"Красная Армия против войск СС" - читать интересную книгу автора (Соколов Борис)

Тайны «Звезды» и бои «Викинга»: сражения под Черкассами, Ковелем и Вельском

Перед неудавшейся попыткой окружить немецкую 1-ю танковую армию Красная Армия провела более успешную, хотя тоже не до конца удавшуюся операцию против Корсунь-Шевченковской (в немецких документах — Черкасской) группировки немцев. Наиболее боеспособными частями в этой группировке были танковая дивизия СС «Викинг» и приданная этой дивизии штурмовая бригада СС «Валлония».

Следует сказать, что до сих пор история Корсунь-Шевченковского «котла» (в немецкой литературе — Черкасского «котла») недостаточно документирована. Многие советские и особенно немецкие документы, в том числе на уровне дивизий, до сих пор не опубликованы и не введены в научный оборот. Вероятно, значительная часть немецких документов была утрачена в ходе боев в «котле». В данной главе мы используем материалы исследования Ильи Мощанского «Разгром под Черкассами. Корсунь-Шевченковская наступательная операция 24 января — 17 февраля 1944 года».

К началу сражения под Черкассами, в конце декабря 1943 года, 5-я танковая дивизия СС «Викинг» насчитывала около 14,8 тыс. человек и имела около 120 танков T-1V и «пантер» и штурмовых орудий. Командовал дивизией обергруппенфюрер Герберт Гилле. 5-я моторизованная бригада СС «Валлония» имела около 2 тыс. человек личного состава и располагала батареей из 18 штурмовых орудий. В оперативном отношении она была подчинена «Викингу». Командовал бригадой штурмбаннфюрер Люсьен Л иперт, валлон по национальности. В обоих соединениях СС преобладали добровольцы как немцы, так и голландцы, норвежцы, датчане, шведы, фламандцы, а в бригаде «Валлония» — валлоны. Кроме того, дивизии «Викинг» был придан добровольческий батальон «Нарва», состоявший преимущественно из эстонцев.

В составе 1 — го Украинского фронта к началу наступления на корсунь-шевченковский выступ 24 января 1944 года насчитывалось 335 танков и САУ, а в составе 2-го Украинского фронта — 335 единиц бронетехники. 27 января «Викинг» вместе с тремя пехотными дивизиями из района Пасторского нанес контрудар по группировке 2-го Украинского фронта, наступающей на Шполу. Завязались бои с частями 4-й гвардейской армии. В ходе трехдневных боев отдельным отрядам немецких танков с пехотой несколько раз удавалось выйти на коммуникации наступающих советских войск, но в-конце концов к 29 января они были отброшены. По утверждению Манштейна, в ходе этого контрудара «первый удар наносили 7 ак и 3 тк в восточной части этой бреши по 40-й армии противника. Затем также концентрическим ударом 3 тк и 26 тк, в котором приняли участие кроме танковых дивизий 1 пд, 4 гсд и 18 ад, в западной части бреши были окружены и разбиты крупные силы советской 1-й танковой армии. В результате последнего удара — данными относительно первого удара я сейчас не располагаю — противник потерял наряду с 8000 убитыми только 5500 пленными, 700 танков, свыше 200 орудий и около 500 противотанковых орудий».

Однако эти потери все равно не остановили наступление советских войск. 28 января в районе Звенигородки встретились 5-й механизированный корпус 1 — го Украинского фронта и 20-й танковый корпус 2-го Украинского фронта, сомкнув кольцо окружения. Окруженные войска располагали более чем 200 танками и штурмовыми орудиями в составе дивизии «Викинг» и трех дивизионов штурмовых орудий. Группировку возглавил командир 11-го армейского корпуса генерал Вильгельм Штеммерман. Поданным командования группы армий «Юг», численность войск, попавших в окружение, достигала 55 тыс. человек, состоявших на довольствии. Это значит, что выше этой цифры число окруженных быть не могло. 1-я танковая армия генерала Ганса Хубе начала создавать деблокирующую группировку. Хубе отправил в «котел» радиограмму, обещая выручить окруженных. То же обещал и командующий 3-м танковым корпусом генерал Брейт. Этот корпус составлял основу деблокирующей группировки. В него входила и дивизия СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер». Начиная с 4 февраля окруженные сами пытались вырваться из кольца, которое советские войска неуклонно сжимали. К 8 февраля вся территория, занимаемая группировкой Штеммермана, насквозь простреливалась советской артиллерией. В тот же день окруженным был предъявлен ультиматум о сдаче, который был отклонен. Ультиматум гласил:

«Командующему 42-м армейским корпусом. Командующему 11-м армейским корпусом. Командирам 112, 88, 72, 167, 168, 82, 57 и 332-й пехотных дивизий, 213-й охранной дивизии, танковой дивизии СС «Викинг», мотобригады «Валлония».

Всему офицерскому составу немецких войск, окруженных в районе Корсунь-Шевченковский.

42-й и 11-й армейские корпуса немецкой армии находятся в полном окружении.

Войска Красной Армии железным кольцом окружили эту группировку. Кольцо окружения все больше сжимается. Все ваши надежды на спасение напрасны…

Попытки помочь вам боеприпасами и горючим посредством транспортных самолетов провалились. Только за два дня, 3 и 4 февраля, наземными и воздушными силами Красной Армии сбито более 100 самолетов Ю-52.

Вы, как командиры и офицеры окруженных частей, отлично понимаете, что не имеется никаких реальных возможностей прорвать кольцо окружения.

Ваше положение безнадежно и дальнейшее сопротивление бессмысленно. Оно приведет только к огромным жертвам среди немецких солдат и офицеров.

Во избежание ненужного кровопролития мы предлагаем принять следующие условия капитуляции:

Все окруженные немецкие войска во главе с вами и с вашими штабами немедленно прекращают боевые действия.

Вы передаете нам весь личный состав, оружие, все боевое снаряжение, транспортные средства и всю технику неповрежденной.

Мы гарантируем всем офицерам и солдатам, прекратившим сопротивление, жизнь и безопасность, а после окончания войны — возвращение в Германию или в любую другую страну по личному желанию военнопленных.

Всему личному составу сдавшихся частей будут сохранены: военная форма, знаки различия и ордена, личная собственность и ценности, а старшему офицерскому составу, кроме того, будет сохранено и холодное оружие.

Всем раненым и больным будет оказана медицинская помощь.

Всем сдавшимся офицерам, унтер-офицерам и солдатам будет немедленно обеспечено питание.

Ваш ответ ожидается к 11 часам утра 9 февраля 1944 г. по московскому времени в письменной форме через Ваших личных представителей, которым надлежит ехать легковой машиной с белым флагом по дороге, идущей от Корсунь-Шевченковский через Стеблев на Хировка.

Ваш представитель будет встречен уполномоченным русским офицером в районе восточной окраины Хировка 9 февраля 1944 г. в 11 часов по московскому времени.

Если Вы отклоните наше предложение сложить оружие, то войска Красной Армии и воздушный флот начнут действия по уничтожению окруженных Ваших войск, и ответственность за их уничтожение понесете Вы.

Зам. Верховного Главнокомандующего Маршал Советского Союза Г. Жуков

Командующий войсками Первого Украинского фронта генерал армии Н. Ватутин

Командующий войсками Второго Украинского фронта генерал армии И. Конев».

Количество сбитых «юнкерсов» в тексте ультиматума, возможно, в пропагандистских целях и преувеличено. Однако несомненно, что потери тихоходных транспортников, очень слабо прикрываемых истребителями, в условиях господства в воздухе советской авиации были велики. Удивительным было уже то, что корсуньский «котел» все-таки удавалось худо-бедно снабжать с помощью воздушного моста до тех пор, пока в руках окруженных оставались посадочные площадки. Так, с 3 по 16 февраля германская транспортная авиация сделала в «котел» почти 900 вылетов, доставляя боеприпасы, горючее и продовольствие и эвакуируя раненых. 14 февраля, после захвата Корсунь-Шевченковского, в руки советских войск перешла последняя посадочная площадка, после чего грузы приходилось сбрасывать с самолетов. Эвакуация раненых прекратилась.

Попытки 8-й немецкой армии пробиться к окруженным дивизиям через боевые порядки 2-го Украинского фронта генерала И. С. Конева (20 февраля за ликвидацию корсунь-шевченковской группировки его произвели в маршалы) окончились безрезультатно. Более успешно действовала деблокирующая группировка 1-й танковой армии в составе лейбштандарта и трех танковых дивизий вермахта против 1 — го Украинского фронта генерала Н. Ф. Ватутина (29 февраля 1944 года он был смертельно ранен бойцами Украинской повстанческой армии). Она сумела вклиниться в позиции 47-го стрелкового корпуса. После этого Ватутин ввел в бой 2-ю танковую армию генерала С. И. Богданова, только что прибывшую из резерва Ставки и насчитывавшую 326 танков и САУ. Эта армия утром 6 февраля атаковала врага во взаимодействии с частями 40-й и 6-й танковой армиями. В результате встречного танкового сражения продвижение немецкого III танкового корпуса было остановлено, но вклинение он удержал. 8 февраля в район Лисянки на случай продолжения неприятельского наступления была выдвинута 8-я гвардейская танковая бригада 20-го танкового корпуса 5-й гвардейской танковой армии вместе с 1895-м самоходно-артил-лерийским полком и одним полком 31-й истребительно-противотанковой бригады. Другие бригады 20, 18 и 29-го танковых корпусов 5-й гвардейской танковой армии перекрыли дороги в районах Казацкое, Тарасовка, Топильно, Сердеговка.

11 февраля немецкие 8-я и 1-я танковая армии возобновили наступление на Лисянку с двух направлений. Одновременно окруженные силами двух пехотных дивизий и танковой дивизии «Викинг» и бригады «Валлония» пытались прорваться через Шендеровку на Лисянку. В случае успеха немецкого плана советские войска, действовавшие в треугольнике Рыжановка, Лисянка, Звенигородка, сами попали бы в окружение.

В полосе 2-го Украинского фронта на внешнем фронте окружения неприятелю удалось потеснить части 49-го стрелкового корпуса и занять станции Звенигородка, Ерки и Скалеватка. Остановить дальнейшее продвижение немцев смогли только бригады 20-го танкового корпуса. В полосе 1-го Украинского фронта немецкая ударная группировка, наступавшая из района Ризино, прорвала оборону 47-го стрелкового корпуса и захватила Лисянку. В ночь на 12 февраля окруженные начали прорыв из района Стеблево на узком фронте в 4,5 км. В авангарде шел мотопехотный батальон «Викинга», за ним — моторизованный (панцер-гренадерский) полк «Дойчланд». Им удалось потеснить части 27-й армии и выйти в район Шендеровки. Расстояние до лейбштандарта и других дивизий III танкового корпуса сократилось до 10–12 км.

Конев, узнав о прорыве немцев на участке Ватутина, позвонил Сталину и предложил передать ему, Коневу, руководство всеми войсками на внутреннем фронте окружения, передав во 2-й Украинский фронт 27-ю армию 1 — го Украинского фронта. Сталин согласился с этим предложением. Жукову же поручили координировать действия войск Ватутина и Конева на внешнем фронте окружения.

Конев так излагал в мемуарах эти события:

«…окруженной группировке противника удалось прорваться в район Шандеровка, Ново-Буда на участке 27-й армии 1-го Украинского фронта.

Ставка Верховного Главнокомандования в связи с прорывом войск противника проявила беспокойство. 12 февраля 1944 г. около 12 час. меня по ВЧ вызвал Верховный Главнокомандующий.

Сталин, рассерженный, сказал, что вот мы огласили на весь мир, что в районе Корсунь-Шевченковского окружили крупную группировку противника, а в Ставке есть данные, что окруженная группировка прорвала фронт 27-й армии и уходит к своим, и спросил: «Что вы знаете по обстановке на фронте у соседа?»

По интонации его голоса, резкости, с которой он разговаривал, я понял, что Верховный Главнокомандующий встревожен, и, как видно, причина этого — чей-то не совсем точный доклад.

Я доложил:

— Не беспокойтесь, товарищ Сталин. Окруженный противник не уйдет. Наш фронт принял меры. Для обеспечения стыка с 1-м Украинским фронтом и для того, чтобы загнать противника обратно в «котел», мною в район образовавшегося прорыва врага были выдвинуты войска 5-й гвардейской танковой армии и 5-й кавалерийский корпус. Задачу они выполняют успешно.

Сталин спросил:

— Это вы сделали по своей инициативе? Ведь это за разграничительной линией фронта.

Я ответил:

— Да, по своей, товарищ Сталин.

Сталин сказал:

— Это очень хорошо. Мы посоветуемся в Ставке, и я вам позвоню.

Действительно, через 10–15 мин. Сталин позвонил вновь:

— Нельзя ли все войска, действующие против окруженной группировки, в том числе и 1-го Украинского фронта (27-ю армию), подчинить вам и возложить на вас руководство уничтожением окруженной группировки?

Такого предложения я не ожидал, но ответил без паузы:

— Товарищ Сталин, сейчас очень трудно провести переподчинение 27-й армии 1-го Украинского фронта мне. 27-я армия действует с обратной стороны кольца окружения, т. е. с противоположной стороны по отношению наших войск, с другого операционного направления. Весь тыл армии и связи ее со штабом 1 — го Украинского фронта идут через Белую Церковь и Киев. Поэтому управлять армией мне будет очень трудно, сложно вести связь по окружности всего кольца через Кременчуг, Киев, Белую Церковь; пока в коридоре идет бой, напрямую установить связь с 27-й армией невозможно. Армия очень слабая, растянута на широком фронте. Она не сможет удержать окруженного противника, тогда как на ее правом фланге также создается угроза танкового удара противника с внешнего фронта окружения в направлении Лисянки.

На это Сталин сказал, что Ставка обяжет штаб 1 — го Украинского фронта передавать все мои приказы и распоряжения 27-й армии и оставит ее на снабжении в 1-м Украинском фронте. Я ответил, что в такой динамичной обстановке эта форма управления не обеспечит надежность и быстроту передачи распоряжений. А сейчас требуется личное общение и связь накоротке.

Все распоряжения будут идти с запозданием. Я попросил не передавать армию в состав нашего фронта.

— Хорошо, мы еще посоветуемся в Ставке и с Генеральным штабом и тогда решим, — закончил разговор Сталин.

Я настойчиво уклонялся от подчинения мне 27-й армии еще и потому, что, когда план взаимодействия между фронтами нарушен, переподчинение войск серьёзно осложняется. Я искренне беспокоился за исход сражения. Ведь передача армии мне не увеличивала ее силы.

В своих воспоминаниях маршал Г. К. Жуков не совсем точно осветил этот вопрос. Вспоминая свой телефонный разговор с Верховным Главнокомандующим, он пишет: «И. В. Сталин сказал: — Конев предлагает передать ему руководство войсками по ликвидации корсунь-шевченковской группы противника, а руководство войсками на внешнем фронте сосредоточить в руках Ватутина».

Каждый поймет, что в такой сложной обстановке напрашиваться самому на переподчинение войск, не зная досконально обстановки на участке соседа, вряд ли целесообразно. В действительности Сталин 12 февраля 1944 г. по ВЧ, возлагая на меня ответственность за ликвидацию окруженной группировки, сам настаивал на подчинении мне 27-й армии 1-го Украинского фронта. Я же, изложив свои мотивы, настойчиво отказывался от этого.

В самом деле прорыв немецко-фашистской группировки все же произошел на участке 1 — го Украинского фронта, на рубеже Шандеровка, Хилки, где оборонялась 27-я армия.

Здесь было бы уместным привести телеграмму И. В. Сталина Г. К. Жукову.

12 февраля в 16 час. я получил по ВЧ важное решение Ставки, которой на меня возлагалась ответственность за разгром окруженной группировки. Потом эта директива была подтверждена письменно:

Этой же директивой Ставки на 1-й и 2-й Украинские фронты возлагалась задача не допустить прорыва противника со стороны Лисянки и Звенигородки на соединение с корсуньской группировкой противника.

Одновременно был решен вопрос о распределении усилий авиации. 5-я воздушная армия получила задачу всеми силами поддержать войска 2-го Украинского фронта при уничтожении окруженной группировки врага, а 2-я воздушная армия — вести борьбу с авиацией противника, пытавшейся оказать помощь окруженным…

Данные разведки свидетельствовали о том, что гитлеровцы сделают попытку вырваться из окружения. Загнанным в ограниченный район, прилегавший к населенному пункту Шандеровка, им оставалось одно из двух: или сдаваться, или пробиваться напролом. Потеряв всякую надежду на помощь извне, командование окруженной группировки решило предпринять в ночь на 17 февраля последнюю отчаянную попытку вырваться из «котла».

По разведывательным данным и показаниям пленных, в ночь на 16 февраля и в течение дня производились перегруппировка и сосредоточение сил в районе Шандеровки с тем, чтобы в ночь на 17 февраля прорваться из окружения в направлении на Лисянку.

Боевой порядок прорывающихся войск был построен в несколько эшелонов. В первый эшелон были назначены 72-я, 112-я пехотные дивизии и танковая дивизия СС «Викинг». Непосредственно за танковыми частями последней под прикрытием штурмовых орудий и автоматчиков следовало командование окруженной группировки — штабы соединений и офицерский состав до командиров полков включительно. Далее двигались обозы с ранеными и санитарные учреждения.

Второй эшелон составили все остальные части и подразделения окруженных войск. Для прикрытия с севера и востока была назначена 88-я пехотная дивизия. С юга прорывающаяся группа обеспечивалась частями 57-й пехотной дивизии.

Кольцо окружения намечалось прорвать на фронте шириной4,5 км. На правом фланге должна была наступать 112-я пехотная дивизия — в направлении на Хижинцы и далее — на соединение со своими войсками. В центре, в направлении на Шандеровку, севернее Комаровки, на высоту 239,0 и к Лисянке готовилась действовать танковая дивизия СС «Викинг», боевой порядок которой был построен также в несколько эшелонов.

Впереди должен был двигаться фузилерный батальон, усиленный танками и штурмовыми орудиями, за ним — мотополк «Вестланд», мотобригада СС «Валлония», батальон «Нарва» и мотополк «Германия». Слева через Комаровку на Лисянку должна была наступать 72-я пехотная дивизия.

Сосредоточив крупные силы на узком участке фронта, Штеммерман рассчитывал с помощью остатков дивизий внезапными ночными действиями прорвать фронт наших войск и вывести из окружения старший офицерский состав и штабы.

Гитлеровцы хотели, используя ночь, плохую видимость, снегопад и пургу, прорваться и незаметно выскользнуть из кольца, но удары нашей авиации и артиллерии смешали их планы.

После бомбежки и артиллерийского обстрела противнику потребовалось время для приведения себя в порядок, и таким образом его расчеты на внезапность провалились.

И даже в такой безвыходной для окруженных немецко-фашистских войск обстановке гитлеровские изверги продолжали творить вопиющие зверства. В Шандеровке они согнали жителей деревни в церковь и школу и подожгли их. Фашистские бандиты бегали по хатам и расстреливали беззащитных стариков, женщин и детей, жгли дома. Из горящей церкви, из школы, из хат неслись крики отчаяния и проклятия палачам.

Все наши войска, принимавшие участие в разгроме окруженной группировки, были предупреждены о намерениях гитлеровцев. Командование всех степеней, офицеры штабов, командиры частей и подразделений, орудийные и танковые расчеты — все были на своих местах и ждали врага.

В 3 часа ночи гитлеровцы густыми колоннами двинулись из района Шандеровки, Хилки на наши позиции.

Натиск врага приняли на себя части 27-й и 4-й гвардейской армий. Тотчас была дана команда 18-му и 29-му танковым корпусам и 5-му гвардейскому кавалерийскому корпусу наступать навстречу друг другу, пленить или уничтожить противника. Даже сами гитлеровцы уже понимали безрассудство действий своего командования.

О создавшейся обстановке один из пленных офицеров 57-й пехотной дивизии говорил:

Вот свидетельство другого пленного офицера:

Это все соответствует истине.

Мы приняли все меры к тому, чтобы ни один из гитлеровцев не вышел из окружения.

Пробить четыре полосы обороны — две на внутреннем и две на внешнем фронте окружения и, кроме того, в центре коридора пройти мимо противотанковых районов, истребительной артиллерии было невозможно. Здесь снова сыграли большую роль противотанковые районы. Артиллеристы проявили себя настоящими мастерами своего дела. Примеров их героизма можно привести множество. Например, когда 17 февраля под покровом темноты, в пургу многочисленные группы врага вместе с танками пытались прорваться из окружения, они напоролись на орудие старшего сержанта А. Е. Харитонова — воина 438-го Черкасского истребительно-противотанкового полка. Подпустив врага вплотную, бойцы Харитонова открыли ураганный огонь. Стреляя из орудия и автоматов, харитоновцы уничтожили свыше 100 вражеских солдат и офицеров, отбили у немцев крупный обоз. За этот подвиг старший сержант А. Харитонов указом Президиума Верховного Совета СССР от 24 марта 1945 г. был удостоен звания Героя Советского Союза.

Подобных примеров отваги и мужества артиллеристов противотанковых районов немало.

Но не только эти мощные артиллерийские барьеры стояли на пути выхода немцев из окружения. Гитлеровцам, выходящим из «котла», наносили удары не только войска обороны, но главным образом резервы, маневренные ударные группы, танковые корпуса армии Ротмистрова и кавалерийский корпус Селиванова. Они находились в устье коридора, на флангах предполагаемого прорыва и получили команду наступать между 2 и 3 час. утра, т. е. к моменту, когда гитлеровцы начали подходить к нашим передовым позициям обороны.

Танки действовали с зажженными фарами, огнем и маневром они теснили противника, не давали ему возможность выйти из «котла». Казаки с утра с шашками наголо носились по полю боя, брали бегущих гитлеровцев в плен. Бойцы бились врукопашную, штыками, автоматами, карабинами.

Когда наступил рассвет, немцы, увидев всю безнадежность своего положения, большими группами начали сдаваться в плен. В течение всей этой схватки я несколько раз разговаривал с командирами 69, 7 и 41-й дивизий, которые занимали позиции по берегу реки Горный Тикич на внешнем фронте окружения. Они докладывали, что ни один немецкий солдат не прошел через их позиции. Говорил и с командармами Смирновым, Трофименко, Ротмистровым, Галаниным, внимательно следил за их действиями, донесениями и докладами, и ни в одном докладе и донесении не было сказано, что немцы прошли через какой-либо пункт или рубеж наших войск, занимающих оборону как на внешнем, так и на внутреннем фронтах.

Пленные солдаты и офицеры из дивизии СС «Викинг» рассказывали:

Да, кавалеристы «поработали» неплохо.

Генерал Гилле, видимо, вылетел на самолете до начала схватки либо пролез через линию фронта переодетый в гражданскую одежду. Я исключаю, чтобы он пробился на танке или транспортере через наши позиции и опорные пункты.

К утру 17 февраля с группировкой врага было покончено. За бессмысленное и преступное упрямство гитлеровского командования, отклонившего 8 февраля наш ультиматум о капитуляции, своей жизнью заплатили десятки тысяч немецких солдат. Трагически закончилась военная карьера и многих немецких генералов».

Сразу скажу, что в мемуарах Конева немало чисто пропагандистской фантастики. Не вызывает доверия, например, рассказ о бойцах «Викинга», при прорыве из окружения сжигающих хаты и расстреливающих мирных жителей. Стали бы они тратить на это столь дефицитные при прорыве время, горючее tf патроны! Тут одно из двух: то ли все это — чистая придумка политотдельцев, то ли речь в действительности о бое с партизанами, которые действительно оперировали в том районе и с которыми немцам приходилось сталкиваться и при прорыве из окружения. Утверждения же пленных о том, что из окружения будто бы никто не вышел, призваны были прежде всего удовлетворить явно выраженные пожелания тех, кто их допрашивал. К тому же тем солдатам и офицерам, которые оказались в плену, субъективно могло казаться, что никому вообще не удалось прорваться из «котла». Но на самом деле, как мы хорошо знаем, десяткам тысяч окруженных у Корсунь-Шевченковского удалось прорвать кольцо и соединиться со своими. И «Викинг», насчитывавший к моменту окружения 7 тыс. человек, никак не мог потерять в окружении и при прорыве более 4 тыс. человек, поскольку из «котла» вырвалось 4,5 тыс. солдат и офицеров дивизии. Откуда в «котле» могла найтись «усиленная порция водки» на всех, знал, наверное, только сам Конев, который, правда, спиртное почти не употреблял по причине желудочного заболевания. Если при окружении в «котле» и оказалось какое-то количество шнапса, то его давно уже истребили «для сугрева» за время двухнедельного окружения. Вряд ли «викинги» и другие окруженные рыскали в поисках самогона по окрестным деревням. Да и сомнительно, что крестьянам тогда было из чего гнать самогон. Самолетами шнапс в «котел» точно не доставляли. К тому же за несколько дней до прорыва полеты прекратились. Однако в советской пропаганде существовала установка, что немцы, а особенно эсэсовцы, обыкновенно идут в атаку пьяные. Тем более что красноармейцам перед наступлением выдавали порцию водки или спирта. Вот и подгоняли факты под пропагандистскую схему.

Ватутин до мемуаров не дожил, а Жуков, в свое время покровительствовавший Николаю Федоровичу и никогда не питавший большой любви к Ивану Степановичу, в мемуарах приводит несколько иную версию переподчинения 27-й армии 2-му Украинскому фронту:

«В ночь на 12 февраля окруженная группа войск, собравшись на узком участке, попыталась также прорваться через Стеблев в Лисянку на соединение с танковыми дивизиями. Ей даже удалось выйти в район Шендеровки, но дальнейшее продвижение противника было приостановлено. Расстояние между окруженной группой и деблокирующей группой немецких войск сократилось до 12 километров, но чувствовалось, что для соединения у противника сил не хватит.

В ночь на 12 февраля 1944 года я послал донесение в Ставку:

«У Кравченко:

— противник силой до 160 танков с мотопехотой с фронта Ризино — Чемериское — Тарасовка ведет наступление в общем направлении на Лисянку и, прорвав первую линию 47-го стрелкового корпуса, вклинился в оборону до 10 км.

Дальнейшее продвижение противника было остановлено на реке Гнилой Ткич частями 340-й стрелковой дивизии и 5-го механизированного корпуса, составляющими вторую линию обороны, и резервными полками СУ-85.

За отсутствием связи с командиром 47-го стрелкового корпуса положение на левом фланге армии в направлении Жабинка — Ризино — Дубровка уточняется.

Сил и средств у Кравченко было достаточно для отражения атак противника, но Кравченко при прорыве первой линии нашей обороны потерял управление частями армии.

Приказал Николаеву (псевдоним Н. Ф. Ватутина. — Б. С.) срочно развернуть в Джурженцы управление 27-й армией и подчинить в оперативном отношении Кравченко Трофименко.

Армию Богданова к утру 12 февраля главными силами сосредоточить в районе Лисянка — Дашуковка — Чесновка. 202-ю стрелковую дивизию развернуть на рубеже Хижинцы — Джурженцы, туда же подтянуть полностью укомплектованную бригаду Катукова.

Степину (псевдоним И. С. Конева. — Б. С.) приказал в Лисянке к утру иметь от Ротмистрова две бригады и по реке Гнилой Ткич на участке Лисянка — Мурзинцы занять оборону, и в первую очередь противотанковую.

У Степина:

— армия Ротмистрова сегодня отразила атаки до 60 танков противника от Ерков в направлении Звенигородки. Разведкой установлено движение до 40 танков из Капустина на Ерки. Возможно, противник подтягивает на Звенигородское направление танки с Лебединского направления.

Степин к утру 12 февраля 18-й танковый корпус передвигает в Михайловку (восточнее Звенигородки) и 29-й танковый корпус в район Княжье — Лозоватка.

Армия Смирнова вела бой за Мирополье, Кошак, Глушки.

Для удобства управления с 12.00 12 февраля 180-я стрелковая дивизия Трофименко передается в состав 2-го Украинского фронта.

Приказал Степину 12.2.44 главными силами армий Коротеева и Смирнова удар нанести с востока на Стеблев и в тыл главной группировки окруженного противника, готовящейся для выхода навстречу наступающей танковой группе.

Вся ночная авиация фронтов действует в районе Стеблева.

Жуков».

Утром 12 февраля я заболел гриппом, и с высокой температурой меня уложили в постель. Согревшись, крепко заснул. Не знаю, сколько проспал, чувствую, изо всех сил мой генерал-адъютант Леонид Федорович Минкж старается меня растолкать. Спрашиваю:

— В чем дело?

— Звонит товарищ Сталин.

Вскочив с постели, взял трубку.

— Мне сейчас звонил Конев, — сказал Верховный, — и доложил, что у Ватутина ночью прорвался противник из района Шендеровки в Хилки и Новую Буду. Вы знаете об этом?

— Нет, не знаю. Думаю, это не соответствует действительности.

— Проверьте и доложите.

Я тут же позвонил Н. Ф. Ватутину и выяснил, что противник действительно пытался, пользуясь пургой, вырваться из окружения и уже успел продвинуться километра на два-три и занял Хилки, но был остановлен. Сведения о попытках прорыва как-то раньше попали к И. С. Коневу. Вместо того чтобы срочно доложить мне и известить Н. Ф. Ватутина, он позвонил И. В. Сталину, дав понять, что операция по ликвидации противника может провалиться, если не будет поручено ему ее завершение.

Переговорив с Н. Ф. Ватутиным о принятии дополнительных мер, я позвонил Верховному и доложил ему то, что мне стало известно из сообщения командующего 1-м Украинским фронтом.

И. В.Сталин крепко выругал меня и Н. Ф.Ватутина, а затем сказал:

— Конев предлагает передать ему руководство войсками внутреннего фронта по ликвидации корсунь-шевченков-ской группы противника, а руководство войсками на внешнем фронте сосредоточить в руках Ватутина.

— Окончательное уничтожение группы противника, находящейся в «котле», дело трех-четырех дней. Главную роль в Корсунь-Шевченковской операции сыграл 1-й Украинский фронт. Ватутину и возглавляемым им войскам будет обидно, если они не будут отмечены за их ратные труды. Передача управления войсками 27-й армии 2-му Украинскому фронту может затянуть ход операции.

И. В.Сталин в раздраженном тоне сказал:

— Хорошо. Пусть Ватутин лично займется операцией 13-й и 60-й армий в районе Ровно — Луцк — Дубно, а вы возьмите на себя ответственность не допустить прорыва противника из района Лисянки. Все.

Однако через пару часов была получена директива следующего содержания:… (далее идет текст директивы, процитированный выше в мемуарах Конева. — Б. С.).

Н. Ф. Ватутин был очень впечатлительный человек. Получив директиву, он тотчас же позвонил мне и, полагая, что все это дело моих рук, с обидой сказал:

— Товарищ маршал, кому-кому, а вам-то известно, что я, не смыкая глаз несколько суток подряд, напрягал все силы для осуществления Корсунь-Шевченковской операции/Почему же сейчас меня отстраняют и не дают довести эту операцию до конца? Я тоже патриот войск своего фронта и хочу, чтобы столица нашей Родины Москва отсалютовала бойцам 1-го Украинского фронта.

Я не мог сказать Н. Ф. Ватутину, чье было это предложение, чтобы не сталкивать его с И. С. Коневым. Однако я считал, что в данном случае Н. Ф. Ватутин прав как командующий, заботясь о боевой, вполне заслуженной славе вверенных ему войск.

— Николай Федорович, это приказ Верховного, мы с вами солдаты, давайте безоговорочно выполнять приказ.

Н. Ф. Ватутин ответил:

— Слушаюсь, приказ будет выполнен.

Однако у меня от всего этого на душе остался нехороший осадок. Я был недоволен тем, что И. В. Сталин не счел нужным в данном случае вникнуть в психологию войск и военачальников. И. В. Сталин был умный человек и должен был спокойно разобраться со сложившейся обстановкой и, предвидя, чем она в конце концов кончится, решить вопрос без излишней нервозности, которая так без оснований ранила душу замечательного полководца Н. Ф. Ватутина».

Жуков, как и Конев, довольно подробно описывает заключительную попытку прорыва Корсунь-Шевченковской группировки из окружения:

«После 12 февраля противник, как ни пытался пробиться из района Шандеровки в Лисянку, успеха не имел.

14 февраля войска 52-й армии 2-го Украинского фронта заняли город Корсунь-Шевченковский. Кольцо вокруг окруженных продолжало сжиматься. Солдатам, офицерам и генералам немецких войск стало ясно, что обещанная им помощь не придет, рассчитывать приходилось только на себя. По рассказам пленных, войска охватило полное отчаяние, особенно когда им стало известно о бегстве на самолетах некоторых генералов — командиров дивизий и штабных офицеров.

Ночью 16 февраля разыгралась снежная пурга. Видимость сократилась до 10–20 метров. У немцев вновь мелькнула надежда проскочить в Лисянку на соединение с группой Хубе. Их попытка прорыва была отбита 27-й армией С. Г. Трофименко и 4-й гвардейской армией 2-го Украинского фронта.

Особенно героически дрались курсанты учебного батальона 41-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора К. Н. Цветкова. Все утро 17 февраля шло ожесточенное сражение по уничтожению прорвавшихся колонн немецких войск, которые в основном были уничтожены и пленены. Лишь нескольким танкам и бронетранспортерам с генералами, офицерами и эсэсовцами удалось вырваться из окружения и проскочить из района села Почапинцы в район Лисянки.

Как мы и предполагали, 17 февраля с окруженной группировкой все было покончено. Поданным 2-го Украинского фронта, в плен было взято 18 тысяч человек и боевая техника этой группировки.

Столица нашей Родины 18 февраля салютовала войскам 2-го Украинского фронта. А о войсках 1-го Украинского фронта не было сказано ни одного слова.

Как бывший заместитель Верховного Главнокомандующего, которому одинаково были близки и дороги войска 1 — го и 2-го Украинских фронтов, должен сказать, что И. В. Сталин был глубоко не прав, не отметив в своем приказе войска 1-го Украинского фронта, которые, как и воины 2-го Украинского фронта, не щадя жизни, героически бились с вражескими войсками там, куда направляло их командование фронта и Ставка. Независимо от того, кто и что докладывал И. В. Сталину, он должен был быть объективным в оценке действий обоих фронтов. Почему И. В. Сталин допустил такую несправедливость, мне и по сей день неясно. Эта замечательная операция была организована и проведена войсками двух фронтов. Я думаю, что это была непростительная ошибка Верховного.

Как известно, успех окружения и уничтожения вражеской группировки зависит от действий как внутреннего, так и внешнего фронтов. Оба фронта, возглавляемые Н. Ф. Ватутиным и И. С. Коневым, сражались одинаково превосходно».

Давно известно, что Жуков и Конев друг друга сильно не любили и ревновали к военным успехам. В данном случае более правдоподобным выглядит изложение событий бывшим заместителем Верховного Главнокомандующего. Ведь Жуков приводит текст своего донесения Сталину в ночь на 12 февраля, из которого явствует, что именно Жуков приказал Коневу («Степину») выдвинуть-части армии Ротмистрова для возможного перехвата прорывающейся окруженной группировки. Конев же эту инициативу приписал всецело себе, утверждая, будто она как раз и побудила Сталина передать в его руки дело ликвидации окруженной группировки, тогда как он сам Сталину подобных предложений ни в коем случае не делал. Дескать, и управлять 27-й армией было трудно, и перед Ватутиным неудобно. Думаю, что на самом деле Жуков был прав насчет того, что именно по предложению Конева Сталин передал ему командование всеми войсками на внутреннем фронте окружения.

Жуков более объективно, чем Конев, описывает и прорыв группы Штеммермана, признавая, что хотя бы некоторым танкам и бронетранспортерам удалось вырваться из окружения. К тому же его текст в данном случае практически лишен пропагандистских агиток.

Как же на самом деле происходил прорыв? К 16 февраля окруженные немецкие войска занимали лишь небольшую территорию между тремя деревнями — Хилки, Шендеровка и Комаровка. Штеммерман решил в ночь на 17 февраля предпринять последнюю попытку прорыва из Шендеровки. К тому времени наступление обеих деблокирующих группировок было уже остановлено.

На прорыв Штеммерман повел свои войска тремя колоннами. В центральной колонне в первом эшелоне прорывались «Викинг» и «Валлония». В середине колонн следовали штабы Штеммермана и командира XLII корпуса генерала Либа. Штеммерман шел в колонне «Викинга» и «Валлонии». Немцам помогла разыгравшаяся в ночь с 16 на 17 февраля метель, исключившая действия советской авиации. Да и артиллерии было затруднительно стрелять в условиях, когда видимость была почти нулевая.

Той же ночью Коневу доложили о скоплении окруженных войск в Шендеровке. Он распорядился отправить на бомбежку Шендеровки 18 самолетов Г10–2 382-го полка 312-й ночной бомбардировочной дивизии. Их экипажи состояли только из добровольцев. Самолеты смогли сбросить зажигательные бомбы, после чего немцев обстреляла артиллерия, однако без особого успеха. В 4 часа утра колонны прорыва достигли советских окопов. Удар приняли на себя дивизии 27-й, 4-й гвардейской и 5-й гвардейской танковых армий. Ценой больших потерь немцы прорвались к окраинам сел Джурженцы и Почапинцы. Врага атаковали части 18-го и 29-го танковых и 5-го гвардейского кавалерийского корпусов. Однако значительной части окруженных удалось прорваться в Лисянку и соединиться с деблокирующей группировкой. Прорвались также штабы корпусов и дивизий. Генерал Штеммерман, шедший, как и другие генералы, пешком вместе со своими солдатами, умер на поле боя. По свидетельству попавшего в советский плен обер-ефрейтора Герхарда Мюллера, прорывавшегося с той же группой, на теле генерала не было найдено никаких видимых повреждений. Скорее всего, он умер от разрыва сердца. Во всяком случае, никаких бронетранспортеров, в которых будто бы, по уверению Конева, прорывались штабные офицеры и генералы, не было. Командир XLII корпуса генерал Л иб и 7 офицеров его штаба вышли из окружения в конном строю. Тот же командир бригады «Валлония» Леон Дегрель, принявший командование после гибели Липпмана, вел своих людей в атаку, будучи тяжело раненным и с высокой температурой. Уцелевшие танки «Викинга» помогли остаткам «Валлонии» вырваться из смертельного кольца. Дегрель вспоминал: «Машины и телеги опрокидывались, и раненые с воплями падали на мерзлую землю. Волна советских танков накатила на наши передовые машины и возы. В одно мгновение оказалась уничтоженной половина нашей колонны. Волна танков неудержимо, хотя и медленно, приближалась к нам, прокладывая себе путь прямо через конно-гужевую колонну, круша машины и телеги, как спичечные коробки, давя гусеницами раненых и издыхающих лошадей, впряженных в повозки… Наша казавшаяся неминуемой гибель была, однако, на короткое время отсрочена из-за образовавшейся «пробки» — танки красных буквально увязли в колонне, не в силах разметать останки сотен машин и телег, сокрушенных их мощными траками».

К исходу 17 февраля сражение завершилось. 18 февраля были ликвидированы последние разрозненные группы окруженных.

Взятый в плен врач дивизии «Викинг» показал на допросе: «Наш лазарет и перевязочный пункт в Корсуне. За период с 1 по 14 февраля к нам поступило 440 легкораненых солдат и офицеров. Тяжелораненые в лазарет не поступали. Мне известно, что офицеры, выполняя приказ Гитлера, пристреливали всех тяжелораненых немецких солдат».

Можно не сомневаться, что врач «Викинга» ничего подобного не говорил, даже если допрос и имел место в действительности. Это была придумка или «смершевца», или переводчика-спецпропагандиста, которые допрашивали пленного. Она идеально годилась для листовок, которые щедро разбрасывали над окруженными советские самолеты, и для агитации из радиорепродукторов, которую вели офицеры-спецпропагандисты, призывая окруженных сдаваться в плен. Германских солдат пугали тем, что если их тяжело ранят, то по приказу Гитлера непременно должны будут пристрелить. Автор этой «утки» даже не обратил внимания, что в тексте протокола допроса есть явная несуразица. Раз офицеры пристреливали тяжелораненых солдат, значит, тяжелораненых офицеров все-таки не пристреливали. Но врач будто бы заявил, что за 14 дней боев в лазарет не поступил вообще ни один тяжелораненый. Неужели же за 14 дней ожесточенных боев ни один офицер «Викинга» не был тяжело ранен? На самом деле тяжелораненых эвакуировали самолетами, а легкораненых, которые еще могли передвигаться самостоятельно, оставляли в «котле». После того как самолеты уже не могли садиться, а остатки окруженной группировки пошли на прорыв, то лазареты с тяжелоранеными, вместе с медицинским персоналом, оставили на милость победителей. Подозреваю, что мало кто из них выжил в советском плену, да и не все до него дожили. Вот заранее и придумывалась легенда, будто немцы по приказу Гитлера тяжелораненых пристреливают. И для разложения армии противника вполне подходит, и для оправдания, почему не выжили тяжелораненые, оказавшиеся в советском плену, сойдет. Не было, мол, тяжелораненых немецких солдат. Офицеры их просто пристреливали.

Историк Вольфганг Акунов, основываясь на данных немецких мемуаристов, пишет: «Под Шендеровкой пытавшиеся прорваться из «котла» германские части оказались в поистине отчаянном положении. Пробив узкую брешь в неприятельских линиях, они никак не могли ее расширить. На ходу не осталось почти никакой техники, не на чем было вывозить раненых. Шендеровка превратилась в огромный лазарет для 4000 раненых. Успешной контратакой небольшой танковой группы дивизии «Викинг» удалось хотя бы ненадолго отбросить противника и получить короткую передышку. Но наступление частей Красной Армии развивалось неудержимо и безостановочно. И часа не прошло, как тщетно пытавшиеся остановить красную волну танки «викингов» были уничтожены вместе со своими экипажами (не уцелел ни один человек), а немцы — выбиты из Шендеровки.

Шендеровка стала также свидетельницей драматических сцен, разыгравшихся в ходе попытки эвакуировать самых тяжело раненных «викингов». Их прямо на носилках грузили на немногие все еще остававшиеся на ходу гусеничные машины. Но машин не хватило на всех раненых. Тогда раненых, вынесенных из перевязочного пункта, стали грузить на крестьянские возы, не забыв обозначить их, как санитарные, флагами Красного Креста. Однако накативших волной 15 советских танков Т-34 флаги Красного Креста не остановили. Они без всякого разбора расстреляли как бронемашины и танки, так и санитарные повозки «викингов». Западнее Шендеровки другой группой советских танков была, с тем же результатом, атакована транспортная колонна санитарной роты дивизии «Викинг». В этой бойне, как и под Шендеровкой, также уцелело не более дюжины «счастливчиков». Тем, кто выжил, пришлось идти пешком по раскисшим дорогам, ставшим настолько непроходимыми, что даже немногие сохранившиеся у «викингов» транспортные средства пришлось бросать, так как от них все равно не было никакого толку.

Надо сказать, что неприятельские средства массовой информации упорно распространяли порочащие честь «викингов» слухи о том, что они якобы сами убили своих раненых. Так, некий советский офицер, майор Кампов, якобы участвовавший в Корсунь-Шевченковской операции, будто бы рассказывал английскому журналисту Александру Верту, автору книги «Россия в войне», что окруженные «зеленые эсэсовцы» якобы убили всех своих раненых, «что, несомненно, способствовало той атмосфере истерии, которой была отмечена их последняя ночь в Шендеровке. Приказ убивать раненых выполнялся очень строго. Они не только застрелили… своих раненых — так, как они обычно расстреливали русских и евреев — в затылок, — нет, они… еще поджигали санитарные машины… Что может быть страшнее зрелища, представшего нашим глазам, когда мы открыли эти обгорелые фургоны? Все они были полны обгорелых скелетов с гипсовыми повязками вокруг рук или ног, ставшими слишком просторными для них. Ведь гипс не горит…»

Таким образом, легенда об убийстве эсэсовцами «Викинга» своих раненых — это типичная пропаганда военного времени. Тем более что метод расстрела в упор в затылок — это типичный метод, применявшийся НКВД, но отнюдь не немецкими зондеркомандами, которые евреев и прочих «нежелательных элементов» расстреливали с дистанции, сразу группами и не в затылок.

Тут еще замечу, что несправедливо обвинять наших танкистов в том, что они расстреливали телеги с ранеными, не взирая на флаги Красного Креста. Кто эти флаги мог увидеть в горячке боя, да еще ночью, да еще в метель! Вспомним цитированный в одной из предыдущих глав рассказ А. А. Ветрова о прорыве 15-го танкового корпуса из окружения под Харьковом в марте 1943 года. Там тоже немецкие танкисты в темноте стреляли по прорывающейся советской колонне, совершенно не ведая, в каких машинах сидят вооруженные бойцы, а в каких — тяжелораненые, да и сидели здоровые и раненые чаще всего вперемежку, кто где сумел пристроиться. И немцев Ветров за это не винит. А ведь точно такая же картина была и при прорыве группы Штеммермана из черкасского «котла».

Как во время войны, так и после нее не утихали споры, сколько человек насчитывала окруженная группировка и сколько из них смогли прорваться к своим. В приказе Сталина от 18 февраля 1944 года по итогам Корсунь-Шевченковской операции утверждалось: «В ходе этой операции немцы оставили на поле боя убитыми 52 тыс. человек. Сдалось в плен 11 тыс. немецких солдат и офицеров. Вся имевшаяся у противника техника и вооружение захвачены нашими войсками».

В последующем число пленных возросло до 18 200, а число убитых — до 55 тысяч. Однако именно число в 11 тыс. пленных, причем только применительно к окруженной группировке, хорошо согласуется с архивными данными, согласно которым в период с 1 января по 1 марта 1944 года Красная Армия на всех фронтах взяла в плен лишь 15 351 неприятельских солдат и офицеров. С учетом этого цифра в 11 тыс. пленных из состава собственно Корсунь-Шевченковской группировки представляется довольно точной. Цифра же в 18 200 человек, скорее всего, возникла за счет двойного счета в боевых донесениях, когда одних и тех же пленных записывали на свой счет разные части и соединения.

Официальные же советские цифры по итогам операции таковы. Из 80 тыс. окруженных в Корсунь-Шевченковском «котле» немцев было захвачено в плен 18 200 человек, убито и ранено — 52 тыс. человек, захвачено и уничтожено вооружения и боевой техники: 271 танк, 110 штурмовых орудий, 32 бронемашины (скорее всего, речь идет о бронетранспортерах), 994 орудия, 536 минометов, 1689 пулеметов. По советским оценкам, 2–3 тыс. раненых было эвакуировано самолетами, а еще 8–9 тыс. человек сумели прорваться сквозь кольцо окружения.

Здесь бросается в глаза явная нестыковка цифр. Получается, почти все пленные — это раненые, которых, очевидно, было все-таки больше, чем убитых. Но если более чем за две недели боев в окружении было всего 2–3 тыс. раненых, нуждавшихся в эвакуации, то почему за последние три дня боев число раненых оказалось на порядок больше?

Применительно к уничтоженной и захваченной боевой технике можно предположить, что, как и в случае с пленными, имеет место двойной счет. Если данные цифры относятся только к окруженным войскам, то они, вне сомнения, были сильно преувеличены. У Корсунь-Шевченковской группировки танки были лишь у «Викинга», и их было не более 120, а вместе со штурмовыми орудиями — двести с небольшим. Надо также отметить, что несколько десятков единиц бронетехники все-таки смогли вырваться из «котла». Скорее всего, данные о потерях противника брались из донесений частей, соединений и армий, где были как двойной счет, так и сознательное преувеличение ущерба, нанесенного неприятелю. Ведь надо было уничтожить примерно столько же танков, сколько их раньше насчитала разведка, а она частенько преувеличивала численность немецкой бронетехники.

Также понятно, что и Конев, и Жуков в своих мемуарах стремились всячески приуменьшить число немецких солдат и офицеров, сумевших прорваться из корсуньского «котла». Ведь оба они отвечали за, чтобы не допустить прорыва. По утверждению Конева, сквозь четыре оборонительных линии внутреннего и внешнего фронта окружения не прошел вообще ни один немецкий танк или солдат. Как писал в своих мемуарах бывший командующий 2-м Украинским фронтом И. С. Конев, Гилле и другие генералы, выбравшиеся из окружения, вылетели из «котла» на самолетах, а не прорвались с боем через советские позиции. При этом маршал не учел, что вылететь из района окружения перед последним прорывом ни Гилле, ни кто-либо другой в принципе не мог, поскольку начиная с 14 февраля уже ни один самолет не мог приземлиться в «котле». Гилле же прорывался вместе со своей дивизией и, по свидетельству очевидцев, лично возглавил переправу остатков дивизии вброд через последнюю водную преграду — реку Гнилой Тикач. И еще Конев свидетельствует, что «ни в одном докладе и донесении не было сказано, что немцы прошли через какой-либо пункт или рубеж наших войск, занимающих оборону как на внешнем, так и на внутреннем фронтах». Да какой же советский командир дивизии или корпуса рискнет доложить вышестоящему начальнику, что окруженный неприятель прорвался через боевые порядки его частей! Получится, что генерал не выполнил боевую задачу, и вместо ордена и новой звезды на погоны ему может светить если не трибунал, то выговор.

Жуков, напротив, полагал, что «лишь нескольким танкам и бронетранспортерам с генералами, офицерами и эсэсовцами удалось вырваться из окружения и проскочить из района села Почапинцы в район Лисянки». Позднее советские и российские историки пришли к выводу, что на этих танках и бронетранспортерах смогли уехать ни много ни мало 8–9 тыс. человек. Это сколько же тогда единиц бронетехники должно было вырваться из «котла»! Если принять, что на одном танке или бронетранспортере могли ехать максимум 10–12 человек, то получается, что из окружения должно было выйти порядка 900 единиц бронетехники. А это в несколько раз больше, чем было у окруженных даже по самым смелым донесениям советской разведки. Думаю, что дальше доказывать абсурдность цифр, фигурирующих в советских донесениях и маршальских мемуарах, уже не надо. В последние годы некоторые российские историки говорят уже о 20 тысячах вырвавшихся из Корсунь-Шевченковского «котла». Что ж, для вывоза на броне такой оравы, я думаю, не хватило бы и всей бронетехники, имевшейся в тот момент у немцев на Восточном фронте. Потери же в 70 тыс. убитых, раненых и пленных теперь отнесли не только к окруженной группировке, но и к войскам, действовавшим на внешнем фронте окружения. Как мы увидим дальше, и эта цифра значительно преувеличена.

Обратимся теперь к немецким свидетельствам о Корсунь-Шевченковском (Черкасском) сражении. Манштейн утверждает в мемуарах: «Первая танковая армия получила приказ как можно скорее завершить разгром окруженных на ее левом фланге частей советской 1-й танковой армии. 3 тк должен быть в самое ближайшее время высвобожден с этого участка. Вместе с 16, 17 тд, лейбштандартом и полком тяжелых танков под командованием Веке, особенно отличившимся в последнем сражении, его необходимо было перебросить на участок, где теперь наметился кризис, 1-я танковая дивизия при первой возможности должна была последовать за ними.

Перед 8-й армией была поставлена задача снять с занимаемого ею участка 3 тд 47 тк и сосредоточить ее у места прорыва. Из состава 6-й армии было приказано выделить для усиления этой группировки еще 24 тд. Однако, когда последняя прибыла туда, Гитлер приказал возвратить ее группе армий «А», так как обстановка на никопольском плацдарме становилась угрожающей. Она подошла туда, однако, слишком поздно.

По приказу командования группы армий оба корпуса должны были нанести удар силам противника, окружившим 42 и 11 ак, во фланг и в тыл: корпус 1-й танковой армии — с запада, корпус 8-й армии — с юга.

Командование группы армий сосредоточило сравнительно большое количество дивизий, чтобы деблокировать окруженные корпуса. Это было необходимо, так как противник бросил в этот район с северо-западного и с восточного направлений не более и не менее как двадцать шесть стрелковых дивизий и семь-восемь танковых, механизированных и кавалерийских корпусов. Использование такого большого количества дивизий объясняется тем, что, за исключением свежих и пополненных соединений, советские дивизии имели неполный состав. Задача наших обеих ударных групп состояла в том, чтобы перерезать тыловые коммуникации скопившегося здесь большого числа соединений и затем уничтожить их концентрическими атаками. боем через советские позиции. При этом маршал не учел, что вылететь из района окружения перед последним прорывом ни Гилле, ни кто-либо другой в принципе не мог, поскольку начиная с 14 февраля уже ни один самолет не мог приземлиться в «котле». Гилле же прорывался вместе со своей дивизией и, по свидетельству очевидцев, лично возглавил переправу остатков дивизии вброд через последнюю водную преграду — реку Гнилой Тикач. И еще Конев свидетельствует, что «ни в одном докладе и донесении не было сказано, что немцы прошли через какой-либо пункт или рубеж наших войск, занимающих оборону как на внешнем, так и на внутреннем фронтах». Да какой же советский командир дивизии или корпуса рискнет доложить вышестоящему начальнику, что окруженный неприятель прорвался через боевые порядки его частей! Получится, что генерал не выполнил боевую задачу, и вместо ордена и новой звезды на погоны ему может светить если не трибунал, то выговор.

Жуков, напротив, полагал, что «лишь нескольким танкам и бронетранспортерам с генералами, офицерами и эсэсовцами удалось вырваться из окружения и проскочить из района села Почапинцы в район Лисянки». Позднее советские и российские историки пришли к выводу, что на этих танках и бронетранспортерах смогли уехать ни много ни мало 8–9 тыс. человек. Это сколько же тогда единиц бронетехники должно было вырваться из «котла»! Если принять, что на одном танке или бронетранспортере могли ехать максимум 10–12 человек, то получается, что из окружения должно было выйти порядка 900 единиц бронетехники. А это в несколько раз больше, чем было у окруженных даже по самым смелым донесениям советской разведки. Думаю, что дальше доказывать абсурдность цифр, фигурирующих в советских донесениях и маршальских мемуарах, уже не надо. В последние годы некоторые российские историки говорят уже о 20 тысячах вырвавшихся из Корсунь-Шевченковского «котла». Что ж, для вывоза на броне такой оравы, я думаю, не хватило бы и всей бронетехники, имевшейся в тот момент у немцев на Восточном фронте. Потери же в 70 тыс. убитых, раненых и пленных теперь отнесли не только к окруженной группировке, но и к войскам, действовавшим на внешнем фронте окружения. Как мы увидим дальше, и эта цифра значительно преувеличена.

Обратимся теперь к немецким свидетельствам о Корсунь-Шевченковском (Черкасском) сражении. Манштейн утверждает в мемуарах: «Первая танковая армия получила приказ как можно скорее завершить разгром окруженных на ее левом фланге частей советской 1-й танковой армии. 3 тк должен быть в самое ближайшее время высвобожден с этого участка. Вместе с 16, 17 тд, лейбштандартом и полком тяжелых танков под командованием Веке, особенно отличившимся в последнем сражении, его необходимо было перебросить на участок, где теперь наметился кризис, 1-я танковая дивизия при первой возможности должна была последовать за ними.

Перед 8-й армией была поставлена задача снять с занимаемого ею участка 3 тд 47 тк и сосредоточить ее у места прорыва. Из состава 6-й армии было приказано выделить для усиления этой группировки еще 24 тд. Однако, когда последняя прибыла туда, Гитлер приказал возвратить ее группе армий «А», так как обстановка на никопольском плацдарме становилась угрожающей. Она подошла туда, однако, слишком поздно.

По приказу командования группы армий оба корпуса должны были нанести удар силам противника, окружившим 42 и 11 ак, во фланг и в тыл: корпус 1-й танковой армии — с запада, корпус 8-й армии — с юга.

Командование группы армий сосредоточило сравнительно большое количество дивизий, чтобы деблокировать окруженные корпуса. Это было необходимо, так как противник бросил в этот район с северо-западного и с восточного направлений не более и не менее как двадцать шесть стрелковых дивизий и семь-восемь танковых, механизированных и кавалерийских корпусов. Использование такого большого количества дивизий объясняется тем, что, за исключением свежих и пополненных соединений, советские дивизии имели неполный состав. Задача наших обеих ударных групп состояла в том, чтобы перерезать тыловые коммуникации скопившегося здесь большого числа соединений и затем уничтожить их концентрическими атаками.

К сожалению, вначале глубокий снег, а затем наступившая распутица значительно замедлили сосредоточение обеих ударных групп. Тем не менее им удалось нанести удар, в результате которого значительная часть сил, окруживших Черкасскую группировку, была разбита. Свыше 700 танков, более 600 противотанковых орудий и около 150 орудий было уничтожено, однако оба корпуса захватили всего 2000 пленных.

Это был признак того, что соединения противника в основном состояли из моторизованных частей. В конце концов непролазная грязь со снегом вынудили нас остановиться (думаю, что сопротивление советских войск сыграло здесь не меньшую роль. — Б. С.). Ударный клин 3 тк подошел на 13 км к юго-западной стороне «котла», 47 тк удалось оттянуть на себя значительную часть сил противника…»

Значение атак деблокирующих группировок заключалось в том, что, хотя им и не удалось прорвать кольцо окружения извне, лейбштандарт и другие танковые дивизии нанесли большие потери советским танковым и механизированным соединениям и существенно уменьшили их возможности противодействовать прорывающимся из окружения немецким войскам.

Манштейн продолжал: «Так как не было больше надежды на то, что наши танки доберутся до «котла», я приказал обоим окруженным корпусам прорваться на юго-запад. За это время в результате возобновившихся атак противника со всех сторон оба корпуса скучились на небольшом пространстве, простиравшемся в направлении с севера на юг на 45 км, а с запада на восток лишь только на 15–20 км. Таким образом, надо было действовать, если мы хотели еще спасти эти корпуса. 4 февраля Советы уже потребовали от них капитуляции (на самом деле ультиматум, как мы помним, был предъявлен окруженным только 8 февраля. — Б. С.)…

В ночь с 16 на 17 февраля оба корпуса под руководством своих командиров Штеммермана и Либа предприняли попытку прорваться из окружения в юго-западном направлении, навстречу 3 тк, который напрягал все силы, чтобы, несмотря на непролазную грязь, бросить навстречу прорывающейся группировке хотя бы несколько танков. По приказу командования группы армий оба окруженных корпуса должны были использовать для обеспечения выхода из окружения всю артиллерию и имеющиеся боеприпасы. Так как во время выхода из окружения войскам пришлось бы передвигаться по бездорожью и глубокой грязи, было приказано бросить орудия после того, как будут расстреляны все боеприпасы. Арьергарды с несколькими орудиями прикрывали выходящие из окружения войска от атак противника с севера, востока и юга.

Можно себе представить, с какими чувствами, надеясь и беспокоясь, мы ожидали в нашем штабном поезде известий о том, удался ли выход из окружения. В ночь с 16 на 17 февраля в 1 ч. 25 мин. пришло радостное известие о том, что первая связь между выходящими из окружения корпусами и передовыми частями 3 тк установлена. Противник, находившийся между ними, был буквально смят. 28 февраля мы узнали, что из «котла» вышло 30 000—32 000 человек. Поскольку в нем находилось шесть дивизий и одна бригада, при учете низкой численности войск это составляло большую часть активных штыков. Огромную боль нам причинило то, что большую часть тяжелораненых выходившие из окружения не могли взять с собой. Генерал Штеммерман погиб во время боя.

Таким образом, нам удалось избавить эти два корпуса от той судьбы, которая постигла 6-ю армию под Сталинградом. Гитлер и здесь сначала отдал приказ о продолжении борьбы в «котле», однако затем задним числом одобрил приказ группы армий о подготовке к выходу из окружения. Приказ о самом выходе из окружения был отдан командованием группы без предварительного согласования с Гитлером, чтобы исключить возможность возражений с его стороны.

Конечно, при выходе из окружения большая часть тяжелого оружия и орудий застряла в грязи. Только несколько из них ценой неимоверных усилий войскам удалось взять с собой. Вырвавшиеся из «котла» дивизии пришлось временно отвести в тыл. Вследствие этого шесть с половиной дивизий группы армий не принимали участия в боях, что еще больше осложняло обстановку. Однако это не могло омрачить радости, которую доставляло нам удавшееся спасение, по крайней мере, личного состава обоих корпусов».

Поданным Манштейна, на довольствии в 6 окруженных дивизиях и одной бригаде, а также в двух корпусных управлениях состояло 54 тыс. человек, но часть тыловых подразделений не попала в кольцо.

Генерал Курт Типпельскирх в своей «Истории Второй мировой войны», изданной раньше мемуаров Манштейна и являющейся поэтому независимым от Манштейна свидетельством, утверждал: «28 января клинья русских войск, наступавших с севера и востока, сомкнулись в районе Звенигородки, и таким образом в результате противоречившего всякому здравому смыслу упрямства Гитлера, который неизменно приказывал «не оттягивать войска с неатакованных участков фронта, дабы лишить противника свободы действий», два немецких корпуса оказались в «котле». Как и всегда в подобных случаях, окруженные дивизии приходилось снабжать по воздуху, спешно перебросив сюда транспортные самолеты Ю-52; многие из этих самолетов из-за недостаточного прикрытия истребителями легко сбивались русской истребительной авиацией. За счет оголения других участков фронта были, хотя и с большим трудом, выделены танковые дивизии, по четыре от 8-й полевой и 1-й танковой армий, которые получили задачу концентрическими ударами уничтожить прорвавшиеся силы противника и освободить окруженные войска. Назначенное на 3 февраля наступление неожиданно натолкнулось на серьезные трудности. Слишком рано наступающая на юге России распутица затянула сосредоточение необходимых сил. Кроме того, осложнения на других участках вынудили бросить туда часть предназначавшихся для контрудара дивизий. Выделенные для нанесения удара с юга дивизии 1-й танковой армии основными силами смогли перейти в наступление только 4 февраля, а удар с северо-запада силами 8-й армии последовал лишь 11 февраля. Эти контрудары оказались разрозненными и, несмотря на ряд первоначальных успехов, цели не достигли. Тем временем кольцо вокруг окруженных корпусов сжималось все теснее; русская бомбардировочная авиация непрерывно наносила по ним мощные удары, и, наконец, окруженная группировка оказалась настолько сжатой вокруг Корсунь-Шевченковского, что потеряла последние аэродромы, через которые осуществлялось ее снабжение. Когда к 15 февраля наступательная сила деблокирующих войск истощилась, окружные корпуса получили приказ пробиваться в южном направлении, куда навстречу им должен был наступать танковый корпус 1-й танковой армии. Блестяще подготовленный прорыв в ночь с 16 на 17 февраля не привел, однако, к соединению с наступавшим навстречу корпусом, так как продвижение последнего, и без того медленное из-за плохого состояния грунта, было остановлено противником. После этого окруженным корпусам пришлось, бросив все тяжелое оружие, артиллерию и большое количество снаряжения, последним отчаянным броском пробиваться к своим войскам. Из окружения вышли лишь 30 тыс. человек».

Другой немецкий генерал, Фридрих Вильгельм Меллентин вспоминал: «…наша 8-я армия удерживала очень опасный выступ, который включал Корсунь-Шевченковский и доходил до Днепра; Гитлер решительно настаивал на удержании этого выступа. Результатом такого решения оказался новый Сталинград — правда, масштабы катастрофы на этот раз были меньше. Войска 1-го Украинского фронта маршала Ватутина и 2-го Украинского фронта маршала Конева прорвали нашу оборону по обе стороны Корсунь-Шевченковского и окружили свыше 50 тыс. немецких войск. С огромным трудом Манштейну удалось вывести из «котла» около 35 тыс. человек, но потери, особенно в артиллерии, были огромные. Большинство орудий пришлось бросить на дорогах».

Следовательно, число вырвавшихся из черкасского «котла» разными немецкими генералами оценивается в 30–35 тысяч. Не исключено, что Меллентин просто прибавил к максимальному числу прорвавшихся, приведенному у Манштейна, еще около 3 тыс. раненых, эвакуированных по воздуху, и таким образом получил цифру в 35 тыс. спасшихся. Правильность данных Манштейна можно проверить следующим образом. Известно, что из кольца окружения удалось прорваться 4,5 тыс. солдат и офицеров «Викинга» и 632 бойцам бригады «Валлония». Среди последних, между прочим, оказался также будущий руководитель Российского Имперского Союза-Ордена в Аргентине Николай Иванович Сахновский и еще несколько русских эмигрантов, проживавших в Бельгии и вступивших в валлонский легион. Вместе два эти соединения можно приравнять к полутора дивизиям. Общую же численность окруженных можно приравнять к 7 дивизиям (считая численность попавших в окружение частей корпусного подчинения равной половине средней численности дивизии на момент окружения). Если предположить, что примерно такая же доля военнослужащих, как в «Викинге» и «Валлонии», прорвалась из окружения и в других дивизиях, то общую численность спасшихся можно оценить в 23 949 человек. Однако, если учесть, что «Викинг» и «Валлония» составляли главную ударную силу прорыва, их потери должны были быть существенно больше, чем потери других соединений. Как отмечалось позднее в рапорте о прорыве из Черкасского окружения, «храбрые гренадеры полка «Германия», применив оружие ближнего боя, подбили 24 советских танка и в ожесточенном ближнем бою подготовили прорыв из «котла». Мы возьмем минимальную из цифр Манштейна в 30 тыс. прорвавшихся и добавим к ним 3 тыс. эвакуированных по воздуху раненых. Тогда безвозвратные потери в «котле» должны были составить около 21 тыс. человек — 11 тыс. пленных и 10 тыс. погибших. Если добавить к этому еще 3 тыс. раненых, эвакуированных ранее, и предположить, что среди прорвавшихся тоже было не менее 3 тыс. раненых, общие потери окруженной группировки можно оценить в 27 тыс. человек. Численность деблокирующей группировки примерно вдвое превышала численность окруженной группировки, следовательно, ее потери ранеными, требующими эвакуации, в период с 28 января до 14 февраля можно оценить в 6 тыс. человек. 14–17 февраля, когда бои были еще бо лее ожесточенными, деблокирующая группировка могла потерять ранеными не менее 3 тыс. человек. Пленных из состава деблокирующих войск почти не было, а доля убитых была значительно меньше, чем среди окруженных, которым приходилось идти на прорыв, не считаясь с потерями. Можно предположить, что у деблокирующих войск число убитых было вдвое меньше числа раненых. Тогда потери немецких войск на внешнем фронте окружения можно оценить в 4,5 тыс. убитыми, а общие потери — в 13,5 тыс. человек. Общие же немецкие потери немцев в период корсунь-шевченковского окружения с 28 января по 17 февраля включительно оцениваются нами в 40,5 тыс. человек, а потери всех этих войск в период до окружения, с 24 по 27 января, оцениваются нами в 4,5 тыс. убитых и раненых. Итого все потери немцев в ходе Корсунь-Шевченковского сражения можно оценить в 45 тыс. человек, в том числе 11 тыс. — пленными и не менее 16 тыс. убитыми. Это значительно меньше, чем оценка официальных российских историков этих потерь в 70 тыс. убитых, раненых и пленных.

Данные о советских потерях гораздо более скудны и ненадежны. По официальным, существенно заниженным данным, как мы уже убедились на примере Курской битвы, 1-й Украинский фронт безвозвратно потерял 124 467 человек в период с 24 декабря 1943 года по 17 апреля 1944 года. Его санитарные потери за это время достигли 331 902 человек. 2-й Украинский фронт за тот же период потерял 66 059 убитыми и пропавшими без вести и 200 914 ранеными. Можно предположить, что безвозвратные потери фронтов были занижены не менее чем вдвое и в реальности составили соответственно около 229 тыс. и около 132 тыс. За указанный период 1-й Украинский фронт провел Житомире Бердичевскую операцию (24 декабря 1943 года — 13 января 1944 года), Корсунь-Шевченковскую операцию (с 24 января по 17 февраля 1944 года), Ровенско-Луцкую (27 января — 11 февраля) и Проскурово-Черновицкую операцию (с 4 марта по 17 апреля 1944 года). 2-й Украинский фронт за тот же период провел Кировоградскую операцию (5–16 января 1944 года), Корсунь-Шевченковскую операцию, Проскуровско-Черновицкую операцию и Умано-Ботошанскую операцию (с 5 марта по 17 апреля 1944 года). Чисто условно можно принять, что уровень потерь не слишком сильно отличался от среднего ежедневного заданный период. Для 1 — го Украинского фронта в указанный период боевые действия продолжались 89 дней. Следовательно, среднесуточные безвозвратные потери могли составить 2,57 тыс. человек, а санитарные — 3,73 тыс. человек. Надо также учесть, что параллельно с Корсунь-Шевченковской проводили Ровенско-Луцкую операцию, которая, однако, была на 9 дней короче, а если учесть, что 1-й Украинский фронт начал Корсунь-Шевченковскую операцию 26 января, — то на 7 дней короче. В Корсунь-Шевченковской операции же участвовали две общевойсковые и одна танковая армии 1-го Украинского фронта. Принимая все это во внимание, можно предположить, что в период с 27 января по 11 февраля, т. е. в течение 16 дней, 55,6 % ежедневных потерь 1-го Украинского фронта приходилось на Корсунь-Шевченковскую операцию. Таким образом, только в течение 7 дней все потери 1 — го Украинского фронта приходились на эту операцию. Соответственно, безвозвратные потери 1-го Украинского фронта в ходе Корсунь-Шевченковской операции могли достигать 40,9 тыс. человек, а В ходе Проскурово-Черно-вицкой операции — 115,7 тыс. человек. Санитарные потери фронта, соответственно, могли достигать в первой из операций 59,3 тыс. человек, а во второй — 167,9 тыс. человек.

Для 2-го Украинского фронта боевые действия в указанный период продолжались 82 дня. Среднесуточные безвозвратные потери фронта могли достигать 1,61 тыс. человек, а санитарные — 2,45 тыс. человек. Соответственно, за время Корсунь-Шевченковской операции 2-й Украинский фронт потерял убитыми и пропавшими без вести 40,3 тыс. человек и ранеными — 61,3 тыс. человек. Гораздо сложнее определить потери 2-го Украинского фронта в ходе Проскуровско-Черновицкой операции, поскольку параллельно с ней фронт также проводил Уманско-Ботошанскую операцию. В этой операции участвовало пять общевойсковых и три танковых армии. В Проскуровско-Черновицкой операции 2-й Украинский фронт участвовал всего лишь одной общевойсковой армией. С учетом того, что танковая армия по численности уступала как минимум вдвое общевойсковой армии, на 40-ю армию 2-го Украинского фронта в период Проскуровско-Черновицкой операции должно было приходиться не более 13,3 % потерь фронта за этот период. С учетом этого потери 2-го Украинского фронта в этой операции могли составить 9,6 тыс. убитыми и пропавшими без вести и 14,7 тыс. ранеными.

Таким образом, потери советских войск в Корсунь-Шевченковской операции составили около 81,2 тыс. убитыми и пропавшими без вести и около 120,6 тыс. ранеными. В Проскуровско-Черновицкой операции советские безвозвратные потери составили около 125,3 тыс. человек, а санитарные — около 182,6 тыс. человек.

Общие советские потери в ходе Корсунь-Шевченковской операции, по нашей оценке, оказываются в 4,5 раза больше немецких. По безвозвратным потерям это соотношение составляет 3,0 раза, а по раненым — в 6,7 раза.

По оценке американского историка Дэвида Глэнца, в ходе Корсунь-Шевченковской операции советские войска потеряли убитыми 24 286 человек и 55 902 ранеными. Нам эта оценка представляется заниженной, в том числе и потому, что здесь не учтены пленные. Ведь, по утверждению Манштейна, в ходе Корсунь-Шевченковской операции немцы захватили около 7 тыс. пленных. Если учитывать только погибших, то соотношение будет 4,6:1 в пользу немцев.

Сложнее оценить германские потери в Проскуровско-Черновицкой операции. Здесь у нас есть лишь данные о помесячных безвозвратных потерях германских сухопутных сил (включая потери войск СС) в 1944 году. В январе они составили 66 500 человек, в феврале — 60 744, в марте — 72 200 и в апреле — 47 000. В феврале немцы потеряли в ходе Корсунь-Шевченковского сражения около 20 тыс. погибшими и пленными, что составило треть всех германских безвозвратных потерь. Надо учесть, что в это время германская армия сражалась также в Италии, где среднемесячные безвозвратные потери с июля 1943 года по конец ноября 1944 года составляли 3,9 тыс. человек. Если вычесть их из потерь марта и апреля, то на Восточный фронт на этот период придется около 111,4 тыс. погибших и пропавших без вести. Эти потери были понесены в ходе Проскуровско-Черновицкой, Уманско-Ботошанской, Березнеговато-Снигиревской (6–18 марта), Тыргу-Фрумосской (8 апреля — 6 мая), Крымской (8 апреля — 12 мая), Витебской (2 февраля — 13 марта) и Псковской (9 марта — 15 апреля) операций Красной Армии. Во всех этих операциях, кроме первых четырех, советские войска, по официальным данным (без принятого нами удвоения безвозвратных потерь), понесли в марте и апреле общие потери примерно в 234 тыс. человек. В Уманско-Ботошанской операции 2-й Украинский фронт, если брать только официальные данные, должен был потерять около 124,3 тыс. человек. Можно предположить, что в значительно меньших по размаху Березнеговато-Снигиревской и Тыргу-Фрумосской операциях, направленных к тому же главным образом против румынских войск, в сражениях с немецкими войсками советские войска понесли потери в размере не более одной трети от тех, что они понесли в Уманско-Ботошанской операции, т. е. около 40 тыс. человек. Официальные же данные о советских потерях в Проскуровско-Черновицкой операции можно оценить в 245 тыс. человек.

Тогда общие советские официальные потери в марте — апреле 1944 года можно оценить в 643 тыс. человек, из которых на Проскуровско-Черновицкую операцию приходится около 38 %. Можно предположить, что, в свою очередь, в немецких безвозвратных потерях на Восточном фронте на эту операцию приходится примерно такая же доля. Она составит около 42,3 тыс. человек. В этом случае соотношение по безвозвратным потерям, принимая во внимание нашу оценку советских безвозвратных потерь, составит примерно 3,0:1 в пользу немцев и окажется точно таким же, как и в случае Корсунь-Шевченковского сражения.

После прорыва из черкасского «котла» «Викинг» и «Валлония» были отправлены с фронта на переформирование. Из состава «Викинга» был выведен батальон «Нарва». Но завершить переформирование не удалось. В марте «Викинг» был переброшен в район Ковеля для отражения советского наступления.

История боевых действий «Викинга» под Ковелем и позднее в районе Клещелей в Польше получила любопытное преломление в советской литературе, а потом и в кинематографе. В 2003 году на майские праздники по двум программам одновременно демонстрировали новый российский блокбастер «Звезда» режиссера Николая Лебедева по одноименной повести Эммануила Казакевича, написанной в 1946 году, и фильм Михаила Пташука «В августе 44-го». Первый призван затмить американский кинобестселлер «Спасти рядового Райана», хотя далеко не дотягивает до него по спецэффектам и масштабу постановки. Второй же приятно пересматривать не один раз из-за блестящей игры Евгения Миронова и Александра Балуева, когда группу «Неман» «качают на косвенных». И мало кто знает, что и «Звезда» Казакевича, и «Момент истины» Богомолова имеют вполне конкретную документальную основу, только оба писателя, в соответствии со своими идеологическими задачами, внесли сознательное искажение в хронологию событий и совместили каждый по две военные операции, в действительности осуществлявшиеся в разное время.

Фильм «Звезда» Николая Лебедева далеко превосходит в техническом отношении скромную экранизацию повести Казакевича, осуществленную еще в 1949 году Александром Ивановым, но выпущенную на экран только в 1953 году, после смерти генералиссимуса. Николай Крючков вспоминал: «В этом фильме Сталину не понравилось, что мой герой — сержант Мамочкин — перед тем, как взорвать себя, говорит «Вот так вот», а не «За Сталина». И картину запретили…» Фильм Лебедева, напротив, судя по шумихе, поднятой накануне премьеры, ждет счастливая прокатная судьба. Похоже, картина Лебедева должна стать частью нового мифа о Великой Победе, добытой русским народом без Сталина и без партии. И повесть Казакевича в качестве литературной основы для этой цели подходит идеально. Здесь нет политруков, да й имя Сталина герои ни разу не упоминают. Упоминание конкретной дивизии противника — танковой дивизии СС «Викинг», являющейся главной целью разведгруппы лейтенанта Травкина, создавало у читателей впечатление, что они имеют дело с почти документальной повестью, что все так и было в действительности. Наверняка и у зрителей нового фильма создастся точно такое же впечатление.

На самом же деле повесть Казакевича «Звезда» хотя и действительно основана на реальных событиях, но представляет собой героический миф. Как это часто бывает в истории Великой Отечественной войны, на самом деле все происходило с точностью до наоборот.

Майор Эммануил Казакевич, несмотря на сильную близорукость, гарантировавшую ему белый билет, в годы войны был командиром разведроты, потом — начальником разведки дивизии и помощником начальника разведки армии, стал кавалером 8 боевых орденов и медалей. И в основу повести положил реальные события: два контрудара, который нанесла дивизия СС «Викинг» под Ковелем и в Польше, в районе Клещелей, в июле 1944 года по войскам 65-й армии. Только в отличие от того, как он представлен у Казакевича, оба контрудара оказались а) успешными и б) абсолютно неожиданными для советского командования.

Внезапный для противника удар 2-го Белорусского фронта на ковельском направлении вызвал серьезную обеспокоенность у немецкого командования. Ведь возникла реальная угроза выхода советских войск в глубокий тыл группы армий «Центр». Пришлось принять срочные меры. Все соединения немецкой 4-й танковой армии группы армий «Центр», действовавшие против 2-го Белорусского фронта, передавались в состав 2-й армии той же группы армий. На стык групп армий «Юг» и «Центр» было перегруппировано до 8 дивизий, в том числе одна танковая, из резерва группы армий «Центр» и с других участков фронта. С конца марта на ковельском направлении начались упорные бои. 4 апреля немцам удалось прорваться к Ковелю и деблокировать окруженный гарнизон. Под ударами превосходящих сил противника 70-я советская армия также была вынуждена отойти назад. 5 апреля из-за недостатка сил 2-й Белорусский фронт прекратил наступление. В тот же день последовала директива Ставки о его расформировании. Так вкратце можно охарактеризовать ход сражения под Ковелем, в котором «Викингу» довелось сыграть важную роль.

Казакевич место действия своей повести приурочивает к району Ковеля, а время — весна 1944 года. Он пишет: «Под командованием группенфюрера (генерал-лейтенанта войск СС) Герберта Гилле дивизия в составе 9-го мотополка «Вестланд», 10-го мотополка «Германия», 5-го танкового полка, 5-го дивизиона самоходной артиллерии и 5-го полевого артиллерийского полка, во всем блеске своей первокласснейшей техники, тайно сосредоточилась в этих огромных лесах, с тем чтобы неожиданным ударом деблокировать окруженный русскими город Ковель, расчленить русских на изолированные группы и, уничтожая их, отбросить на рубеж двух знаменитых рек — Стоход и Стырь.

Последнее время дивизия с обычной своей свирепостью усмиряла непокорную Югославию.

Получив сильное пополнение в людях и шестьдесят танков нового типа «тигр», о котором господин рейхсминистр Шпеер отозвался как о «короле танков», дивизия насчитывала пятнадцать тысяч человек. Полками командовали неоднократно отмеченный фюрером штандартенфюрер Мюлленкамп, бывший личный адъютант Гитлера штандартенфюрер Гаргайс и другие гиммлеровские волки, высоко стоящие на лестнице национал-социалистской и военной иерархии, удачливые и безжалостные интриганы.

Вслед за дивизией «Викинг» готовилась к прибытию из Франции на этот участок фронта отборная, хотя и не столь блестящая 342-я гренадерская дивизия под командованием генерал-лейтенанта Никкеля. Ей предстояло развить успех эсэсовцев.

Вся эта операция проводилась в глубокой тайне.

— Русские слишком близко прорвались к генерал-губернаторству, — сказал группенфюреру Гилле его покровитель фон дем Бах, командир корпуса СС, приняв его в своем особняке на острове Пфауенинзель близ Берлина. — Последствия, партайгеноссе Гилле, вам понятны. Это будет означать активизацию всех антигерманских сил в Европе и, пожалуй, может заставить действовать англичан и американцев… Фюрер придает вашей операции первостепенное значение.

Главная квартира заинтересована в глубокой тайне данной перегруппировки. Соблюдайте все меры предосторожности.

Теперь, сосредоточив свою дивизию в сумрачных лесах западней города Ковель, Гилле ожидал дальнейших распоряжений, полный уверенности в успехе порученной ему операции».

У читателя создается полное впечатление, что группе разведчиков противостоит свежая дивизия, пополненная новейшей бронетехникой. В действительности все обстояло прямо противоположным образом. Дивизия «Викинг» только что, в конце февраля, вырвалась из корсунь-шевченков-ского «котла», понеся большие потери, особенно в бронетехнике. «Викинг» вместе с бригадой СС «Валлония» были ударными частями группировки, прорывавшейся из окружения, и понесли особенно тяжелые потери. Бывший командир «Валлонии» Леон Дегрель вспоминал: «Спустя год (после Сталинграда. — Б. С.) дивизии СС «Викинг» и «Валлония» были окружены аналогичным образом под Черкассами. Сталинградская катастрофа еще была свежа в памяти наших солдат, и они могли легко поддаться деморализации. В довершение ко всему я лежал с глубоким боковым ранением и температурой 39 градусов. Являясь командиром бригады СС «Валлония», я знал, что все это отнюдь не способствует высокому боевому духу. Я встал и в течение 17 дней возглавлял атаку за атакой для прорыва блокады, участвовал в многочисленных рукопашных схватках, был четыре раза ранен, но никогда не прекращал сражаться. Все мои солдаты делали то же самое, и даже больше. Кольцо было прорвано беспредельной эсэсовской отвагой и духом». После прорыва из окружения в бригаде «Валлония» осталось всего 632 человека, и она была отведена с фронта на переформирование. Дивизия «Викинг», потерявшая в окружении почти половину личного состава, имела в строю менее 4000 человек. Всего из окружения вышло 4,5 тыс. солдат и офицеров «Викинга», но значительная часть их была ранена и не могла участвовать в сражении за Ковель.

А бывший оберстгруппенфюрер и генерал-полковник войск СС Пауль Хауссер в своей книге «СС в бою» писал: «Остатки «Викинга» после их прорыва из Черкас (так в немецкой историографии называют Корсунь-Шевченковский «котел». — Б. С.) должны были быть переформированы после прорыва в районе восточнее Люблина — Красностова — Холма, солдат, особенно европейских добровольцев, нужно было отправить в отпуск. Для получения тяжелого вооружения, техники и пополнения требовалось время. В Германии готовились два подразделения для грядущего переформирования. Из оружия в общей сложности в распоряжении дивизии находилось только 400 карабинов и автоматов.

12 марта последовал приказ Верховного командования вермахта немедленно усилить боевой группой, численностью примерно в 4000 человек, войска, оборонявшиеся в Ковеле. На этих позициях тогда находились около 4000 человек (кавалерийский полк СС, ополченцы, полицейские формирования с небольшим количеством артиллерии и легких зениток). Командиром группы был генерал полиции фон дем Бах-Зелевски, командир «соединений СС по борьбе с бандформированиями». Однако он не соответствовал поставленной перед ним задаче и при этом объявил, что заболел.

Приказ о формировании боевой группы, учитывая состояние дивизии на тот момент, был абсолютно невыполним. Однако все возражения остались без внимания. 16 марта командир дивизии СС «Викинг» вылетел в «котел» и принял на себя командование Ковельской группировкой. Боевая группа командира 5-го танкового полка Рихтера, составленная из различных частей дивизии, должна была последовать за ним по железной дороге. Однако прорваться ей не удалось.

Положение в полностью окруженном городе было критическим. Советские войска атаковали ежедневно. Наша оборона была слабой, солдаты — неопытными, без боеприпасов и противотанковых орудий. При этом особенно не хватало медикаментов и перевязочных материалов. Снабжение по воздуху стоило больших потерь. Поскольку Ковель находится на болотистой местности, там было крайне мало спасительных подвальных помещений.

Подкреплений не было. Час от часу положение ухудшалось. Лишь 30 марта группе из 7 танков дивизии СС с 50 солдатами 131-й пехотной дивизии удалось прорваться с запада. Их радостно приветствовали — это было значительное подкрепление.

Между тем на внешнем фронте «котла» Рихтер, после первой неудачной попытки, собрал остатки дивизии в Холме. Солдаты были вооружены кое-как, особенно не хватало тяжелого вооружения, средств связи, техники и полевых кухонь. Оставалось только переправить их по железной дороге. Несколько частей обеспечивали прикрытие железнодорожного моста через Буг восточнее Холма.

После того как прибыла 131-я пехотная дивизия, боевая группа Рихтера вошла в ее состав. Железная дорога, разрушенная во многих местах партизанами, была восстановлена. Исходным пунктом будущих атак был вокзал Масеева. Дорогу полностью развезло, кроме того, она была еще заминирована. Проехать по ней на автотранспорте было невозможно, застревали даже тягачи. Противник продвинулся дальше на запад, так что мы могли удерживать лишь проход от Буга на восток. Несмотря на постоянные неудачные атаки, противник день ото дня становился все сильнее. Прорыв все еще представлялся невозможным.

Наконец, ударная группировка была подкреплена 5-й, а позже — еще и 4-й танковой дивизией вермахта. Совместными усилиями 131-й пехотной, 4-й и 5-й танковых дивизий и группы Рихтера в конце концов удалось освободить дорогу на Ковель и на железнодорожном узле западнее Ковеля протянуть руку помощи отважным защитникам. Сначала были вывезены все раненые — почти 2000 человек. Командир XLVI танкового корпуса генерал Фридрих Хоссбах принял на себя командование Ковельской группировкой. До конца месяца продолжались бои, имевшие целью увеличить узкий Ковельский коридор и наладить снабжение в полном объеме.

Гилле за мужество и успешную оборону Ковеля получил бриллианты к Рыцарскому кресту. Кроме него, в войсках СС эту высокую награду получил еще только Зепп Дитрих. Для «Викинга» Черкассы и Ковель стали великими страницами воинской славы. После них дивизия была отведена в Люблин, а позднее направлена в учебный лагерь Хейделагер».

Вместе с Гилле в Ковель были переброшены штаб дивизии, саперный батальон и штабная батарея из 7 штурмовых орудий. Всего в дивизии в ходе боев за Ковель насчитывалось 79 танков и штурмовых орудий, которые прибывали отнюдь не одновременно и сразу же вступали в сражение.

Стоит еще указать, что с 27 марта в боях за Ковель участвовало 16 танков «пйнтера» 8-й роты 5-го полка 5-й танковой дивизии СС «Викинг» и 22 танка T-IV 1-й роты. Кроме того, частям дивизии, находившимся в деблокирующей группировке, был придан дивизион из 10 штурмовых орудий. 28 марта 8-я рота атаковала, но прорваться в Ковель не смогла. В донесении штаба «Викинга» от 28 марта так рассказывалось об этом бое: «Первой в Масеев пришла 8-я рота 5-го танкового полка. Ее командиром был отважный офицер, уроженец Южного Тироля оберштурмфюрер СС (обер-лейтенант) Карл Николусси-Лек, зарекомендовавший себя как замечательный танковый командир еще в сражениях на Кавказе. Его танковая рота была хорошо подготовлена, полностью вооружена новыми, «с иголочки» 16 «пантерами». Они прибыли как раз вовремя для того, чтобы поддержать наступление на Ковель. Оно должно было проводиться под командованием полковника Набера, командира 434-го полка из района Старе-Козары вдоль железной дороги Холм — Ковель в направлении Ковеля. Для этого танковая рота Николусси-Лека должна была наступать прямо на Черкассы, прорвать противотанковый рубеж на высоте западнее этого населенного пункта и овладеть Черкассами. Мотопехотный батальон мотопехотного полка «Германия» с десятью штурмовыми орудиями под командованием штурмбаннфюрера СС Хака должен был поддержать атаку, а 1-му батальону 434-го полка капитана Больма с семью штурмовыми орудиями предстояло атакой в направлении северной части Черкасс обеспечить северный фланг наступающих.

В 12 часов подготовка закончилась, и можно было начинать атаку. Полковник Наберт передал в подчинение обер-штурмфюрера СС Николусси-Лека около 30 добровольцев из своего полка, которые сели на «пантеры», чтобы обеспечить их стрелковое прикрытие.

В 14.30 Николусси доложил по радио: «Рота стоит на высоте в 600 метрах западнее Черкасс. Позиции противника прорваны. Сильная метель. Сначала очистим от противника высоту, затем продолжим атаку».

В 16.30. «Ведем бой за Черкассы».

17.15. «Черкассы взяты, очищаются от пехоты. Семь противотанковых пушек, четыре орудия, 300 пленных, восемь танков в строю, три подбито, пять застряли в болоте».

Тем временем оставшаяся пехота противника оставила Черкассы. Около 1000 человек отошли на Можжену, преследуемые пятью танками. Но о том, чтобы продолжать атаку в направлении Можжены, как это было приказано, нельзя было и думать. Метель и наступившая ночь, а также приказ полковника Набера удержали боевую группу в Черкассах. Преодолев три рубежа противотанковой обороны и разгромив крупные силы противника, Николусси-Лек не хотел упускать из рук одержанный успех. Он поговорил с капитаном Больмом из 434-го пехотного полка, и они решили использовать успех и под покровом предрассветной мглы, не обращая внимания на приказ об остановке, продолжить наступление на Ковель. К тому же войсковая разведка доложила, что им противостоит слабый противник. В 4.00 они снова пошли в атаку».

А вот как сам Карл Николусси-Лек впоследствии вспоминал об этом бое: «Ковель был объявлен «узлом обороны». Я получил приказ прорваться через силы красных внутрь города и помогать удерживать его до тех пор, пока нашим войскам не удастся организовать контрнаступление и прорвать кольцо окружения. Из-за превосходства неприятельских сил, заснеженной и в то же время болотистой местности осуществление прорыва оказалось очень трудным и занявшим много времени делом. Через десять часов крайне медленного продвижения, преодолевая постоянное сопротивление неприятеля, к полуночи мы прошли лишь половину пути, лишившись при этом трети наших боевых машин. В этой ситуации план прорыва в город стал представляться мне совершенно безнадежным. Когда авангард моей танковой колонны отделяли от Ковеля всего лишь 2 километра, я получил приказ своего батальонного командира остановиться. Правда, к этому времени мой головной танк уже ввязался в бой с красными, вклинившись в их линию обороны в северо-западном пригороде Ковеля. Поняв, в какое отчаянное положение мы попали, я решился нарушить приказ и продолжить атаку.

На этот раз нам помогла сама природа. Под защитой снежного вихря и огромных сугробов, прикрывавших нас на левом фланге, после 18-часового боя, лишившись половины наших боевых машин, мы наконец-то на рассвете добрались до города. Потом мы долго обороняли Ковель от контратак превосходящих сил противника, пока атака одного из германских танковых корпусов не прорвала кольцо вражеского окружения, что позволило ввести в Ковель подкрепления и эвакуировать оттуда наших раненых. А пока мы дрались внутри города, люфтваффе снабжало нас по воздуху питанием, медикаментами, боеприпасами и горючим, сбрасывая нам все необходимое в контейнерах. Правда, часть контейнеров при этом попадала в руки красных — но тут уже мы ничего поделать не могли…

После нескольких попыток разгромить неприятельские части, оборонявшие северо-восточные кварталы Ковеля, я с несколькими танками вернулся на командный пункт Гилле и доложил группенфюреру обстановку».

Таким образом, при повторной атаке 29 марта семи танкам роты Николусси-Лека удалось пробиться в Ковель, еще один танк был поврежден. После этого в танковом полку «Дойчланд» осталось 6 «пантер», которые сыграли главную роль при деблокировании Ковеля 5 апреля, а также 22 T-IV. Больше в нем танков не было. Все эти «пантеры» были новыми танками, а не теми несколькими, что удалось вытащить из Корсуньского «котла».

Кстати сказать, Карл Николусси-Лек — это один из немногих ветеранов «Викинга», который был еще жив в 2008 году. В конце войны он дослужился до гауптштурмфюрера, в марте 1945 года получил Золотой Германский крест, а в апреле сдался в плен американцам. Николусси-Лек, родившийся в австрийском городе Пфаттен в Южном Тироле в 1917 году, ныне разводит розы в своем саду и занимается садовым дизайном в Боцене, в родном Южном Тироле.

Как видим, «Викинг» к моменту начала боев под Ковелем отнюдь не представлял собой полнокровную дивизию, какой его хотел изобразить Казакевич, сам служивший в разведке 47-й армии, дравшейся под Ковелем. Вместо 15 тысяч у Гилле было менее 4 тысяч солдат, измученных недавним прорывом из корсуньского окружения. И всего 22 танка T-IV и

16 «пантер», 7 из которых пробились в Ковель. Кроме того, 17 штурмовых орудий — вот и вся бронетехника, которой располагал тогда «Викинг». Ни о каких 60 новеньких «тиграх» и речи нет. Да и странно звучит утверждение Казакевича о «тиграх» как о танках «нового типа». Впервые «тигры» появились на Восточном фронте в декабре 1942 года, весь 1943 год они активно участвовали в боях, и к марту 1944 года никак не могли рассматриваться как новинка. Быть может, писатель имел в виду более новый тип танка, так называемые «королевские тигры», обладавшие более толстой броней и более бронебойной пушкой, чем простые «тигры». Поэтому и привел слова Шпеера о «тигре» как о «короле танков». Однако впервые «королевские тигры» появились на Восточном фронте только в августе 1944 года, и в марте под Ковелем их быть никак не могло.

Гилле, оказывается, отнюдь не возглавлял прорыв к Ковелю своей дивизии, а руководил обороной Ковеля, находясь непосредственно в «котле». Никакого контрудара «Викинг» тогда фактически не наносил, а командир дивизии с семью танками находился в Ковеле. И с генералом и обергруппенфюрером СС Эрихом фон дем Бах-Зелевски Гилле если и мог беседовать в то время, то отнюдь не в особняке под Берлином, а только в Ковеле. И, конечно, никакого покровительственного тона по отношению к себе от генерала, который явно спасался бегством из Ковельского «котла» под предлогом болезни, командир «Викинга» никогда бы не допустил. Да не мог Бах-Зелевски, служивший совсем по другому ведомству, способствовать служебной карьере Гилле. И бои под Ковелем в конце концов увенчались для немцев успехом, так как ковельский гарнизон им удалось деблокировать.

А вот что вспоминал о группировке противника перед началом 15 марта советского наступления на Ковель генерал М. X. Калашник, бывший начальник политотдела 47-й армии, в которой служил Э. М. Казакевич: «В результате хорошо организованной разведки штаб армии, командиры и штабы соединений к началу наступления располагали довольно точными сведениями о противостоящих силах врага. Группировка немецко-фашистских войск в полосе наступления армии состояла из частей 213-й немецкой охранной дивизии, 17-го полицейского полка СС, 50-го и 622-го саперных батальонов, 12-го железнодорожного батальона и 10-го отдельного зенитно-артиллерийского дивизиона. Войска объединялись в дивизионную группу под командованием обергруппенфюрера СС Баха. В тылу ковельского выступа располагались 9-я и 19-я легкопехотные венгерские дивизии, несшие охрану коммуникаций в районе Ковель, Малорита, Холм, Владимир-Волынский». Как видим, никакой дивизии «Викинг» тут не упоминается. Правда, по словам Калашника, командующий армией генерал В. С. Поленов высказал опасения, что в критический момент немцы могут перебросить к Ковелю крупные резервы, так как постараются любой ценой удержать этот важный железнодорожный узел, открывающий Красной Армии дорогу в Польшу.

По словам Калашника, бои за Ковель проходили следующим образом:»… К исходу дня 18 марта вражеский гарнизон в Ковеле был окружен, а остальные войска противника, оборонявшие ковельский выступ, оттеснены на 10–20 километров на запад от города. С 19 по 29 марта 60,175 и 260-я стрелковые дивизии вели напряженные бои непосредственно за Ковель. Однако ввиду исключительно упорного сопротивления немецких войск, использовавших для обороны все сколько-нибудь пригодные кирпичные здания, систему дотов, дзотов, разнообразных железобетонных укреплений, за все эти дни нашим частям удалось овладеть лишь двумя небольшими улицами. Пробиться к центру города оказалось весьма трудно.

На внешнем фронте, на рубеже Стара Выжма, Тарговище, столь же напряженные бои вели другие соединения армии, отбивая почти непрерывные контратаки противника. Положение там осложнялось. Немецко-фашистское командование бросало в бой все больше танков, а наши противотанковые артиллерийские части не имели достаточного количества боеприпасов: из-за бездорожья, весеннего разлива рек, речушек и болот подвоз снарядов сократился до минимума.

Позже из показаний пленных немецких офицеров и данных захваченных штабных бумаг станет известно, какое большое значение придавало обороне района Ковеля Верховное немецко-фашистское командование. В наши руки попадет оперативный приказ № 7 за подписью Гитлера, в котором командованию группы армий «Центр» вменялось в обязанность сосредоточить основные оборонительные усилия на узком участке фронта в районе Бреста и подчеркивалось, что «первоочередная задача группы армий «Центр» состоит в том, чтобы вновь овладеть Ковелем и установить связь с войсками группы армий «Юг». Узнаем мы позже и о том, что еще до подписания Гитлером этого приказа немецко-фашистское командование, предвидя реальную угрозу прорыва советских войск из района Ковеля в тылы группы армий «Центр», приняло срочные меры для укрепления обороны на этом направлении. Во второй половине марта и начале апреля немцы перебросили сюда с менее опасных участков фронта четыре пехотные и три танковые дивизии, два дивизиона штурмовой артиллерии и отдельный танковый батальон.

Все это станет известно уже после разгрома ковельской группировки врага… Все мы были уверены: пройдет еще день-два, от силы пять, и окруженный ковельский гарнизон капитулирует, город будет взят».

Под разгромом ковельской группировки здесь, несомненно, имеется в виду освобождение Ковеля войсками 1-го Белорусского фронта 6 июля 1944 года. Значит, во время мартовско-апрельских боев разведка 47-й армии не имела представления о составе группировки, сосредоточенной для деблокады Ковеля. Следовательно, налицо был еще один просчет разведки, породивший у командования армии шапкозакидательские настроения, будто Ковель удастся взять за пару дней. Калашник также не указывает, что, по крайней мере, в одной из трех германских танковых дивизий, в «Викинге», было всего 38 танков, да и другие дивизии были укомплектованы техникой далеко не полностью. Не было под Ковелем и ни одного отдельного танкового батальона. Отдельные батальоны тогда укомплектовывались танками «тигр», и ни один из них под Ковелем в тот период не действовал.

Вот как описывает дальнейшие события Калашник:

В действительности же сопротивление врага не ослабевало. Пользуясь опорными пунктами и укреплениями, окруженные в городе гитлеровцы, особенно эсэсовцы, продолжали с отчаянным фанатизмом оборонять каждую улицу, каждый переулок, каждый дом. Несмотря на противодействие нашей авиации, немецким летчикам время от времени удавалось забрасывать в город контейнеры с боеприпасами и продовольствием. Судя по всему, окруженный гарнизон все еще верил, что его непременно выручат действовавшие на внешнем фронте немецкие войска. А там, на внешнем фронте, в десятке километров от Ковеля, гитлеровцы почти непрерывно контратаковали наши части. Контратаки вражеской пехоты поддерживались все большим количеством танков и самолетов.

С каждым днем становилось очевиднее, что немецко-фашистское командование делает ставку на затяжку боев в районе Ковеля, а окруженные в городе войска стремятся любой ценой удержать его, надеясь на скорое деблокирование гарнизона. Переданные нами с помощью радиоустановок предложения о капитуляции оставались без ответа.

Тем временем стало известно, что в район Ковеля немцы перебросили с других участков фронта несколько крупных воинских соединений, в том числе отборную танковую дивизию СС «Викинг». Захваченный нашими войсками разведчик из этой дивизии показал, что она получила задачу вместе с другими частями деблокировать окруженный в Ковеле гарнизон, после чего ей обещана отправка в Германию на переформирование. Тот же военнопленный всячески расхваливал способности командира дивизии «Викинг» 50-летнего группенфюрера СС Гилле — одного из приближенных Гиммлера и Розенберга.

Переброска в район Ковеля дивизии «Викинг» и других отборных пехотных и танковых частей противника грозила нам новыми серьезными испытаниями, тем более что советские полки и дивизии, как окружавшие Ковель, так и сражавшиеся на внешнем фронте, понесли значительные потери…

Судя по всему, командование фронта убедилось в необходимости усиления войск нашей армии. Но момент был упущен. Противник успел сосредоточить на внешнем фронте мощный бронетанковый кулак. Через день или два после отъезда из армии начальника политуправления фронта гитлеровцы нанесли контрудар. Ценой больших потерь им в первых числах апреля удалось прорваться из района Мацюв, Тупалы вдоль железной дороги к Ковелю и несколько потеснить наши войска. Части и соединения армии закрепились на подступах к городу, имея задачу оборонять этот район, накапливать силы и готовиться к новому решительному штурму».

Получается, что в разгар боев за Ковель советская разведка не знала, что Гилле давно уже находится в Ковеле и руководит действиями окруженного гарнизона. Никаким приближенным Гиммлера и Розенберга он, разумеется, не был. Да и мудрено было быть приближенным одновременно и к тому, и к другому, поскольку рейхсфюрер СС и рейхсминистр восточных территорий друг друга не жаловали, в частности, из-за конфликта по поводу того, кому должна подчиняться полиция и полицейские формирования на оккупированных советских территориях. Из-за того, что подчиненные Гиммлера игнорировали указания Розенберга о проведении более гибкой политики по отношению к местному населению, этот конфликт еще больше обострился. И совсем уж непонятно, что это за отборная эсэсовская часть, которую нужно срочно отправлять на переформирование. Ни Калашник, ни тем более Казакевич ничего не говорят о том, что «Викинг» недавно вырвался из Корсуньского котла и, даже после пополнения боевой техники, во время боев под Ковелем располагал лишь 38 танками, среди которых не было ни одного «тигра».

Интересно, что и после окончания апрельских боев, вплоть до начала советского наступления в Белоруссии, разведка 47-й армии продолжала числить дивизию «Викинг» в составе противостоявшей армии вражеской группировки вплоть до начала советского наступления в Белоруссии 23 июня, хотя еще в мае она была переброшена для переформирования в учебный лагерь Хейделагер в Польше.

В своей повести Казакевич предпочел поражение превратить в победу. Тем более что в свое время за неудачу под Ковелем командованию 47-й армии и 2-го Белорусского фронта крепко попало. Разбираться с ними был послан командующий соседним 1-м Белорусским фронтом К. К. Рокоссовский. Он, правда, пришел к выводу, что сейчас проводить операцию по захвату Ковеля нецелесообразно, и предложил подождать до проведения операции «Багратион». Тем не менее перед началом этой операции, закончившейся освобождением Белоруссии, восточной части Польши, Литвы и Ковеля, в апреле — мае 1944 года, командующий 2-м Белорусским фронтом генерал П. А. Курочкин и командующий 47-й армией В. С. Поленов лишились своих постов (первый — в связи с расформированием 2-го Белорусского фронта). Они поплатились за неудачу под Ковелем.

Кстати сказать, то место повести Казакевича, где рассказывается, как советская авиация разбомбила в пух и прах места дислокации «Викинга», выявленные группой Травкина, ветераны того сражения, наверное, читали с горькой улыбкой. Как пишет российский военный историк С. И. Михалев, операция по взятию Ковеля «из-за слабого боевого состава 6-й воздушной армии, опоздания с ее перебазированием и неблагоприятных погодных условий проводилась при малоэффективной авиационной поддержке».

Советская сторона оценивала немецкие потери в сражении за Ковель (оно в советских источниках обычно именуется Полесской операцией) в более чем 10 тыс. человек убитым и и пленными, до 100 орудий и минометов, 50 танков, 36 самолетов. Эти данные, несомненно, сильно преувеличены. Потери же 2-го Белорусского фронта в период с 15 марта по 5 апреля 1944 года составили 2761 убитыми и пропавшими без вести и 8371 ранеными и больными. Нетрудно заметить, что вражеские потери в донесениях показаны таким образом, чтобы безвозвратные потери немцев были примерно равны общим советским потерям. Советские же потери, особенно безвозвратные, наверняка занижены.

В своей повести писатель Казакевич сделал «Викинг» таким, каким он стал лишь к июлю 44-го, когда дивизия, пополненная и перевооруженная, вернулась на фронт и действительно нанесла контрудар, только не на ковельском направлении, а в Восточной Польше. Тогда дивизия насчитывала более 17 тыс. человек и располагала порядка 50 «пантерами» и 40 танками других типов (но не «тигров), а также 15 штурмовыми орудиями. И контрудар этот, вопреки тому, что написано в «Звезде», оказался совершенно неожиданным для советских войск и, по тому времени, когда была разгромлена группа армий «Центр», относительно успешным для немцев.

Вот что пишет в своих мемуарах «В походах и боях» бывший командующий 65-й армией генерал армии Павел Иванович Батов: «Наступила ночь на 23 июля… В блиндаж почти вбежал полковник Никитин. Свет керосиновой лампы тускло освещал его лицо, и, может быть, потому оно казалось необычно бледным.

— Что случилось?

— Перехвачен радиоразговор командира пятой танковой дивизии СС «Викинг» Галла (в действительности — группенфюрера СС Герберта Гилле. — Б. С.) с командиром четвертой танковой Петцелем. Галл в Высоколитовске, Пётцель в Вельске. Готовятся в четыре ноль-ноль нанести по нашим войскам встречные удары и соединиться в районе Клещелей.

Можно было ожидать чего угодно, только не этого. Никто не предполагал, что с севера, от Бельска, может назревать такая угроза. Это был просчет нашей разведки. Немцы верно оценили слабость нашего правого фланга.

Контрудар врага преследовал ограниченные цели — вывести высоколитовскую группировку на соединение с бельской. Чтобы ускорить решение этой задачи, генерал Галл открытым клером по радио попросил командира 4-й немецкой танковой дивизии оказать ему помощь» (в повести Казакевича информацию о дивизии «Викинг» передает в эфир открытым текстом группа Травкина).

И своих целей немцы в тот раз достигли, уничтожив советский плацдарм за Западным Бугом и выведя основные силы дивизии «Викинг» в Бельск на соединение с 4-й танковой дивизией вермахта. Вот что пишет П.И. Батов: «Сто танков с севера и столько же с юга. В этой обстановке не оставалось ничего иного, как сжать основные силы армейской группировки к центру, оставить часть занятой территории, сократить линию фронта и занять круговую оборону. Очень мало времени, чтобы отдать этот приказ войскам. Решаем передавать открытым текстом по радио, маскируя намеченные рубежи обороны одними цифрами кодированной карты. Чтобы не терять драгоценные минуты, приказываю настроить рации всех корпусов на одну волну. Приказ принимают все комкоры одновременно. Иванов тут же докладывает, что потерял связь с 69-й. Этой дивизии необходимо было поставить задачу: оставить плацдарм на Западном Буге и выйти на помощь управлению корпуса. Но как сообщить об этом? Рядом со мной стоял штабной офицер полковник Рондарев.

— Разрешите прорваться на мотоцикле.

Крепко пожал Рондареву руку:

— Спеши, но будь осторожен.

Он умчался на мотоцикле к Западному Бугу. Ему удалось проскочить по не занятым противником дорогам до командного пункта 69-й и передать приказ.

К полудню стало ясно, что северной и южной немецким группировкам удастся соединиться. Оперативной группе командарма пора отходить к Гайновке, чтобы оттуда организовать удар по прорвавшемуся врагу. Шум боя приближался. Но нужно еще доложить обстановку Рокоссовскому. Вместе с Николаем Антоновичем заскочили в машины к телеграфистам. Рокоссовский ответил быстро. Докладываю: «Противник наносит встречный контрудар с двух направлений на Клещели. Штаб армии отведен в Гайновку. Сам с оперативной группой нахожусь и управляю боем на…»

Доклад закончить не удалось. Николай Антонович прервал:

— Немцы!

Через открытую дверь автобуса было видно, как метрах в трехстах среди высокой ржи появилась башня немецкого танка. Ствол пушки развернулся в нашу сторону, и в ту же минуту раздался сильный взрыв. Первый снаряд противник послал в плохо замаскированный грузовик, на котором был смонтирован движок телеграфной установки.

— Все за мной!

Бросаемся к ржаному полю, где у дороги были замаскированы наши «виллисы». Сзади второй взрыв. Телеграфная установка загорелась. К счастью, телеграфисты успели выбежать с нами. «Виллисы» помчались вдоль ржаного поля на Гайновку, проскочили буквально в нескольких десятках метров от боевых порядков немецкой танковой части. Спасла густая рожь.

Рассказывали, что командующий фронтом был очень обеспокоен внезапным прекращением переговоров и запрашивал по радио: «Где Батов?» Не получив ответа, выслал в разведку эскадрилью истребителей. Мы видели самолеты, летавшие над районами Клещелей и Черемхи, но летчики наших машин не обнаружили. Нашелся среди них шутник: он доложил с борта самолета по радио своему непосредственному начальнику, что видел по дороге от Клещелей на Гайновку… рассыпанные военторговские тарелки…

24 июля стрелковые корпуса И. А. Гарцева и Д. Ф. Алексеева во взаимодействии с 17-й танковой бригадой разгромили немцев под Клещелями и за два дня боев восстановили прежнее положение войск армии. Враг потерял более 40 танков, до 50 орудий и свыше 5 тысяч солдат и офицеров, но ему все же удалось вывести на Бельск часть боевой техники и штабы соединений. Остальные силы высоколитовской группировки отошли по дороге на Дрогочин».

Командующий 1-м Белорусским фронтом маршал К. К. Рокоссовский также оценил немецкий контрудар против армии Батова как совершенно неожиданный: «Наш правый сосед — 2-й Белорусский фронт — несколько поотстал, а 65-я армия, не встречая особого сопротивления со стороны противника, быстро преодолела лесные массивы Беловежской Пущи, вырвалась вперед и тут попала в неприятную историю, будучи атакованной с двух сторон частями двух немецких танковых дивизий. Они врезались в центр армии, разъединили ее войска на несколько групп, лишив командарма на некоторое время связи с большинством соединений. Был такой момент, когда перемешались наши части с немецкими, и трудно было разобрать, где свои, где противник; бой принял очаговый характер.

Невольно вспомнились мне бои конца 1914 года в районе Лодзь, Бржезины. Тогда создалась подобная же ситуация. Окруженный русскими войсками немецкий корпус, выходя из кольца, окружил русские части. Все перемешалось… Мне самому довелось побывать в этом «слоеном пироге» — я служил в то время в 5-м Каргопольском драгунском полку 5-й кавалерийской дивизии.

…Части и подразделения 65-й армии проявили большую выдержку в столь сложной обстановке. Они быстро занимали круговую оборону, отражали вражеские атаки, стремились пробиться друг к другу. П. И. Батов и его штаб приняли необходимые меры. Командование фронта послало на выручку стрелковый корпус и танковую бригаду. Положение было восстановлено, а противник, понеся большие потери, с трудом унес ноги. Но Павлу Ивановичу пришлось пережить тяжелые минуты».

Суровая военная действительность была далека от оптимистической концовки «Звезды»: «Важно было то, что сосредоточившаяся в этих лесах, чтобы нанести удар исподтишка по советским войскам, отборная дивизия с грозным именем «Викинг» обречена на гибель. И машины, и танки, и бронетранспортеры, и тот эсэсовец с грозно поблескивающим пенсне, и те немцы в подводе с живой свиньей, и все эти немцы вообще — жрущие, горланящие, загадившие окружающие леса, все эти Гилле, Мюлленкампы, Гаргайсы, все эти карьеристы и каратели, вешатели и убийцы — идут по лесным дорогам прямо к своей гибели, и смерть опускает уже на все эти пятнадцать тысяч голов свою карающую руку». Вероятно, кому-то из коллег Казакевича по военной разведке крепко попало за то, что проморгал дивизию «Викинг» в Высоколитовске. И в повести он заново переиграл, так сказать «в нашу пользу», реальный сюжет, наделив его, по законам героического мифа, совсем другим исходом.

Но еще интереснее, что между «Звездой» и «В августе 44-го» существует прямая связь. Начальник капитана Алехина и его товарищей подполковник Поляков, бывший профессиональный литератор и журналист, близорукий интеллигент в очках и с характерным заиканием, имеет своим прототипом… Эммануила Казакевича. И сюжет «Звезды» в богомоловском романе присутствует, но в перевернутом виде. У Казакевича — советская разведгруппа пытается найти и находит скрытно сосредоточенную для контрудара дивизию СС «Викинг», и ценой своей жизни передает бесценную информацию в штаб армии. У Богомолова — немецкая разведгруппа из бывших советских граждан ищет в тылу скрытно сосредоточенную для наступления танковую армию, но частью гибнет, частью попадает в плен и задачу не выполняет. Как у Казакевича разведчики убивают после допроса «языков» немцев, чтобы не выдать себя, так у Богомолова немецкая разведгруппа убивает после пыток друга Таманцева Лешку Басоса, шофера Гусева и др. Советская разведгруппа — это три мушкетера — Алехин, Таманцев и Блинов, рыцари без страха и упрека. А противостоящий им «Неман» — это их отражение в кривом зеркале, но отнюдь не карикатурное. Мищенко — двойник Алехина, «амбал» — Таманцева, лейтенант-радист — Блинова.

Да и место действия романа Богомолова, Западная Белоруссия, совпадает с тем регионом, Гродненской и Виленской губерниями, по административному делению царского времени, где проходил июльский контрудар дивизии «Викинг», отразившийся в повести Казакевича.

Но есть у «Августа 44-го» еще одно литературное зеркало. Это — «Август четырнадцатого» Александра Солженицына, опубликованный на Западе незадолго до романа Богомолова. Солженицын рассказывал о бездарном, проигрышном наступлении русских армий на Восточную Пруссию. Богомолов — о блестяще подготовленном и успешном наступлении Красной Армии на Восточную Пруссию 30 лет спустя. Быть может, не случайно глава немецкой разведгруппы Мищенко предстает перед нами в обличье капитана Красной Армии с характерным южнорусским говором. Солженицын тоже в Красной Армии был капитаном и родился и жил до войны на юге России.

Для того чтобы добиться такой параллели с романом Солженицына, как мы покажем в одном из следующих очерков, писателю даже пришлось сдвинуть на месяц, с сентября на август 44-го, проведение Мемельской операции 1-го Прибалтийского фронта. Но полемика с «Августом» не ограничивается противопоставлением неудачи русской армии в ходе вторжения в Восточную Пруссию в августе 14-го и удачных действий советских контрразведчиков в августе 44-го, обеспечивших успешное вторжение Красной Армии в Восточную Пруссию. Богомолов к тому же заставляет Сталина лично брать на контроль дело «Немана». На самом деле подобных групп у немцев одновременно действовали десятки и сотни, в основном из пленных и перебежчиков. Такие группы засылали едва ли не тысячами. 90 процентов из них или сразу обезвреживались, или сами являлись с повинной. Но немцы делали расчет на те несколько процентов, что уцелеют. И сведения о группе типа «Немана» дальше штаба армии никогда бы не пошли. Но Богомолову нужен был Сталин — чтобы опровергнуть того Сталина, который был у Солженицына, только не в «Августе четырнадцатого», а в романе «В круге первом». Там Абакумов — жалкий и злобный, крик души которого: «Товарищ Сталин, верните нам смертную казнь!» А Сталин — мрачный диктатор, замышляющий мировую войну. У Богомолова Сталин — мудрый стратег, хорошо разбирающийся в военном деле, а жестокости — удел Берии и Меркулова, в каждом готовых видеть врага, неверно истолковывающих указания вождя. Абакумов же — самый мудрый из сталинских собеседников. У Солженицына смершевцы — палачи, более страшные своим офицерам и солдатам, чем немецким шпионам, мародеры, грабящие на сотни, тысячи, а сам Абакумов — на миллионы рублей. У Богомолова смершевцы — герои-молодцы, лихо расправляющиеся с шпионами, качающие маятник, стреляющие по-македонски (по свидетельству некоторых ветеранов, смершевцы зачастую вообще стрелять не умели). Книга оказалась идеологически очень полезной, оттого и очень охотно переиздавалась в советское время. При том, что книга — прекрасная, лучшее, что написал Богомолов, замечательно передающая быт войны, и без какой-либо неправды. А все равно рождает миф!