тем более что «зелёные» глядели на него с неприкрытой насмешкой — что теперь, мол, сделаешь, воитель?

Хоббит судорожно сглотнул. Ему казалось, что на него смотрит сейчас весь трактир, что смолчать нельзя, надо что-то делать — но что? Фолко никогда не отличался хорошо подвешенным языком… Что делать?!

Он затравленно огляделся — и, к своему ужасу, увидел, что передразнивавший его парень идёт через залу прямо к нему. Его длинное лицо было изрыто оспинами, редкие волосы не могли скрыть оттопыренные уши, зеленоватые кошачьи глаза были презрительно сощурены… Он шёл прямо на Фолко, и внутри у хоббита всё упало.

— Эй, ты, мохнолапый! Чего это ты на моём месте расселся? — Парень стоял подбоченясь и презрительно цедил слова сквозь зубы. — Уматывай давай, дважды повторять не люблю. Ты чё, оглох, что ли?

Фолко не двигался, и только его правая рука судорожно стискивала рукоять бесполезного сейчас меча.

— Место было свободно, — с трудом выдавил из себя хоббит. — Мне никто ничего не сказал…

— Чего? Чё это ты там пищишь? — Юнец пренебрежительно скривился. — Не слышу! Раз с людьми говоришь, мелочь мохнатая, так уж чтобы тебя слышно было!

— Место было свободно, — упрямо повторил Фолко. — Я занял его, и теперь оно мое. Поищи себе другое.

Он отвернулся, делая вид, что считает разговор законченным. В то же мгновение его схватили за нос и повернули лицом в прежнюю сторону.

— Кто это тебе нос-то воротить разрешил? Сюда смотри, уродина! Ты сперва шерсть на лапах выведи, а уж потом в приличное общество лезь! Понял? Повтори?

— Убирайся! — тихо и с ненавистью сказал Фолко. — Убирайся, не то…

Он до половины выдвинул клинок из ножен. Однако его мучитель и бровью не повел.

— Ой, как страшно! Ой, сейчас под стол спрячусь! А сам туда прогуляться не желаешь?!

Парень с неожиданной силой ударил по табурету, на котором сидел хоббит. Фолко покатился по полу, пребольно стукнувшись коленками и локтями, не успев даже понять, что произошло. Парень действовал так быстро и ловко, что никто ничего не заметил; люди с удивлением взглянули на ни с того ни с сего грохнувшегося на пол хоббита и вернулись к прерванным занятиям.

Острый и твёрдый носок сапога врезался в бок упавшему хоббиту. Его отбросило к стойке, левая сторона тела вспыхнула от острой боли. Фолко скорчился, прикрывая голову руками. А его обидчик, гордо усевшись на отвоёванный табурет, вдруг запел издевательскую песенку-частушку:

— Глупый хоббит у дороги деловито бреет ноги. Зря старается — от века не похож на человека!

Несколько человек в зале засмеялись, а уж компания у стены — та и вовсе зашлась от хохота.

И тут в голове Фолко всё внезапно улеглось и успокоилось. Теперь он твёрдо знал, что ему надо делать. Он с трудом поднялся и заковылял прочь, к тому концу стойки, где слуга наливал пиво. Никчёмный меч волочился по доскам — один из ремешков оборвался… Затылком хоббит безошибочно чувствовал устремлённые на него насмешливые взгляды — среди них был и торжествующий взгляд его обидчика. Фолко дошёл до края стойки и резко повернулся.

— Эй, ты, недоносок в зелёном! — выкрикнул он. — Получай!

Дубовая пивная кружка с глухим ударом врезалась в голову не успевшего даже дёрнуться юнца. Фолко всегда был одним из первых среди своих сверстников, когда дело доходило до метания камней или стрельбы из лука; в этом искусстве хоббиты, как известно, лишь незначительно уступают эльфам и намного превосходят все прочие народы Средиземья.

Враз обмякшее тело парня тупо стукнулось об пол; он рухнул, точно подрубленное дерево, и лежал неподвижно, лицом вниз; вокруг его головы медленно растекалось кровавое пятно.

Фолко потерянно стоял и смотрел на поверженного врага. В сознание ворвался взволнованный гул голосов — он не слушал, не воспринимал их, завороженно глядя на наконец заворочавшегося и застонавшего юнца. К нему подскочили двое в зелёном, помогли сесть. Он с трудом повернул разбитое лицо к стоящему шагах в десяти от него хоббиту. Кровь моментально смыла с него и презрение, и браваду; теперь Фолко с непонятным, но сладким чувством видел в его лице недоумение и животный страх — тем более что рука хоббита помимо его воли вновь ухватилась за стоявшую рядом с ним пивную кружку.

Кто-то тормошил хоббита, кто-то о чём-то спрашивал его — он молчал, глядя, как стеной стали надвигаться на него люди в зелёном. И тогда он обнажил меч.

Одетые в зелёное глядели на него с ненавистью; они стояли тесной группой в полутора десятках шагов от хоббита и молчали. Из-за их плотно сдвинутых спин время от времени доносились слабые стоны и всхлипывания.

— Погодите, погодите! — вихрем вылетел откуда-то трактирщик. — Что случилось? Что произошло? Сейчас во всём разберемся…

— Нечего тут разбираться, — прервал его чей-то холодный, скрипучий голос.

Фолко вздрогнул — впервые заговорил кто-то из «зелёных».

— Дерзость нуждается в наказании, — продолжал тот же голос.

Ряды чужаков в зеленом раздвинулись, и на пустое пространство неспешно вышел человек.

Перед хоббитом стоял невысокий, лишь немногим выше его самого, горбун с длинными, едва не достигавшими колен узловатыми руками. На треугольном лице выделялись хищный тонкий нос и блёкло-стальные глаза. Встретив его взгляд, Фолко затрепетал, словно кролик перед удавом. Однако в этом взгляде не было ни злобы, ни даже ненависти, лишь сила — он казался спокойным, чуть усталым, и даже, как показалось хоббиту, в нем промелькнуло нечто похожее на сочувствие. Горбун смотрел на хоббита без гнева и злости — так смотрят на ничего не подозревающую муху, когда собираются прихлопнуть её ладонью. Казалось, горбун вышел не столько для того, чтобы проучить именно этого хоббита, именно за этот поступок, а потому, что представился удобный случай дать волю своей силе.

Всё это в одно мгновение промелькнуло в голове прижавшегося к стойке хоббита. В эти секунды его ум обрёл необычайную ясность, схватывая малейшие, даже самые незначительные детали и превращая их в бесспорные выводы.

Взлетел и тотчас угас встревоженный говор в рядах зрителей при виде обнажённого клинка в руках хоббита. Угас, потому что горбун, холодно усмехаясь уголками рта, вытащил из складок одежды коричневатую палку длиной в полтора локтя и спокойно повернулся к людям:

— Крови не будет, не беспокойтесь, почтенные! Вы видите, — он бросил на пол тяжёлый кожаный пояс с висевшим на нём кинжалом в чёрных ножнах, — я сталь не обнажаю. Ты, — он впервые обратился прямо к Фолко, у которого моментально язык присох к нёбу, — ты первым пролил кровь. Защищайся или нападай — мне всё равно. Но для начала…

Он внезапно сделал движение и сразу же оказался рядом с опешившим хоббитом. Холодные крючковатые пальцы рванули его снизу вверх под подбородок, зубы Фолко клацнули, и вдобавок он больно прикусил себе язык. В следующее мгновение он получил удар по ногам и вторично покатился по полу. Окружающие рассмеялись, раздались выкрики:

— А ну, малыш, покажи ему! Кружку, кружку не забудь!

— Эй, ставлю двадцать монет на хоббита!

— Пятьдесят на горбуна!

— Врежь ему, врежь, давай, смелее!

В центре кривляющегося и насмехающегося мира стоял равнодушно-спокойный горбун, держа в опущенной руке свою нелепую палку. И всё отчаяние Фолко, вся его обида и злость заставили его оторваться от стойки и двинуться вперёд. В мирном, редко когда дравшемся даже в детстве хоббите проснулась какая-то дремучая, неистовая ненависть, обращённая на незнакомого горбуна с короткой и тонкой — в полтора пальца — палкой вместо оружия.

Зрители приветствовали движение хоббита дружным рёвом. Откуда-то из-за спин до Фолко донеслись возмущённые возгласы Барлимана. Тот, похоже, всё ещё пытался развести ссорящихся и не допустить схватки. Его никто не слушал.

Фолко шёл прямо на горбуна, с губ которого по-прежнему не сходила холодная усмешка. В странном ослеплении, словно в полусне, хоббит преодолел разделявшие их полтора десятка шагов и, когда до противника оставалось не больше двух саженей, резко бросился вперёд, выставив перед собой меч, нацеленный в грудь горбуну.

Горбун вновь сделал какое-то неуловимое движение, его палка с шипением рассекла воздух, и Фолко едва не выронил отбитый со страшной силой меч. А горбун уже оказался где-то сбоку, и хоббит получил обжигающий удар чуть пониже спины, заставивший его тонко взвизгнуть от острой боли. Вокруг вновь раздался хохот.

Ослеплённый болью и яростью, но всё же не утративший свою природную ловкость, хоббит быстро развернулся лицом к противнику. Ненавистное лицо горбуна маячило совсем рядом, он явно не ожидал такой прыти от Фолко, и хоббит изо всех сил, как будто рубил дрова, нанес удар сверху, целясь в высокий бледный лоб, покрытый рыжеватыми завитками редких волос.

Ни один мускул не дрогнул на лице горбуна. Рука с палочкой взметнулась вверх, описывая круг в воздухе, и Фолко почувствовал, как его отбрасывает в сторону и его клинок бессильно рассекает пустоту. Горбун вновь оказался позади хоббита, и уже ничто не могло помешать ему — он сбил Фолко с ног, тот повалился на пол, а его противник, оседлав его, принялся методично наносить удары — по плечам, по ногам, по заду. Никто никогда так не бил хоббита, его сознание начало гаснуть от боли, он уже ничего не слышал и не видел…

Над ним раздался какой-то особенно сильный шум, и град обжигающих ударов внезапно прекратился. Последним усилием воли Фолко судорожно рванулся в сторону, пытаясь отползти, и глянул вверх. Он увидел искажённое лицо горбуна, отчаянно пытавшегося вырвать свою руку с палкой из чьей-то другой, судя по всему, перехватившей кисть горбуна в воздухе. Хоббит напрягся, пытаясь разглядеть лицо своего спасителя, однако все его сомнения разрешил знакомый низкий голос.

— Убийца! — зарычал Торин. — А ну, попробуй-ка со мной!

Пальцы гнома крепче стального зажима сдавливали руку горбуна; лицо противника Фолко утратило всё своё спокойствие; на полуобнажённой руке Торина вздулись толстые, точно верёвки, жилы, однако все старания горбуна были тщетны. Он попытался перехватить палку свободной рукой; тогда Торин, отбросив тянущуюся кисть горбуна, сам схватился за противоположный конец палки и резко рванул её вниз; раздался треск, обломки выскользнули из обмякшей руки горбуна.

— Я тебе покажу, как маленьких лупцевать, падаль! — рявкнул гном в лицо горбуну. — Клянусь бородой Дьюрина!

Тот зашипел, точно кошка, которой наступили на хвост, ловко извернулся, подпрыгнул и ударил гнома ногой в бедро; Торин покачнулся, и его противнику удалось вырваться. В следующее мгновение топор уже был в руках разъярённого гнома.

— Меч! — отпрыгнув назад, резко крикнул горбун.

Откуда-то из-за его спины ему сунули длинный меч в чёрных ножнах. На лице горбуна появилась злорадная усмешка, словно говорившая всем: «Ну вот, наконец-то мы добрались и до сути».

И тут на них навалились. Зрители поняли, что шутки и забавы кончились и сейчас начнется настоящая схватка; человек пять повисли на плечах горбуна, к Торину подскочили четыре гнома.

С непостижимой ловкостью горбун моментально освободился от вцепившихся в него рук; державшие его люди разлетелись по полу, не успев даже сообразить, что же с ними происходит; горбун стремительно двинулся вперёд, его меч был уже обнажен.

Фолко в ужасе зажмурился. И тут из-за спин раздался чей-то спокойный, сдержанный голос, сразу же заставивший всех умолкнуть. В нём чувствовалась скрытая сила и властность, право приказывать и карать. Все замерли, застыл и горбун, не успев опустить ногу.

— Прекрати, Санделло! Это недостойно тебя. К тому же нам пора. Заплати хозяину за беспокойство и помирись с почтенным гномом.

Горбуну по имени Санделло кто-то из его товарищей сунул в руку позвякивающий кожаный мешочек.

Фолко и Торин, да и все собравшиеся с удивлением наблюдали, как при первых же словах разом изменилось лицо Санделло: исчезли злоба и ненависть, не было видно даже тени недовольства. На тонких губах появилось подобие улыбки, он повернулся лицом в ту сторону, откуда шёл голос, и низко, почтительно поклонился.

— Повинуюсь! — истово выдохнул он и огляделся, по всей вероятности, отыскивая трактирщика.

Из-за спин вылез спавший с лица Барлиман, недоверчиво и с неприязнью глядевший на Санделло. Тот протянул ему деньги.

— Просим прощения, почтеннейший хозяин, за причинённые вам неудобства. Клянусь Великой Лестницей, всё вышло как-то само по себе и не так, как мы бы хотели. Прими же это в качестве возмещения!

Барлиман хотел что-то сказать, но потом только махнул рукой и принял мешочек.

— Вот и отлично, — продолжал горбун. — Теперь я хочу помириться с почтенным гномом.

Он направился к Торину, которого по-прежнему удерживали четверо молодых дюжих гномов. Сам Торин только бешено вращал налитыми кровью глазами и изрыгал неразборчивые проклятия на своем языке. Санделло протянул ему руку.

— Я предлагаю расстаться с миром, почтенный гном, не знаю твоего имени. Я понимаю тебя, ты защищал друга, но и я делал то же самое! Полагаю, мы квиты?

— Никогда мы с тобою не будем квиты! — хрипло ответил Торин. — Настанет день, мы ещё встретимся, и я отплачу тебе за сегодняшнее. Посмотрим, что ещё ты умеешь, кроме избиения слабых! Убирайся, не о чем мне с тобой разговаривать!

Санделло с показным разочарованием развёл руками и повернулся к двери, в которую уже выходили его товарищи.

Вскоре со двора раздался стук копыт — от трактира отъезжало с десяток всадников. Гномы со вздохом отпустили Торина, и он сразу же бросился к по-прежнему распростёртому на полу хоббиту.

— Фолко! Как же это тебя угораздило? Где болит, скажи? — беспорядочно забормотал гном, торопливо ощупывая плечи и спину хоббита; почти каждое его движение сопровождалось жалобными стонами хоббита. — Хозяин, горячей воды нам в комнату, — бросил гном Барлиману, бережно подхватывая Фолко на руки и направляясь к выходу.

За их спинами вновь раздался гул возбуждённых голосов, оживлённо обсуждавших происшедшее. Гном осторожно нёс хоббита к их комнате. В сильных и жёстких руках Торина было необыкновенно удобно, боль слегка отступила — и Фолко только и смог заскрипеть зубами от жгучего, нестерпимого стыда. Он чувствовал, как запылали его щёки и уши. Какой позор! Так получить на виду у всех, будучи с мечом против какой-то палки! Хорош он был, доблестно рассекающий пустоту воитель, когда его противник заходил ему за спину и делал что хотел! В настоящей схватке Фолко был бы убит через несколько секунд. А он-то развоображался! Опытный, бывалый мечник! Тебе только дядюшке грозить… При думах о дядюшке мысли Фолко приняли иное направление. И зачем только он увязался за этим гномом, так некстати подвернувшимся на дороге? Понёсся — куда, зачем? За два дня пути он уже получил колотушек больше, чем за всю предшествующую жизнь, и никакие дядюшки не сравнились бы по силе с этим проклятым горбуном… Фолко застонал — боль снова подступала, но тут гном пинком распахнул дверь в их комнату и осторожно уложил хоббита на постель. Торин принялся снимать одежду с поминутно охающего и ахающего Фолко; осмотрев его спину, гном присвистнул.

— Вот это да… Крепко он тебя отделал. Скажи всё же, как дело было?

Превозмогая боль и нестерпимый стыд, Фолко пересказал гному суть происшедшего. Торин помрачнел:

— Жаль, не убил ты этого гада… И жаль, мне не дали как следует разобраться с этим, как его, Санделло? Ну ничего, я его на всю жизнь запомнил.

Раздался осторожный стук в дверь. Торин толкнул створку, и в комнату вступил Барлиман, держа в руках деревянный ушат, полный горячей воды.

— Спасибо, хозяин, — кивнул ему гном.

— Может, ещё чего-нибудь нужно? — как-то робко осведомился трактирщик.

— Нет, благодарю, у нас всё есть, — отказался Торин.

На спину страдающего хоббита осторожно легла горячая тряпка, пропитанная каким-то гномьим снадобьем. Фолко с трудом подавил крик — рубцы вспыхнули, точно посыпанные солью, но боль быстро утихла, по телу стало расползаться приятное тепло…

— Да, лежать тебе сегодня весь день, — подытожил Торин, озабоченно качая головой.

Фолко блаженствовал, дав отдых всему своему избитому телу. Нет, ни за какие коврижки не пойдёт он дальше! Завтра он скажет гному последнее «прости» и отправится назад, в родную Хоббитанию. Дядюшка, конечно, посердится, но в конце концов простит, и всё снова будет хорошо… Хоббит совсем размяк, но тут в дверь кто-то сильно постучал.