12

Я приехала на вокзал Ватерлоо за три четверти часа до отхода поезда на Уорхем. Взяв чашку кофе-латте в одном из кафетериев зала ожидания, я присела за столик у окна, закурила сигарету и стала наблюдать за плотным потоком незнакомых людей. Часы показывали четверть пятого; золотой свет струился со стеклянного потолка, заливая скучное здание вокзала и толпы пассажиров почти неземным сиянием. Из древнего магнитофона на прилавке позади меня звучал голос Сьюзанн Вега. Ее песня «Марлин на стене»[19] здесь почему-то казалась фонограммой какого-то фильма, нежный детский голосок придавал аромату кофе сладкую горечь; заставлял мечтать о путешествиях в дальние страны, пробуждал фантазии.

Мои мысли вернулись к газетным страницам, скопированным в архиве. Поначалу я мысленно перелистывала страницы, затем сосредоточилась на интервью из «Дейли мейл». Описанный в нем собственнический инстинкт Ребекки вернул мне то же чувство, что я испытала при первом чтении, — будто меня вдруг ударили чем-то очень тяжелым по больному месту. Мне кажется, она была бы рада, если бы на свете вдруг не осталось никого, кроме них двоих. Какая нелепость, что меня растревожила именно эта фраза, отражающая наше с Ребеккой отчетливое сходство. Разве не сопереживания я добивалась? Разве не искала пути познания мыслей и чувств десятилетней убийцы? Но я рассчитывала всего лишь надеть на себя ее личину, как костюм, — чтобы создать образ героини, а потом сбросить этот костюм, как только отложу в строну перо. Мне и в голову не приходило, что играть роль не придется, поскольку некоторые черты ее характера присущи и мне самой.

Внезапно реальность того, что она сделала в далеком прошлом, приблизилась и стала осязаемой; ужас перестал быть обезличенным и начал приобретать физический облик. Ребенок, казавшийся младше своих лет. С вьющимися каштановыми волосами. Дочь и сестра, которую любили и оплакивали, по которой тосковали. Девочка, которая однажды утром, собираясь пойти поиграть с подружками, надела белые сандалии и цветастую юбочку…

Немалым усилием я заставила себя вновь сосредоточиться на сухих фактах расследования — для меня такого же загадочного, как месячные планы региональных продаж в фирме Карла. А ведь начальная школа имени Св. Антония, должно быть, по-прежнему работает, сказала я себе. Завтра же утром позвоню в справочную и выясню, есть ли она в перечне действующих школ. Если есть — соберу волю в кулак и буду вести себя правильно: я — Анна Джеффриз, автор опубликованного романа, желаю встретиться с кем-либо из тех, кто знал Ребекку или Эленор. Быть такого не может, чтобы никого не осталось!

Практические проблемы на этом были исчерпаны, и в памяти вдруг начали воскресать картины прошлого. Видимо, вечерний свет слишком сильно подействовал на меня. Даже здесь, в этом огромном, обезличенном и неприятном месте, где бесчисленные голоса, как в гигантском плавательном бассейне, отдавались сплошным гулким эхом, силу и влияние этого света невозможно было не принимать в расчет. Даже угасая, свет не становился серым, просто розовая золотистость его сгущалась до черноты… напоминая мне о доме, где я не была больше пяти лет.

Детские воспоминания необъяснимым образом сохраняются в вашем мозгу, в то время как память о сотнях других дел и событий стирается напрочь. Мне вспомнился другой, похожий на этот закат в окне перед моим письменным столом; единственная корявая яблонька в золотых лучах; сбоку на моей кровати клубком свернулся спящий кот, а я, одиннадцати лет, в футболке и шортах, записываю первые строчки своего первого рассказа. Снизу доносятся голоса — я и схватилась за ручку, чтобы только не слышать эти вечерние голоса на кухне. И их дружный смех.

На следующее утро Сокс заявился ко мне сразу же после отъезда Карла на работу. Только я сошла вниз, как услышала мяуканье за входной дверью, впустила своего рыжего приятеля и поставила перед ним обычную плошку с молоком. Теперь я без боязни оставляла его одного на кухне, зная, что солнечные ванны ему больше по вкусу, чем шкодливый вандализм. Потом позвонила в справочную и узнала номер начальной школы Св. Антония в Тисфорде, графство Восточный Ланкашир. Причин откладывать звонок не было — я ведь всю обратную дорогу от Ватерлоо, а если уж начистоту, то и большую часть ночи только и думала, что об этом звонке. На часах десять минут десятого, школа наверняка открыта, так зачем тянуть?

Я была уверена, что современный Тисфорд ничем не отличается от подобных ему городов, а воображение почему-то подсовывало картинку школы прямиком со страниц книг Д. Г. Лоуренса: классные доски с каллиграфически выведенными буквами алфавита, запах мела, капусты и хлорки. Однако голос в телефонной трубке вернул меня в знакомый мир, отчего я испытала одновременно и облегчение, и разочарование: холодный и нудный голос типичной школьной секретарши. Я представилась и объяснила причину звонка, стараясь говорить уверенно и профессионально, что мне, похоже, удалось, поскольку я уловила смущение и смутное подозрение в тоне собеседницы:

— Я соединю вас с директором. Возможно, она вам поможет.

Я даже не успела поблагодарить — трубка умолкла, и через короткое время я услышала новый голос с отчетливым провинциальным акцентом: «Джудит Дейвис», мгновенно создавший в моем воображении образ женщины за пятьдесят, прямой, деловитой и лишенной какой бы то ни было снисходительности к чужим глупостям.

— Доброе утро, — произнесла я, гадая, как представила меня секретарша. — Меня зовут Анна Джеффриз, и сейчас я собираю материал для романа о…

— Ребекке Фишер. Секретарь мне доложила, — перебила меня директриса без намека на неловкость. — Одной из наших самых известных учениц, к моему более чем великому сожалению. Я-то думала, что всякий интерес к ней давным-давно пропал.

— Собственно, потому-то я и взялась за роман. Многим вообще не известна эта история, а по-моему, это как раз то, из чего получится неплохой триллер. — Небольшая пауза, во время которой я безрезультатно гадала, что творится в голове директрисы. — Вы мне поможете?

Короткий сухой смех.

— Никаких скандальных фактов я вам не обещаю, однако кое-что рассказать могу. (Почему-то я не сомневалась, что она посмотрела на часы.) К сожалению, я очень занята и смогу выкроить время для беседы с вами о Ребекке… скажем, в час дня?

— Отлично, я перезвоню, — поспешно согласилась я. — Очень благодарна вам за помощь.

Трубка положена, впереди долгие часы ожидания, скучные, как надоевший пейзаж. Посещение газетного архива лишило меня интереса к прежним записям, реальность взяла верх над придуманными мною деталями сюжета, и теперь они выглядели даже неуместными. Чтобы хоть как-то отвлечься, я принялась за домашние дела, затеяла стирку, а когда развешивала выстиранные вещи на веревке, услышала, как открылась задняя дверь Лиз.

— Сокс! — позвала она с порога. — Сокс!

— Ваш питомец здесь, Лиз, уж простите, — отозвалась я. — Хотите забрать его?

— Да, моя милая. Сейчас зайду.

И пяти минут не прошло, как она с улыбкой протопала ко мне на кухню.

— А я уж волноваться стала за своего мальчика! — воскликнула Лиз. — Прихожу, а его нигде нет. Я все утро пробыла у Мьюриэл — кстати, Хелен тоже была. Обе передавали вам привет. Сказали, что очень рады знакомству.

— Я тоже очень рада, — быстро ответила я. — Такие приятные женщины.

Лиз улыбнулась, дипломатично, но явно двусмысленно, словно предупреждая меня о том, что ее не проведешь: не все в моих словах правда.

— Я понимаю, что Хелен иногда выглядит смешной, но в действительности она очень хорошая, стоит только узнать ее получше. Если вдуматься, в ее странностях нет ничего удивительного… сколько ей пришлось испытать в жизни, бедняжке.

Я открыла было рот, чтобы расспросить о подробностях, но Лиз уже взяла на руки Сокса.

— Как-нибудь все расскажу, а сейчас у меня масса дел. Не откажите в любезности, впредь давайте мне знать, если он у вас, когда я дома. А я дома, когда моя машина здесь. Он ведь уже очень старый, и я за него волнуюсь. Боюсь, как бы с ним чего-нибудь не случилось.

— Не переживайте так, — сказала я, провожая ее к задней двери. — Обещаю сообщать вам, что Сокс у меня в гостях.

Лиз ушла, а я поймала себя на том, что думаю о Хелен. Что такого могло быть в ее прошлом? В сущности, она была для меня совершенно чужим человеком, но что-то в ней интриговало меня и одновременно отталкивало. От нее так и веяло ледяной уверенностью в собственной правоте. А ее голос — негромкий, ровный, бесстрастный… Если бы не Ребекка, она оставалась бы предметом моих раздумий значительно дольше, но в сложившейся ситуации вылетела из головы уже через несколько минут, уступив место другим, более неотложным мыслям. Я думала о девочке с выцветших, пожелтевших газетных полос, девочке из отжившего мира; думала о том, что она через много лет, вот как я сейчас, стояла на этой самой кухне.

Школа Св. Антония наверняка изменилась за прошедшие годы, и все-таки это та же самая школа. Должны сохраниться хоть какие-то связи между нынешним временем и давно минувшим 1969 годом, когда имя Ребекки Фишер было для окружающих таким же обычным, как, к примеру, мое собственное. Мало-мальски подробное описание девочки, какой она была тогда, дало бы мне ключ ко многому, позволило бы увидеть не только десятилетнюю убийцу, но и женщину, которой она стала…

Ну все, довольно, это может длиться до бесконечности. Я захлопнула дверь во двор и взялась за пылесос. Наводя порядок в гостиной, я пыталась не ощущать знаков и намеков, связанных с прежней обитательницей этого дома, а думать лишь о предстоящей в час дня встрече.