Глава 15

Когда келдхар из Гард-Ламмиса потребовал временной передачи ему крепости Уит в обмен на отсрочку платежей по последнему лантийскому долгу, герцог Повон счел себя вынужденным согласиться и на это. Магистр ордена Избранных Фал-Грижни возразил на это со столь неожиданной и непривычной вялостью, что многие подумали: а не растерял ли доблестный Грижни свой боевой пыл? Да и самому герцогу начало казаться что-то в том же роде, потому что в последнее время Избранные редко встречали его очередные решения сильным и согласованным противодействием. В тех случаях, когда герцогу доводилось встречаться со своим — недавно столь грозным — оппонентом, Грижни вел себя с ледяным бесстрастием, в котором чувствовалось, однако же, что-то тревожащее. Но что именно, сказать было трудно. Повон решил бы, что все дело в глазах Грижни, не будь они абсолютно непроницаемы. Все это было, конечно крайне неприятно, но, по крайней мере, в последнее время оказалось покончено со всегдашними возражениями и попреками со стороны знаменитого мага, а это следовало расценить как шаг в правильном направлении. Пусть Фал-Грижни расхаживает по городу ожившей статуей самого Возмездия, пусть делает это, сколько ему вздумается, — до тех пор, пока он держится молча!

«И раз уж речь зашла о возмездии, — размышлял Повон, — не могло ли случиться так, что информация о столь неудачно завершившемся похищении молодой леди Грижни дошла до ушей ее мужа? Подлинная информация… Нет, это исключено». Саксас заверил герцога, что все это осталось тайной. Даже сама похищенная не знала и не могла опознать похитителей, а значит, бояться было нечего, совершенно нечего. Пожав рыхлыми плечами, герцог решил сменить тему размышлений, но обнаружил, что и мысли о привычных удовольствиях и усладах больше его не радуют. Даже халат из живого шелка не доставлял радости. Необходимо было придумать что-нибудь новенькое.

Однако герцог не был бы настроен столь безмятежно, знай он о том, что на самом деле удалось обнаружить во время похищения леди Верран.

Верран была на последнем месяце беременности и старалась без крайней необходимости не покидать собственные покои. Тем не менее от ее внимания не укрылась непривычная активность, царящая во дворце Грижни, — активность, не прекращающаяся уже на протяжении нескольких недель, прошедших после ее похищения и чудесного освобождения.

Во дворце постоянно бывали посетители. Они являлись в любое время дня и ночи, когда поодиночке когда небольшими группами. Их с нею никогда не знакомили, но порой ей удавалось издалека мельком увидеть их: это были осанистые люди в темных плащах, и от самого их облика веяло решимостью. Лишь однажды она узнала одного из них: это был чародей Чес Килмо, присутствовавший на том собрании Избранных, которое посетила и сама Верран. Конечно, ничего удивительного не было в том, что мужа посещают его коллеги по ордену Избранных, но почему они делают это столь скрытно, часто — глубокой ночью? И почему Фал-Грижни уединяется с ними на долгие часы, засиживаясь иногда до рассвета?

Верран безуспешно пыталась придумать происходящему какое-нибудь объяснение. Но ее муж, как правило терпеливо относившийся к проявлениям ее любопытства, на эти расспросы отвечать отказывался категорически. Он сухо пояснял ей, что речь на таких встречах идет о внутренних делах общества, которые не могут представлять для нее ни малейшего интереса. А когда ей вздумывалось настаивать, муж просто-напросто прерывал беседу.

И вдобавок депеши. Они прибывали по ночам, и доставляли их слуги в масках, дожидавшиеся только устного ответа и немедленно после этого убиравшиеся восвояси. Верран ни разу не удалось просмотреть ни одну из этих депеш, потому что Фал-Грижни по прочтении незамедлительно предавал их огню. И отказывался обсуждать с нею их содержание.

И вдобавок частые необъяснимые отлучки Грижни из дому. Как правило, он исчезал не более чем на пару часов, но так было только вначале. В последние дни отлучался он чаще — и задерживался на долгое время. Однажды он покинул дворец в полночь, а вернулся на следующий день ближе к вечеру. Отказался хоть как-то объяснить это и решительно пресек дальнейшие расспросы.

Что-то происходило. Верран не знала, что именно, но подозревала, что речь идет о деятельности немаловажной и очень опасной. Но что бы это ни было, Фал-Грижни категорически не хотел вовлекать ее в свои планы, не хотел даже посвящать ее в них. Но, с другой стороны, разве не такова же была его всегдашняя политика по отношению к жене? Он запретил ей покидать дворец, а сам ни о чем не рассказывал. Это несправедливо, решила Верран. Но, с другой стороны, несправедливы и ее собственные упреки. Муж старается оберечь ее — только и всего; если бы речь шла о чем-нибудь законном, он наверняка ввел бы ее в курс дела. Взял же он ее с собой на собрание Избранных, одобряет же он ее стремление читать и учиться, да что там, развитие ее интеллекта, несомненно, радует его. И если сейчас он утаивает от нее информацию, значит, он поступает так в ее собственных интересах. Но тайна, которой было окутано происходящее, лишь раззадоривала ее любопытство, и она преисполнилась решимости докопаться до всего самой. Или по меньшей мере попробовать докопаться. Так размышляла Верран в ожидании прихода Бренна Уэйт-Базефа.

Она не видела его и не слышала о нем с тех пор, как состоялся их неприятный разговор на Солнечном плоту. Тогда она была уверена, что ей никогда больше не захочется с ним увидеться. Но сейчас Фал-Грижни вручил ей какие-то документы, которые следовало передать Уэйт-Базефу, и молодой маг должен был явиться за ними во дворец Грижни. Грижни вызвали по одному из бессчетных и безымянных поводов, вот он и поручил это дело жене. Конечно, она могла, в свою очередь, препоручить это кому-нибудь из слуг, чтобы избежать вполне возможного неприятного объяснения, но она уже несколько недель не выходила из дворца и сейчас была рада любому гостю. Более того, создавшаяся ситуация интриговала ее. Если ее муж решил вручить Уэйт-Базефу что-то из сокровищ собственной библиотеки, значит, отношения между двумя чародеями носят дружественный характер. А ведь Бренн при последней встрече с нею пылал по отношению к Фал-Грижни лютой ненавистью. Теперь же что-то заставило его забыть о недавней вражде. Но что именно? А впрочем, стоит ли ломать над этим голову? Бренн такой сумасброд, подобной метаморфозе может найтись тысяча объяснений. Ясно только одно. Раз Бренн ходит теперь в союзниках у Грижни, то и самой Верран следует с ним помириться. И эта перспектива ее радовала.

Она решила принять его в своей лучшей гостиной. Всего раз или два с тех пор, как она вышла замуж и переехала сюда, Верран принимала гостей именно здесь. Сейчас она уселась в похожее на трон кресло, положив на маленький столик документы и книги, которые ей предстояло передать. На ней было просторное дорогое платье, которое почти полностью скрадывало ее беременность. На пороге появился слуга-мутант и на свой лад доложил о прибытии гостя. Верран кивнула, и в гостиную вошел Бренн Уэйт-Баэеф.

Улыбка замерла на губах у Верран, и она с трудом удержалась от крика ужаса. Бренн выглядел чудовищно — настолько чудовищно, что этому могло найтись одно-единственное объяснение: он серьезно болен. Бренн страшно исхудал. Стройный молодой человек превратился в живой скелет. Испитое и усталое лицо было мертвенно-бледным. Темные глаза, некогда напоминавшие о герое поэмы «Занибуно», теперь глубоко запали и горели нездоровым огнем. Верран, умевшая читать мысли и настроения Бренна по выражению его лица, поняла, что молодой человек находится на грани отчаяния. И еще кое-что новое заметила она в нем: он затравленно озирался по сторонам.

— Здравствуй, Верран, — угрюмо произнес он. Ее тщательно приготовленная приветственная речь оказалась забытой начисто. Да и былая обида растаяла без следа.

— Здравствуй, Бренн. Я рада, что ты пришел, —неуверенно сказала она. — Не хочешь ли сесть? Он кивнул и устало опустился в кресло.

— Я распоряжусь подать вина.

— Нет. — Он покачал головой. — Мне ничего не нужно.

Наступило молчание; Верран мучительно подыскивала, что бы такое сказать. Раньше для нее никогда не составляло труда найти тему для разговора с Бренном, но ведь она его никогда и не видела в таком состоянии.

— Видишь ли, — в конце концов заговорила Верран. — Лорда Грижни неожиданно вызвали, и он не может с тобою встретиться. Он попросил меня проследить за тем, чтобы ты получил все, что тебе обещано. Надеюсь, в этих документах и рукописях найдется информация, которая поможет тебе в твоих исследованиях.

— Да, — равнодушно ответил он. — Книга Дрида Гардрида «Заметки о бесконечно подвижной кости». Магистр полагает, что это поможет мне при создании моих скелетообразных рабов.

— Да, я припоминаю. А твоя работа подвигается хорошо?

— Кажется, так, — все с тем же равнодушием ответил он. — В последнее время я мало над этим думаю.

— Так странно. Ты ведь горел таким энтузиазмом!

— Сейчас меня волнует другое.

— Ага, понятно. Но, надеюсь, ничего неприятного?

— А почему ты об этом спрашиваешь?

— Ну, мне не хочется быть навязчивой, но…

Верран смешалась.

— Ну а все же?

В его голосе послышались отзвуки былой горячности.

— Пожалуйста, не сердись. Ты неважно выглядишь.

— Я плохо сплю, только и всего.

— А мне кажется, что ты заболел, и это меня тревожит.

— А с какой стати тревожиться по этому поводу вам, леди Грижни?

— Разумеется, я тревожусь, — воскликнула она, забывая о том, что идет светская беседа. — Послушай, Бренн, мы с тобой поссорились, и от нашей последней встречи остался неприятный осадок, но мне бы хотелось покончить с этим раз и навсегда. Ты был и останешься одним из немногих людей в этом городе, до которых мне есть дело. И я хочу, чтобы мы остались друзьями. Если с тобой что-то не так, то позволь помочь тебе всем, чем могу.

— Спасибо, Верран. Я верю, что ты сказала это искренне. — Его переменчивое настроение вновь качнулось в другую сторону, и он заговорил с признательностью в усталом голосе: — Мне тоже хочется, чтобы мы с тобой оставались друзьями, потому что мои чувства к тебе по-прежнему… ладно, не стоит в это вдаваться. У меня и в самом деле неприятности, только ты бессильна помочь мне. Да и все бессильны.

— Вот тут ты как раз ошибаешься. Нет таких проблем, которые не поддаются решению. Скажи мне, что тебя тревожит? Даже если я не смогу помочь тебе, то наверняка это сумеет сделать лорд Грижни.

— Ха-ха-ха, Грижни! Если бы хоть на миг представила себе… Ладно, давай исходить из того, что Фал-Грижни последний человек на свете, способный мне помочь.

— Не понимаю, почему ты говоришь такое. Ты нравишься лорду Грижни, он к тебе хорошо относится. Он же дает тебе книги из своей библиотеки, не так ли? Он никогда бы не сделал этого, не уважай он тебя и не доверяй тебе.

— Он меня уважает? Он мне доверяет?

Слова, сказанные Верран, как это ни удивительно, ошарашили Бренна.

— Я в этом уверена. Если бы ты только знал, как он трясется над этими книгами и документами… да, впрочем, ты это знаешь. Ты чародей, ты член ордена Избранных точно так же, как сам Фал-Грижни. Ты любишь науку — и он тоже, и тебя подобно ему заботит будущее Ланти-Юма. У вас с ним и впрямь много общего. Так почему же ты думаешь, что он тебе не поможет? Ты должен сказать ему, что у тебя за неприятности, и он наверняка тебе поможет.

— Нет, не поможет. Ты ведь не знаешь… Я не могу…

Бренну, казалось, становилось все труднее и труднее говорить. Он уже задыхался и почему-то выглядел страшно испуганным.

— Поговорить с лордом Грижни гораздо проще, чем тебе это, возможно, кажется. Тот факт, что ты прибыл сюда сегодня, доказывает, что ты перестал его ненавидеть, и это меня чрезвычайно радует. Но я буду просто счастлива в тот день, когда вы с ним подружитесь по-настоящему. А пока этого еще не произошло, мы-то с тобой дружны, и значит, ты можешь быть со мной вполне откровенен. Скажи мне, что тебя тревожит, и наверняка от одного этого тебе полегчает. А потом, если хочешь, я сама поговорю с лордом Грижни и попрошу его помочь тебе. Он наверняка согласится, а ведь не так уж много проблем с которыми он не в силах справиться.

Она пристально посмотрела на Бренна. Губы ее были полураскрыты, а лицо светилось добротой и участием.

Затравленные глаза Бренна на мгновение закрылись.

— Ты великодушна. Ты всегда была великодушна. Но ты и понятия не имеешь о том, что случилось со мной… во что я ввязался…

— Так расскажи мне, и, может быть, я пойму.

Он глубоко вздохнул.

— Тебе кажется, будто ты меня знаешь, но вещи в своей глубине не всегда таковы, какими они выглядят на поверхности. Мне не хотелось бы, чтобы ты считала меня худшим человеком, чем я есть на самом деле, поэтому, пожалуйста, поверь, что мотивами я руководствовался самыми благородными.

— Руководствовался в чем?

— Не так давно я совершил страшную ошибку. Я ввязался в…

Приступ удушья прервал признание Бренна. Разинув рот, он задрожал всем телом, пальцы его вцепились в ручки кресла. Спина его прогнулась, а на лице появилась гримаса нестерпимой боли. Верран и сама смотрела на него какое-то время как загипнотизированная. Бренн застонал, но стон получился таким сдавленным, как будто в горло ему уперся железный кулак. Дыхание молодого человека стало совсем трудным, руки взметнулись к горлу. Еще какое-то мгновение он пытался заговорить, а затем сдался, всецело предавшись собственным мучениям.

Верран вскочила с места.

— Что это? — вскричала она.

Он ничего не ответил, да и не мог ответить. Глаза его были полны гнева, страха и какой-то неизъяснимой ненависти. Проследив за направлением его взгляда, Верран практически ничего не увидела. Разве что легкое облачко дыма, повисшее в воздухе возле его кресла. А больше ничего. Ничего, что могло бы объяснить его мучения. Она подбежала к колокольчику, резко позвонила, вернулась к Бренну. Кровь струилась у него из носа, а на губах выступила розовая пена. Он запрокинулся в кресле, он сейчас уже не столько сидел в нем, сколько лежал, а хриплые звуки, доносящиеся у него изо рта, были просто-напросто страшны.

Верран опустилась возле него на колени.

— Бренн, сейчас придут слуги. Мы позовем врача, он скоро явится. А до тех пор сами как-нибудь постараемся облегчить твою боль. У лорда Грижни есть удивительные снадобья…

Бренн все еще не мог говорить, однако здесь он покачал головой.

— Непременно прими, тебе это нужно…

Спазм медленно проходил. Железная хватка у него на горле разжалась.

— Никаких лекарств, — с трудом прошептал Бренн. — И никакого врача.

Он откинулся в кресле, закрыл глаза.

— Но ты так болен…

— Это сейчас пройдет.

— Хотелось бы мне быть в этом уверенной.

— Да уж, будь уверена. Такого рода приступы бывают у меня часто. И, как правило, они быстро проходят.

— И с каких пор у тебя эти приступы?

— Недавно. И началось это для меня совершенно неожиданно.

Открыв глаза, он виновато улыбнулся ей.

В дверях появились двое мутантов. Верран жестом отослала их, однако уйти им почему-то не захотелось. Они принялись переминаться с ноги на ногу, стоя на пороге, их красноватые глазки неуверенно бегали по комнате, их ноздри раздувались, — одним словом, все выглядело так, будто что-то их раздражает. Верран повторила свой жест с большей категоричностью — и мутанты нехотя удалились. Тихое шипение свидетельствовало о том, что они чем-то недовольны.

Бренн принял в кресле нормальное положение. Вид у него был еще более изможденный, чем раньше, но общее состояние несомненно улучшилось.

— Я ухожу.

— Да что ты! Ты еще слишком слаб.

— Не тревожься, Верран. В этом нет ни малейшей необходимости.

— А мне кажется, что есть. Что-то с тобой не так, совсем не так, и мне хочется помочь тебе. Только позволь мне…

— Если ты и впрямь хочешь помочь мне, то пообещай одну вещь.

— Какую же?

— Пообещай никому ничего не рассказывать.

— Но лорду Грижни наверняка…

— Никому, поняла? Ты мне обещаешь?

— Но мне бы хотелось разубедить тебя… — Он так насупился, что она поспешила добавить: — Ну, хорошо, хорошо, если уж тебе этого действительно хочется. Я тебе обещаю.

Он с явным облегчением кивнул, затем не без труда поднялся на ноги.

— Не надо бы тебе уходить в таком виде, Бренн. — Он промолчал, и Верран продолжала: — А если уж тебе и впрямь надо, ты хотя бы возьми один из наших домбулисов. Кто-нибудь из слуг отвезет тебя.

— Нет. Спасибо. Да это и не нужно. Пожалуйста, не провожай меня. До набережной я доберусь и сам.

Он пошел к выходу. Он двигался как глубокий старик или тяжелобольной.

— Бренн! — Услышав ее возглас, он обернулся и посмотрел на нее. — Книги, которые приготовил для тебя лорд Грижни. Они тебе нужны?

Он кивнул и, как это ни удивительно, его бледное лицо залилось краской. Книги и документы он принял явно нехотя. Много они не весили, но у него в руках показались непосильной ношей, и из комнаты он вышел с таким трудом, словно был каторжником, волочащим за собой ядро.

Проводив Бренна до порога, Верран вернулась в гостиную и села в кресло. Она глубоко и тревожно задумалась. Затем вдохнула, подняла голову и огляделась по сторонам. Ей внезапно подумалось, что собственная гостиная не понравилась ей с самого начала, а сейчас разонравилась и вовсе. Здесь присутствовало что-то неприятное, и ведь так показалось не ей одной. Мутанты, судя по всему, пришли к точно такому же мнению. Возможно, здесь были какие-то неполадки с вентиляцией. Верран вспомнила нечто вроде облачка дыма, появившегося в комнате в те мгновения, когда у Бренна произошел приступ, однако сейчас этого облачка уже не было. Возможно, необходимо прочистить дымоход. Более глубокие опасения она отвергла, однако гостиную поспешила покинуть.

День тянулся медленно, как это обычно и бывало в отсутствие Фал-Грижни. Верран подметила, что беспрестанно думает о Бренне Уэйт-Базефе и о его странном недуге. Какой у него жалкий, какой больной, какой затравленный вид! Наверняка речь идет не только о чисто телесном заболевании. Что-то чудовищное гложет его, но она и придумать не могла, чем бы таким это могло оказаться. «Поверь, пожалуйста, что мотивы, которыми я руководствовался, были честными», — умолял он ее, а ведь прозвучало это так, словно он сделал нечто постыдное. Но Бренн человек честный и великодушный — и трудно поверить, что он способен совершить нечто недостойное. Если бы только она могла посоветоваться с Фал-Грижни, он наверняка предложил бы разумный выход из создавшейся ситуации. Но Бренн потребовал от нее обета молчания, и она дала ему слово не рассказывать о злосчастном происшествии никому. Но ведь это касается только приступа, случившегося с Бренном. Она не нарушит обещания, если просто скажет мужу, что, по ее мнению, Бренн нуждается в помощи. А если он спросит, с чего она это взяла, можно будет объяснить, что речь идет всего лишь об интуиции. В конечном счете так оно и есть на самом деле.

Меж тем проходили часы и уже начало садиться солнце. Верран подумала, вернется ли ее муж сегодня домой. Но не исключено, что он уже вернулся. Иногда, сталкиваясь с особенно важными и срочными делами, он по возвращении проходил прямо к себе в лабораторию. Может, и сегодня он так поступил и в таком случае не выйдет из лаборатории еще очень долго.

Верран поспешила по бесконечным коридорам дворца, которые за истекшие месяцы успела хорошо изучить. У дверей лаборатории она остановилась, решив сначала постучаться. Ответа не последовало, и после некоторой паузы она вошла. В лаборатории никого не оказалось.

Горестно вздохнув, Верран, должно быть, в тысячный раз подумала о том, что за дела отнимают у Грижни столько времени в последние дни; причем не только у самого Грижни, но и у множества его коллег тоже. Что они, интересно, затеяли — все эти маги? Прийти к ответу на этот вопрос методом чистых умозаключений представлялось невозможным — для этого у Верран было слишком мало сведений.

Со всех сторон ее обступали излюбленные вещи мужа: самые дорогие его сердцу книги, таинственного назначения инструменты и приспособления, записи о собственных экспериментах и бесчисленное множество всевозможных вещиц, используемых для восстановления Познания. Но ей все это ничего не говорило. Верран прошлась по комнате, проглядела корешки стоящих на полках книг, поахала и поохала над порой довольно грозно выглядящими устройствами, но прикоснуться ни к чему не посмела. В углу стоял удобный письменный стол; вся столешница была покрыта аккуратными стопками исписанной бумаги. Верран начала было просматривать эти документы. Однако многие из них оказались составлены на неведомых ей языках, и это занятие ей довольно быстро наскучило.

Но почему, подумала Верран, ее так волнует таинственная деятельность мужа? Конечно, у Грижни могущественные и коварные враги, но он в любом случае сумеет за себя постоять. Верран поневоле задумалась над собственным невежеством.

Но чем же он все-таки занят? Может быть, он вместе со своими единомышленниками планирует возобновить сопротивление политике герцога? Такое было вполне возможно, но никак не объясняло предельную скрытность и таинственность приготовлений. Фал-Грижни и раньше никогда не делал тайны из того, что настроен против герцога. Нет, здесь должно скрываться нечто большее.

Ее взгляд вновь упал на разложенные по столу бумаги. Одна из них, подложенная под стопку других, привлекла внимание Верран необычным форматом. Она извлекла ее и с интересом проглядела. Перед ней был чрезвычайно детализированный план герцогского дворца, на котором отдельно и особо были помечены все сторожевые посты. К чертежу был приколот листок меньшего формата, на котором Верран обнаружила список имен. Пробежав его глазами, она узнала имена многих магов из ордена Избранных, начиная с Джинзина Фарни. Список был разделен на несколько групп, в каждой из которых насчитывалось примерно с полдюжины имен. Верран долго всматривалась в оба документа. Сперва они ровным счетом ничего не говорили ей, но потом мало-помалу перед ее умственным взором кое-что забрезжило. И о Бренне Уэйт-Базефе со всеми его проблемами она забыла и думать. Заставляя себя очнуться, Верран покачала головой. Нет, у нее всего лишь разыгралось воображение, потому что то, о чем она подумала, было немыслимо и невозможно… Или возможно?.. В свете недавних событий она припомнила все, что со дня свадьбы ей удалось узнать о собственном муже и о его характере, и пришла к выводу, что почудившееся ей вполне возможно.

Услыхав шаги у себя за спиной, она обернулась и увидела Фал-Грижни. Верран виновато потупилась.

Муж испытующе посмотрел на Верран, а она встретила этот взгляд с широко раскрытыми глазами.

В конце концов Грижни спросил:

— Что вы тут делаете?

— Я пришла поискать вас. Разве мне нельзя заходить в лабораторию?

Он поразмыслил над ответом.

— Можно, если вы здесь ни к чему не прикасаетесь. — Она промолчала, и он добавил: — Значит, уже прикоснулись?

— Да. Вот к этому.

Она протянула ему чертеж вместе со списком, и он принял их у нее из рук.

— Можете заходить сюда, когда вам заблагорассудится, но больше никогда ни к чему не прикасайтесь без разрешения. Дайте мне слово, что так оно впредь и будет!

Голоса он не повысил, однако его тон заставил Верран поежиться.

Она собралась с духом.

— Мне хотелось бы знать, для чего вам понадобился этот план. А еще хотелось бы знать, что вы с вашими друзьями замышляете.

Он взглянул на нее как на незнакомку.

— А какое вам до этого дело, мадам?

— Да вот уж такое, — ответила Верран. — Вы мой муж, и мне есть дело до всего, чем вы занимаетесь. Тем более, если вам угрожает опасность.

— А вы решили, что мне угрожает опасность? — Верран кивнула. — Но почему?

— Мне кажется, что, занимаясь тем, чем вы занимаетесь, вы подвергаете себя риску.

— Вас пугают призраки, мадам. Мне не хотелось бы волновать вас в вашем нынешнем состоянии, вот почему я не посвящаю вас в свои планы.

— Значит, я никогда не удостоюсь доверия лорда Грижни?

— Меня интересует ваша безопасность. С доверием или недоверием это никак не связано.

— А я полагаю, что связано. Но сейчас вам придется довериться мне независимо от того, доверяете вы мне или нет. Потому что я, кажется, поняла, к чему вы стремитесь.

— Давайте не будем это обсуждать. Прошу вас вернуться к себе в покои.

Она глянула ему в глаза, ледяные и темные, как глубь моря. Губы его были бесстрастно поджаты. Но она уже научилась читать выражения этого лица и этих глаз и сейчас недвусмысленно поняла, что в своем предположении не ошиблась.

— Вы вместе с другими магами задумали вооруженное восстание или что-то в этом роде. Я понимаю, что политика герцога и опасность, угрожающая из-за нее всему государству, повергают вас в отчаяние. И теперь вы решили силой заставить его править страной надлежащим образом. Скажите мне, неужели я ошибаюсь? — По его лицу скользнула легкая тень, однако он промолчал. — Вы не отвечаете? Мой дорогой лорд, неужели вы не понимаете, как много для меня значит сознание, что мой муж одарил меня своим доверием? А если этого не произойдет, то сможем ли мы называть друг друга мужем и женой?

Он смотрел на нее, и постепенно жесткие линии его лица смягчались.

— Как вы пришли к этому выводу, мадам?

— Уже несколько недель мне ясно, что происходит нечто странное, — с готовностью пояснила Верран. — Странное и в то же время важное, однако я и понятия не имела, что это такое. Затем я пришла сюда и увидела план дворца, на котором помечены все сторожевые посты, и приложенный к нему список магов. Ну, и одно с другим сочеталось у меня в голове, и внезапно я поняла, что вы что-то замышляете против герцога. А единственное, что вы могли бы замыслить, сводится к тому, чтобы заставить его произвести некоторые перемены в политике. Скажем, вернуть наши крепости, отданные Гард-Ламмису. Я права?

— Отчасти. Ваша интуиция хороша, однако не безупречна.

— Что вы имеете в виду?

— Неужели вы полагаете, что герцога можно перевоспитать? Что его разум поддается реформированию? Что его вкусы, амбиции и предпочтения могут измениться или же быть изменены?

— Не знаю. А что, это имеет значение? Или если вы с вашими друзьями заставите герцога Повона вести себя надлежащим образом, ему это не понравится?

— Надлежащим образом! А вы так уверены в том, что я знаю, как следует поступать надлежащим образом?

— Разумеется, — без колебаний и раздумий ответила Верран.

— Но почему?

— Я это чувствую.

— Вы отвечаете, как следует не подумав и не обладая полнотой информации. Это сомнительный вывод.

— Так что же, Террз, мне не следует вам доверять?

— Сначала выслушайте, а уж потом составьте свое мнение. Если допустить, что я и впрямь могу заставить герцога вести себя надлежащим образом, как вы изволили выразиться, то как, по-вашему, станет его высочество относиться к Избранным при таком повороте событий?

— Он рассердится. Он станет вашим врагом. Но он и так вам враг, так что большой разницы это не составит. Да и что он сможет против вас предпринять? Избранные неуязвимы.

— Вы рассуждаете довольно наивно. Но поразмыслите хорошенько. Можно ли заставить насквозь порочного человека править страной справедливо? Может ли человек, у которого отсутствуют интеллект, сила и честь, править мудро? Может ли невежда, а с недавних пор и уголовный преступник хоть когда-нибудь превратиться во что-то иное, нежели позор и вечную угрозу для города-государства, которым он правит?

— Но если он и впрямь так плох, то не можете ли вы прибегнуть к помощи Познания с тем, чтобы его исправить?

— Вы даже не представляете себе всех осложнений, связанных с осуществлением вашего предложения.

— Но Избранные способны сотворить практически все, что угодно, разве не так?

— Вы переоцениваете наши возможности. Наша власть значительна, но не безгранична. Достаточно упомянуть о том, что мы не смогли бы, да и не имели бы права менять главные черты характера нашего государя. Мы не смогли бы целиком и полностью контролировать его действия. А поскольку мы собираемся действовать в интересах всего Ланти-Юма, то что же нам остается, мадам?

Верран задумалась, но выводы, к которым она пришла, показались ей неприемлемыми.

— Не знаю, — неуверенно сказала она.

— А ведь ответ так прост.

Однако именно простота ответа ей и не нравилась. Лишь сделав над собой усилие, она смогла произнести то, что представлялось ей самой немыслимым.

— Лорд, — медленно начала она, — не хотите ли вы сказать мне, что вы вместе с другими магами замышляете убить герцога?

— Нет. Его надлежит отправить в изгнание.

— А с этим вы справитесь?

— Имеются препятствия, но они не кажутся непреодолимыми.

— Но я просто не могу поверить… я и не представляла себе…

— Вы вплотную подошли к правильной разгадке. Так что лучше вам теперь узнать всю правду — по причинам, которые вы сами справедливо привели.

— Но… — Пребывая в растерянности, Верран лишь с трудом формулировала мало-мальски осмысленные вопросы. — Когда это должно случиться?

— В самом ближайшем будущем.

— А разве это не опасно? У герцога есть друзья и приверженцы. И потом гвардия…

— Главные сторонники герцога — Кор-Малифон, Дьюл Парнис и им подобные — будут брошены в тюрьму или же отправлены в изгнание вместе со своим патроном. Всем, кто выкажет готовность присягнуть новому правительству, будет дарована амнистия. Всем, за исключением Хаика Ульфа. Он будет посажен в тюрьму, а его имущество конфисковано. Как вам известно, в случае с Ульфом у меня имеются личные мотивы, — по-прежнему бесстрастно завершил свой рассказ Фал-Грижни.

— Вы предложите людям присягнуть новому правительству, лорд? А что же это будет за правительство? Старшему сыну герцога десять лет от роду, и он слывет полоумным. Он ни в коем случае не сможет управлять государством.

— Совершенно верно. И следовательно, до его совершеннолетия будет править регент, выбранный магами из ордена Избранных.

— И этим регентом…

— По всей вероятности, стану я.

— К этому вы и стремитесь, милорд?

— Я стремлюсь к свержению герцога.

— И тогда вы будете править вместо него. Но как долго это продлится? Если герцог со своими сторонниками удалится в изгнание в какое-нибудь соседнее государство, то не сможет ли он собрать там войско и пойти войною на Ланти-Юм?

— Не исключено. Но я не сомневаюсь в том, что мы сумеем разбить его армию.

— Однако множество людей погибнет, не так ли?

— Да. Единственная альтернатива заключается в том, чтобы казнить самого герцога. Однако такая расправа более чем вероятно вызовет восстание в самом городе.

— И опять-таки множество людей погибнет.

— Да. И в этом случае прольется только лантийская кровь.

— Значит, избежать кровопролития не удастся ни в коем случае? И обязательно должны будут погибнуть невинные люди? И тогда их жизни останутся на вашей совести.

— Так тому и быть. Конечно, человеческие жизни — это высокая цена за спасение Ланти-Юма, но город-государство надлежит спасти любой ценой. А теперь, мадам… — Голос Фал-Грижни зазвучал чуть насмешливо. — Теперь ваше любопытство удовлетворено. Только что вы были готовы заранее назвать мои действия справедливыми. А теперь, узнав их истинный смысл, готовы ли вы повторить эти слова?

— Не знаю, — тихим голосом ответила Верран. — Я и сама начала догадываться о том, что герцог представляет собой опасность для всей страны, и его смещение должно меня радовать. Но когда я подумаю о неизбежной войне, которая разразится после этого, о страданиях, о разрушениях и о смерти, тогда может показаться, что никакие преимущества, которых можно добиться его изгнанием, этого не стоят. Нет, сама не знаю.

— Меня самого одолевают сомнения, — к удивлению Верран, признался ее муж. — Я не политик. Стезя, на которую я вступаю, мне не нравится.

— Тогда остановитесь!

— Мое решение остается неизменным.

Верран понимала, что с ним лучше не спорить.

— Что ж, в таком случае у меня имеется еще один вопрос. Вы ведь помните слова вашей союзницы мадам Вей-Ненневей. Она сказала, что Избранным нельзя вмешиваться в дела государства. И сказала также, что, людьми нельзя править с помощью Познания. Что это их уничтожит. Но ведь вы замышляете именно это.

— Правление Избранных вводится лишь временно.

— Многие дурные дела начинались на время. — Верран была совсем молода и, конечно, в таком разговоре вступала на зыбкую почву, поэтому она подбирала слова с предельной осторожностью. — А потом, по той или иной причине, временное превращалось в постоянное.

— На этот раз так не будет.

— Я понимаю, что сами вы так и намереваетесь поступить. Но… такое случается как бы само собой. Да ведь и вы не оспорили суждения мадам Вей-Ненневей. А сейчас, во имя высших государственных интересов, вы замышляете дело, которое, как вам самому прекрасно понятно, поставит под угрозу жизнь наших сограждан.

— Этот риск будет сведен к минимуму. Но герцога необходимо сместить, чего бы это ни стоило.

— Чего бы это ни стоило? Но тогда, Террз, выходит, что я ошиблась. Вы не во всем стремитесь к справедливости. Вы ставите успех превыше нее. И вы добьетесь успеха, а Ланти-Юм пострадает.

— Я вовсе не собираюсь причинять никому страдания.

— И все же причините. Да и как вам удастся избежать этого, если вашей высшей целью является вовсе не благо сограждан?

— Моей высшей целью является благо сограждан?

— Ах, оставьте! И о чем это вы так печетесь, лорд? Об архитектурных памятниках? Об искусстве? О каналах? Говоря о благе, вы имеете в виду именно это?

— Означает ли это, мадам, что я лишился вашей поддержки? — резко осведомился Фал-Грижни.

— Вы никогда не лишитесь ее. И даже если вы ошибаетесь, это не имеет значения. Ошибаетесь вы или нет, но вы остаетесь моим возлюбленным супругом и отцом моего ребенка. И я навсегда останусь верна вам.

Она посмотрела на мужа и поняла, что он ей поверил.

— Тогда, мадам, давайте до поры до времени забудем о герцоге.