ГЛАВА 12

Сначала окрасились розоватым светом облака, висящие над самым горизонтом и, казалось, даже задевающие его своими пушистыми боками. Небо стремительно светлело, наполняясь золотистым светом, как чашка — чаем, ветер уже не рвал воздух в клочья, как ночью, а лишь мягко обдувал лицо, ласкаясь, будто котенок…

Яромир стоял на палубе.

Сколько раз, вот так же, только в детстве он встречал рассвет на палубе стадвадцативосьмипушечного военного корабля отца! Не счесть… И по своему свету и радости эти мгновения детского восторга могли сравниться лишь с этим небом, морем и соленым воздухом, которым, казалось, насквозь пропиталась вся одежда шатренца, все его тело, все его мысли. Мало того, пару раз — Яромир мог поклясться — он видел в волнах очертания лиц. Лица эти до дрожи напоминали ему Мору, оставленную в столице.

Мимо пробежал зеленоватый Ждан и, нарушив идиллию утреннего рассвета, неромантично свесился за борт рядом с шатренцем, покоробив его чувство прекрасного. Яр чуть поморщился и тоскливо поинтересовался:

— Другое место выбрать не мог?

— Может мне еще и в воду сигануть, чтобы не портить настроения твоей царственной особе? — огрызнулся злющий парень, отплевываясь.

Морская болезнь дала знать о себе почти что сразу после отбытия из порта. Ждан уже двое суток не ел и почти не спал, пугая пассажиров и их детей нездоровым оттенком кожи. Какая-то бабулька вообще спросонья приняла его за умертвие и теперь при каждой встрече грозила костлявым указательным пальцем, бормоча под нос что-то из "Трактата об экзорцизме писанного епископом Ариерхом с шестисотого по шестисот второй год". Все это действо обычно сопровождалось дружным хохотом матросов и наиболее смелых пассажиров.

Естественно, самооценка Ждана неумолимо ползла вниз, все ближе и ближе приближаясь к нулю с каждым часом.

Яромиру, буквально выросшему на корабле, такое положение дел не казалось чем-то странным, но ему было просто неприятно наблюдать за беготней парня.

Дарен на всю суматоху не реагировал вообще.

И только Велимира, жалостливая по своей натуре, пыталась как-то утешить друга, но тот чаще всего лишь отбрыкивался от нее, доводя ее до состояния полной беспомощности. Только когда совсем было плохо (раз эдак пять за сутки) он смирял свою гордость и сам клал голову под руки чаровницы, которая тихонько устраняла недуг, легонько касаясь висков. Жаль, действовало заклятие недолго. Но, по крайней мере, часа четыре в день он спал.

Сегодня же был последний день плавания, и, соответственно, последний день мучений Ждана. Берега он ждал с каким-то нездоровым фанатичным блеском в глазах, чем жутко раздражал Яромира.

Вот и сейчас, стоило ему выйти на палубу встречать рассвет, как появился этот… скоморох зеленый.

— Было бы неплохо, авось, освежился бы, — флегматично заметил он.

Парень зло сверкнул глазами из под светлой челки и угрюмо ответил:

— Вот сам и сигай, если приперло, а меня не трогай, князек хренов…

Яр прищурился, но ответил, даже не повернувшись:

— Еще раз князьком назовешь — точно за борт полетишь.

— Чего, задело, да? — мерзко хмыкнул Ждан, — а мне, думаешь, приятно сносить все эти насмешки?

Шатренец пожал плечами и все-таки соизволил повернуться к нему:

— Все проблемы, которые есть — это проблемы других, а не твои. Вот и засунь их… в эту толпу баранов.

Парень долго пыхтел, а потом насуплено сказал:

— Тебе легко говорить, а меня эта старуха уже достала.

— Сегодня мы сойдем на берег, и ты забудешь ее, как страшный сон, — начав раздражаться, отозвался Яромир, — слушай, чего ты от меня хочешь? Чуда? Извини, это не по моей части. Или пожалеть тебя, такого бедного и несчастного?

Ждан аж подпрыгнул от возмущения:

— Еще чего!

— Вот и не надо перевешивать на меня свои проблемы.

Около трех часов пополудни раздался вожделенный крик: "земля!", и Ждан, подскочив, бросился к корме, выглядывать желтую полоску берега сквозь синие волны.

Дарен о чем-то разговаривал с капитаном, но о чем, Ждан не слышал — слишком далеко стоял. Он сначала все хмурился, а потом криво усмехнулся и, видимо поблагодарив капитана, отошел чуть в сторону, начав переплетать косу. Когда он закончил, к нему подошла сияющая Велимира и тоже что-то сообщила (как оказалось позже — это была просто история о нерадивом юнге, который на "Красном" стал вторым шутом, не считая самого Ждана).

Войник тоже кривовато улыбнулся и повернулся боком, став выглядывать что-то в бескрайней морской пучине. Черная его рубашка была застегнута только на несколько нижних пуговиц, открывая любопытному взору бледную грудь с белеющими ниточами застарелых шрамов. Девушка задумчиво посмотрела на самый большой, тянущийся наискось через живот и, прекратив улыбаться, спросила, кивнув в его сторону:

— Это с последней войны?

Дарен поспешил застегнуть остальные пуговицы.

— Да.

Веля отвернулась, опустив глаза и неловко предложила, понизив голос:

— Если она так часто тебе снится, я могу попробовать это исправить.

Дар вдруг вспомнил, что после того памятного забытья в каменном мешке ему ни разу не снился Здронн с его лабиринтами-убийцами и живодерами-надсмотрщиками.

— Нет. Не надо.

— Но почему?

Войник посмотрел на Велимиру, как на полную дуру, разве что пальцем у виска не покрутил, и отозвался:

— А тебе так хочется быстрее залезть в кошачью шкуру?

— Дарен, — девушка грустно улыбнулась, — это все равно случится, рано или поздно. Если я начну думать о себе, делая другим добро, то чем же я тогда буду отличаться от "змеев"?

— Лучше поздно, чем рано, — резонно заметил подошедший Яромир, — отслеживая взглядом Ждановы передвижения по палубе.

— Все не так просто, как вы думаете…

Дарен откинулся спиной на борт и, прищурившись, поглядел на Велю:

— Так объясни нам.

Она с полволны смотрела ему в глаза, а потом опустила голову.

— Я не могу. Это неправильно.

— А как правильно, Веля? — Яр убрал со лба прядь льняных волос, — ты думаешь, невысказанное не сбудется? Сбудется, и еще как.

— Нет, — девушка даже головой помотала, — не просите меня.

Мужчины переглянулись, и Дарен, пожав плечами, отвернулся, проводив взглядом ту самую старушку, которой на каждом шагу умертвия мерещились.

Шатренец лишь вздохнул.

А Велимира все продолжала глядеть в пол и старалась шмыгать носом не слишком громко.

"Зачем, Осень? — думала она, — зачем ты выбрала меня? Почему — его? Их?.."

Но Осень молчала.

Остров Яцир и его портовый город — столица Тальман — встретил друзей приветливей, чем провожала Заросея. Солнце уже клонилось к горизонту, постепенно меняя цвет, но до его захода оставалось еще как минимум два побега. Шальной морской ветер сменился на теплый и суховатый, как шерстяное покрывало, связанное любимой бабушкой. Из зелени, правда, были заметны пока только пальмы, вызывающие у Велимиры бурный восторг: девушка никогда не слышала о таких деревьях.

С таможенными формальностями проблем не во взникло, молодой улыбающийся парень с абсолютно черной кожей(Дарен и не подозревал, что люди могут быть настолько черными!) игриво подмигнул покрасневшей и жутко смутившейся Веле, выдал им разрешения на въезд, и, таким образом, у путников оставалось еще где-то полтора побега, чтобы доехать до гостильни и устроиться на ночлег, прежде чем тени окончательно сомкнутся над их головами.

Ночи на Яцире были черными-черными, казалось, что сам остров укрыт темными крыльями богини-Моарты. Звезды загорались яркими жучками-светлячками на темном куполе и, казалось, находились настолько близко от голов людей, что можно было рукой достать. Один жрец когда-то заявил, что каждая звезда есть отдельный мир, похожий и непохожий на этот. И, быть может, жители этих бесчисленных миров-звезд тоже каждую ночь видят светящиеся шарики…

Лошади неспешно переставляли ноги, иногда пофыркивая и отвлекаясь на незнакомую речь; Броня же то и дело пытался цапнуть какого-либо горожанина за край длинной одежды, и Дарену уже несколько раз пришлось извиняться за поведение родной скотинки.

Ждан с Велей вовсю вертели головами, восторженно провожая глазами людей с корзинками на голове, смешных лошадей с горбами и жрецов Сонны, в белых плащах с вышитым золотом кругом.

— Смотри, смотри! — смеялась девушка, — вон у того дядечки усы до пояса!

Ждан тоже хохотал, а Яромир поднимал бровки домиком, толкая в бок Дарена.

— Это не "дядечка", а заклинатель змей, — пояснил войник, бросив практически равнодушный взгляд на мужчину средних лет с корзинкой у ног и заклинательной трубкой в руках.

— Да?! — Велимира аж подпрыгнула от восторга, — а пойдемте, посмотрим!

— Зачем? — попытался вразумить ее Дар, — уже поздно, нам еще на ночлег устраиваться. Завтра посмотришь.

Ждану тоже было очень любопытно, но он постарался придать себе как можно равнодушный вид. Судя по ироничным взглядам Яромира — получалось у него это, скажем прямо, не очень хорошо.

— Мы завтра уже уедем! Ну, пожалуйста, Дарен!

— Ох-х…

Кое-как объяснившись с яцирцем на пальцах и частично с помощью поверхностных знаний яцирского Яромира друзья все-таки встали вокруг него в предвкушении зрелища. Стрибрянная монета, стребованная заклинателем, перекочевала в смуглую руку, а сам мужчина, прислонив трубку к губам, стал играть тихую мелодию, от которой Ждана сразу стало клонить в сон.

— Ой! — еще раз ахнула Веля, когда серая кобра стала подниматься из корзинки.

Глаза заклинателя улыбались, кобра продолжала подниматься, извиваясь.

— Отойди-ка подальше, — нахмурившись, сказал шатренец, отодвинув девушку рукой, — на всякий случай.

Он не любил змей, и, чего уж таить, немного боялся.

Дарен, поглядев на друга, задумчиво изрек:

— Я не думаю, что она ядовита.

Но Яр не стал отвечать: еще не хватало того, чтобы белобрысый понял чего лишнего.

Гостильня с непонятным названием оказалась очень уютной и не слишком дорогой. За корм и чистку лошадей Дарен вообще заплатил какие-то мелкие монеты. Бадья с горячей водой приняла в свои объятья всех по очереди, причем, что больше всего удивило Ждана, воду меняли после каждого моющегося.

Единственный казус произошел после ужина, когда оказалось, что в самой гостильне осталось лишь две комнаты, одна из которых была с тремя кроватями, а другая — вообще одноместная.

— И кто у нас будет спать на коврике? — спросил Яромир, когда друзья стали подниматься по лестнице, при этом выразительно поглядывая на Ждана.

— А чего сразу я?

— Ждан, — Веля укоризненно посмотрела на него, — Яромир ни словом не обмолвился о тебе.

— Зато так посмотрел!

— И что?

— Вот он и будет спать на коврике! — ворчливо отозвался парень.

Шаттренец, открывающий дверь, оглянулся и невинно поинтересовался:

— А больше тебе ничего не надо?

— Рожу твою хотя бы день не видеть, — огрызнулся Ждан, входя.

— Извини, этого удовольствия я тебе доставить никак не могу.

— А ты бы постарался! — заводился парень все больше и больше.

Шатренец смерил его скептическим взглядом и как бы в пустоту изрек:

— Господа, как вы думаете, мир сильно ухудшится, если я придушу белобрысого?

— Мир сильно улучшится, если тебя кто-то придушит!

Одна из кроватей была чуть больше, и Дарен, махнув на двух препирающихся петухов рукой, тихо сказал:

— Веля, ты не против, если мы будем спать здесь вместе? — он кивнул на кровать.

Девушка покраснела и помедлила с ответом. Войник вздохнул, поднял глаза наверх, мысленно прося у Эльги с Оаром терпения, и добавил:

— Я положу между нами покрывало.

Велимира, продолжая глядеть в пол, все-таки ответила шепотом:

— Хорошо, — и спросила чуть погодя: — а тебе не будет холодно спать?

— Нет, — Дар усмехнулся, — не переживай.

Веля, быстро скинув рубашку и платье, пока мужчины отвернулись, залезла под одеяло и отвернулась к стенке, прислушиваясь к своим ощущениям от того, как кровать прогибается под тяжелым мужским телом, и как недолго рядом шевелится что-то теплое и человеческое…

Зажмурившись, девушка покраснела еще больше, и мысленно строго сказала самой себе:

"Хватит уже об этом думать!".

Но заснуть все равно сразу не получилось, что было крайне обидно: Дарен рядом захрапел практически сразу, да так, как будто в последний раз, честное слово. То же относилось и к остальным друзьям.

"Засну, — подумала девушка, натягивая на себя одеяло, — всем назло — засну!".

И заснула.

А Хельга подарила ей сон, где она, Велимира, в кошачьем обличье разгуливала по родной веснице, распугивая глупых кур. Солнечные лучи запутались в рыжей шерстке, хвост — трубой, чтобы не обольщалась соседская мурка — и вперед, только вперед, за солнцем, за ветром, за Осенью! И уже не так страшно становиться кошкой на самом деле.

А утром проснулась от странных ощущений. Что-то непривычно давило на бок, поверх исподней рубахи. Причем, надо заметить, давило приятно. Стоило об этом подумать — и Веля проснулась окончательно: кошка из сна растворилась, уползла серым туманом под запертую дверь, да так там и осталась — караулить незваных гостей.

Поверх ее талии, которой за бесформенной одеждой было не найти, лежала рука. Знакомая такая рука, тяжелая, бледная и без рубашки.

— Ой…

После этого шепота-выдоха пришло осознание, что в спину не дует тоже вовсе не по причине накинутого одеяла.

Осознав все это и остро почувствовав чужую грудь через ткань рубахи, Веля отчаянно покраснела и застыла, боясь пошевелиться или вздохнуть лишний раз.

Что надо делать в таких ситуациях — девушка не знала, и любое упоминание о "первой ночи любви", как называли ее жрецы Сонны Светоносной, вызывало лишь очередную волну смущения, хотя умом-то Велимира понимала, что смущаться-то, собственно, и нечего. Сбросить руку и вскочить? Так ведь проснется же… Лежать так и ждать, пока сам пробудится? Тоже не выход, потому как долго Веля в таком напряжении не протянет, пошевелится. Вот напасть! И не смущалась ведь никого из трех, пока один их них рядом не лег… А если бы здесь был Ждан?

Веля задумалась, стараясь отвлечься от назойливых мыслей, подозрительное сосредоточение которых находилось сейчас в области спины и живота.

Вот если бы рядом лежал Ждан или Яромир… Да врыхи лысой она стеснялась бы! Получается, что она как-то по-другому относится к самому Дарену? Или дело в том, как он сам к ней относится?

Окончательно запутавшись, Велимира припомнила их совместный поход из глубин Даренова подсознания, в которых уже летала Моарта-Чернокрылая, затмевая свет выхода из бесконечных лабиринтов Здронна. Нет, ну право же, не может же причина ее трепета относиться исключительно к тому, что он — ее суженный? Ей-то какая разница, кого Осень назначила?.. Или та была настолько мудрой, чтобы просчитать все, до последней дорожки-судьбы, до последнего узелочка на их совместной Нити?..

Последнюю мысль девушка додумать не успела: Дарен вдруг фыркнул во сне, сбился с храпа и перевернулся на спину, убрав руку с неположенного места.

Веля выдохнула и отодвинулась к краю кровати. И с какой-то сладкой обреченностью поняла, что она толком и разобраться не может, чего было больше в ее чувствах — облегчения или сожаления.

Солнечные лучи золотой россыпью проникали в маленькую комнату, прыгая бисером по деревянным, наскоро обструганным доскам. Сейчас они казались вымазанными медом. Где-то под окном тихо переговаривались две женщины на горловом незнакомом языке. А еще в ногах обнаружилась рыжая кошка.

— Ты как сюда пробралась? — спросила Веля шепотом, протягивая руку к мурлыке.

Кошка лениво приоткрыла зеленые глаза, и девушке показалось, что она увидела на звериной морде какое-то подобие ехидной ухмылки. А, может, так оно и было?.. Рыжая вытянула лапы и юная чаровница тихо ахнула: подушечки на лапах были изодраны в кровь.

— Бедненькая, — Веля вздохнула, — как же ты это так?

Около окна заворочался Яромир, волосы которого уже давно подметали пол.

— Ты с кем? — раздался его сонный голос.

Велимира глянула мельком на него, отодвинулась подальше от Дарена и честно призналась:

— С кошкой.

— Ага… — шатренец перевернулся на другой бок и снова, кажется, заснул.

Ждан спал поверх одеяла в одних подштанниках, зажав подушку в руках и открыв рот. Вид парня была до того смешным, что Веля не удержалась и широко улыбнулась.

"Пусть спят, — решила она, — и да не нарушит Осень их тревожного сна".

Она аккуратно взяла рыжую кошку на руки и понесла вниз, чтобы промыть ранки на лапах.

Бывшая чаровница?

Вполне может быть…

Конечно, кошка истошно вопила, пока длилась эта со всех сторон не приятная процедура, и конечно, сердобольные яцирские дамочки уже успели обругать ее, Велю, так, что та, даже не понимая языка, все равно жутко краснела. Но миссии по спасению кошки, которая, к слову, расцарапала ей все руки в кровь, не прекращала.

В конце концов, на вопли рыжей и на ругань собирающейся на заднем дворе гостильни толпы прибежали Яромир с Дареном — в одних штанах и с совершенно звериным выражением лица и оружием в руках.

— Что здесь происходит? — начал Дарен, но, увидев, что вроде никого не убивают, меч опустил.

Велимира смешно подняла бровки домиком и пожаловалась:

— Они мне мешают!

— А сама-то ты что делаешь? — громко поинтересовался шатренец, аккуратно пробираясь через толпу, — о, боги…

Его взгляду предстало жалкое зрелище:

Мокрая и растрепанная девушка держала в исцарапанных до крови руках такую же мокрую и взъерошенную кошку, которая уже, по видимому, сорвала голос на реве, и теперь лишь злобно зыркала на всех своими зеленющими глазами с тоненькой ниточкой зрачков.

— Боги, Веля, откуда ты ее взяла?

Девушка поудобней перехватила кошку и жалобно сказала:

— Она ко мне ночью пришла. У нее все лапы были содраны…

— И что ты собираешься с ней делать теперь? — поинтересовался Ждан, позевывающий в стороне за чьей-то широкой спиной.

— С собой возьму…

Дарен скривился:

— Вот только кошки нам с собой для полного счастья и не хватало! — он подошел ближе и протянул руки, — давай ее сюда, я пристрою ее куда-нибудь.

— Нет! — Веля бойко отскочила в сторону, — не надо!

— Ты чего? — удивился Яр, приподнимая брови, — нам действительно будет неудобно с ней. Тем более, что она убежит на первой же остановке.

Велимира прижала рыжую к груди и твердо сказала:

— Не убежит.

— Почему?

— Она бывшая чаровница.

Дарен подошел ближе — и кошка, рванувшись от Вели, перебралась к нему на руки. Войник с несколько пылинок смотрел в зеленые глаза, а потом неожиданно смутился и пробормотал:

— Простите, сестра.

— Что?! — Ждан аж подпрыгнул, — как ты сказал?

Войник вздохнул и ответил:

— Помнишь сестру Йену, Ждан?

Парень пару мгновений смотрел широко открытыми глазами на рыжую шерсть, уши и лапы, а потом потрясенно пробормотал:

— О, боги…

— Как ты узнал? — уже спокойно спросила девушка, подходя ближе и забирая Йену.

Дарен пожал плечами и непроизвольно потер висок, на котором чернел черный знак.

— Так, — вставил Яромир, пристально наблюдая за всем этим, — мы сегодня же едем в этот храм.

— В какой? — вклинился Ждан.

— В котором могут помнить про Третью Школу Чародейства.

Поиски храма в портовом городе-столице из-за языкового барьера затянулись до самого вечера, и солнце уже не так яростно атаковало не привыкшую к таким извращениям кожу друзей. Кошка постаралась спрятаться к Веле под рубашку, отчего девушке было еще жарче, но она мужественно терпела, не желая жаловаться. В отличие от Ждана, который ныл и плелся позади, пока совсем не остановился.

Если бы не Веля, сидевшая сегодня на Яровой кобылке и окликнувшая войника, он, наверное, так и остался бы стоять.

— Что еще случилось? — Дарен обернулся на отставшего Ждана.

— Я чувствую себя ничтожеством, — недовольный собственным признанием, проворчал юноша, — червяком, прилипшим к сапогу.

— Это еще почему? — удивленно спросила Велимира. — Глупости какие!

— И вовсе не глупости! Это противно! — и Ждан, предвосхищая дальнейшие расспросы и последующие за ними подколки, указал пальцем куда-то вбок: — вон тот вот черномазый, чем он лучше меня?

Упомянутым "черномазым" был молодой парень, чью кожу солнце отполировало до иссиня черного цвета. Перед собой он вез телегу, накрытую серой тряпицей так, что разобрать, что в ней, было нельзя. Потом завез ее в небольшой сарайчик, после чего через некоторое время снова вышел.

Дарен, понаблюдав за ним, лишь молча пожал плечами, а Яромир, подняв глаза к небу и заслонившись ладонью от уже клонящегося к горизонту солнца, вдруг спросил:

— А кем твоя прабабка была?

Парень задумался. Насколько он помнил, крепостное право отменил Литоган Жестокий, а он правил чуть больше ста лет назад. Значит, бабка-то была крепостной крестьянкой… Ждан поскреб в затылке:

— Кажется… — и замолчал.

— Вот именно, — подхватил Яр, будто только этого слова и ждавший, — ты еще по сути своей раб, а здесь рабства никогда не было. Посмотри на то, как ходишь ты — опустив плечи, будто макака (Ждан тут же обиженно распрямился) — и как ходит он: он нищий, но держит себя, будто царь. И к остальным относится так же, потому что уверен, что он такой же, как они, а они, — Яромир обвел взглядом других людей, — ничем не отличаются от него.

Шатренец снова перевел взгляд на Ждана, думая верно, понял ли тот, что он хотел ему сказать. А если понял, то проникся ли?..

— Но это же неправильно, — наконец, с сомнением отозвался парень, — есть кралли и есть подданные, есть господа и есть слуги…

— А быть рабом — правильно?

— Да что ты-то рассуждаешь, ты же никогда им не был! — досадливо отмахнулся тот. — Тебе при всем желании не понять.

— Это почему? — светлые брови взлетели вверх, — фактически, мой дед еще был рабом. Или, может, ты думаешь, что Шатра всегда принадлежала Заросии?

"Нищий кралль", почувствовав чужой взгляд, обернулся и приветливо кивнул чужакам.

Ждан помолчал (историю своей страны он знал отвратно, чтобы не сказать, что вообще не знал), а потом продолжил:

— Значит, они лучше?

Велимира, протянув руку, дернула его за рукав, вынудив повернуться к себе, и тихо, но твердо сказала:

— Никто не лучше. И никто не лучше. Просто их Нити начались немного раньше…

Дарен хмыкнул, Яромир улыбнулся, и разговор затих. А потом кто-то заметил остроконечную верхушку храма Осуд — богини-покровительницы Третьей Школы Чародейства — Школы Чистого Дара.

— Кажется, нам сюда, — задумчиво кивнул Яромир, трогая бока лошади, — красивый, зараза. И почему у нас таких не строили?

— А сам-то ты сильно почитаешь богиню судьбы? — фыркнул в ответ Дар, тоже любуясь серебристым конусообразным куполом, — мы слишком привыкли полагаться на милость Оара-Создателя. Скоро остальных богов забудем.

Он покосился на бежевые стены: а можно ли им вообще входить в этот храм?

"Это неизбежно, мой сын, — рассмеялась вдруг Эльга в его голове, — или ты думаешь, что единство возможно без единого бога?"

"Хранительница путей, — отозвался войник, — а ты что же, думаешь, это вообще возможно?"

"Наглость никого не красит, сын мой. Я ли не отвечала тебе на вопросы всю жизнь? Мне ли не знать, чем заканчиваются Дороги?"

Дарен вздохнул и подумал в ответ:

"Тебе, Верная, тебе…"

"Сразу бы так, Подаренный, сразу бы так, — ухмыльнулась богиня и соизволила добавить: — ни о чем не думай. В конце концов, все мы — и есть Оар. До скорой встречи, Странник-без-Пути".

"Помню о тебе, Эльга".

И понимай ее слова, как хочешь.

Дар вздохнул и смело шагнул под своды храма.

Витражи тускло поблескивали в светел заходящего солнца, проливая тревожный свет на золотое пятно в центре — горящего диска Осуд. Свечи в подсвечниках, вставленных в стены, ровно горели, придавая помещению таинственность.

Люди в храме молчали. Некоторые стояли на коленях перед вокруг диска, кто-то протягивал руки к статуе Богини, другие молча слушали жреца, сидящего на деревянных скамей, расставленных по всему периметру храма.

— Кхм-кхм, — прокашлялся Ждан, внезапно почувствовавший себя кем-то вроде святотатца, и тихо поинтересовался: — а что мы здесь забыли?

Никто ему не ответил: все были поражены тем единством, которое буквально обволакивало всех пришлых, будь ты нищ или богат, разбойник или примерный горожанин… Яромир каждой клеточкой своего тела ощущал эту благодать, которая не делила народ на жрецов и простых обывателей. Потом вспомнил ругающихся бабок, выходящих из храма, и подумал, что так не бывает. Просто не может быть!

Дарен смотрел на жреца — уже совсем старого мужчину, с аккуратной седой бородой, которая давала яркий контраст с его темной, почти что черной кожей. Длинная бежевая ряса спускалась до пола, по рукавам и по подолу шла непонятная вязь, вышитая золотыми нитками. Абсолютно белые волосы перехватывал золотой ремешок.

Внезапно жрец поднял глаза — и войнику на миг показалось, что это тот самый Странник, который встретился ему в лесу, но миг прошел, и Дарен понял, что обознался. Однако сам старец, мягко извинившись перед прихожанами, одним текучим движением поднялся со скамьи подошел к мужчине.

— Приветствую тебя, Странник, — откуда ни возьмись в его руках появился посох с позолоченным древком — не палка для старика, а мощное чародейское оружие.

Дар спрятал свое любопытство о месте жреца в их иерархии и, низко поклонившись, ответил на приветствие:

— Мир тебе, служитель слепой богини.

— Что привело тебя и твоих друзей на Яцир? — продолжил жрец на чистом заросском.

Его карие глаза лукаво поблескивали: мол, я-то уже про вас все знаю — боги доложили — а сам-то ты как думаешь?

— Честь и долг, посредник богов.

Старец довольно улыбнулся и закивал, будто соглашаясь сам с собою или же подтверждая свою собственную догадку.

— Пойдем со мной, выбранный Осенью, — и, заметив задумчивый взгляд войника в сторону застывших Яромира со Жданом и Велимирой, добавил: — о друзьях можешь не беспокоиться: никто не посмеет нарушить покой их раздумий.

Дар кивнул и направился вслед за жрецом в маленькую келью.

Жилище старого служителя богов было до такой степени скромным, что посмотреть было практически не на что: лавка с шерстяным одеялом вместо постели, широкий стол, на котором уже дожидался жреца обед, полка с книгами да изображение богини Осуд на противоположной стене — вот и все.

— Что ж… — старец сел на лавку и взглядом предложил Дарену присоединиться к нему, — разделим сначала пищу, а потом можно и поговорить.

Войник посмотрел на "пищу" и мысленно ужаснулся: вряд ли две миски с похлебкой и парой кусков хлеба могли бы действительно считаться едой.

— Мы люди скромные, — усмехнулся старец, ломая ломоть хлеба, — ты уж не обессудь…

Дарен даже чуть смутился под его взглядом, но быстро взял себя в руки и, глубоко вздохнув, задал первый вопрос:

— Так значит, ты знаешь, жрец, где и как уничтожить мне артефакт?

Служитель Осуд не отвечал, методично пережевывая пищу, и Дарен снова замолк в ожидании ответа. Когда же миска опустила, и были подъедены последние крошки, жрец снова поднял голову:

— Где — знаю, как — сказать не могу. — Он прищурился.

— Скажешь мне?

Пауза затянулась, и войник подумал уже, что жрец отвечать не будет, но тот вдруг пробормотал себе под нос что-то яцирское, а потом спросил:

— А готов ли ты исправить то, что начато не тобою?

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — осторожно отозвался Дар: его насторожила эта перемена в старике; его взгляд стал жестче, старец смотрел прямо в душу.

Жрец усмехнулся, вмиг становясь прежним и хитро улыбнулся:

— Понимаешь, Подаренный, понимаешь.

— Так скажи это вслух, служитель слепой богини, — начал заводиться войник, — не тяни с ответом, у меня мало времени.

— Ты даже не представляешь, насколько мало. Меньше седьмицы, Подаренный. Не решишься — мир будет ждать следующего Выбора Осени, и, возможно, не дождется вовсе.

За окном надрывалась какая-то местная певчая пташка, не думая о том, что завтра может больше не взлететь, оказавшись с перегрызенной кошкой шеей. Будут ли ее помнить собратья? Вряд ли. Тело есть — есть память, нет тела — нет ничего. Ни-че-го.

— Что меня может остановить? — задумчиво поинтересовался Дар, отрываясь от маленькой синенькой птицы и переводя взгляд на старца.

Жрец вздохнул.

— Вот об этом нам и надо поговорить…

Заветная дверь отворилась лишь через пару побегов: без скрежета и писка, мягко и тихо.

— Прощай, жрец, — Дарен поклонился и добавил: — ты помог мне.

— Такова моя роль, — развел руками старец, — и тебе прощай, сын мой.

Войник усмехнулся и пошел к друзьям, которые сидели на лавке около выхода.

— Пойдем.

— Уже все? — все трое вскочили одновременно.

— Да. Идем скорее. У нас мало времени.

А жрец, услышавший его слова, лишь повернулся спиной и, вздохнув, что-то пробормотал.

И если бы только Дарен понимал яцирский, он бы перевел последнюю фразу так: "Ты ошибаешься, у тебя совсем нет времени…"

Кони нетерпеливо бежали к востоку от столицы, солнце неспешно плыло в своей огненной лодке, ведомое умелыми руками Сонны. Низкие кучевые облака, казалось, были нанизаны на высокий горный пик вдалеке, как лохматые бусины — на нитку. Красно-синий свет окутал небо и рисовал на нем немыслимые узоры.

Справа тянулась темнеющая полоска леса — насаженного ельника, слева — сухая, выжженная солнцем земля, на которой временами сиротливо жались друг к другу маленькие убогие домики-лачужки. Впрочем, может быть только Дарену, привыкшему к крепким деревянным избам, они казались убогими.

— Да-а, — протянул, наконец, Яромир, — не знаю, куда мы едем, но до темноты мы вряд ли успеем добраться туда. Давай сворачивать в лес.

— Может быть, попросимся к кому-нибудь? — робко предложила девушка, с неприязнью и даже страхом осматривая неприветливый черный ельник.

Но их мысли прервал Дарен, грубоватым:

— Будем ехать до самого вечера, а там посмотрим.

Ждан что-то пробормотал себе под нос, и вряд ли что-то приятное для войника, но тот был слишком занят своими мыслями, чтобы услышать его.

— Интересно, что он ему сказал, — сказал вдруг Ждан над ухом у Вели.

— Кто?

— Ну, старик этот, жрец.

— Не знаю. Ты хочешь, чтобы я спросила? — Велимира осторожно покосилась на задумчивого Дарена.

— Было бы неплохо, — честно признался парень.

Девушка вздохнула:

— И чего ты такой любопытный?

Тот почесал за ухом и хмыкнул:

— Таким уж вот вышел…

Закон подлости и на этот раз подтвердил всю свою репутацию. Когда стемнело настолько, что не представлялось возможным разглядеть дорогу даже в метре от себя, Дарен скомандовал останавливаться на ночлег. Но, естественно, никаких домиков уже рядом не было и в помине. Да даже если бы и были — высмотреть их в эту безлунную ночь было нельзя.

— Я боюсь идти в этот лес, — девушка поежилась, и Ждан физически почувствовал, как по ее телу победно пробежали мурашки.

— Мы не будем далеко заходить, — отозвался Дар, — только чтобы от дороги сильно не было видно.

Яромир покачал головой, но в кромешной тьме никто не могу этого заметить: что поделать, южные ночи всегда отличались своей непроглядной чернотой…

Шли, спешившись, в полной тишине, нарушаемой лишь беспокойными вскриками птиц, вспархивающих с веток, да охами Велимиры, которая не переставала оглядываться по сторонам.

— Не нравится мне этот лес, — снова пробормотала она.

— Ты что-то чувствуешь? — насторожился Яромир, — что-то плохое?

Девушка нахмурилась, пытаясь отделить свои чаровнические чувства от простого девчачьего страха.

— Пока не могу разобраться.

Шатренец, повернувшись в сторону, заметил:

— Дарен, может быть, нам и правда стоит?..

— Нет, — раздался голос с совершенно противоположной стороны, — у нас слишком мало времени.

Веля лишь тихонько вздохнула, покрепче сжав руку идущего чуть впереди Ждана.

— Костер будем разжигать? — подал голос парень.

— Только если ненадолго, — помедлив, отозвался войник, — нам не следует привлекать внимания.

— А ужин? — вскинулся Ждан.

— Перебьешься. Веля, сделаешь бутербродов? У нас вроде должен был оставаться сыр.

— Представляю, во что он превратился после дня на таком пекле, — проворчал белобрысый и огрызнулся в сторону Дара: — сам жри свой сыр!

— Я сварю кашу! — пискнула девушка, пытаясь предотвратить начинающуюся перепалку, — это быстро!

— Хорошо, — сквозь зубы проговорил войник, — здесь остановимся, мы уже достаточно прошли.

Ветки собирали Ждан с Яромиром, оставив Велимиру около Дарена, напряженно застывшего на месте и держащего руку на рукояти меча.

— Ты что-то видишь? — тихо спросила девушка.

— Нет.

Когда вспыхнул огонь, на душе у нее стало чуть спокойнее, и она проворно стала вытаскивать из своей сумки котелки, миски и крупы.

— Быстрее, — поторопил ее Дар, не оборачиваясь.

Веля бросила на него короткий взгляд, и ее руки еще быстрее запорхали над котелком, в которой уже вылилась вода из огромной фляги, которую девушка таскала с собой еще со столицы.

— Откуда вода? — удивился Ждан.

— Я набрала с утра, — немедленно отозвалась Веля, и чтобы увести тему от кошки-Йены, сжавшейся у нее около ног, как бы невзначай спросила: — Дарен, а что тебе сказал жрец Осуд?

— Неважно.

— Почему неважно? — гречка вся оказалась в котелке с уже кипящей водой.

— Тебе не надо этого знать, — с нажимом повторил войник, не оборачиваясь.

Велимира насторожилась: ей с самого выхода из храма показалось странным его поведение. Неужели — все?

— Но тогда…

Дарен вдруг резко повернулся: его темные глаза сейчас горели, как у безумца.

— Что тогда, Веля? Что — тогда?! Почему ты вечно лезешь не в свое дело? Если тебе что-то не нравится — иди! Скатертью тебе дорога. Я в няньки не записывался.

Яр и Ждан вскочили одновременно.

— Да как ты смеешь?! — парень сжал кулаки.

— Отойди, — Яр неприязненно подвинул его и повернулся к Дарену: — Пойдем, отойдем.

Войник, сжав губы, действительно пошел, провожаемый изумленным взглядом Ждана.

— Ты, паршивец, — с неожиданной злостью в голосе сказал вдруг Яромир, когда они отошли на достаточное расстояние, — у тебя с головой не все в порядке? Зачем ты на девочку набросился?

— Она лезет не в свое дело, — нахмурился Дар.

— А, так значит, ей вовсе не обязательно знать, во что она ввязывается благодаря тебе?

— Я не звал ее с собой.

— Ах, не звал? — прошипел шатренец, — тогда посчитай, сколько раз она спасла наши с тобой задницы!

— Дело не в этом, — Дар скривился: его ответы больше походили на оправдания, а оправдываться ему было не за что.

— Не в этом, значит? А знаешь, я, кажется, понимаю, о чем ты говоришь. Дело в некой Василине, чье имя ты все твердил, пока Веля тебя с того света вытаскивала.

Дарен угрожающе посмотрел на Яромира и прорычал:

— Не смей! Она всю грязь мою на себя взяла!

— Еще как посмею, — шатренца понесло, — а Веля, значит, не берет? Ты уже весь в говне вымазался, чтобы она не подходила, а она все подходит и подходит… Думаешь, почему?

И тут Дар не выдержал и все-таки заехал другу в морду. А потом еще раз. А потом… Яр тоже ответил ударом, и войник остановился.

— Полегчало? — ядовито поинтересовался Яромир, вытирая кровь с разбитой губы.

— Да пошел ты! — с досадой бросил Дарен и, повернувшись спиной, направился в лес.

— Иди-иди, — посоветовал ему друг, — может, какие мысли достучатся до твоей больной головы.

Сам шатренец пошел в противоположную сторону, обратно к костру, на ходу приводя в порядок растрепавшиеся волосы и пытаясь отчистить от липкой грязи правый бок. Но Велимира, бросив на него лишь один взгляд, все поняла и ахнула:

— Вы что, подрались?!

Яр промолчал, чтобы ненароком тоже не обидеть девушку, сел около костра взял свою порцию каши.

— Приятного аппетита.

Пожелать-то пожелал, а приятного в еде с расквашенной губой — маловато.

— Больно? — участливо спросила девушка, откладывая кружку с ложкой, — давай я посмотрю.

— Не надо. Дарен вернется — его посмотришь.

— А если с ним что-то случится?

— С Дареном? — одновременно вытаращились на нее две пары глаз.

— В любом случае, — пошла на попятную Веля, — он не захочет, чтобы я к нему приближалась, — она вздохнула, — не понимаю, чем я ему так не нравлюсь?..

Яр посмотрел на нее и сказал:

— Вель, не обращай на него внимания. Он — дурак. Когда образумится, сам к тебе подойдет.

Девушка опустила глаза и вяло поковыряла носком сапога землю.

— А если нет?

— Значит, мы со Жданом поможем образумиться, — не моргнув глазом, ответил Яромир.

Парень удивленно взглянул на него, но от комментариев воздержался, молодец. В противном случае шатренец не только бы взял свои слова обратно, но еще и в рожу заехал бы.

Есть пришлось тоже в полной тишине, так как ни у кого не возникало желания заводить какой-либо разговор в полной темноте. Лишь было слышно, как ложки изредка стучали по мискам.

— Там рядом нигде нет ручья? — вдруг спросила девушка, чьи глаза, чуть привыкнув к темноте, теперь едва различали смутные силуэты друзей.

— Не слышал, — отозвался Яр, — ополоснешь посуду завтра, — и вдруг спросил: — Веля, а откуда ты на самом деле?

Чаровница непонимающе посмотрела на темную тень шатренца:

— Что ты хочешь сказать?

— Ты же не из весницы на самом деле.

Он внимательно вглядывался в чуть заметное лицо спутницы.

— Из весницы. Яромир, какая муха тебя укусила?

Шатренец пожал плечами, а потом задумчиво продолжил:

— Для обычной весницкой девушки ты очень многое знаешь.

Велимира продолжала молчать, даже голову опустила: теперь Яр не видел ее лица. Он с волну подождал, а потом, будто и не замечая прислушивающегося Ждана, продолжил:

— Хорошо, тогда скажи, кем был твой отец?

Она долго молчала прежде чем ответить, но потом все-таки сказала тихо:

— Я его плохо помню. Он… — девушка поперхнулась, стараясь не дать теплым воспоминаниям пробить ее броню, и вместо "умер" сказала: — тиф.

А некоторое время воцарилось молчание. Какая-то птица шумно взмахнула крыльями на соседнем дереве; чуть вдалеке заухал филин.

— Извини, — наконец проговорил Яромир, а потом, еще чуть помолчав, спросил: — твой отец… он ведь не из весницы, верно?

Веля вдруг вспыхнула и вскочила на ноги.

— Ну какая тебе разница?! Что ты мне тут допросы устраиваешь?

Кошка-Йена, до этого мирно дремавшая у нее на коленях, вскочила, выгнула спину дугой и зашипела на шатренца.

— Прости, — тут же отступил Яр, — просто…

— Что — просто?

— Я просто думал, что ты — ключик к разгадке, заключенной в пророчестве, — наконец, признался тот.

— Я не заклята узами долга, Яромир, — успокаиваясь и усаживаясь обратно, ответила она, — это не то.

И только шатренец успел выдохнуть, как она еще тише добавила:

— Я заклята самой Осенью. В обмен на жизнь. В весницах никогда не было магов.

— Не рождались? — подал голос вдруг Ждан.

Девушка нахмурилась:

— Нет. Им не давали жить. Убивали вместе с родителями. Жгли вместе с домами, как чуму какую-то…

— Но почему?

— Потому что неуправляемый дар таких детей мог бы стоить жизни всей веснице…

— …а поступить в Академию средств все равно не было, — закончил Яромир и рискнул спросить: — как же тогда выжила ты? Почему тебя… не жгли?

Веля сверкнула глазами, а потом сквозь зубы выговорила:

— Жгли. В огне погибла моя мать. И отец.

— Тогда почему?.. — изумленно начал Яромир.

— Почему еще раз не попробовали? — перебила девушка и тут же сама ответила: — боялись.

— Чего боялись?

— Кто чего, — она отвернулась и стала что-то чертить пальцем на земле, — кто-то думал, что отцу удалось спастись и побоялся кралльского недовольства — хотя вряд ли тот стал бы вступаться за обнищавшего дворянина, — кто-то был уверен что это знамение богов и опасался их гнева.

— А на самом деле? — подал голос Дарен, уже с несколько волн стоявший за ее спиной.

Веля, будто и не удивившись этому, пожала плечами и ответила:

— Я же сказала: я заклята Осенью. Хватит расспросов. Я и так ответила вам всем больше, чем должна была.

— Ложитесь спать, — отозвался Дар, — я первый подежурю. Потом Яромир, потом Ждан.

— А я? — снова подала голос чаровница.

— Спи, — устало отмахнулся шатренец и добавил: — прости еще раз. Просто правда… она, как-то, всегда ближе.

— Я же не врала вам.

— Зато талантливо недоговаривала. Ладно, я твой должник, Веля. Чего не знаешь — спроси.

— Да про вас я как раз все знаю… — тоскливо сказала чаровница, покосившись при этом, почему-то, на Дарена.

Ночь прошла спокойно. А вот утром сначала пришлось искать ручей, а потом оказалось, что на завтрак, кроме хлеба и куска "вспотевшего" сыра ничего не осталось. И потому Ждан не переставал ныть, Дарен — ругаться сквозь зубы, Яромир — шикать на обоих по очереди, а Велимира — стараться не допустить драк. Получалось, в общем-то, не ахти как: сначала Ждан запульнул в дара сорванной с ближайшей елки шишкой; тот, естественно, вызвал его на поединок, на что парень ответил, что он еще не последний самоубийца. Тогда войник, плюнув на гордость, на ближайшем привале около вожделенного ручья подставил подножку — и белобрысый скатился прямиком по обрыву в воду.

— Ты чего делаешь, идиот? — заорал снизу Ждан, — как я теперь мокрый поеду в седле?

— Пусть тебе это будет напоминать о должном смирении в поведении, — мрачно ответствовал Дарен, стоя сверху и демонстративно потирая ладонями друг о друга.

— Я тебе сейчас тоже кое-что напомню! — взвился парень и бросился карабкаться в горку, цепляясь ногтями за камни.

Но, когда в очередной раз мокрая рука предательски соскользнула, Ждан снова покатился в ручей. И в этот раз Яромир уже захохотал в голос — до того нелепым был вид парня, стоящего в мокрых штанах посредине мелкого ручья.

— Ну и? — поинтересовался Дар, садясь около края обрыва на корточки, — что ты там мне хотел напомнить?

— А ты спускайся сюда, водичка как парное молоко.

Яд из его голоса можно было черпать половниками, и Веля дернула Дара за рукав с требованием прекратить балаган. Тот нехотя поднялся и, напоследок предложив Ждану поймать русалку за хвост*, ушел обратно к привязанным лошадям.

— Сам лови, озабоченный! — полетел ему вслед рев взбесившегося парня.

Велимира вздохнула: она надеялась, что утренний инцидент был первым и последним за сегодня, но, видимо, ее надеждам не суждено было оправдаться.

— Долго нам еще ехать? — недружелюбно буркнул только высохший Ждан в сторону.

— Пока с седла не свалишься, — ухмыльнулся Яромир, и поинтересовался: — ничего не трет?

— Иди ты.

— Только после вас…

— Так, все! — Велимира повысила голос: — перестаньте! Дарен!

— Что?

Веля набрала побольше воздуха в легкие:

— Скажи, пожалуйста, долго ли еще ехать.

Войник вздохнул и нехотя ответил:

— До вечера, я думаю, доберемся.

— И что потом? — заинтересовался переключившийся на друга шатренец.

— Не знаю. Увидим.

— Веля?..

— А мне-то откуда знать? — пожала плечами девушка в ответ на вопросительный взгляд Яра, — я вижу только события, а не места.

И почему-то на этот раз никто не стал спрашивать ее, что же именно она видит. Может быть, это на них так вчерашний разговор повлиял?..

Велимире очень бы хотелось на это надеяться.

Но вряд ли.

Дорожные столбы сменяли друг друга, дорога то ровно и неспешно текла, как широкая равнинная река, то петляла между камнями, обходя жалкий, выжженный солнцем лес стороной (и почему ночью он казался таким страшным?). Небо будто кто-то покрасил в голубой цвет, и его однообразность ложилась на плечи, как непосильная ноша. Кони фыркали и все норовили отойти в сторону, пытаясь хоть как-то избавиться от навязчивой жары палящих лучей.

— О, — оживился вдруг Ждан, приподнявшись в стременах, — я, кажется, что-то вижу впереди! Вы видите?

— Уже пять минут как, — флегматично заметил Яромир, — тебе в детстве не говорили, что с утра надо умываться?

— А тебе не говорили в детстве, что ты жуткий зануда? — беззлобно передразнил его Ждан, помня об утренней клятве самому себе не задираться без причины: получалось плохо.

— Я не зануда, я — умный. Разницу видишь?

Парень ухмыльнулся:

— Голова-то от знаний не лопается?

— По своей постучи — гул слышишь?

Дарену надоело слушать эту бесконечную перепалку, и он слешга пришпорил Броню. Тем более, что вожделенная цель была совсем рядом.

Горячий ветер обжег песком в лицо и улетел дальше, запутываясь по дороге в волосах путников вместе с мелкими камешками.

Скоро все закончится, и уже никакие силы не смогут остановить то, что завертелось. И он не сможет. И Веля тоже не сможет. И даже ее пресловутая Осень.

С первой трудностью они столкнулись уже на въезде в небольшой городок (хотя Яромир с про себя все равно окрестил его весницей — до того убогими были домишки и бедно выглядели люди).

Едва друзья подъехали к воротам, как стена сразу же ощерилась стрелами, будто еж — иголками.

— Да уж, радостный прием, — хмыкнул Дарен, — ничего не скажешь.

— Что делать будем? — задумчиво поинтересовался шатренец, разглядывая бойницы.

— Что-что… объясняться.

— Что-то мне подсказывает, что нас не настроены слушать.

— Но попытаться-то надо.

Войник медленно показал пустые ладони без линий и прокричал что-то вроде: "Мы пришли с миром!".

— Фе, как неоригинально, — фыркнул Ждан сзади.

Яр тут же парировал, прищурившись:

— Можешь лучше?

Стрелы не спешили всовываться обратно, и по прежнему целились в маленькую горстку народа.

— Так, — пробормотал войник, вспоминая старичка в веснице-городе, которы требовал с него — подумать только — пошлину, и продолжил: — так дело не пойдет. Яр, сможешь спросить, где начальство?

Шатренец перевел взгляд на стену и, медленно приставив ладони ко рту, прокричал на ломаном Яцирском:

— Эй, любезные! Позовите кого-нибудь из высоких! Начальника стражи, городничего, мэра!

Ворота не спешили открываться, но наверху раздались возгласы, после которых началось какое-то шевеление.

У Ждана стали затекать руки, и в тот момент, когда он, плюнув на все, готов был уже опустить их, послышался лязг огромных засовов, и створки ворот медленно поплыли вперед, открывая щелочку для одного человека.

Дарен прищурился, Яромир напрягся, Веля вцепилась пальцами в Жданов рукав.

Человек внимательно осмотрел четырех путников, а затем отрывисто спросил на яцирском:

— Кто такие будете?

— Переводи, — шепнул Дар шатренцу, — мы путники, пришли с миром…

Яр поморщился на такие речи, но все-таки заговорил на певучей яцирской речи, пытаясь успеть за речами друга. Когда они замолкли, человек негромко поинтересовался целью прибытия. На что Дарен протянул ему написанный жрецом лист пергамента, сложенный вчетверо. Тот вчитался, нахмурился, а затем что-то быстро стал объяснять Яромииру. Шатренец подобрался и так же быстро заговорил:

— Они закрывают ворота города… раз в месяц, за седьмицу до полнолуния… не понимаю… ни своих, ни чужаков приказано не пускать, он не имеет права открывать ворота… тьфу, как быстро — ничего не могу разобрать!

— Ясно, — Дарен оборвал обоих, чуть приподняв руку (стрелы, за все это время чуть опустившиеся, снова нацелились на маленькую черную фигурку внизу), — скажи ему, что мне нужен Алишер, жрец Осуд, Слепой Богини.

Начальник стражи снова нахмурился и спросил, почему это он обязан пускать каждого проходимца к почтенному Алишеру. Яромир заскрежетал зубами, и тут вдруг сзади раздался звонкий голосок девушки:

— Листья падают. Выбор Осени сделан.

Фраза была произнесена на чистом заросском, однако человек, столь недружелюбно встретивший друзей, выпучил глаза и, открывая и закрывая рот, как рыба, выброшенная на берег, лишь молча поклонился им, четверым, и тихо сказал:

— Простите меня. Вам надо было сразу это сказать.

— Если ты знала кодовые слова, то почему раньше сказать не могла? — сварливо поинтересовался Дарен.

— Это не я! — девушка взглянула на войника, — это — Осень!

— Ну конечно же, и как я сам не догадался? — с сарказмом продолжил Дар, — у нас ведь чуть что — сразу же Осень виновата.

У Вели заволокло глаза от обиды:

— Но это правда не я! Я не знала!

— Да отвяжись ты от нее, — вмешался Ждан, — чего ты к ней прицепился? Лучше скажи спасибо, что жив остался! А то "мы пришли с миром", "мы никому не причиним зла"…

— За собой следи, мальчишка.

— Да иди ты.

Дарен замолчал и отвернулся, поравнявшись с Яромиром.

Шатренец вовсю разглядывал улицы и хорошеньких смуглых девушек, закутанных в ажурные сетки-платки; сверху то и дело слышалась какая-то иностранная брань, а под ногами путников и лошадей, которых они вели в поводу, все время шмыгали кошки — туда-сюда. Яр поднял голову и, встретившись взглядом с молоденькой женщиной, белозубо улыбнулся ей. Но та опустила взгляд и быстро прошмыгнула мимо.

Яромир проводил ее фигурку взглядом и разочарованно заметил:

— Вот нравы! Не то, что у нас. У них, поди, и публичных домов нет.

— Кто о чем… — пробормотал Ждан, покраснев.

— А что, — вдруг спросил шатренец, — у тебя девки-то и не было, наверное?

— Не твое дело!

— Ты так краснеешь, как будто я собираюсь делать тебе неприличные предложения. И все таки?

— Замолчите! — еще более красная Велимира смотрела на них с укором, — хватит доставать друг друга!

Яр ухмыльнулся, а парень пробормотал себе под нос что-то ну очень нецензурное.

Дарен поднял на них взгляд и вздохнул: пусть дурачатся и препираются, пока у них есть на это время.

Скоро все изменится, совсем скоро.

— Да, Броня, — войник почесал хрюкнувшего от удовольствия коня за ухом, — одни мы с тобой остались.

Броний поднял на хозяина грустные янтарные глаза и ткнулся мордой ему в плечо: мол, все будет хорошо.

Но Дар, проводив взглядом очередной раскрашенный красками листик, неведомо как оказавшийся в этой пустыни, уже не знал, будет ли это все. И эти улочки, и это необъятное небо, и эти мальчишки, устраивающие перепалку в каждый свободный момент, и эта необыкновенная девушка, которой он зачем-то постоянно причиняет боль…

Будет ли это все?

Но всеведущие боги молчали.

И Осень тоже не спешила давать ответ.