"Тихоокеанские румбы" - читать интересную книгу автора (Яффе Георгий, Анциферов Вениамин, Ильин...)

Михаил Рыбаков Жемчужина «Монте-Кристо»

Жемчужина напоминала большую горошину. Огромную голубую горошину, выросшую в сказочном стручке. Она матово поблескивала на черном бархате и походила на кусочек голубого неба над Амурским заливом. Коробочка с жемчужиной лежала в дубовом, окованном позолоченной медью ларце.

И здесь же находился еще один предмет — небольшой пистолет…

— Соседство удивительное, но в какой-то степени объяснимое, — сказал старый чекист Иван Андреевич Колосов, показавший мне находку, обнаруженную при сносе старого ветхого домика на одной из бывших окраин Владивостока. — Немало прошло времени с тех пор, когда мне с двумя товарищами пришлось идти по следу этой жемчужины. Но не забываю те дни. И памятка есть…

Иван Андреевич отвернул рукав рубашки и показал темноватый шрам у локтя.

— Примерно в конце 1922 года, — начал рассказ Колосов, — вызвали меня в управление, которое занималось охраной порядка в только что освобожденном от интервентов и белогвардейцев Владивостоке. В этом нет ничего особенного. Много наших ребят из Народно-революционной армии, из партизанских отрядов было призвано туда служить. Положение в городе было не из легких. На первых порах и грабежи, и налеты бандитские, и поджоги — все было. В районе «Мильонки» — кварталов, прилегавших к знаменитому Семеновскому базару, в то время были еще и игорные дома, там можно было увидеть специалистов по провозу контрабанды, сюда приходили курильщики опиума и просто всякие мошенники, не успевшие сбежать белогвардейские офицеры.

Словом, надо было с первых же месяцев после освобождения Владивостока от белогвардейцев и интервентов произвести в этих темных местах основательную чистку.

К начальнику управления нас вызвали втроем. Все мы знали очень хорошо Владивосток, хотя судьба наша была разная.

Илья Жилин — солдат русского экспедиционного корпуса— побывал во Франции, сражался в Шампани. Кайзеровская пуля поранила его, попал во французский госпиталь. И там очень быстро научился говорить пофранцузски. А потом было полное приключений возвращение на родину. Почти пять лет воевал в партизанских отрядах, бил интервентов.

Семен Коровин при случае любил ввернуть в разговоре английское словечко, — а то и целую фразу. Английский язык он знал неплохо. Сказалось плавание на зверобойной шхуне, почти весь экипаж которой во главе со шкипером состоял из англичан и американцев. Хоть англичанином его и не прозвали, но многие завидовали его знанию языка.

Где я изучил японский — рассказывать долго. Писать-читать не мог, а вот разговаривать — случалось. Еще мальчишкой пришлось работать посыльным при японском банке.

Сначала думал, что никогда ни одного слова не пойму. А потом, оказалось, понимаю. Японские служащие удивлялись, а русские — поощряли.

— Создается особый отряд по борьбе с очень опасной шайкой преступников, — начал свою речь начальник управления. Глаза у него были такие внимательные, спокойные. Только иногда уж очень сильно вдруг загорались. А слова произносил тихо, но так, что невольно в них все вслушивались очень внимательно. — Вас собрали не случайно, — продолжал он. — Дело требует осмотрительности, смелости, дерзости, а главное — знания языков. Мне вот подсказали, — начальник улыбнулся, — что среди бойцов настоящие полиглоты есть. Поэтому вас и вызвал. Только условие — ваше согласие на новую должность обязательно. Ведь вместе с согласием вы даете особую клятву хранить все в такой строгой тайне, что даже отцу с матерью не должны говорить, чем занимаетесь.

Так началась наша работа. С виду не трудная. Кем мы только не были: водоносами, артелью сапожников, продавцами пирожков, перевозчиками, носильщиками на вокзале, матросами, грузчиками, почтальонами… Приходилось встречаться с самыми различными людьми. Вот где выручило знание языков.

Скоро мы напали на след хитро замаскированной шайки грабителей и фальшивомонетчиков. Были в то время и такие.

В городе после изгнания интервентов еще были в ходу японские иены. Так вот, начали появляться среди них такие мастерски сделанные подпольными валютчиками деньги, что отличить их от настоящих было очень трудно. Дело было, видать, поставлено широко.

Ниточка потянулась к одной из частных контор, каких в то время было множество. Занимались они всяким мелким бизнесом, но обычно эти конторы быстро прогорали и исчезали, а на их месте возникали новые. В первое время у городских властей просто руки не доходили до всех этих «коммерческих предприятий».

Тут как раз время упомянуть о малоприметной экспедиционной частной фирме «Почтовые услуги», которая располагалась в полуразвалившемся домике, сейчас снесенном, который выходил своим фасадом на главную улицу. Наискось от него возвышались резные колонки и башенки универсального магазина Кунста и Альберса, удравших от революции в Бельгию. Домик, в котором находилась контора «Почтовые услуги», хотя и был маленьким, но имел много запутанных ходов и коридоров, закоулков и дверей, чердаков и самых настоящих подземелий-погребов. Стоял он на бойком месте и, надо сказать, прибыльным стало для хозяев их «дело».

В то время почтовую связь с центральными районами страны еще не восстановили. Этим воспользовались разные темные людишки. Быстро организовали контору, стали принимать посылки и другие отправления от частных лиц. Пошла писать контора. Надо сказать, что клиентов у нее было немало. Ведь во Владивостоке после бегства белогвардейцев осталось много их семей, которые вдруг оказались на другом конце России. У всех были на западе знакомые, родственники, единомышленники, и все они никак не могли осознать того факта, что Советская власть пришла навсегда и окончательно.

Большинство собиралось как-нибудь удрать за границу или возвратиться в Москву, Петроград… У всех таких «туристов» сохранилось немало золотых империалов, платиновых пятерок с изображением последнего российского императора, колец из благородного металла, были припрятаны на черный день брильянты, изумруды, рубины… Везти с собой через всю страну такие ценности боялись: мало ли что в дороге случится… И вот в «Почтовые услуги» стали приносить посылки со старыми салопами и шляпами, потертыми чиновничьими шинелями и гимназическими формами. Посылали томики стихов и толстые фолианты, переплетенные в телячью кожу.

Многие из этих посылок имели добрую «начинку». В переплетах книг укрывались золотые монеты. Вместо пуговиц у салопа были пришиты обернутые в сукно платиновые пятерки. В потрепанных куклах зашивались драгоценные камни… Немало таких посылок благополучно дошло до адресатов. Но потом все переменилось. По-прежнему где-нибудь в Москве в квартире на Тверской или у Никитских ворот получали посылку из Владивостока, и письмо, где отправители просили перешить у старого салопа пуговицы… Только пуговиц-то драгоценных уже — ищи, пропали!

Разумеется, никто из пострадавших и не думал обращаться к властям за помощью. Раскрылось дело случайно. Один знаменитый доктор послал свои вещи родственникам и среди всякого старья положил серебряный стетоскоп. Да при этом имел неосторожность упомянуть в письме, чтобы его хранили как зеницу ока — дареная была вещь. Мошенники, так водится, посылку вскрыли и не удержались, изъяли стетоскоп. Доктор, получив известие, что вещь пропала, всполошился, пожаловался городским властям. Ему сказали: разберемся…

И примерно в то же время произошел забавный случай на границе. Молодые красноармейцы — первые наши пограничники отлично несли службу. А трудно было очень. Ведь совсем еще недавно в этих местах стреляли, да и после того, как белогвардейщина скрылась по ту сторону кордона, выстрелы еще часто гремели. Это отбивались от бойцов контрабандисты. Но в тот вечер, как мне рассказывали, на границе было тихо. Только под вечер наряд задержал странно одетого пожилого человека. Был он в какой-то широченной черной хламиде и широкополой коричневой шляпе из мягкого фетра. Лицо незнакомца было одутловатое, но носило следы одухотворенности, изъяснялся задержанный с достоинством и охотно отвечал на вопросы.

— Я профессор Грегорио, художник-портретист, гравер, закончил Петербургскую Академию художеств.

Его слова подтвердили только… две кисточки, обнаруженные в бездонном кармане черной хламиды. Никаких документов, ни денег, ни ценностей у «профессора» обнаружено не было.

Потом, во Владивостоке, «профессор Грегорио» — будем называть его этим именем — покаялся в своих «грехах» и поведал трагикомическую историю своей «одиссеи». Был он действительно способным художником-графиком, гравером. Долгое время работал на Монетном дворе, рисуя разные памятные медали. Революция подхватила его и закинула в далекий Владивосток. Здесь безвестный художник Петров стал «профессором». Оргии по ресторанам с белогвардейскими офицерами сменялись тайными встречами с представителями крупных воровских шаек. Этот скользкий путь привел его к фальшивомонетчикам, которые, пригрозив робкому «профессору», заставили его работать на них. Тогда и стали появляться в обращении японские иены, которые были по отзыву специалистов «лучше настоящих».

Подпольный «монетный двор» и воровской «эмиссионный банк» работали вовсю при меркуловщине, при воеводе Дитерихсе, но при Советской власти им работать не пришлось. Первым взбунтовался «профессор Грегорио». Чтобы не получить пулю от своих же «друзей», он счел за лучшее перейти границу, плохо представляя, как это делается и что он будет делать без гроша в кармане в чужой стране.

Он чистосердечно поведал, что бывшие фальшивомонетчики нашли новую «жилу», орудуя в «Почтовых услугах»…

Наша троица — я, Жилин и Коровин сумели устроиться в эту контору «почтальонами». Разумеется, никто и не предполагал, что один из почтальонов знает французский, другой — английский, а третий — японский язык. Немного нам понадобилось времени, чтобы изучить в «конторе» каждую щель. Правда, в некоторые помещения никого никогда не пускали. Тем не менее скоро все было подготовлено для операции.

Кто его знает, может я перестарался, только глава «фирмы» полуфранцуз, полурусский — Андре Перов — решил, очевидно, привлечь меня к тайным делам. Однажды он меня позвал в свой кабинет и стал рассказывать про свою жизнь. Внимательно всматриваясь мне в лицо, мошенник любезно показывал любопытные вещи, которых много было у него в кабинете: японские миниатюры и статуэтки, необыкновенную английскую трубку, французские открытки с видами на Нотр-Дам и Эйфелеву башню, огромные моржовые клыки с картинами чукотских мастеров, миниатюрные парусники из слоновой кости, таинственные сердоликовые печатки, красивые морские раковины.

Потом он достал из секретера небольшую коробку. В ней лежала всего одна голубая жемчужина. Красоты необыкновенной. Да что рассказывать — вы ее только что видели… Да-да, это та самая. Потом при мне он принес из соседней комнаты ларец из дуба и положил в нее маленькую коробочку с жемчужиной.

— А чтобы она не пропала, вместе с ней будет лежать и это, — сказал Андре, — укладывая в ларчик никелированный с перламутровой рукояткой пистолетик «монте-кристо». — С виду игрушка, а на самом деле любому «бульдогу» не уступит. Сделана на заказ…

Он долго пытливо смотрел на меня, бесстрастно выслушивая мои непритворные слова удивления и восхищения. Но в тот раз он и не предложил мне ничего конкретного. Насторожило его, очевидно, мое неосторожное восклицание, когда я рассматривал один рисунок знаменитого японского художника. Свой восторг я непроизвольно выразил по-японски…

Операцию по задержанию преступников подготавливали тщательно. С помощью «профессора Грегорио» мы составили полный план всех помещений со всеми выходами, «расписали» обязанности. Учли, что бандиты вооружены. Когда я рассказал про жемчужину и «монте-кристо», было решено дополнительно по этому поводу допросить «профессора». Он показал следующее:

«Гражданин следователь. Мне как художнику и знатоку драгоценных камней часто доверяли производить экспертизу вещей, которые оказывались в руках у Андре и его сообщников. Однажды при „осмотре“ посылок наш шеф обратил внимание на тяжелый ящик, вес которого по сравнению с размерами показался подозрительным. Его, конечно, вскрыли… Среди вещей, которые не представляли ничего интересного, была фарфоровая статуэтка, полая внутри. Отверстие ее владельцы хорошо залили гипсом. Пришлось сделать вскрытие… Внутри оказался голубовато-серый жемчуг высокого качества. Все показывало на то, что он местного происхождения…

Дело в том, что жемчуг японский, добываемый из морских жемчужниц — пинктад и птерий — обычно розоватого оттенка. А перлы из пресноводных приморских жемчужниц — голубоватые, а иногда и дымчатые. Отдельно, завернутая в тонкую рисовую бумагу лежала большая жемчужина небесно-голубого цвета с палевым отливом. Может быть, она была добыта на Уссури… Там есть старательские артели. Наш шеф окрестил жемчужину в честь героя романа Дюма — „Граф МонтеКристо“. Этот перл такой величины и красоты, что намного превосходит по ценности перлы, добываемые у берегов Хонсю».

Показания «профессора Грегорио» заставили нас задуматься. Тревожное предчувствие овладело мной. Я все рассказал начальнику управления о своем промахе, он, разумеется, крепко отчитал меня. Решено было ускорить операцию. В тот же вечер наряд оперативников— таких же молодых парней, как и мы с Ильей и Семеном, незаметно оцепил дом «Почтовых услуг». Была стрельба, преследование бандитов по запутанным ходам и закоулкам. Когда мы проникли в подвал под домом, нам показалось, что сбылись сказки о пещере сокровищ. В ящиках и сундуках были золото и серебро, меха и шелк, старинные рукописные книги в металлических, украшенных финифтью переплетах, драгоценные камни, медальоны, браслеты, кольца и другие ценности.

Но жемчужины Монте-Кристо нигде не было.

Главарь бандитов в перестрелке был убит и унес тайну жемчужины с собой. Куда отправился путешествовать ларец — можно было только гадать. Было подозрение, что она укрыта на тайной квартире, адрес которой не был известен никому…

Колосов долго молчал. Потом сказал:

— Не отделался я так просто. За то, что узнал тайну жемчужины, Андре меня сразу же хотел устранить. Поэтому при перестрелке он успел ранить меня из своего браунинга. Говорили, что рукой не буду владеть, но все обошлось. Часто вспоминал я о большой голубой жемчужине. А потом новые дела как-то отодвинули минувшие события.

В те годы у чекистов дела было много. Надо было защищать молодую Советскую власть. Минуло всего несколько лет после того, как был освобожден Владивосток, а жизнь забурлила в порту, и на Дальзаводе, и на железной дороге. Исчезали всякие частные лавочки. Но еще существовал в ту пору знаменитый Семеновский базар. Все еще много всяких случайностей подстерегало неосторожного пешехода, пробиравшегося поздно ночью через лабиринты «Миллионки».

Но с годами Владивосток преображался. Мне и моим товарищам было удивительно наблюдать, как исчезает старый город с его трущобами, всякими Нахаловками, полуразрушенными домишками. Новое уверенно входило в жизнь города. После Великой Отечественной войны исчез Семеновский базар. Через несколько лет здесь вырос замечательный стадион. А потом начали застраиваться бывшие слободки. На месте подслеповатых домишек поднялись девятиэтажные, двенадцатиэтажные громады, Дворцы культуры и спорта. В порту швартовались суда, которые и не снились старым мореходам.

…Город растет. Все чаще бульдозеры и экскаваторы, поднимая облака вековой пыли, рушат старые здания, обветшавшие за свою долгую жизнь. В них — на чердаках и в подвалах строители часто встречают немых свидетелей давних лет — заржавевшее оружие партизанских времен, газеты и листовки, а иногда и произведения искусства, запрятанные в тайники бывшими владельцами — белыми офицерами, дельцами и фабрикантами.

Вот в одном из старых домов и нашли замурованную в стену шкатулку с жемчужиной. Много лет она скрывалась от глаз людских, но наконец оказалась в руках тех, кому принадлежит все добро — в руках народа.