"Дверь" - читать интересную книгу автора (Райнхарт Мери Робертс)

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

За обедом во вторник вечером, семнадцатого числа, я получила характерную для Кэтрин краткую телеграмму: «Приезжаю сегодня вечером одиннадцатичасовым поездом».

Телеграмма была не только неприятной, но и угрожающей. То, что Кэтрин, несмотря на глубокий траур, собиралась покинуть свой дом и приехать в такое время ко мне, казалось почти невероятным. Я смогла подумать только о двух причинах: или Джим рассказал ей, в какое опасное положение он попал, или у нее зародились какие-то подозрения по поводу смерти Говарда.

В любом случае ее приезд имел какое-то важное значение, и я не стыжусь признаться, что выпила маленькую рюмочку шерри, прежде чем поехать встречать ее на станцию. Вид Кэтрин во вдовьем трауре, ее холодное, белое, как маска, лицо положения тоже не улучшили. Она подставила мне щеку для поцелуя, а поскольку я в тот же момент подставила свою, то в результате мы как бы потерлись носами. Говорят, так делают где-то в Африке.

Ни тогда, ни потом, когда я проводила ее в комнату для гостей и ее француженка Элиза начала выкладывать туалетные принадлежности, она не представила никаких объяснений своего приезда. Сказала только, что у Джуди все в порядке, они с Джимом приедут на следующее утро. Что она сама приехала по делу. А потом очень вежливо выпроводила меня из комнаты и заставила всю ночь лежать в раздумьях.

Объяснение я получила только в десять утра на следующий день, но тогда все уже и так было ясно. В десять часов позвонили в дверь. На пороге стояли: Джим в сопровождении Джуди и, к моему большому удивлению, Алекс Дэвис.

Джуди, хотя и чувствовала себя, как мне показалось, явно не в своей тарелке, была как всегда прямолинейна.

— Это не съезд, — заявила она, — это только делегация.

Она поднялась наверх к Кэтрин, а мужчины остались ждать в библиотеке. Джим беспокойно ходил по комнате, а Алекс Дэвис просматривал какие-то записи. Через пять минут в дверь опять позвонили, и Джозеф объявил о мистере Уэйте.

К этому времени я уже практически лишилась дара речи и тупо выслушала извинения мистера Уэйта: он только что с поезда, принимал в Аризоне солнечные ванны от артрита и сейчас, «о, спасибо», чувствует себя гораздо лучше. Потом его взгляд упал на черную повязку на рукаве Джима, и он сказал что-то вежливое о смерти Говарда.

Мне это все казалось каким-то нереальным, и когда Джозеф впустил доктора Симондса, я совсем не удивилась, увидев, что Алекс Дэвис поднимается и откашливается, как будто собирается открыть собрание.

— Кажется, все в сборе, — сказал он таким тоном, каким объявляют о наличии кворума. — И если Джозеф уведомит миссис Сомерс…

Хотя я и была в растерянности, но не могла не отдать должное Кэтрин, вошедшей в библиотеку в длинном черном платье с высоко поднятой красивой головой. Ее окружал ореол такого чувства собственного достоинства, такого нежелания идти на какие-либо компромиссы, что я остро почувствовала свою собственную нерешительность.

Она никому не пожала руки, никому не улыбнулась. Просто села и взглянула на Алекса Дэвиса.

— Ну что же, мы готовы.

А затем Алекс Дэвис действительно произнес речь. Он упомянул своего покойного дорогого друга Говарда Сомерса, сидящую здесь скорбящую женщину, которая оказалась в малоприемлемом для нее положении.

— Все разговоры, которые происходили между ними, между мужем и женой, давали ей основание считать, что основная часть состояния перейдет к ней. Сейчас ей представлено новое завещание, которое она не может объяснить и не может принять.

Я заметила, что мистер Уэйт слегка нахмурился.

— Согласно новому завещанию, никудышный сын получает ровно половину крупного состояния. Миссис Сомерс попросила всех вас встретиться с ней сегодня для того, чтобы обсудить не законность данного завещания, но, — он взглянул на мистера Уэйта, — обстоятельства, при которых оно было составлено.

Он сел, а мистер Уэйт снял очки и протер их носовым платком.

— Я должен что-то сказать? — осведомился он. — Полагаю, поскольку сам документ не является предметом обсуждения, то это вопрос скорее к доктору.

Несмотря на всю его вежливость, было видно, что мистер Уэйт раздражен. За красивыми словами Алекса он, как и я, разглядел, что дело именно в самом завещании.

— Я фактически ничего не знаю, — начал доктор. — Во время болезни его отца прошлым летом Уолтер Сомерс сообщил мне, что отец собирается изменить завещание. Он спросил мое мнение о состоянии психики отца, и я ответил, что пожелал бы такого же себе. Позднее он попросил меня подтвердить это в письменном виде, что я и сделал.

Он откинулся на спинку кресла и желтыми от сигарет пальцами разгладил маленькую вандейковскую бородку. Кэтрин внимательно посмотрела на него и впервые вступила в разговор:

— Вы ему давали лекарства, доктор?

— Лекарства? — довольно запальчиво ответил он. — Конечно. Это моя профессия. Но я не давал ему ничего, что даже при очень большом допущении могло повлиять на его рассудок.

Рассказ мистера Уэйта был обстоятелен и прост.

Двенадцатого августа прошлого года ему позвонил Уолтер Сомерс и попросил приехать в тот же день к его отцу в отель «Империал» для того, чтобы составить для него завещание. Поскольку он знал, что мистер Сомерс был серьезно болен и все еще чувствовал себя плохо, то в качестве меры предосторожности позвонил сидящему здесь врачу, который наблюдал больного, и осведомился о состоянии его психики. Доктор Симондс сообщил, что ему известно о намерении мистера Сомерса составить новое завещание и что он для того совершенно дееспособен. В результате мистер Уэйт составил необходимый документ, а примерно в четыре часа пополудни на следующий день привез его готовым на подпись. Всего было подписано два экземпляра.

Лицо Кэтрин постепенно заливала краска.

— Не хотите ли вы сказать, что составили завещание, такое важное, можно сказать, революционное, и не задали при этом ни одного вопроса? А если на него было оказано давление? Человек может выглядеть совершенно нормальным, но после тяжелой болезни, когда он слаб и расстроен…

— В то время не было абсолютно никаких признаков подобного. Управляющий отеля проводил меня наверх, а Уолтер Сомерс встретил у двери и провел в номер. Затем он вышел, и больше я его не видел, ни в тот день, ни на следующий.

— Сара Гиттингс при этом была?

— Она ушла. Она была там, когда я приехал в первый раз, и пришла на второй день засвидетельствовать документ. Я еще могу добавить следующее. Мы обсуждали условия завещания. Мистер Сомерс осознавал, что они, как вы выразились, революционны. Но он сказал, что Уолтер достиг возраста разума, а состояния хватит на всех.

— Вопрос не в этом, — резко произнесла Кэтрин. — Деньги — ничто. Какое они имеют значение? Значение имеет то, что в конце жизни он от меня отрекся. Чем это вызвано, мистер Уэйт? Что случилось здесь прошлым летом? Что полностью изменило его отношение ко мне? Почему он положил это завещание в сейф и своей рукой написал: «Передать моему сыну Уолтеру в случае моей смерти»? Это очень серьезно, мистер Уэйт. Он мне перестал доверять? А этот фонд в пятьдесят тысяч долларов, которым по своему усмотрению должен распорядиться Уолтер? Что он об этом сказал? Какую тайну он скрывал?

— Он сказал, что Уолтер знает.

— И это все, что он сказал?

— Это все.

Она бессильно откинулась в кресле. Короткую паузу первым нарушил Алекс Дэвис.

— Копия завещания с вами, мистер Уэйт?

И тут оскорбленное достоинство мистера Уэйта несколько потускнело. Он заерзал в кресле.

— Я как раз к этому перехожу. С этой копией, мистер Дэвис, на самом деле случилась очень странная вещь. Она исчезла из наших архивов. Мистер Гёндерсон искал ее несколько дней, как только умер мистер Сомерс. У него есть версия по поводу ее исчезновения, но она не очень приятная.

В этот момент я случайно взглянула на Джима и увидела, что у него трясутся губы.

— Думаю, мы должны ее услышать.

— Предположение такое. В тот день, когда убили Сару Гиттингс, а точнее — после полудня, клерк нашей конторы открыл сейф для Флоренс Гюнтер по ее просьбе и оставил ее поработать с некоторыми документами. Затем она вернула документы на место, а клерк закрыл и запер сейф. Она была доверенным сотрудником и внешне все выглядело нормально.

Однако, когда мистер Сомерс умер, мистер Гендерсон, знающий о завещании, в мое отсутствие начал искать копию завещания и обнаружил, что она исчезла.

Никто не подозревал в этом Флоренс Гюнтер, которая сама два раза ездила со мной в «Империал» и была свидетелем составления завещания. Однако после этого ее убили, и все факты ее поведения приобрели особый интерес.

Четыре дня назад мистер Гёндерсон протелеграфировал мне, что завещание исчезло, и попросил приехать. Когда он встречал меня сегодня утром на станции, то рассказал, что один из клерков, которого зовут Лоури, в день смерти Сары Гиттингс видел Флоренс Гюнтер на улице. Он видел, как она разговаривала с полной женщиной, которую он по газетным фотографиям опознал как Сару Гиттингс. Она передала этой женщине длинный плотный конверт — вроде тех, в которых обычно хранятся юридические документы.

Если это правда, то, по крайней мере, возможно, что копия завещания находилась в этом конверте.

Пытаясь совладать со своими губами, в разговор вступил Джим:

— Зачем же ей было это делать?

Мистер Уэйт задумался.

— Она была надежным сотрудником. Если она это сделала — я, конечно, всего лишь передаю то, о чем говорят в нашей конторе, — она хотела только показать завещание мисс Гиттингс и тут же вернуть его на место. Но произошли другие события… Мистер Гёндерсон обращался в полицию, но среди ее вещей завещания не нашли. Ни у нее, ни у другой женщины.

— Но зачем показывать документ Саре? — настаивал Джим. — Она же о нем знала. Она его засвидетельствовала.

— Она не имела никакого представления о содержании.

— Но Флоренс Гюнтер, полагаю, знала условия?

— Естественно. Она его печатала. У меня еще не было времени как следует все это обдумать, но поражает то, что эти две женщины вообще встретились и обсуждали эту тему. Одно из наших самых строгих правил для технического персонала обязывает держать такие вещи в абсолютной тайне, а Флоренс Гюнтер не была болтлива. Кроме того, в данном случае были даны особые инструкции о том, что факт существования документа является конфиденциальным, и поэтому я не могу понять…

— Кто дал вам такие инструкции? — вмешалась Кэтрин.

— Сам мистер Сомерс.

— Теперь об этом фонде, о пятидесяти тысячах долларов? — спросил Алекс Дэвис. — Он просто сказал, что Уолтер Сомерс поймет?

— Да. Я, конечно, был озадачен, но это не мое дело. Он был не тот человек, который объясняет, почему поступает так или иначе. Я подумал, что семья в курсе дел.

Кэтрин вскинула глаза:

— В курсе? Когда все сделано втайне?

— Я имел в виду не это. Может быть, речь идет о благотворительности?

— Благотворительность! Да еще отданная на разбазаривание Уолтеру Сомерсу! Я же не идиотка, мистер Уэйт, и вас считаю умнее.

— Может быть, вам стоит поговорить с Уолтером?

— Какая от этого польза? Он так же скрытен, как его отец, но не так честен. Я знаю, о чем вы думаете, мистер Уэйт, и о чем подумали, составляя это завещание. Вы подумали, что у Говарда Сомерса была вторая жизнь и этим пунктом он кого-то обеспечил. Так вот, я этому не верю и буду оспаривать и этот пункт и это завещание в суде, даже если это меня разорит.

На этом все кончилось. Кэтрин встала, мужчины тоже неловко поднялись. Она внимательно посмотрела на каждого, сказала: «Спасибо, вы были ко мне очень добры», повернулась и вышла.

Я больше не видела ее до самого ужина.

Где-то после полудня я слышала, как Джуди звонила Уолли, и он приехал около шести часов. С шести до почти семи он просидел вдвоем с Кэтрин за закрытыми дверьми ее комнаты. Одно то, что никто из них ни разу не повысил голоса, было для меня свидетельством напряженности разговора.

Ни один из них не был готов к компромиссу. Только подозрение и ревность со стороны Кэтрин, только огонь ненависти и реванша у Уолли. Сейчас я уверена, что прояви она немного мягкости, немного сочувствия к его, в общем, трагической юности, и он бы уступил. Но бедная Кэтрин осталась верной себе, даже не попытавшись вызвать симпатии. Неподвижно сидя в кресле, она допрашивала его почти официальным тоном:

— Вы отказываетесь сказать, для чего предназначен этот секретный фонд? Или для кого?

— Да, отказываюсь.

— Вы, конечно, понимаете, что делаете. Вы намерены запятнать память своего отца. Потому что, предупреждаю, я намерена опротестовать завещание через суд.

— В этом случае грязь лить будете именно вы, — заявил он и встал, не переставая крутить кольцо на пальце.

Незадолго до семи часов он спустился по лестнице и вышел через парадную дверь. Я сидела на виду, в библиотеке, но он даже не повернул головы.

В это время происходили события, о которых мы и не подозревали. Мы знали, конечно, что мистер Гендерсон был у прокурора и полиция выяснила, что обе убитые женщины были свидетелями второго завещания.

Но мы ничего не знали о действиях Чарльза Пэррота, ночного сторожа из Нью-Йорка.

Он был достаточно умен, этот Пэррот, но даже глупец заподозрил бы неладное. Представьте сами: Говард в два часа ночи принимает таинственного посетителя — человека, проскользнувшего мимо него в здание в длинном плаще и с лицом, закрытым кашне и глубоко натянутой кепкой. А утром Говарда находят мертвым.

Само по себе это еще не было подозрительным. Но за этим последовало еще кое-что. Во-первых, фатальная попытка Мэри Мартин подкупить его, чтобы он ничего не говорил о ночном визитере. Попытка не удалась, а сама она исчезла. А потом эти мои поиски рано утром. Он еще не сменился со службы, и вид женщины моего возраста, бродящей под дождем вокруг здания и внимательно разглядывающей тротуар, показался ему по меньшей мере необычным.

И, наконец, не менее фатальная просьба Дика Картера в день похорон.

— Кто из них? — спросил Пэррот.

— Темный пиджак и брюки в полоску, — ответил Дик.

— В общем, похож. Лицо я особенно не разглядывал.

Пэррот читал газеты и знал о Саре Гиттингс, о ее убийстве и об убийстве Флоренс. Известно ему было и то, что обе жертвы, когда их нашли, были разуты.

Через день или два он пошел к камердинеру Эвансу.

— Ты видел мистера Говарда, когда он умер? Ну, пока его еще не трогали?

— Видел, — важно заявил Эванс.

— А ноги? У него что-нибудь было на ногах?

— Носки, по-моему, — сказал Эванс. И вследствие того простого и совершенно случайного обстоятельства, что бедный Говард сбросил шлепанцы, поднимая стакан, Пэррот отправился в полицию!

Дальнейшее покрыто тайной. Ближе к концу недели лейтенант из отдела по расследованию убийств нью-йоркской полиции сел на поезд и встретился в нашем городе с инспектором Гаррисоном и окружным прокурором. В понедельник было получено разрешение на негласную эксгумацию и исследование тела Говарда. Никому ничего не сообщали, и даже Кэтрин пребывала в неведении.

Но в результате было установлено, что причиной смерти Говарда Сомерса был не острый сердечный приступ, а цианистый калий, «вероятно, попавший в организм с виски».

Цианистый калий! Говард был простужен и не мог распознать его специфический и очень характерный запах, а Мэри Мартин открыла все окна, чтобы никто ничего не заметил. Открыла окна и разбила стакан.

Они хорошо хранили свои секреты, эти власти. В конце концов, факт убийства не был доказан. Люди с безнадежным состоянием здоровья убивали себя и раньше. Но наши местные власти не хотели отпускать Джима. Джим был в их руках, а теперь у них был и мотив.

Во вторник после полудня, семнадцатого числа, мистер Уэйт посетил прокурора. Думаю, он был напуган, что совсем неудивительно. Из четырех человек, встретившихся в том номере в отеле «Империал», в живых оставался только он один.

Вероятно, он трясся от страха, гадая, сколько времени ему еще отпущено на его короткие поездки для лечения артрита, на приятную во многих отношениях работу в конторе, на гольф и бридж, на обеды с хорошим вином в тесном кругу друзей.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что уйдя от нас тем утром, он сразу же отправился к прокурору и попросил защиты у полиции. Как и в том, что сделав это, он фактически подписал смертный приговор Джиму Блейку. Окружной прокурор выслушал рассказ мистера Уэйта с большим вниманием.

— Что вы сами об этом думаете, Уэйт? Ведь в бумагах Сомерса оставалась еще одна копия завещания.

— Уничтожение завещаний — вполне обычная вещь.

— Так вы думаете, что Гиттингс получила копию завещания для того, чтобы показать ее Блейку, а потом он ее убил?

— Мог. Рассчитывая потом получить вторую копию.

— А потом Гюнтер начала поднимать шум, и ее пришлось устранить?

— Может быть и такое. Не знаю. Все это чертовски подло. Но я не хочу быть следующей жертвой!

— С вами все будет в порядке. Что касается подлости, то таковы почти все мотивы преступлений: жадность, ревность. Подлые мотивы, но очень сильные. Ну что же, полицейский вам не нужен: мы сейчас возьмем эту птичку, и слава Богу. Пресса несколько недель уже просто вопит, мне приходят письма.

Это. было во вторник семнадцатого мая.

В этот вечер прокурор во второй раз вызвал Джима на допрос, а в его отсутствие в доме произвели обыск. Ордер на обыск выписали по надуманному обвинению Амоса в контрабанде спиртного.

В соответствии с ордером обыск формально производили два сотрудника федеральной полиции, но на самом деле всем руководил инспектор Гаррисон. Открывший дверь Амос бурно отрицал всякую причастность к торговле спиртным, но его сразу же повели на второй этаж и начали обыск с комнаты Джима. В ней обнаружили костюм для гольфа и ботинки, в которых, по свидетельству Амоса, Джим выходил в день убийства Сары. Потом ботинки полиция забрала с собой. Также выяснилось, что Джим недавно жег какие-то письма, и инспектор Гаррисон некоторое время на коленях осматривал камин.

Но ордер на поиск спиртного надо было как-то оправдывать, а трости с клинком все еще не было. И они стали искать по всему дому. Амос постепенно успокоился. Заволновался он только возле двери подвала.

— Там только печка и больше ничего, — сказал он инспектору.

Это вызвало подозрение. Они спустились вниз и зажгли свет. Первый осмотр ничего не дал: цементный пол, побеленные кирпичные стены. Но они уже были уверены, что Амос нервничает. Один из полицейских федеральной службы вытащил из кармана блокнот и сделал вид, что ведет опись. Потом показал блокнот инспектору.

— Я думаю, так будет правильно?

— Да, — ответил инспектор, прочитавший запись: «Посмотрите на негра. Он чего-то боится».

Они начали искать дальше.