"Путь начинался с Урала" - читать интересную книгу автора (Фомичёв Михаил Георгиевич)

Рукопашная схватка

13 марта день выдался солнечным, погожим. Снег окончательно растаял. На дорогах появились лужи. К штабному домику прилегал небольшой сад, от которого осталось всего лишь несколько деревьев, безжалостно иссеченных осколками и пулями. На душе тяжело, щемит сердце: мы только что схоронили павших в бою товарищей.

Из раздумья нас выводит голос начальника штаба Баранова:

— К нам выехал новый командарм генерал-лейтенант Лелюшенко. Только что позвонили из штаба корпуса.

…У штабного домика остановилось несколько автомашин. Из первой вышел генерал Дмитрий Данилович Лелюшенко. Мы лично не были знакомы, но о Лелюшенко я уже много слышал. Знал, что в суровую зиму сорок первого воины его армии отстаивали столицу, а потом гнали противника на запад. Имя генерала часто упоминалось в сводках Совинформбюро и в приказах Главнокомандующего.

— Это и есть Фомичев? — пожимая мне руку, говорит генерал. — Воюете-то вы неплохо, а чем людей кормите?

Мы подошли к группе танкистов. На разостланной плащ-палатке консервы: мясные, овощные, ягодные, куча нарезанного хлеба.

Челябинцы повскакивали со своих мест.

— Видно, неплохо питаются люди, — глядя на плащ-палатку, заметил генерал.

— Не жалуемся, — ответил рыжеусый боец.

— Это наш новый командарм, — представил я генерала бойцам.

— Вот и хорошо. Отведайте с нами хлеб-соль, товарищ командующий. — И рыжеусый танкист сделал жест, приглашающий к плащ-палатке.

— Рад разделить с вами трапезу, — улыбнулся Дмитрий Данилович.

Только сейчас среди прибывших я увидел генерала Е. Е. Белова, заместителя командующего армией, и поспешил с ним поздороваться.

— Ваш новый комкор, — уведомил нас Д. Д. Лелюшенко. — Прошу, как говорят, любить и жаловать. Евтихий Емельянович Белов.

Я знал о новом комкоре много. Сын батрака из села Чуровичи, что на Брянщине, в первые годы после Октябрьской революции с оружием в руках отстаивал Советскую власть, затем стал красным командиром — взводный, ротный, батальонный, командир полка, дивизии. Е. Е. Белов — участник боев на Северском Донце и у стен Сталинграда, на Курской дуге и на Украине…

Мы возвратились на КП бригады.

— А теперь, Фомичев, получайте новую боевую задачу. — И командарм четко изложил ее. Нам предстояло выдвинуться по шоссе на запад, к селу Романувка, что раскинулось в восемнадцати километрах восточнее Тернополя, и прикрыть сосредоточение частей корпуса.

Я внимательно слушал генерала, а когда он умолк, спросил:

— А как с горючим? У нас полупустые баки. Нет и боеприпасов.

— Ну вот, начал, — шутливо заметил командарм. — Хорошо, дам горючее и боеприпасы. По воздуху пере-, бросим.

Действительно, вскоре после того как отбыл генерал Д. Д. Лелюшенко, в небе застрекотали У-2. Потом появились транспортные самолеты. Они сбросили на парашютах необходимые нам грузы. Челябинцы вскрывали бочки с горючим, ящики с боеприпасами. Запахло бензином, соляркой.

На сборы — час. Танки, на которых громоздились тюки с продовольствием, ящики со снарядами, вытянулись вдоль дороги. У нас их осталось немного девятнадцать тридцатьчетверок. Некуда сажать пехоту. Как быть?

— Мы уже об этом подумали, — сказал командир батальона автоматчиков гвардии капитан Приходько. — Стрелки поедут на трофейных лошадях.

Широкое шоссе лентой убегало на запад. То там, то здесь по обочинам дороги чернели подбитые вражеские танки и самоходные орудия. Много техники оставлено гитлеровцами. Тигры замерли с пустыми баками. На одном из них кто-то начертил мелом стрелку, указывающую на запад, и написал: Вперед, на Берлин!!!

Село Романувка расположено в лощине, южнее его протекает небольшая речушка. Юго-восточнее и юго-западнее виднеются лесные массивы.

Командный пункт расположился в подвале дома на восточной окраине деревни. Саперы и разведчики установили железную печку, соорудили из досок нары и столики. Комфорт — ничего не скажешь. Было оборудовано место и для боевого Знамени.

Мы заняли оборону на окраинах села. Позиции танковых батальонов и батальона автоматчиков дугой опоясывали село с запада и юга. Батарея 76-миллиметровых орудий расположилась так, чтобы держать под огнем шоссейную дорогу. Командиры подразделений были предупреждены: обстановка неясная, надо быть готовым ко всему. Спешно отрывались окопы, отрабатывалась система огня.

Я по рации доложил комкору о принятых мерах. Генерал Е. Е. Белов поинтересовался обстановкой и пообещал подбросить нам еще подкрепление.

Село Романувка только-только было освобождено, и наши части ушли на Тернополь. Сплошного фронта не было. В любой час могли нагрянуть гитлеровцы. Местное население нас предупредило: вчера на деревню налетела большая группа фашистов. Они захватили санитарную машину, нескольких наших раненых и снова ушли в лес.

Я хотел было спуститься в подвал, но меня окликнул Акиншин:

— Товарищ гвардии подполковник, в сторону села движется группа каких-то солдат. Неужто наши разведчики? — Он пристально всматривался вперед.

Я вскочил на броню танка и взглянул в бинокль. Солдаты, перекинув через плечо оружие, медленно брели по пахоте. Присмотрелся получше. Ну конечно, немцы. То ли разведчики, то ли отбившиеся от своих подразделений солдаты.

Приказываю командиру танка действовать. Акиншин подпускает противника на близкое расстояние и открывает огонь из пулемета. Гитлеровцы в панике бросились назад, рассчитывая укрыться в лесу, из которого вышли. Но их настигали меткие пулеметные очереди. А когда вражеские солдаты приблизились к лесу, Акиншин ударил по ним из пушки. Глаз у Акиншина натренированный снаряды накрыли гитлеровцев.

Я спустился в подвал. Потрескивали дрова в железной печурке. Было по-домашнему уютно. Гвардии старший сержант А. А. Соколов предложил мне место на лежанке.

— Спасибо, теперь, кажется, не до отдыха.

Рядом на нарах спали разведчики. Признаюсь, и мне хотелось спать.

Вошел гвардии старший сержант А. В. Худяков, помощник командира взвода связи бригады. На нем — забрызганная грязью шинель, а на ремне — длинный парабеллум, снятый с убитого немецкого офицера.

— Связь установлена со всеми подразделениями, — доложил он.

В углу телефонистка Аня Котлярова крутила ручку телефона, проверяя связь.

— Котлярова, как слышимость?

— В норме, товарищ комбриг.

С Александром Васильевичем Худяковым мы познакомились во время завершающих боев на Курской дуге. Я возвращался из штаба корпуса в бригаду. Виллис бодро бежал по накатанной дороге. Из леса вышел воин и поднял руку. Шофер рядовой В. Дорошевский остановил машину.

Сержант, взглянув на мои погоны, деловито ощупал ремень — ладно ли лежит, — одернул гимнастерку.

— Мне в бригаду Фомичева, подскажите, как попасть.

— Я — Фомичев, слушаю вас.

Сержант удивленно вскинул брови, замялся:

— Не узнал вас, товарищ подполковник. Худяков я, помощник командира взвода связи.

— Садитесь в машину, подвезу.

Разговорились. Александру Васильевичу было уже за сорок. До прихода в нашу бригаду коммунист Худяков работал заместителем начальника электросилового цеха на Челябинском мелькомбинате. Встал в ряды добровольцев. Накануне боев на Курской дуге его послали в село Калиновку за имуществом связи. Прошедшие дожди размыли дороги, и он к нам возвращался с опозданием. Помню, как Худяков сокрушался, что не принял участия в бою.

— Впереди еще не один бой, — успокаивал я его.

И вот сейчас он стоит передо мной: испачканный, усталый, проголодавшийся. Уже не раз отличился. Иногда я даже удивлялся, когда он успевал со своими подчиненными налаживать связь.

В подвал влетел гвардии старший лейтенант Акиншин.

— Со стороны леса опять показалась большая группа немцев, — доложил он. Идут прямо на нас.

Я поспешил наверх. Зеленые фигуры гитлеровцев, рассыпавшись в цепь, несмело передвигались по полю. Наблюдая за противником, который находился от нас примерно в двух километрах, я пытался понять его замысел. Но как бы там ни было, надо приготовиться к бою. Связываюсь по телефону с комбатом Приходько:

— Видите немцев?

— Еще бы. Мы тут их ждем. Благо рядом и танкисты Маслова, — ответил гвардии капитан.

— Пока огонь не открывать.

Акиншин, держась рукой за скобу открытого люка, неотрывно наблюдает за поведением гитлеровцев. Мне они тоже хорошо видны. Их трудно сосчитать слишком много.

Вражеские цепи подходят все ближе. Кажется, пора. По телефону отдаю распоряжение танкистам Маслова:

— С места, огонь!

Дружно ударили орудия. Оставляя огненные трассы, в сторону врага полетели снаряды. Фонтаны разрывов лихо заплясали в боевых порядках фашистов: огонь открыли наши минометчики.

Большая группа солдат отвернула вправо, в обход села.

Я связался по рации с гвардии капитаном Федоровым:

— Ударить по фашистам!

Развернули свои орудия влево и батарейцы гвардии старшего лейтенанта Пивцаева. Огонь, казалось бы, достиг наивысшей плотности. И тем не менее левый фланг наступающей пехоты упорно рвался вперед. Враг открыл сильный ружейно-пулеметный огонь. Челябинцы с двух сторон били по гитлеровцам. Попав в огневой мешок, немцы залегли и вскоре начали отходить назад, в лес.

Трудно было понять намерения врага. И лишь некоторое время спустя стало ясно: фашисты начали переходить в юго-восточный лесной массив. Они ползли по плужным бороздам, не отстреливаясь. Сейчас бы пустить танки и давить, давить их. Но тридцатьчетверки могут завязнуть: речушка болотистая, поле раскисшее и ровное. А на опушке леса наверняка притаились противотанковые орудия, и с близкого расстояния они подожгут наши танки. Нет, танками рисковать нельзя.

Подзываю гвардии лейтенанта Ясиновского:

— Бегом к минометчикам. Пусть дадут огонь по левой группе противника.

Офицер мигом устремляется в роту Сунцова. Бьют минометчики. Однако с небольшими потерями враг прорывается в лес.

Наступили густые сумерки. Левофланговую роту гвардии старшего лейтенанта Сидорова пришлось перебросить еще левее, придав ей четыре танка из первого батальона. Перегруппировка сил и огневых средств заняла немного времени. Мы были уверены: если гитлеровцы попытаются нас атаковать, сумеем удержать занимаемый рубеж. Люди настроены по-боевому. Они готовы сражаться до последнего патрона.

Противник, укрывшись в лесу, не подавал признаков жизни. Перестрелка прекратилась.

— Надо разведать лес, — сказал я помощнику командира взвода разведки, установить расположение огневых точек противника, выявить его силы.

Гвардии старший сержант Соколов поднялся и четко ответил:

— Приказ будет выполнен, товарищ комбриг.

Александр Соколов — лихой и бесстрашный младший командир. Кажется, он для разведки и рожден, хотя у него была сугубо мирная профессия — Саша окончил студию при Челябинском драматическом театре имени Цвиллинга, был актером. В начале войны добровольно ушел на фронт. Ходил в тыл противника под Сталинградом. После ранения приехал в родной Челябинск. Узнал о формировании бригады, попросил в обкоме ВЛКСМ, чтобы зачислили в ее ряды.

Соколов не спеша надел шинель. Она измазана грязью, во многих местах просечена пулями и осколками. Неторопливо оделись разведчики гвардии сержант Пономаренко, гвардии рядовые Волков и Шевченко. В подвал вошел Анатолий Дмитрюк, командир взвода разведчиков. Он с группой бойцов выполнял другое задание.

— Разрешите и мне идти в разведку, — просит гвардии лейтенант.

Две группы разведчиков ушли в темноту. Время тянется медленно. Уже далеко за полночь. Сквозь сон слышу приглушенные разговоры: возвратились разведчики. Они привели языка. Пленный грязный, оборванный, поверх пилотки повязан шерстяной шарф. От страха лепечет уже знакомые слова: Гитлер капут. Он сообщил, что службу проходил в 168-м пехотном полку 68-й гренадерской пехотной дивизии. Часть потеряла связь со штабом дивизии и пошла было к Тернополю. Там ее встретили огнем советские воины. Фашисты заметались, откатились на восток. Расположились в лесу. Их разведка накануне побывала в Романувке и доложила, что в селе советских солдат нет. И вот попали вновь под сильный огонь русских.

Пленного увели. Соколов рассказал:

— Нашли брод. Незаметно подошли к лесу. Прислушались. Немцы галдят, ужинают. А где же их огневые точки? Мы отползли назад и открыли огонь. С опушки в ответ застрочил пулемет. Засекли. Отошли влево, и еще один пулемет себя обозначил. Всполошились фашисты. Ударили их минометы.

Гвардии старший сержант показывает места расположения огневых точек на карте, продолжает:

— Слышу — справа от нас хрустит замерзшая корка земли. Пригляделся, а там маячит фигура человека. Подползаем ближе. Вижу — немец. Свалили его — и айда.

Некоторое время разведчик молчит, тянет озябшие руки к огню. На ладонях кровяные ссадины.

— Каска спасла, а то бы от разорвавшейся мины несдобровать: глядите, какие вмятины оставили осколки… — задумчиво произносит Соколов. — Было бы худо, с бригадой не хочется расставаться.

Гвардии лейтенант Дмитрюк дополняет:

— Слышу, стрельба. К чему, думаю? Потом догадался. Это Соколов манит гитлеровцев. Они подняли пальбу, а нам это на руку: все огневые точки засекли. — Командир взвода говорит негромко, чуть прищурив глаза. — У брода встречаемся. Еще издалека слышу, как кто-то сопит. Гляжу: ведут фрица. Он послушно топает с разведчиками…

Разведчики легли отдыхать.

Прошу Аню Котлярову вызвать к телефону Приходько. Комбат немногословен: пока что немцы не тревожат. Приказываю быть начеку: к утру, наверное, противник что-нибудь придумает.

И я не ошибся. Едва наступил рассвет, как из леса послышалась трескотня пулеметов. Мины осыпали деревню, словно градом. Невероятная пальба подняла на ноги штабистов, дремавших в подвале.

Атакующие цепи противника выкатились из леса. В упор ударили наши орудия. Скрываясь в туманной дымке, фашистские солдаты начали переходить реку вброд. Грохот боя нарастал и справа: фашисты атаковали нас с двух направлений. Обстановка создалась крайне неприятная: в живой силе противник значительно превосходил нас.

Связываюсь с командирами батальонов:

— Во что бы то ни стало отбить атаку противника. Назад ни шагу!

Завязывается ближний бой. Немцы особенно напирают на позиции танкового батальона Маслова. Вместе с танкистами отбивают гитлеровцев и наши мотострелки. Положение очень тяжелое. Решаю пробраться туда. За мной бежит ординарец Марк Собко. Над нашими головами свистят пули, рвутся по сторонам мины. Взрывная волна отбросила меня в канаву, в самую грязь. Ползу по канаве: так безопаснее. Оказываюсь вблизи минометной батареи. Машу рукой Сунцову:

— Дайте беглый огонь по правому берегу реки. Только поживее.

Мины зашлепали в мокрый берег, поднимая фонтаны грязи. Но гитлеровцы продолжали лезть через речку. Они подошли уже совсем близко к нашим окопам. Кое-где завязалась рукопашная схватка. На рядового Мелкозерова напала группа немцев. Они выбили из его рук автомат и пытались пленить. Гвардеец не растерялся. Он выхватил нож, каким были вооружены все челябинцы, и всадил его в подбежавшего фашиста. Затем уничтожил второго, схватил автомат, полоснул длинной очередью. Вражеские солдаты рассыпались в стороны. Мелкозеров догнал одного из них, ударом автомата по голове свалил гитлеровца и пленил.

И вот я добрался наконец к тому месту, где решалась судьба боя. Перед комбатами Приходько и Масловым поставил задачу:

— Контратаковать, уничтожить гитлеровцев, перебравшихся на наш берег.

Гвардии капитан Приходько вскинул над головой руку с автоматом:

— За Родину! Вперед!

За командиром в полный рост шли коммунисты, комсорг батальона гвардии сержант Доломан, комсомольцы, все бойцы.

— Ура! Ура!

На левом фланге контратаку возглавил заместитель командира батальона автоматчиков по политчасти гвардии майор Курманалин. Автоматные очереди косили наседавших гитлеровцев.

Мотострелки, поддержанные огнем танков, прижали противника к реке. Перемешались боевые порядки. Снова возникли рукопашные схватки. Пьяные гитлеровцы остервенело лезли на челябинцев. С левого берега непрерывно били тяжелые пулеметы.

Укрываясь от огня, захожу в дом, в котором, как оказалось, разместился медпункт первого батальона. Врач Печерский хлопочет возле окровавленного бойца.

— Много раненых?

— Около сорока человек эвакуировали в бригадный медпункт.

К дому подползают санинструктор Тоня Зубкова и минометчик Молчанов. Они волокут носилки, на которых лежит раненый. Тот просит пить.

Антонина Филипповна его уговаривает:

— Потерпи еще, милый, сейчас напою.

— Кто это?

— Гвардии рядовой Семенов. Ранен в грудь и в обе ноги.

Носилки с раненым внесли в хату, бережно опустили на солому. Лицо Семенова было бледным. Видно, боец потерял много крови. Узнав меня, он улыбнулся, тихо сказал:

— Товарищ комбриг, а все-таки мы их отогнали. Я троих отправил на тот свет, а четвертого не успел: полоснул он по мне из автомата. Ну, ничего, маленько подлечусь — и назад в бригаду.

Молча слушаю его и восхищаюсь силой духа советского солдата, его готовностью до последней капли крови, до последнего дыхания сражаться за любимую Родину.

Мотострелки, достигнув поймы реки, вынуждены были залечь: плотный огонь не давал и головы поднять. И тут я узнал неприятную весть. Увлекшись боем, начальник штаба батальона гвардии старший лейтенант Покрищук, вырвавшись вперед, оторвался от своих. Его окружили гитлеровцы, свалили и пленили. Бойцы пытались освободить офицера, но не смогли: слишком силы были неравными.

— Видите — вдоль шоссе отходит группа немцев. Там и мой начальник штаба, говорит гвардии капитан Приходько.

Я взглянул в бинокль. Фашисты торопливо удалялись на юго-восток. Что же предпринять? Подзываю командира танковой роты гвардии старшего лейтенанта М. Ф. Коротеева:

— Обстреляйте вон ту группу немцев. Там наш человек.

— Ясно.

Резко ударило орудие, и снаряд разорвался у цели. Еще несколько выстрелов. Гитлеровцы рассыпались по полю. Одни побежали к реке, а три человека спрятались под мостом на шоссе. Танкисты уложили еще несколько вражеских солдат.

К обеду бой стих. Вдруг на шоссе показался человек. Он махал нам руками. Оказалось, это был Покрищук. В то время, когда танкисты вели стрельбу, он сумел уничтожить двух гитлеровцев и убежать.

Через час-другой бой вспыхнул вновь. Я позвонил в штаб второго танкового батальона.

— Гвардии капитан Федоров слушает.

— Сосредоточьте огонь по левому флангу. Не давайте гитлеровцам выйти из леса.

Я решил взобраться на крышу дома, откуда лучше будет руководить боем. Направляюсь к лестнице. Меня окликает гвардии лейтенант Ясиновский:

— К вам корреспондент.

Передо мной стоит, держа под уздцы лошадь, невысокого роста смуглый юноша. Конь испуганно фыркает, опасливо косится по сторонам, всякий раз вздрагивает от разрывов мин и снарядов. Узнаю поэта и специального корреспондента Челябинского рабочего, его я несколько раз видел на совещаниях в штабе корпуса. Михаил Львов подает мне командировочное предписание.

Он вместе со мной поднимается на крышу дома, пристально оглядывает поле боя. Просится к танкистам:

— Хочу людей видеть непосредственно в бою.

Я отговариваю. Львов, натянув на голову шапку, спускается вниз.

— Раненых несут, я к ним. А к вам еще вернусь.

Мне видно, как поэт наклонился над раненым, оттеснил санинструктора Тамару Костину и понес с бойцом носилки. А спустя минут пятнадцать — двадцать он с автоматом в руках уже сидел на броне танка Коротеева.

Позже, когда ослабли атаки противника, Михаил Львов зашел в штаб.

— Уж больно ты храбр, корреспондент. Зачем на передовую ушел?

— Вы же не возражали. — Он присаживается возле разведчиков. До меня доносятся обрывки разговора. Соколов, улыбаясь, говорит:

— Ходим к немцам, для нас это привычное дело. Приволокли языка. Что же тут героического? — Он с трудом стягивает раскисший сапог: — Вы уж простите, посушиться надо.

У штабного домика собрались бойцы, сержанты и офицеры. А рядом, возле вырытой могилы, на плащ-накидках лежали тела павших в бою гвардейцев. Обнажив головы, воины застыли в тягостном молчании. Гвардии подполковник Богомолов со скорбью в голосе говорил о гвардии старших лейтенантах Кучме, Морозове и Яхнине, отдавших свои жизни за Родину.

Потом слово берет гвардии капитан Чирков:

— Товарищи, мне очень трудно сейчас говорить. Я потерял лучшего друга, Яхнина, с которым вместе учился в Магнитогорске. Он честно выполнил свой долг — в тяжелейших условиях доставил в бригаду боеприпасы. Но вражеская пуля не пощадила его. — Чирков смахнул слезу, повернулся к танкистам и крикнул: Смерть немецким захватчикам! Огонь!

Рядом стоявший танк послал в сторону леса один за другим три снаряда. Всполохи озарили вечерние сумерки. Снаряды гулко разорвались в расположении пехоты противника.

Когда стемнело, мы вынуждены были все имеющиеся в наличии резервы выдвинуть к реке Гнезна. За счет роты управления пополнили подразделения батальона автоматчиков, на наиболее угрожаемых участках поставили танки первого и третьего батальонов.

— А если противник атакует нас с запада, чем сможем помочь Федорову? спросил меня гвардии майор Кришталь.

— Пока ничем, пусть рассчитывает на свои силы.

В подразделениях я встречался с политработниками, коммунистами. Говорил с бойцами. И как нам ни было трудно, воины уверенно отвечали:

— Выстоим! Романувку ни за что не сдадим!

Лишь поздно вечером я возвратился в штаб. Снял разбухшие от сырости сапоги, выжал мокрые портянки. Хотел немного вздремнуть. Но едва прилег, как в штаб вошел гвардии старший сержант Виктор Колчин.

— Комкор вас просит к рации, — доложил он.

Генерал Е. Е. Белов сообщил, что штаб корпуса в 29-я гвардейская Унечская мотострелковая бригада выдвигаются для сосредоточения в районе Романува Села. Я доложил, что мы с трудом сдерживаем бешеный натиск противника. Генерал подтвердил: держаться до последнего. Просить ли подкрепления? Ведь нам уже обещали, но подвезли лишь боеприпасы. Пока раздумывал, рация замолчала.

Я возвратился на КП. Ночь, а в подвале никто не спит. Молча сидит, о чем-то задумавшись, начальник штаба Баранов. Рядом с ним, склонившись над картой, штабные офицеры Гаськов и Валеев. Тут же начальник политотдела Богомолов. Михаил Александрович вернулся из подразделений и теперь выливает из сапог воду. Он был у артиллеристов, минометчиков и автоматчиков.

— Успокоился немец, — выжимая мокрую портянку, нарушает молчание Богомолов. — Только надолго ли? — Он придвигается поближе к огню, и теперь мне хорошо видно его лицо. Богомолов осунулся, глаза запали. Ему, как и всем нам, в эти дни приходится много бывать в ротах и на батареях.

Меня одолел сон. Поспать, однако, долго не пришлось. На рассвете противник открыл сильный ружейно-пулеметный огонь. Завязалась перестрелка. Мы ожидали, что гитлеровцы вот-вот пойдут на нас. Прошел час, второй. Взошло солнце, и день обещал быть погожим. Но враг прекратил огонь.

Гитлеровцы ведут себя загадочно. Интересно, что они замышляют? В том, что они попытаются ворваться в Романувку, мы не сомневались. А вот когда — через час, к вечеру, ночью, — не знали. Не мог этого нам сказать и пленный. Он все мычал себе под нос: Гитлер капут, Германия капут. Наш переводчик, бывалый разведчик Кочемазов, так и не смог от него ничего добиться.

В бинокль было хорошо видно движение в лесу и на опушке. Вероятно, противник подтягивал силы, готовился к решающему удару.

К обеду фашисты вновь оживились. Они начали вести по селу методический огонь из шестиствольных минометов. Загорелись хаты. Дымом заволокло улицы. Челябинцы бросились тушить пожар. Но вот раздались залпы вражеской батареи. На опушке леса появились небольшие группы гитлеровцев. Что-то выкрикивая, они где перебежками, а где ползком продвигались вперед. Перед фронтом атакующих появилась стена заградительного огня. Наши танкисты и артиллеристы ударили дружно, согласованно. Фашисты залегли, начали пятиться назад, отвечая огнем из пулеметов и автоматов.

Я подошел к минометчикам. На разостланных плащ-накидках рядком уложены мины, на хвостовых оперениях белеют мешочки с порохом — дополнительные заряды. Сунцов, прильнув к стереотрубе, неотрывно следит за противником. Он пока не открывает огонь — экономит боеприпасы. Я приказал:

— Дайте беглый огонь по опушке!

— По вражеской пехоте!.. — раздался охрипший голос командира роты.

На опушке леса заплясали разрывы мин. Гитлеровцы, оказавшись в огненном мешке, заметались. И тут их настиг огонь наших пулеметчиков.

Атака противника уже который раз захлебнулась, прекратилась и перестрелка. Опушка леса опустела, валялись лишь трупы гитлеровцев. Стало необычно тихо. Было решено разведать лес.

Взвод офицера Ермакова, выделенный в разведку из батальона автоматчиков, и приданная ему группа разведчиков во главе с гвардии лейтенантом Дмитрюком переправились вброд на противоположный берег речки. Они скрытно передвигались по полю. Прошли сто, двести метров. Фашисты молчат. Разведчики взбежали на бугор. И тут немцы дали о себе знать: они открыли огонь.

Командир разведки вынужден был отвести бойцов к речке. Отход мы прикрыли огнем из танков. Возвратился Ермаков, доложил:

— Немцы по-прежнему в лесу. В бинокль с бугорка были хорошо видны пехота и легкие орудия.

Особых потерь взвод не понес. Ранило троих — командира отделения гвардии сержанта Степанова, автоматчика Петина и пулеметчика Гуменюка. Санинструктор Тамара Костина перевязала раненых и отправила в бригадный медсанвзвод.

Теперь мы твердо знали: противник остался перед нами и надо быть начеку.

Наступила темная ночь, какие бывают на Украине в марте. Промозглая сырость пробирает до костей. Я с начальником штаба стою возле танка. Кругом тихо-тихо. И вдруг в нескольких местах вспыхнули языки пламени, раздались пулеметные и автоматные очереди. Улицы прошили трассы пуль. По звуку узнаю: бьет немецкий пулемет.

— Откуда противник? Что случилось? — спрашиваю по рации у комбатов.

Вскоре все прояснилось. Гитлеровцы скрытно обошли наш левый фланг, оседлали шоссейную дорогу Проскуров — Тернополь, а затем ворвались в село. Завязался напряженный ночной бой. Со всех сторон раздавались выстрелы. Взвод коммуниста гвардии младшего лейтенанта Митько вступил в рукопашную схватку. Его помощник гвардии старший сержант Кельмензон прикладом уложил двух фашистов, автоматными очередями свалил еще нескольких.

Из пулеметов по гитлеровцам бьют танкисты Коротеева, Лычкова, Кулешова. Яростно отбиваются от наседающего противника минометчики.

Загорелся дом, в котором размещались раненые. Через начальника штаба передаю приказ командиру медсанвзвода Кириллову:

— Раненых эвакуировать в район Романува Села, где находится штаб корпуса.

Отдаю медикам свой виллис: надо спасти людей, проливших кровь за Родину.

Возвращаюсь на КП. Кругом стрельба. Опасность угрожает непосредственно штабу. Пришлось напомнить гвардии старшему сержанту Соколову:

— Организуйте охрану боевого Знамени. Головой отвечаете за него.

Вдоль улицы струятся трассирующие пули. Мы оказались в огненном кольце. Но никто из воинов не пал духом. Приказываю комбату Приходько два взвода автоматчиков переместить левее — прикрыть КП. Противник забрасывает нас гранатами. Несколько разведчиков, в том числе Дмитрюк и Соколов, получили ранения, но атаку фашистов отбили и спасли Знамя бригады. Спешно выводим танки на окраину. Танкисты давят гитлеровцев. Те с воплями разбегаются.

Дружно, с криком ура пошли на врагов мотострелки. Гитлеровцы дрогнули и начали откатываться по полю на север, в сторону Романува Села. Я связываюсь со штабом корпуса. Докладываю гвардии полковнику А. Б. Лозовскому.

— Какие там еще немцы? — не верит он.

Срочно снаряжаю машину, посылаю в штаб корпуса своего заместителя гвардии майора Кришталя. Надо предупредить об опасности.

Мы заняли круговую оборону. Пользуясь передышкой, забрались с Барановым в самоходно-артиллерийскую установку. От мотора тянет теплом. Сухо, уютно. Командир батареи вскрыл банку консервов.

— Немцы идут! — донесся голос наблюдателя.

Уже светает, и невооруженным глазом метрах в четырехстах отчетливо видны толпы фашистов. Оказывается, мотострелки 29-й гвардейской бригады, предупрежденные нами, шквальным огнем встретили гитлеровцев, и те повернули назад, в нашу сторону. И вот сейчас эта масса войск пытается сбить нас.

Остались нетронутыми консервы. Не до этого. Гвардии старшему лейтенанту Акиншину поручаю руководить огнем пяти танков. В утренней тишине резко ударили орудия. Открыли стрельбу минометчики. Справа по немецким пехотинцам вели огонь мотострелки Приходько, слева — батарея 76-миллиметровых пушек Пивцаева.

— По Гитлеру, огонь! — приказывает командир самоходных установок Дружинин.

Гитлеровцы, ошеломленные столь сильным огневым ударом, растеклись по всему пригорку, увязая по колено в грязи.

Теперь пора бросить в бой и танки.

Натужно взревели двигатели, и пять тридцатьчетверок, оставляя глубокие колеи в жирном черноземе, медленно поползли по раскисшему полю.

Гитлеровские солдаты дрогнули, не устояли. Но теперь они начали обходить деревню с востока, хлынули на позиции батальона автоматчиков. Бойцы Приходько и танкисты били их в упор.

За первой вражеской цепью появилась вторая, поменьше. Немцы бежали к реке Гнезне. Я собрал хозяйственников, саперов и разведчиков, повел их наперерез фашистам. Те, изредка отстреливаясь, начали отступать. В упор стреляю в офицера. Выпускаю обойму в других фашистов. Ординарец Собко полоснул из автомата. Замертво упали пять-шесть гитлеровцев.

— В тыл веди пленных, — приказываю Собко, а сам бегу вперед.

Правее нас слышится дружное ура. Гитлеровцы в ужасе мечутся, не зная, куда податься. Их настигают пули, снаряды, мины. Оставшиеся в живых, обезумев от страха, поднимают руки.

Глянул на часы: двенадцать дня. Стрельба утихла. Челябинцы, разгоряченные боем, обнимали друг друга. Свыше сотни пленных взяли мы в тот день.

Вот как писал об этом бое поэт Михаил Львов:

…Был в этой битве полностью разгромлен

Немецкий полк сто шестьдесят восьмой.

А через час в отбитом теплом доме

Танкист писал на родину письмо.

Не мог забыть он бой ни на минутку.

Рассказывали. Радовались. Бой

Мамаевым побоищем не в шутку

Договорились звать между собой.

После обеда в Романувку приехал командир корпуса генерал Е. Е. Белов. Он проворно спрыгнул с виллиса и, перескакивая через лужи, направился к обгоревшему штабному домику. Я шагнул навстречу генералу. Евтихий Емельянович, тепло и крепко пожав мне руку, не сдержал своего восхищения:

— Хорошо поработали челябинцы! Ей-ей, давно такого не видел. От имени маршала Жукова передайте всем благодарность.

Мы пошли по подразделениям.

Вечерело. Угасал день — день нашего успеха. Над селом стояла звенящая тишина.