"Ричард Длинные Руки – эрцгерцог" - читать интересную книгу автора (Орловский Гай Юлий)

Глава 11

Оранжевый полумесяц выбрался из темного, как грех, облака, печально повис над землей. Я попытался вспомнить, старый это или молодой, в детстве учили, что надо слева приставлять вертикальную палочку: если поручится буква «р», то это растущий, молодой, а если рожками в другую сторону, то получается буква «с», это значит — старый…

С палочкой что-то не получалось, полумесяц висит так наклонно, словно собирается совершить самоубийство, прыгнув в эту черную бездну земной ночи.

Я попытался переступить через Бобика, однако тот моментально вскочил и, даже не зевнув, с готовностью помахал хвостом: куда идем?

— Спи, — велел я строгим голосом майордома. — Ты слышал?

Он посмотрел с изумлением, какой ты майордом, говорил его честный взгляд, разве ты не мой родной отец, брат, дед и вообще повелитель, которого я обожаю и за которого отдам жизнь?

— Ценю, — сказал я шепотом. — Я тебя тоже очень люблю.

Он смотрел с ожиданием. Я расцеловал его в морду, поласкал, потормошил, потискал, затем велел шепотом ждать, так как от этого, конечно же, зависит существование человеческого рода, что ему, конечно же, все равно, однако и мне будет несладко, если возьму его с собой.

Я прислушался, за стенкой шатра тихо, только издали доносится приглушенный шум большого военного лагеря, похожий на мерный рокот сурового северного моря.

Стараясь ступать бесшумно, я откинул полог шатра. Но едва высунул голову, справа и слева в темноте послышались тихие голоса:

— Ваша светлость?

— Ваша светлость?

Крепкие воины в доспехах и с оголенными мечами уставились в меня преданными очами.

Я сказал досадливо:

— Хорошо бдите, хвалю. Оставайтесь на местах, я изволю пройтись по лагерю.

— Нам велено вас сопровождать везде, ваша светлость!

Я произнес строже:

— У кого это власти больше, чем у майордома?..

Они остановились неохотно, я видел, как в нерешительности зыркают глазами в поисках того, кто велел от меня не отходить ни на шаг, пусть он со мной и спорит, а я быстро пошел вдоль костров, одних хлопал по плечам, других по спине, пусть телохранители видят, что сюзерен вышел всего лишь пообщаться с солдатами.

Багровые блики пламени костра выхватили из тьмы лица двух солдат, оба ветераны, но один суровый и чисто выбритый, а другой с лихо закрученными усами. Чисто выбритый передал усачу бурдюк с вином, спросил мирно:

— А за что ты избил Жакана?

Усач проворчал злобно:

— Он назвал мою мать старой шлюхой!

Тот подумал, пожал плечами.

— А что он сказал не так?

Усач зыркнул недовольно из-под тяжелых век.

— Не такая уж она, — прорычал он, — и старая.

Я подошел, они сразу умолкли и вскочили, я спросил усача:

— Тебя как зовут?

— Войтех Быстроногий, ваша светлость!

— Быстроногий? — переспросил я. — Это хорошо… Мне тут мысля пришла. В общем, обойди весь лагерь и передай священникам, что завтра утром потребуется их общая месса. Или литургия. Не хочу тревожить гонцов, они весь лагерь переполошат, такие гордые своей работой… Если выполнишь мое поручение, получишь в награду большой удел земли и войдешь в сословие благородных людей.

Он вытянулся, гаркнул преданно:

— Какое счастье служить вам, ваша светлость!

— Все запомнил?

— Да.

— Все выполнишь?

— Клянусь своей матушкой!

Я оглядел его с подозрением.

— Знаешь, я предпочел бы услышать более весомую… в общем, поклянись тем, что если не выполнишь, то никогда не получишь земли и не войдешь в сословие благородных!

Он выпрямился, с виду бы сразу протрезвел.

— Клянусь!

Я пошел дальше, а там, улучшив момент, влез в шкуру исчезника, на цыпочках осторожненько отодвинулся в темноту. Можно бы попытать так прямо из шатра, но сэр Норберт, что бдит за безопасностью и лагеря, снабдил самых доверенных нужными амулетами, мимо них не проскочишь…

Луна скрылась за тучку, настала темнота, как говорят, хоть глаз выколи, и хотя для меня практически ничего не изменилось, но пользоваться умею: на цыпочках миновал затаившиеся дозоры, долго бежал, пригибаясь, чтобы луна, если выглянет, не осветила спину, и, уже забравшись подальше, чтобы не поднять тревогу, превратился в легкого и быстрокрылого птеродактиля.

Никто не заметил, как я взметнулся в небо, из-за тучи выдвинулась бледная и заспанная луна, вся в пятнах и коррозии, тут же нырнула в другое темное облако.

Земля покрыта тьмой, даже чернотой, словно ее и нет вовсе, а лечу в космосе за пределами вселенной, где и звезд нет вовсе. Затем в двух-трех местах увидел яркие точки, всмотрелся, ну да, как же иначе, пожары, что еще.

Но наших там еще нет, это местные дерутся друг с другом, как будто в их земли и не вторглись чужаки. Это и понятно, сосед куда ненавистнее чужака, с чужаком и договориться можно, а соседа можно только тихо ненавидеть, пока собираешь силы, чтобы напасть под покровом ночи и убить всех-всех…

Ко мне поднимаются запахи гари, а вместе с ними ароматы оливкового масла, рыбы, будто там вскипели целые реки или озера…

Потом чернота сменилась серым туманом, словно лечу над Млечным Путем или подобной туманностью, надо мной поредели тучи, в одной смутно наметилось светлое пятно луны.

Наконец внизу серый туман сменился серебряным блеском, а из тучи выскользнул чистый, как очищенное круто сваренное яйцо, месяц, торопливо начал отодвигаться от тяжелых громад, где едва не затерялся, и в его свете выступила знакомая гора с пещерой Сьюманса.

Я бережно опустился на знакомый край, выждал. Каменная плита, закрывающая вход, исчезла так бесшумно, что в следующий раз надо будет пощупать на предмет реальности.

Придав себе безмятежный вид, я медленно пошел по знакомому ходу.

— Великий Сьюманс! — вскричал я громко и радостно. — Я не сильно побеспокоил вас?

В пещере ничего за время моего отсутствия не изменилось, разве что она показалась намного ближе. Сьюманс сидел на корточках возле объемистого сундука и рассматривал в лупу большой висячий замок. В мою сторону не оглянулся, но я ощутил, что мое присутствие заметил.

— Великий Сьюманс, — сказал я торопливо, — вы как-то обронили, что сумели избавиться от сна, так что я, надеюсь, не потревожил вас… сильно в это весьма ночное время?

Свет настолько ярко блестит на его абсолютно голом черепе, что я все никак не мог рассмотреть выражение его лица, но мне показалось, что великий маг изможден, резко постарел, руки болтаются, как плети, а кожа стала сухой и морщинистой, как пролежавший века на солнце пергамент.

Он со вздохом разогнулся, буркнул:

— Уже сто пятьдесят лет пытаюсь разгадать тайну этого замка!.. А потом окажется, что в сундуке ничего интересного нет… Да, Ричард, я никогда не сплю, но это не значит, что времени мне девать некуда.

Я поклонился с великим почтением.

— Я знаю, что минута жизни мудреца дороже ста тысяч лет королей!

— Ну, тогда…

Он говорил медленно, всматривался в меня так, словно увидел если не впервые, то через лет двадцать после первой встречи.

— Великий Сьюманс…

Он прервал меня, даже не замечая, что какая-то человеческая букашка что-то вякает:

— В вас что-то изменилось после нашего последнего разговора или мне почему-то кажется?..

Я ответил беспечно:

— Конечно! Несколько дней профыркнуло, как испуганные воробьи! А мир меняется ежесекундно.

— Не так уж он и меняется, — ответил он с некоторым сомнением. — Что-то перетекает из года в год, из века в век… Что в вас изменилось, сэр Ричард?

— Неужели изменилось? — спросил я. — Ничего! Даже сапоги те же.

— Изменилось, — подтвердил он. — Сейчас от вас несет мощью, как жаром от раскаленного горна. В прошлый раз у вас не было столько силы и уверенности. Неужели мир там внизу начал меняться так быстро и непонятно?

— Гм, — сказал я, — после нашего разговора я ни о чем больше не думал, как о ваших мудрых, конечно же, словах. Думал зело, думал бардзо, обло и даже озорно. И надумал, что маги в Гандерсгейме напоминают олимпийских богов Эллады. Заняты своими делами, но нет-нет да и спустятся на землю пошалить… Так вот, уважаемый Сьюманс, мне говорить такое неприятно, я ж человек деликатный, но святая справедливость говорит, что на деликатных воду возят, а я из тех, кто возит ее сам… на других, понятно.

Он посмотрел в сторону, из пространства появилась тонкая женская рука и подала ему изящную серебряную чашу. Я уловил приятный пряный запах.

Сьюманс медленно отхлебнул, прислушался к ощущениям. Я терпеливо ждал, наконец он пробормотал расслабленно:

— Я бы не сказал, что они чем-то вредят… людям.

— Спасибо, — сказал я, — что не назвали червяками.

Он скупо улыбнулся.

— Зачем же. Они просто люди. Хотя, конечно…

Я сказал с мягким нажимом:

— После нашего разговора о магах и простых людях мне много думалось, что есть странно, я ведь человек с мечом в руке, а не думатель какой-то! И вот что я надумал… Гандерсгейм — отныне моя земля. Я сюзерен, что значит — судья, обвинитель, защитник и палач в одном лице. Костьми лягу, но не могу позволить никому вторгаться со стороны или сверху!.. Это касается моей чести сюзерена, а что такое честь, уже видели хотя бы по нашему рыцарскому войску.

Он смотрел на меня без неприязни, с прежним интересом, снова сделал продолжительный глоток, острый кадык дважды дернулся.

— Видел, — ответил он мирно. — В целом, представляю. Весьма интересная константа. Со своей стороны могу заверить, что я не спускаюсь на землю… вообще. Моя цель наверху, а не внизу.

— Багеры? — спросил я.

Он посмотрел с удивлением.

— Что?

— Так называют те небесные корабли, — пояснил я, — что плавают высоко в небе по волнам воздушного моря. Даже океана. Здесь, правда, багеров нет, это на Юге, как мошкары, но здесь есть, как предполагаю, супербагеры, что двигаются гораздо выше. На стационарной орбите, потому их и не видно.

Он смотрел на меня без привычного превосходства небожителя над переползающим дорогу червяком. Глаза расширились, я впервые видел на его лице выражение откровенного изумления.

— Но вы… — проговорил он потрясенно, — откуда знаете?

Рука из воздуха нежно взяла из его пальцев чашу и пропала. Я даже не повел в ее сторону взглядом, мелочь какая, у меня полно слуг с руками и ногами, а не такие вот инвалиды.

— Как откуда? — ответил я с небрежностью. — Когда полетаешь на них, так что тошнит от одного вида, поневоле запомнишь.

— Вы… бывали на них?

— Я ж говорю!

— Где?

— На Юге, — ответил я скромно. — Я там с армией демонов разгромил дворец одного Великого Мага… в самом деле великого, дорогой Сьюманс!.. И его самого превратил в пыль. Да, там могучая магия, а не то, что здесь…

Он смотрел неотрывно в мои глаза, я чувствовал, как старается определить, насколько я вру, и к своему ужасу понимает, что говорю правду и только правду.

— Но… как?

— Была необходимость, — сказал я кратко. — Сейчас у меня необходимость обустроить Гандерсгейм.

Он вздохнул, в двух шагах сгустилось облачко, оттуда выкатилось роскошное кресло, я посмотрел со всей внимательностью, вдруг что-то особое, но, увы, всего лишь богато украшенное и с подушечками снизу и по бокам.

Сьюманс осторожно опустился на сиденье, веки прикрыли выпуклые глаза. Он откинулся на спинку, та с готовностью опустилась. Он полулежал почти минуту, наконец я услышал суховатый голос:

— Вам надо его еще завоевать.

— Вы в этом сомневаетесь? — спросил я.

Не открывая глаз, он покачал головой.

— Нет-нет. Особенно после того, что услышал.

— Спасибо, — сказал я. — Сейчас мне предстоит обустраивать Гандерсгейм. Потом вернусь в Сен-Мари, буду заниматься экономикой и повышением валового продукта. Еще у меня смутные планы насчет Юга… Словом, вы поняли, я не собираюсь мешать добираться до супербагеров, но и маги должны отныне забыть про земли Гандерсгейма.

Веки у него красные и набрякшие, в прошлый раз Сьюманс выглядел бодрее. У меня шевельнулось чувство вины, он мог получать подпитку напрямую из Укрытия Звездной Мощи.

Голос его прозвучал суховато:

— Юноша, вы говорите слишком уверенно. Слишком. Я старался не обращать на это внимание, но вообще-то вы перешли грань…

Я сказал быстро:

— Простите, что прерываю, но лучше, если не скажете то, что у вас крутится на языке. Вы же умный человек, должны понимать, что если я почему-то сменил тон с подхалимского на нынешний, то для этого есть основания.

Он насторожился.

— Объяснитесь.

— С удовольствием, — сказал я и ощутил, что в самом деле объясню с огромным удовольствием. — Вы не могли не ощутить, как та исполинская звездная мощь, что текла в ваши башни… исчезла.

Он побледнел, застыл, затем произнес неуверенно:

— Была большая гроза, могли быть какие-то помехи… Но странно, что это ощутили и вы.

— Ощутил, — ответил я со злорадным торжеством.

— Как?

— Неважно, — сказал я. — А еще чувствую, местным магам теперь придется рассчитывать только на свои силы. Как простым деревенским колдунам. Вот такое у меня простое примитивное чувство.

Он ахнул.

— Ричард! Я боюсь даже подумать… Вы полагаете, что перебой в звездной мощи продлится… долго?

Лицо его стало желтым и совсем усталым, обе руки бессильно повисли по обе стороны кресла, но глаза неотрывно следили за моим лицом.

— Примите новую реальность, — сказал я почти с жалостью. — Если кому-то из магов что-то понадобится внизу, на грешной земле, пусть обращается ко мне. В самом деле обращайтесь, обещаю пойти навстречу. Думаю, это будет дешевле, чем затеять войну. Если вы знаете, что такое рыцарская честь, то понимаете, здесь либо — либо. Или погибну, или вычеркну из списка живых магов любого, вздумавшего вмешиваться в мои дела. Этого требует мое попранное достоинство. А сейчас расстановка сил весьма и зело изменилась. В то же время мир остался таким же… неласковым к проигравшим, вы сами знаете лучше меня.

Он медленно кивнул, лицо еще больше пожелтело, словно и такое усилие отняло силы. Мне показалось, глаза Сьюманса теряют обычный блеск, даже втягиваются в норы, как испуганные зверьки.

— Я не думаю, — прошептал он, — что это продлится долго… Звездная мощь вот-вот снова хлынет к нам…

— И все-таки, — посоветовал я, — разумнее вести себя так, словно она не вернется.

— Это будет ужасно, — проговорил он. — Это будет конец всему.

— У всех у вас есть запасы магии, — напомнил я. — И у всех есть какие-то навыки. Приспособитесь. Хотя прежней роскоши уже не будет. Возможно, опуститесь на уровень деревенских колдунов.

Его лицо болезненно исказилось, а мешки под глазами заметно разбухли и потемнели.

— Вы говорите ужасные вещи… Я вам не верю.

— Искушение, — ответил я, — самый строгий экзаменатор нравственности. Ваши маги этот экзамен не выдержали.

— Но они так много открыли тайн Древних!

— Для себя или для людей?

— Да что люди могут понять…

— Кто двигается вперед в науках, — сказал я и сам ощутил, как это звучит высокопарно, — но отстает в нравственности, тот более идет назад, чем вперед. Хуже того, и других тащит!

Он сказал с напряжением в голосе:

— Боюсь, маги вас не послушают.

— Тогда я их просто убью, — сказал я и пояснил с достоинством: — Жизнь людей, кем бы они ни были, преданных только наслаждению без рассудка и без нравственности, вообще-то не имеет никакой цены. И ценности. Весьма нравственно будет их изъять, дабы породу не портили. Церковь — санитар человечества.

Он покачал головой, глаза его были серьезными и трагическими.

— Не могу поверить, что вы говорите серьезно.

— Сам не могу поверить, — признался я. — Еще вчера я до свинячьего писка страшился вас рассердить!.. А это нехорошо, когда стараешься приноровиться к чьим-то капризам. И сам унижен, и вас начинаешь тихо ненавидеть, как слуги боятся и ненавидят хозяина. Сейчас я говорю с вами с прежним уважением, как с человеком высокой науки, но без дрожи в коленках. Говорю серьезно, хотя для душевного равновесия вам проще не верить человеку неизвестному, я вас понимаю.

Он проговорил со слабой улыбкой:

— Вы уже давно известный мне человек, Ричард. Вы очень интересный…

— …экземпляр, — подсказал я.

— Не обижайтесь. У магов свой взгляд на мир внизу.

Я сказал мирно:

— А на земле свой взгляд на магов. Если маги людишек презирают, то людишки магов ненавидят. Если соотношение сил поменяется кардинально, выживут ли маги? Деревенские колдуны выживут, они сумели стать нужными.

— Да-да, — сказал он, — вы слишком опасный противник. Я просто не понимаю, как в вас странно и причудливо уживаются эти удивительные рыцарские идеалы, абсолютно нежизнеспособные, и здоровый прагматизм.

— Очень здоровый, — подтвердил я. — С вот такими кулаками.

Он не сводил с меня взгляда из-под приспущенных век.

— Я уже знаю о вашем умении превращаться в нечто… особенное. Даже не в дракона, а… очень большого дракона.

— Это еще не все мои умения, — сказал я скромно. — Темный Бог, погибая, передал мне все силы и все умения.

— Это я ощутил, — произнес он, — хотя и долго не мог в такое поверить. Однако вы… разве пользуетесь его ресурсами? Это очень опасно! Я бы, например, не рискнул, несмотря на соблазн.

— Нет, — заверил я. — Не пользуюсь. Как и короной Повелителя Темного Мира, которую я пока еще… не надевал.

Он вздрогнул так сильно, что лицо неуловимо быстро сместилось пару раз с места на место.

— Что? О чем вы говорите?

Я ответил так же небрежно:

— О короне.

— Вы уверены… что мы говорим о…

Он недоговорил, лишь нервно сглотнул пару раз. Кадык судорожно дергался, в глазах разрастался страх.

Я пожал плечами.

— Я не думаю, что есть еще одна.

Ощущение огромности возникло в зале, мне почудилось, что свод исчез и к нам заглянула вселенная.

Он прошептал:

— Я не верил…

— Во что?

— Что она все-таки существует…

Я сказал как можно тверже:

— Существует. Я сумел ее взять, и теперь она защищает меня, как хозяина. И мне все время хочется возложить ее на свою голову.

Его тряхнуло, он вцепился в подлокотники, попытался привстать и со стоном снова откинулся на пологую спинку.

— Не-е-ет, — прошептал он срывающимся голосом. — Тогда наш мир рухнет!

Я успокаивающе опустил ладонь на его руку. Под дряблой кожей пальцы ощутили тонкую кость и хлипкие сухожилия.

— Вам что-то известно об этой короне?

Он с усилием кивнул, глаза устало закрылись.

— Даже Великие Маги, — прошептал он, — что могут видеть прошлое… очень далекое прошлое… сумели уловить только обрывки древних легенд… Темный Мир был создан, как говорят одни, после какой-то из Великих Войн Магов… другие говорят, что не создан, а возник в одной из отколовшейся от нашего мира области… но часть магов верит, что был создан даже раньше нашего…

— Может быть, — согласился я. — Слишком там было много дряни. У меня руки опускались всех лупить…

Он вздрогнул, напрягся.

— Вы… там были?

— А как бы я забрал корону? — удивился я.

— Есть легенда, — прошептал он, — что когда-то в нашем мире появится человек, которому ее оттуда принесут… и он станет Повелителем двух Миров…

— Уже не станет, — сказал я.

— Почему?

— Тот человек появился, — сообщил я. — Я его, грубо говоря, изъял из бытия. Удалил. Или, говоря высокопарно, убил. В нашем мире. А потом сходил в Темный и забрал там корону. Я люблю собирать всякое, не могу удержаться. И хоть не пользуюсь по криворукости и нежеланию изучать, как это работает, но все равно собираю.

Он снова вздрогнул, бледное лицо стало желтым, как у мертвеца.

— Она… у вас?

— А как же? Я ж ее хозяин.

Он прошептал с отчаянной мольбой в голосе.

— Только не возлагайте корону на чело! Это будет конец нашему миру.

Я подумал, сказал со вздохом:

— Как вы понимаете, я могу оказаться прижатым к стене, если ваши вечно дерущиеся между собой маги объединятся и объявят мне войну. Лучше уж надеть корону и стать Властелином Двух Миров, чем позволить нагнуть себя.

Он содрогнулся.

— Нет! Никто из магов даже в их полной силе не подумает вам противиться. Никто не рискнет… Когда корона при вас в мешке, она защищает вас, но если наденете…

— То что?

— Сможете повелевать всеми демонами Тьмы, — прошептал он. — И вообще… Но Темный Мир сразу же поглотит наш… Вы уже не сможете снять корону, не сможете противиться сладкому зову абсолютной власти…

Я спросил:

— А как же маги?

— Что маги?.. Ах да… Над нами всегда это довлеет… увы. Ну, не совсем это, а подобное, вы понимаете. Сэр Ричард, именно потому мы все внимательно следим друг за другом. И если кто-то один вдруг… то все остальные…

— Понимаю, — закончил я, — свернете ему шею.

Он развел руками.

— Так уже бывало. Но вас, сэр Ричард, остановить будет некому.

— Я не надену, — пообещал я и, взглянув на него, уточнил: — Если меня не принудят. Иногда, знаете ли, гори оно все пропадом, да пусть рухнет мир, если мне какая-то свинья оттопчет ногу.

— Спасибо, — произнес он слабо, — будьте осторожны… Еще мне кажется, вы слишком большое значение придаете… э-э… нравственности. По отношению к искателям истины оно слишком приземленно.

Я развел руками.

— А что такое нравственность? Наука о соглашениях, придуманных людьми для того, чтобы совместно жить самым счастливым образом. Подлинная цель нравственности — счастье наибольшего числа людей. Магам на остальных людей наплевать, не так ли? Потому я наплюю на магов, на их интересы и даже на жизни… Если, конечно, будут упорствовать. Вообще-то надеюсь на вашу помощь.

— В чем?

— Очень хочу встретиться с ними, — объяснил я. — Объяснить новое положение дел. На самом деле в реформах нет ничего трагического, зато есть огромные возможности.

Он поморщился, губы искривились в недобрую усмешку. Я подумал, что такое ему, наверное, уже говорили лет сто или двести назад, всегда отыскивается какой-нибудь пылкий король-реформатор, но таких закапывают раньше, чем он успевает огласить первый закон.

Я отступил на шаг, поклонился.

— Отдыхайте, великий маг Сьюманс! Со всем уважением к вам и вашей мудрости откланиваюсь и покидаю вас…

Он не шелохнулся, а я быстрыми шагами покинул зал. Впереди заблистал солнечный свет, я спрыгнул с уступа и, падая навстречу быстро ринувшейся ко мне каменистой земле, велел себе моментально стать птеродактилем. Моментально не стал, но затмение длилось не больше секунды, я растопырился крыльями и пронесся над землей, как огромный стриж, а затем мощными взмахами послал сильное тело ввысь.

Это хорошо, что показал Сьюмансу уважение. Победителю это ничего не стоит, а я точно победитель, хотя иногда встряхивает при одной мысли, насколько же он был силен, а я просто муравей какой-то под его ногами. Он и сейчас сохранил остатки колдовской мощи, но хотя бы потерял уверенность…

Победа слишком огромная, я не ожидал такой, если честно.