"Ричард Длинные Руки – эрцгерцог" - читать интересную книгу автора (Орловский Гай Юлий)

Глава 13

Я сделал вид, что бросаюсь безрассудно, как она и ждет, ее меч поднялся вроде бы нерешительно, но я едва избежал выпада, дурак, сам заигрываюсь, удвоил осторожность, второй ее удар просвистел над головой, некоторое время она дралась вроде бы в отчаянии и неумело, но не давала себя обезоружить, но я дрался всерьез, стараясь выбить меч из ее руки.

Ее лицо побледнело и застыло, руке больно удерживать меч, по которому постоянно бьют, дыхание стало хриплым уже не понарошку, наконец она стала тем, кем и являлась: женщиной, что очень умело обращается с достаточно легким мечом.

Стальные клинки скрещивались с леденящим звоном, наконец я с такой силой ударил почти у самой рукояти, едва не задев ее пальцы, что меч вылетел из ослабевшей ладони, взлетел под свод и на мгновение исчез.

Я протянул меч, почти коснувшись острием обнаженной груди, левую вскинул и вовремя поймал за рукоять ее меч. Глаза красавицы расширились уже в удивлении и непритворном страхе.

— Ты хороша, — сказал я с объективностью спортивного судьи. — Правда. Но теперь оденься. Я не сопливый паж или оруженосец, меня голые сиськи не обезоружат. Даже если их показывает принцесса Констанция Брегонская.

Она торопливо схватила тунику, быстро влезла, как ящерица в песок. Щеки теперь стали пунцовыми от жгучего стыда, одно дело показаться врагу голой и тут же его убить, а другое — вот так смотреть в глаза того, кто не только видел во всей наготе… почти во всей, но и прекрасно понимает эту женскую хитрость.

— И что теперь?

Голос ее в самом деле прозвучал беспомощно.

— А ничего, — ответил я хладнокровно. — Для тебя ничего нового. Все так же выйдешь замуж, будешь рожать детей. Но у тебя сильный характер, потому из уважения даю тебе шанс самой выбрать мужа среди моих рыцарей.

Она сказала сердито:

— А если не хочу?

— Выбор у тебя невелик, — пояснил я. — Либо выйдешь замуж по вашим законам, когда тебя выдают неизвестно за кого, либо выйдешь по нашим, когда у тебя будет хотя бы небольшая свобода выбора. Что предпочитаешь?

Она посмотрела на меня с ненавистью.

— Я бы хотела побольше свободы выбора!

— Думаешь, — спросил я, — я не хотел бы ее для себя?

В соседнем зале раздался шум, треск, топот. Дверь с шумом распахнулась, в комнату влетели с десяток моих телохранителей, все запыхавшиеся и с обнаженными мечами.

Я сказал первым:

— Зря беспокоились! Я в драки не влезаю. Сразу, как видите, к прекрасной женщине. А с нею тут же о высокой поэзии… а вы о чем подумали, свиньи?

Сэр Морган сказал сварливо:

— А кто грудью прорвал оборону в воротах? На вас всю одежду посекли!.. И панцирь придется менять, такой и не исправишь…

— Это был единичный случай, — заверил я. — Прочешите весь дворец. Если отыщете короля, его семью или ближайших сановников — тащите ко мне.

Он осведомился угрюмо:

— А вас где искать?

Я огляделся по сторонам. Комната уютна, совсем нет приторного запаха женских притираний, воздух свежий, обстановка милая, без сопливой женскости.

— Здесь, — ответил я.

Он кивнул и направился к двери, а Констанция сказала с вызовом:

— А если я не желаю, чтобы вы находились в моих личных покоях?

Сэр Морган остановился у двери и с вопросом в глазах оглянулся на меня.

— Придется это желание засунуть себе, — ответил я. — Поглубже. Чтоб никто не догадался. Вы еще не поняли, что вы отныне здесь не хозяйка, а пленница?

Морган Гриммельсден усмехнулся довольно и пропал за дверью, а за ним быстро выскочили и остальные. Судя по топоту, двое все-таки остались по ту сторону двери, иначе какие из них телохранители.

— Я пленница? — спросила она гневно.

— Самая что ни есть, — ответил я резко. — Ваш город не только дал приют варварам… понимаю, трудно его не дать, когда ворота отсутствуют, но горожане стреляли по нам со стен и бросали камни!.. Потому ваше королевство упраздняется. Совсем. Эти земли получит кто-то из моих рыцарей. Вам нужно только молиться, чтобы он оказался добр к вам. Где остальные?

Она вскинула на меня взгляд испуганных глаз, видно, как волнуется ее высокая грудь, хотя может быть и некая нарочитость, я теперь уже никому не верю, губы беспомощно приоткрылись, полные, налитые свежим соком…

— Вы… о ком?

— Не прикидывайтесь дурочкой, — посоветовал я. — Уверяю вас, красивыми могут быть не только дуры, а прекрасными — полные дуры. Я как-то предпочитаю даже умных, такой у меня выверт. Где твои родители, Констанция?

Она вскинула голову, взгляд надменный, носик задрала кверху.

— Они в безопасности, — ответила кратко. — Отец, мать и два брата.

— А почему попалась ты?

Она ответила мрачно:

— Не ожидала, что захватите город так быстро.

— А отец ожидал?

— Ему нужно было вести слабую жену и сыновей, что пока еще малы… Я бы их догнала.

— Тебе повезло больше, — сказал я. — Их все равно схватят. Даже если сейчас сумеют уйти какими-то подземными дорогами. Могут и вообще убить впопыхах или в неразберихе.

Она прямо посмотрела на меня.

— Мне повезло?

Я кивнул.

— Конечно, по праву победителей тебя должны бы изнасиловать победители, как это водится… но, учитывая, что тебя захватил я, то и насиловать придется мне.

Она сказала мрачно:

— Что-то мне совсем не кажется, что так уж повезло.

Я пожал плечами.

— Смотря чего ждать. Но вообще-то я могу уступить эту честь другим. Что-то устал для этих насилий. Мне бы пожрать сейчас… Ладно, будь здесь и никуда не выходи. Обрадуем солдат!

Она промолчала, я отвернулся и направился к выходу. Когда уже взялся за дверную ручку, услышал ее голос:

— Сэр Ричард…

Я оглянулся, принцесса стоит на том же месте, бледность лица сменилась жарким румянцем.

— Да?

Она проговорила едва слышно:

— Я бы предпочла, чтобы насиловали меня только вы…

Я поморщился, поколебался, но правитель должен быть чутким к просьбам подданных, и я сказал со вздохом:

— Хорошо, я склонен удовлетворить ваше прошение.

Дверь приоткрылась, телохранитель сказал виновато:

— Граф Ришар ранен, командование принял сэр Альвар Зольмс.

— Он же рубака, — вырвалось у меня, — а не стратег!.. Эх…

— Кони ждут вас прямо в холле, ваша светлость!

Я обернулся к принцессе, она смотрит большими честными глазами и нервно теребит в руках платочек.

— Если кто-то придет, — сказал я ей строго, — и заявит о своих правах, так ему и скажите, кто не успел, тот опез… опоздал, в смысле. Дескать, вы — моя добыча.

Она опустила голову, я выбежал, телохранители рысью помчались за мной, как стадо туров в стальной броне. Некоторые съехали по перилам или прыгали вниз, так обогнали меня и первыми вскочили в седла.

Мы выметнулись гремящей и топочущей лавиной. По суете среди наших воинов и некоторой растерянности я сразу сам определил, куда отнесли Ришара, повернул туда Зайчика.

Дом городского совета, ладно, он чист, в том смысле, что ни одного местного, кроме наших, что снуют по холлу и коридорам с окровавленными тряпками, там же лекари и бледные священники с истовыми лицами и судорожно зажатыми в руках крестами. Я заметил даже пару магов, которых священники старательно не признают за магов.

Я ворвался в комнату, как буря, распихивая народ. Ришар с непокрытой головой лежит на ложе на боку, подогнув ноги, потом я понял причину такой странной позы: из спины торчит металлическое оперение стрелы… а зазубренное острие на ладонь высунулось из груди!

Дыхание вырывается с хрипами, кровь течет изо рта тонкой слабеющей струйкой, лицо смертельно бледное от потери крови.

Я упал на колени и торопливо опустил ладони на голову и на грудь. Легкий холодок в пальцах, признак, что граф уже умирает, я сосредоточился, сказал в пространство:

— Стрелу… вытащить!

За моей спиной охнули, кто-то сказал торопливо:

— Наконечник… все порвет унутри…

— Так он тоже умрет, — возразил я. — Делайте!

Молодой священник возразил:

— За кузнецом уже послали. Он срежет острие.

Остальные молчали, но чувствовалось, что на стороне осмелившегося возразить священника.

Я заколебался, но тут послышались возбужденные голоса, в шатер ввалился огромный кузнец, сразу же ринулся к нам с огромными клещами, захватил острыми стальными зубцами шейку стрелы у самой груди.

— Не перекусить, — сказал я с сожалением. — Пилить надо.

Он даже не удостоил меня взглядом, кивнул ближайшему знатному рыцарю:

— Держи клещи!

Тот послушно ухватил, а кузнец вытащил из сумки две трубы, надел их на ручки, увеличивая длину рычага, и сказал лорду, как своему подмастерью:

— Все, теперь дави!

Я видел, как напряглись могучие мышцы вельможи, все затаили дыхание. В полной тишине раздался сухой треск, из груди Ришара остался торчать блестящий срез стального прута.

Кузнец вынул из пасти клещей острие стрелы и покачал головой.

— Закаленная сталь… такую не попилишь… И размер… гм… это не на человека готовили…

Священник, не дожидаясь команды, осторожно потащил стальную стрелу за оперение. Все снова задержали дыхание, когда из раны начало появляться залитое кровью орудие убийства, и разом с облегчением вздохнули, едва блеснул свежий срез на месте откусанной клещами головки зазубренной стрелы.

Я прижимал ладони к голове и груди, лицо Ришара чуть порозовело. Второй священник надо мной сказал негромко:

— Все, будет жить.

— Этого мало, — ответил я так же тихо. — Мне нужно, чтобы он уже сегодня был на ногах.

— Сегодня не будет, — ответил священник, — но завтра… да. Даже в седло поднимется, обещаем.

Я посмотрел в его бледное изможденное лицо.

— Точно?

— Мы тоже умеем возвращать силы, — ответил он, — верой и молитвой. И уже многим вернули.

— Себя не загубите, — предостерег я. — Главные битвы еще впереди!

В городе резня переместилась с улиц в дома, там слышны крики, как испуганные, так и торжествующие, нам с сэром Норбертом навстречу несся мальчишка лет пяти и лихо размахивал деревянным мечом.

Когда он задел сэра Норберта по коленке, тот придержал его за плечо, развернул и указал на меня.

— Будь любезен с людьми, — произнес он наставительно, — пока не станешь майордомом или хотя бы гроссграфом. А потом уже люди будут любезны с тобой.

Я спросил недовольно:

— Что, слишком задираю нос?.. Сопли видно?

— Нет, — ответил он с его суровой объективностью, — не видно.

Я сказал хмуро:

— Тогда можно. Даже нужно. Это знак величия и благородной породы.

Он отпустил озадаченного ребенка, тот понесся вдоль улицы с воинственным кликом, меч в поднятой руке.

— Циник вы, сэр Норберт, — сказал я с упреком. — А еще говорят, что вы никогда не молитесь!

— Ну, — ответил он после затяжной паузы, — делаю это, скажем, редко.

— Почему?

— Предположение, — сказал он, — будто Господь отвлечется от дел мироздания, чтобы подарить мне для коня расшитую гербами попону красивше, чем у коня соседа, настолько неправдоподобно, что я не принимаю его всерьез.

В городе за ночь наши строительные бригады, уже поднаторев на однообразной работе, быстро заложили брешь в стене и навесили ворота. Мне в качестве гарнизона пришлось оставить с полсотни пеших ратников.

Наутро конная армия снялась, как один человек, и двинулась, пренебрегая извилистыми дорогами, по прямой в глубь Гандерсгейма, ибо победу нужно ковать по горячим следам.

У стен королевства Брегония остался только обоз под охраной стрелков и меченосцев, да с полсотни шатров, в одном из них спит целебным сном старый лев граф Ришар, получивший очередную рану, едва не ставшую последней.

Я свистнул Зайчика, он примчался, привычно волоча конюхов, что вымученно и старательно делают вид, что все под контролем, вот привели, ваша светлость, все в порядке, вот ваш конь…

— Бобик, — позвал я, — ты где, жрун?

Адский Пес примчался, плотный и одновременно поджарый, хотя вообще-то должен бы волочить пузо по земле, настолько нажирается у костров, устанавливая дружбу с рядовыми воинами.

— Вперед, — сказал я. — И вперед! Пока весь Гандерсгейм не станет нашим.

Мы пошли лихим наметом, постепенно нагоняли и обгоняли растянувшуюся колонну. В одном месте я заметил скачущего на великолепном коне всадника в полных рыцарских доспехах, белый плащ с большим красным крестом красиво стелется за спиной по ветру, на искусно сделанном шлеме трепещет пышный султан, в первой же схватке будет сбит противником и растоптан множеством копыт, но это как букет цветов, его красота не бывает долгой.

За рыцарем еще с десяток воинов, все вооружены прекрасно, герб вообще не сен-маринский, я замахал рукой, крикнул:

— Граф!.. Сэр Генрих! Что-то наши дороги не пересекаются!

Всадник придержал коня и повернул в нашу сторону. Через поднятое забрало я увидел знакомое хмурое лицо Гатера с перебитым носом, шрам на левой брови, но глаза заулыбались, и прокричал, приближаясь, уже веселым голосом:

— Ваша светлость, у нас вы были беспечным гулякой, а здесь у вас работы выше головы! Да и мы все не придем в себя от возможностей…

— Езжайте рядом, граф, — велел я. — Расскажите, как встраиваетесь в жизнь и уклад крестоносцев. Все-таки вестготцы попали в новый для них мир…

Телохранители отодвинулись, граф пустил коня рядом, высокий, поджарый, весь в металле с головы до ног, счастливый, глаза блестят молодым огнем.

— Как будто и родились здесь! — сказал он. — Не поверите, но почти всем нам кажется, что мы как раз и рождены, чтобы влиться в это войско и нести справедливость в дикие, невежественные земли.

Я напомнил:

— Многим из вас придется принять уделы земли с уже существующим населением, их укладом, обычаями, ремеслами. Потому присматривайтесь сразу… Как вам вот это?

В стороне проплывают стены одного из мелких городов, на обочине дороги через равные промежутки высятся виселицы. Иногда с повешенными, а в одном месте петель не хватило, и пять трупов свисает с веток крепкого дуба.

— Крупные желуди в этом году, — заметил он.

Я довольно кивнул.

— Радостно смотреть, как быстро проходит ожесточение войны!

Он бросил на повешенных беглый взгляд.

— Может быть, слишком рано?

— Чем раньше, — сказал я мудро, — тем лучше. Повешение — это признак мирной и спокойной жизни. Признак наступления законности и юриспруденции, доминирования суда. Учитывайте это при своем управлении.

Он подумал, кивнул.

— Да, но… хотя да, я же помню, вы повторяли не раз, при захвате городов нужно успевать вырезать всех несогласных и похожих на них в первый же день, когда прилично… При взятии города это, как вы говорите…

Он запнулся, вспоминая сложное определение, посмотрел на меня за помощью.

— Неизбежные сопутствующие потери, — подсказал я. — Они учтены в калькуляции. А вот на другой день после взятия города уже нельзя убивать только за то, что горожанин не понравился.

— Жаль, — сказал он с огорчением.

— Полностью с вами согласен, — сказал я. — Нужен суд, прения сторон, а потом вот это скучное и нудное повешение.

Он кивнул, лицо просветлело, в глазах появилось понимание.

— Спасибо, сэр Ричард, теперь все ясно. В мирной жизни длинная и тягостная процедура, которая приходит на смену простому удару меча прямо на месте! Я понял, нужно успевать все вопросы решать в первый день.

— По возможности, — сказал я благожелательно. — Все равно потом еще хватит работы судьям и палачу. Но нужно стараться, чтобы ее было как можно меньше. Во-первых, это будет говорить о вашей гуманности, во-вторых, на каждую виселицу требуется много хорошего дерева, уже срубленного, отесанного, нужно оплачивать работу плотников, судьи, палача… А воины в день захвата города работают на чистом энтузиазме.

Он сказал просветленно:

— Век живи, век учись!.. В Вестготии таких вопросов не возникало, там города никто не захватывает, а здесь это в массовом порядке, нужна правильная система, так?

— Верно, — сказал я. — Вы граф, а не простой бесщитовой рыцарь. Вам нужно многое продумывать наперед, чтобы потом не исправлять горы ошибок. В общем, учитесь! Я рассчитываю на вас, как на будущего умелого управленца благородного звания. Благородные меньше воруют.

Он не успел ответить, Зайчик по моей команде ринулся вперед, а следом прогрохотал отряд телохранителей.

Двигаясь в сторонке от колонны, я быстро обгонял, отряд сопровождения вынужденно отстал, я подставлял лицо ветру, слушал бодрящий стук копыт.

Как же я люблю этот мир, в котором никогда не услышу осточертевшее «Встречаемся в полночь на кладбище, а то твоя подружка умрет», ну совсем нет у людей фантазии, там всегда одно и то же со всеми и на всех уровнях, но здесь нет даже этого, понятие заложников отсутствует, мир жесток, свиреп, но честен.

Хотя, конечно, и здесь дайте человеку шанс — и он сделает все, чтобы погубить себя и посмеяться над собственной глупостью. Потому я, как мудрый правитель, ему этих шансов не дам.