Глава 2

Верран критически оглядела сад из грибов и кристаллов.

— Это им страшно не понравится, — заметила она.

Нид зацокал когтями по каменному полу.

— Да, конечно, им это покажется ужасно некрасивым. Но мне, однако, все равно, — добавила она без прежней уверенности.

И все-таки, по человеческим стандартам, сад был красив — огромные панно с калейдоскопическим замысловатым узором из черных и зеленых кристаллов, перемежающихся сапфировым шламом, выложенные на многоугольных клумбах, повторяющих очертаниями симметричную кристаллическую решетку. Уход за садом был одним из основных занятий Верран, и на протяжении многих больших венов она наблюдала за тем, как он разрастался от небольших скоплений зеленых кристаллов, которые она предпочла в память о зеленой растительности на Поверхности, до огромного сверкающего пространства, занимавшего теперь три четверти дна большой котловины. Но уравновешенность и формальность рисунка, так радовавшая глаз леди Верран, претила вардрулам, чьи сады были так же нерегулярны и затейливы, как и раскопы, в которых они располагались. Вардрулы прямо не выражали своего неодобрения, в их языке вообще не было ничего, подобного лантийским высказываниям неудовольствия, но их стремление обойти стороной обезображенную котловину, выдавало чувство глубокого неприятия. Верран остро ощущала это, но сад был для нее одним из немногих источников удовольствия, и она не находила сил от него отказаться.

— Как ты думаешь, не следует ли мне добавить несколько красных пятен на внешних углах? — спросила она.

Вовсе не интересуясь подобными вещами, Нид пробурчал нечто невразумительное. Было очевидно, что мутант, хотя и стремится ей угодить, совершенно безразличен к этому скопищу грибов и кристаллов. Верран не усматривала в этом ничего удивительного, но все же огорчилась, потому что острее почувствовала бесполезность своего занятия. Да, ее занятия, при всем их разнообразии, были удручающе бесплодны. И сад, и резьба по камню, и ткачество, даже дневник, в котором она регулярно делала записи, — все это лишь пустая трата времени. О чем, в конце концов, ей писать, если в часы бодрствования не случается никаких значительных событий. Несколько раз в прошлом ей удалось сочинить песенки, стихи и рассказы для Террза. Тогда ей казалось важным, чтобы ее мальчик побольше узнал о Ланти-Юме и о мире людей. Но попытки восстановить события, случившиеся на Поверхности, погрузили ее в такое мрачное состояние, что вскоре она оставила их. Что касается песен и стихов — Террз, едва выйдя из младенческого возраста, утратил к ним интерес. Он предпочел атональное творчество вардрулов, которое уравновешивало мелодичность их речи, простым лантийским мелодиям, а стихи и вовсе ничего не значили для ребенка, чье ухо привыкло к тонкостям вардрульской речи. Это положило конец ее поэтическим упражнениям.

Что еще у нее оставалось? Вначале она увлекалась уроками вардрульского языка, которые вроде имели какое-то значение. На протяжении многих больших венов Верран пыталась совершенствовать свой вардрульский и до известной степени в этом преуспела. Теперь она могла свободно общаться с хозяевами здешних мест. Хоть Верран и с трудом удавалось напевно выговаривать их непроизносимые слоги, она почти всегда понимала слова вардрулов, обращенные к ней. Только слова — и все. Слова, но не те отношения, что стояли за ними, не реакции, не эмоции. То, что вардрулы способны чувствовать, и чувствовать глубоко, — в этом Верран не сомневалась и все-таки никак не могла распознать проявление этих чувств. Реакции вардрулов были совершенно загадочны, выражения лиц — невероятны. А тончайшие оттенки речи, передаваемые высотой тона или колебаниями хиира — всему этому не находилось аналогии в человеческом мире. Верран их никогда не постичь, и она давно примирилась с этим, сознавая, что ее возможности не беспредельны. Но и вардрулы не проявили способностей к восприятию человеческой речи. Верран предложила позаниматься с ними лантийским, и предложение было принято. Некоторые из самых упорных и усидчивых обитателей пещерного мира овладели основами лантийского синтаксиса. Одной из таких способных учениц оказалась подруга Террза Змадрк Четырнадцатая — смышленая и усидчивая девочка. Но постепенно на уроки Верран приходило все меньше и меньше учеников, и даже интерес Четырнадцатой постепенно угас. Уроки прекратились.

«И что ты сделала за все это время достойного хоть малейшего внимания? » — спросила она себя.

Была хорошей матерью Террзу. Это во всяком случае имеет значение.

Разве? Террз подрос. Ему теперь не нужна мать. Да и вообще была ли она ему когда-нибудь нужна? И более того, пришла на ум непрошенная мысль, он и не хочет ее.

Неправда! Конечно же неправда! Террз знает, что она всегда любила его. Это что-нибудь да значит.

Ты его любишь, поэтому он должен любить тебя, так, что ли? Подумай-ка, он ведь никак не может простить тебе, что ты человек.

— Ну, это уж вообще нелепо, — вслух произнесла Верран, и Нид вопросительно посмотрел на нее желтыми глазами. — Все это какая-то нелепица. Я не должна так думать.

Ты полагаешь, что тебе дано управлять своими мыслями, жалкая женщина? Ну-ну, попробуй. Желаю удачи.

— Я могу… я смогу… — Она сжала в кулаки руки, лежавшие на коленях. — Нид, — позвала она, — я решила добавить красного. И еще решила расширить сад. Мне нужно будет разработать рисунок и цветовую гамму, и это занятие потребует всего моего внимания…

Ничего подобного, ты это и во сне сможешь сделать. Не так-то тебе легко отвлечься. Попытайся снова.

— И еще я собираюсь составить лантийско-вардрульский словарь. Возможно, он пригодится.

Кому это? Вардрулы не читают, да и не пишут тоже, если не считать их картинок.

Да, но когда-нибудь люди смогут воспользоваться им.

Вот как? Каким же это образом? И когда?

Не знаю. Но ведь может же такое случиться, я на это надеюсь.

Жестокая надежда. Если человек столкнется с вардрулом, то этому вардрулу, привыкшему к деликатному обращению, не сдобровать. И тебе это известно.

— Научись вардрулы говорить по-лантийски, — продолжала она настаивать, — это могло бы уменьшить взаимный страх. Ну какие они «белые демоны» пещер? Постой-ка: чтобы передать речь вардрулов на письме, потребуется сочетание букв с музыкальными нотами. Это я сумела бы сделать, но как передать световые нюансы колебаний хиира? Следует воспользоваться какими-то символами степени интенсивности свечения или это будет слишком сложно? Как ты считаешь, Нид? — У Нида на этот счет не оказалось никакого мнения. — А ведь это дело займет все мое внимание, и Террз может быть очень полезен в этом, потому что понимает их намного лучше меня. Совместное занятие, возможно, нас сблизило бы…

Хватаешься за соломинку?

— Мне следовало додуматься до этого много лет назад.

Да, но сколько лет назад? Сколько лет ты провела под землей? Так трудно здесь проследить за течением времени… Дни похожи один на другой… Никаких событий… Двадцать четыре… нет, двадцать пять больших венов, то есть приблизительно семнадцать лет.

— Семнадцать лет! — прошептала она, и что-то в ее голосе заставило Нида тревожно взвыть. — Лорд Грижни умер семнадцать лет назад. И Террзу семнадцать — ровно столько, сколько было мне, когда я сюда попала.

Значит, тебе сейчас тридцать четыре. Что ж, пожилая женщина.

Странно, но я совсем не ощущаю себя пожилой. Интересно, как я выгляжу? Я ведь за все это время толком не видела своего отражения. В пещерах нет зеркал, ибо вардрулы совершенно лишены тщеславия. У них сильно развито эстетическое чувство, но человеческому пониманию их критерии красоты не доступны.

Имея высокое мнение о красоте своей расы, вардрулы не придавали значения небольшим физическим различиям между ее членами. Для вардрула все соплеменники, обладающие благоприятным уровнем руу, одинаково красивы. Так зачем им глядеться в зеркала? Верран время от времени удавалось уловить свое отражение в лужах теплой воды, которыми были усеяны пещеры, но эти неясные образы давали лишь смутное представление о внешности. Она взглянула на себя. Тело ее, одетое в простое серое платье из полотна, сотканного вручную, было по-прежнему стройным и гибким. Это платье и вообще тот факт, что она что-то на себя надевает, здешнее ее окружение считало излишеством. Благодаря теплу и влажности пещер вардрулам не требовалось одежды. Напротив, любые покровы нарушили бы тонкую кожную чувствительность, а также не позволили бы заметить колебаний хиира — основного средства общения. Но Верран не могла заставить себя ходить обнаженной. И дело не в том, что руководствовалась она принятыми в человеческой среде условностями. Нагота, как она обнаружила к своему огорчению, лишь сильнее подчеркивает различия между ней и обитателями пещер. Много-много венов назад она несколько раз осмелилась предстать перед ними без одежды и обнаружила, что является объектом пристального внимания. Несмотря на врожденную деликатность, вардрулы не смогли подавить желания как следует рассмотреть непрозрачное человеческое тело, так похожее и в то же время непохожее на их собственное. Оно вызывало у них беспокойство. Их изучающие взгляды были совершенно невыносимыми. Инстинктивную реакцию Верран подтвердили суждения таких важных персон, как патриархи Змадрк и Лбавбщ, которых озадачило скорее ее внутреннее смятение, а не факт ее физической на них непохожести. Террз, в ту пору совсем ребенок, гораздо прямолинейнее выразил это. «Мы с тобой уродцы, мама, — заметил он. — Два уродливых чучела. Я хочу спрятаться».

С тех пор Верран всегда ходила одетой и Террз тоже.

А как насчет седины? Она подняла прядь волос и внимательно ее рассмотрела. Все еще длинные, все еще блестящие, все еще цвета дикого меда. Возможно, теперь они выглядели немного темнее, потому что золотые пряди, высветленные солнцем, давно исчезли. Впрочем, если седые волоски и появились, их невозможно рассмотреть в приглушенном свете подземелья.

А лицо? Она коснулась щеки, лба, виска. Кожа была нежной на ощупь и гладкой, как всегда, но все же…

— Тридцать четыре! — сказала она вслух, и Нид пробурчал что-то в ответ.

Верран остановила взгляд на мутанте, которому, в этом не было сомнения, не удалось избежать карающей руки времени. Нид состарился, сильно состарился. Кудрявая шерсть на лице и конечностях поседела; походка утратила легкость, а клыки заметно пожелтели. Но он все еще был подвижным и ловким, по-прежнему оставаясь самым преданным ее спутником.

— Только не умирай, дорогой мой. — Она сознательно произнесла это самым обычным тоном, чтобы мутант не смог уловить смысла сказанного. — Думаю, мне этого не пережить.

«И все-таки настанет день, когда тебе придется пройти через это. Может быть, не так уж долго осталось ждать. Рано или поздно его не станет, и что тогда? Если не произойдет несчастного случая или тебя саму не сломит болезнь, то впереди еще долгая жизнь — возможно, несколько десятилетий. Так как же ты проведешь следующие сорок лет или около того?

Не надо мне никаких сорока лет в этом подземелье!

К сожалению, прожить их придется. И возможно, не сорок, а куда больше, так как ты из рода долгожителей. Вспомни бабушку Дискиль, которая все еще прогуливалась по Прендивет в свои девяносто шесть. Подумай о предстоящих десятилетиях здесь, рядом с вардрулами.

«Мне этого не выдержать! Не смогу! »

Верран почувствовала, как спазм сжал горло. Дыхание участилось. И сердце едва не выскакивало из груди.

«Хочу солнца! Свежего воздуха! И людей! Людей! »

Успокойся. Здесь не так уж плохо, даже совсем неплохо.

«Я задыхаюсь! »

Прошло семнадцать лет, пора бы уже привыкнуть.

«Я не привыкла. Становится все хуже.»

Спокойно. Спокойно. Спокойно.

«Мне нужны другие люди, чтобы любить их и чтобы они любили меня. Не так, как Террз. Он больше вардрул, чем человек», — вторглась в сознание беспощадная мысль.

Нет, он не таков. Он просто вылитый отец. Успокойся.

«Я не могу здесь дольше оставаться! Я с ума сойду! Да, в пещерах удобно и безопасно, вардрулы добры и деликатны, и я должна быть счастлива, что вообще осталась жива. Но все это мне безразлично, ибо здесь не место для человека. Этого невозможно вынести! Лучше сразу умереть и покончить со всем этим — с этой обреченностью и пустотой.»

Очень жаль себя, правда?

— Ну и что? — подумала она раздраженно. — В этом нет ничего дурного.

«Ничего дурного, конечно. Просто трусость. Где же твое воспитание? Ты ведь была женой Террза Фал-Грижни. Так держи себя в руках».

— Да, я буду держать себя в руках, — сказала она, повернулась и встретилась взглядом с Нидом. Очевидно, смена чувств отразилась на ее лице и обеспокоила мутанта, так как он встревожено ощетинился. — Все в порядке, Нид. У меня все в порядке.

Нид согласно проворчал.

— Не тревожься, не нужно. Мы с тобой только что говорили о словаре, правда?

Нид не выказал к этой теме большого интереса, и Верран не могла винить его. Ей самой трудно было воодушевиться на этот проект.

Это поможет скоротать время.

— Не знаю, как будет лучше, разместить фразы в алфавитном порядке или в зависимости от высоты музыкального звука?

Нид явно не понимал существа дела.

Да и почему он должен это понимать? К нему эта затея вовсе никакого отношения не имеет — он не человек, не вардрул. Возможно, он вообще последний из мутантов. Вполне вероятно, что всех его сородичей убили, когда семнадцать лет назад герцогская гвардия напала на дворец Грижни. Бедняга Нид! А ты еще сетуешь, что одинока! У него оснований для этого гораздо больше.

— Нид, — услышала она собственный вопрос, — ты помнишь, как мы жили на Поверхности? Ты хоть иногда думаешь о Ланти-Юме, о нашем дворце и лорде Грижни?

Верран рассердилась на себя за этот вопрос. Обычно она не позволяла себе задумываться о прошлом, гнала прочь воспоминания, которые слишком контрастировали с нынешними обстоятельствами ее жизни, доставляя ей острую душевную боль. Но сейчас она оказалась в западне, подстроенной ее собственным разумом, и втянула в нее Нида. До чего же несправедливо, даже жестоко напоминать мутанту о его утраченном счастье, но слова вырвались непроизвольно.

Нид ответил горестным ворчанием, и Верран почувствовала укол раскаяния.

— Прости, не думай об этом… — поспешно произнесла она, понимая, что он все равно будет думать. Он вспомнит прошлое и ощутит себя несчастным, если только ей не удастся как-нибудь его отвлечь. — Пошли, у меня появилась идея, — предложила Верран с довольно убедительным энтузиазмом. — Пойдем и отыщем Террза. Я не видела его с самого фтварджири…

Это было одно из немногих вардрульских выражений, проникшее в ее повседневную жизнь. Вардрулы, живя в гармонии друг с другом и с окружающей средой, обычно пробуждались ото сна в одно и то же время. Периоды отдыха измерялись временем, которое требовалось отдельным разновидностям местных шламов для того, чтобы пройти определенные стадии регулярного цикла смены цветов от красного через лиловый — к черному. В малом вене было три окраски. Двести сорок малых венов составляли один большой, продолжительность которого измерялась количеством жидкости, которая скапливалась в градуированном сосуде, помещенном под Кровоточащим сталактитом. Соотношение вардрульских венов и смены дня и ночи, по которым ориентируются обитатели Поверхности в повседневной жизни, казалось неясным и, возможно, непоследовательным. Понятие, обозначающее у вардрулов общее пробуждение после отдыха, и звучало как «фтварджири». Верран тоже имела обыкновение пробуждаться к фтварджири. Однако в последнее время у нее появилась потребность довольно часто дремать в течение дня. Она благоразумно не пыталась вникнуть в причину этого, ведь иначе пришлось бы признаться себе, что таким образом она пытается продлить периоды бессознательного состояния.

— Террз, наверное, читает, — продолжила она, — а когда он занят чтением, совершенно забывает поесть. Пойдем поищем его? — В ответ раздалось поскуливание. — Может быть, он уже ослабел от голода и даже не замечает этого. Ты же знаешь, какой он. Ты, надеюсь, не хочешь, чтобы он заболел, правда? — Этот призыв, казалось, возымел действие. Нид зашипел и отчаянно заскреб камень когтями. — Ну вот. Идем, мой дорогой.

Они вместе пошли по коридорам, освещенным мягким свечением камня, которые давно стали такими же знакомыми, какими прежде были переходы исчезнувшего дворца Грижни. По крайней мере в этой части лабиринта они ориентировались свободно. Никто, даже сами вардрулы, не знали всех подземелий. Система пещер и коридоров, пронизавших скальные породы под Далионом, была невообразимо обширна и запутанна. Размерами она превосходила все, что могли вообразить обитатели Поверхности. Переходы были бесконечны, всевозможные пещеры и залы — бесчисленны. Инженерный гений подземных обитателей позволил усовершенствовать подземный лабиринт. Вардрулы расширили и удлинили существовавшие переходы, прорыли новые коридоры, обустроили по своему усмотрению подземные помещения. Искусственные усовершенствования относились к сравнительно недавнему времени. На протяжении жизни многих поколений, практически с момента их вынужденного бегства с Поверхности, вардрулам приходилось ютиться на небольшой территории, где термальные источники поддерживали высокую температуру, необходимую им для жизни. Только после установки замечательной системы отопления, которую приблизительно тридцать пять лет назад создал с помощью Познания Фал-Грижни, вардрулы смогли воспользоваться каменными залами и целой сетью туннелей. Теперь эти существа могли свободно разгуливать по своим подземным владениям. С каждым веном росла численность и жизненная уверенность вардрулов. Однако обретенная свобода и накапливаемая мощь не изменили робкого, застенчивого и по сути своей мягкого нрава вардрулов. Их представление о гармонии разума и природы пока также оставалось неизменным.

Верран ясно давала себе отчет в том, что она пытается, вопреки течению времени, удержать в себе восхищение тем, что давно ей знакомо. Ее окружение было, без сомнения, прекрасно, но прекрасно по чуждым ей вардрульским меркам. Рассеянный свет камня играл на рядах отполированных полупрозрачных сталактитов и сталагмитов, резных колоннах и каменных кружевах, сборки которых выглядели столь же мягко задрапированными, как на подлинных тканях. Слабо поблескивали кристаллические наросты, изящностью формы и чистотой цвета превосходившие красоту живых цветов там, наверху. Богатые занавеси цветной слизи придавали свечению стен причудливые оттенки. В обрамлении белоснежных мхов загадочно темнели булькающие пруды. Резные фризы были украшены скульптурными силуэтами, изображающими славные деяния прошлого. Вардрулы ценили скульптуры более за их художественные, нежели за исторические достоинства. Существам, способным испытать единение с Предками, не очень-то требовались письменные или художественные летописи. Верран же эти силуэты ни о чем не говорили, ибо большая часть событий и их последовательность обозначались иероглифами, которые вардрулы вроде бы хотели, но не могли ей объяснить. Очевидно, секрет заключался в физических и эмоциональных ассоциациях, которые у вардрулов передавались изменением хиира. Да и скульпторы, которые прибегали к лишенным здравого смысла условностям изображений и не придавали значения композиционной уравновешенности, явно обескураживали лантийское восприятие. Лишь один из фризов постоянно привлекал внимание леди Верран. На нем было изображено создание обогревательной системы Фал-Грижни, причем все вполне узнаваемо. И источник энергии, заключенный в герметичный ящик с четырьмя сверкающими полушариями, — удивительно компактное устройство, если учесть, какие огромные пространства оно сделало пригодными для проживания, самодостаточное и действующее непрерывно, если ничто ему не помешает. И сам Террз Фал-Грижни, каким он был в то время, — заметно моложе, чем тот ученый муж, за которого вышла замуж леди Верран. Неизвестный художник мастерски уловил и передал в камне его долговязую худощавую фигуру, длинные пальцы и тонкое мужественное лицо. И только глаза были не похожи, потому что художник не смог удержаться от соблазна привнести в облик Фал-Грижни хоть что-то вардрульское. И все-таки скульптурный портрет удался, и в течение первых двух больших венов Верран влекла сюда какая-то неведомая сила. Много долгих часов провела она здесь, точно загипнотизированная обликом мужа. Но в конце концов инстинкт самосохранения потребовал от нее покончить с этим истязанием, и она стала обходить стороной это место.

Но сейчас она направилась к нему.

Комнату, где чаще всего можно было отыскать Террза, вардрулы называли словом, переводимым на лантийский как Обитель. Это была небольшая пещера природного происхождения, стен которой не коснулся резец. Располагалась она под холмами Назара-Сина, то есть в самой древней из обитаемых частей лабиринта. Это был тупик в конце очень узкого извилистого перехода — место труднодоступное, хотя в Обители не было двери, так как ни о каких воротах, решетках, запорах и о чем-либо подобном вардрулы не ведали. Занавеси, скрывавшие некоторые покои, вывешивались исключительно для того, чтобы охранить уединение. Как бы ни была Обитель уязвима, здесь хранились самые ценные для вардрулов, почти священные реликвии патриарха Террза Фал-Грижни — книга, пергаментный свиток, дневники и золотая пластина, которые Верран и Нид принесли с собой, спасаясь из Ланти-Юма много лет назад. По этим единственным образцам лантийской письменности Верран учила сына читать, и впоследствии не раз об этом пожалела. Отцовские дневники разожгли тщеславие юного Террза, который поставил себе целью приобщиться к Познанию. На протяжении пятнадцати больших венов сын Грижни трудился над этим, и чем чаще он терпел неудачи, тем крепче становилась его решимость, и сейчас он почти все время упражнялся в магической науке. Он почти поселился в Обители, и порой Верран не видела его целый малый вен. Она сочувствовала разочарованиям сына, втайне страшась его успехов.

Вот они, слева от нее, эти фрески. Хотя она давно их не видела, детали неизгладимо врезались в память. Она могла представить себе эти сцены в мельчайших подробностях, не нужно было и смотреть. Но отчасти из любопытства, отчасти из желания проверить четкость своих воспоминаний Верран повернула голову, чтобы снова взглянуть на барельефный портрет мужа, выдержанный в черно-серых тонах. Вот он стоит, великий Террз Фал-Грижни, и она внутренне напряглась, ожидая неминуемый острый укол в сердце. Но его не последовало, и она остановилась, чтобы понять причину. Грусть, сожаление, тягостное ощущение невосполнимой потери и желание снова быть вместе — да, все это осталось. Но былое отчаяние утихло, чувство утраты притупилось. «Странно, — подумала она, — все начинает казаться нереальным, подобным сну. Еще несколько больших венов здесь, внизу, — и я начну сомневаться в том, что это все действительно когда-то произошло. И этот барельеф, а не сила моей памяти, станет подтверждением реальности прошлого».

— И это будет неверно, ибо глаза у него были другие, — произнесла Верран.

Возле нее недоуменно зашипел Нид. Мутант не умел толковать зримые символы, его примитивный ум не мог уловить связь между монохромными изображениями на стенах пещер и давно умершим хозяином Фал-Грижни, а потому он не разделял интереса своей хозяйки к настенным силуэтам.

— Пустое, — заверила его Верран. — Пойдем-ка отыщем Террза.

Они двинулись дальше, мимо вардрулов, которые приветствовали их вежливо, почтительно, но несколько отстраненно, как и полагалось при встрече с безнадежно негармоничными существами. Эти доброжелательные приветствия подавляли Верран с того самого времени, как она научилась различать нюансы в их голосах. Она изо всех сил постаралась ответить столь же любезно и ускорила шаг. Вскоре они достигли узкого и такого извилистого коридора, что уже не могли идти рядом. Протиснувшись сквозь сужающуюся горловину, настолько тесную, что колючки на шкуре Нида стали царапать стену, они прошли за занавес и оказались в Обители.

Террз действительно был там; он возлежал на невысоком ложе и был так поглощен своими занятиями, что не заметил вошедших. Верран воспользовалась этим, чтобы рассмотреть сына, и уже не впервые поразилась его все возрастающему сходству с отцом. Так же высок и сухощав, те же мужественные точеные черты лица и самое главное — те же огромные черные глаза. Форма длинных пальцев, посадка головы, четко очерченные скулы — все это он унаследовал от Грижни. Но были и отличия. Террз на пару дюймов не дорос до отца, он был еще по-юношески тонок, фигура его казалась хрупкой. В то время как Фал-Грижни держался очень прямо, даже немного высокомерно, и походка его всегда казалась твердой и целеустремленной, движения и жесты Террза обладали мягкой грацией вардрулов. Его лицо, хотя и очень походило на отцовское, имело совсем иную мимику. Постоянное стремление подражать вардрулам наложило отпечаток на его глаза и губы.

В отличие от отца юноша был гладко выбрит. Только уступив страстным мольбам матери, он не выщипал брови и ресницы и не сбрил темные локоны с головы, в подражание своим совершенно безволосым приятелям-вардрулам. Конечно, искреннее огорчение Верран подействовало на него, однако куда сильнее, чем ее увещевания, оказалось напоминание, что густая шевелюра несколько скрадывает типично человеческий абрис черепа. Став перед выбором между двумя, как он считал, уродствами, Террз решил выбрать то, что более удовлетворит его мать.

Нид пробурчал приветствие, и Террз поднял голову. Верран с удивлением заметила, что щеки его слегка горят. Краски редко появлялись на бледном лице юноши, с рождения не знавшего солнечного света. Глаза его тоже лихорадочно блестели, и Верран сразу же испугалась, не заболел ли он. Террз был довольно болезненным в младенчестве, так как ему пришлось расти в подземелье и питаться тем, что могло поддерживать жизнь, но не было предназначено для представителей рода человеческого. Он подхватывал всякие экзотические болезни, к которым дети вардрулов имели стойкий иммунитет. Позже его здоровье укрепилось, но мать все еще беспокоилась.

— Что с тобой? — спросила она встревожено. — Похоже, у тебя температура.

Верран протянула руку, чтобы пощупать его лоб, но он оказался холодным и сухим. Она еще больше удивилась, увидев улыбку Террза, когда он поднялся с ложа. Сейчас улыбка казалась более естественной, чем раньше, потому что Террз не пытался подражать мимике вардрулов. Много времени потребовалось ему, чтобы понять: никакими ужимками не восполнить отсутствия некоторых присущих вардрулам глазных мышц. Теперь, улыбаясь, он был похож на человека, хотя улыбка, к сожалению, редко гостила на его лице. Его обычное непроницаемое выражение скрывало мрачную угрюмость, которую никак не удавалось побороть его матери.

— Я здоров, не беспокойся, мама. И ты, Нид, тоже. Я совершенно здоров.

Он говорил на прекрасном лантийском, совсем без акцента, но влияние вардрулов сказывалось в непривычном ритме и музыкальности его речи. Это, конечно, производило странное впечатление.

— А мы с Нидом боялись, что ты уже уморил себя голодом, — сказала Верран, улыбаясь. — Боялись, что обнаружим здесь скелет. Но должна признать, ты выглядишь полным сил и даже счастливым.

— Значит, это заметно?

— Что заметно? Что-нибудь случилось?

— Да, кое-что наконец-то произошло. Что, по-твоему, было бы лучше всего, мама?

Выбраться отсюда, подумала она, но знала, что никак не это на уме у сына. Могло быть только одно, крайне для нее нежелательное, объяснение этой необычной веселости.

— Наверное, это как-то связано с твоими занятиями. Ты добился успеха, тебе кажется, что ты близок к постижению Познания, верно?

— Близок? Да я впервые приобщился к Познанию еще два больших вена назад. И все это время понемногу им пользовался.

Верран поморщилась.

— Думаю, ты не совсем понимаешь, что я имею в виду, ты же никогда не видел…

— Не нужно говорить со мной свысока, мама, — с запальчивостью, свойственной любому подростку на Поверхности, парировал он. — Я изучал отцовские дневники на протяжении пятнадцати больших венов и, по-твоему, не знаю, что такое Познание?

Он сын своего отца не только внешне, подумала Верран и примирительно произнесла:

— Я знаю, как много ты читал…

— Так ты мне не веришь? Ладно, я докажу!

— Нет никакой нужды. Конечно же, я тебе верю…

— Смотри же! Террз вытащил из кармана своего одеяния маленький бесцветный восьмигранный кристалл.

— Что это?

— Это нужно для чародейства. Он помогает мне сосредоточиться.

— Где ты его достал?

— В саду Змадрка Ридсвилща. Это обыкновенный кристалл, в нем нет ничего особенного. Любой небольшой предмет мог бы сгодиться. Важно, как его использовать. А теперь смотри.

Террз вперил взгляд в кристалл и стал тихо произносить какие-то слова. И вот кристалл засветился. Верран сдержала готовое вырваться восклицание. Нид восторженно зашипел. Террз, целиком поглощенный своим делом, не обращал на них внимания. Он продолжал почти неслышно нашептывать заклинания. Облако светящегося красного тумана появилось ниоткуда и зависло в воздухе перед ним. Туман стал вращаться, быстро сгущаясь, и образовал объемный знак цвета пламени.

Верран видела нечто подобное много лет назад.

— Здесь ведь что-то написано? — спросила она потрясенно.

— Да, — ответил Террз. — Это приветствие на языке Познания, изобретенном Фал-Грижни для Избранных Ланти-Юма. Знай я немного больше и будь сильнее, мог бы послать его в любое место, куда бы только пожелал. Пока же я не могу послать его за пределы этой пещеры. Но со временем все изменится.

Верран перевела взгляд с сияющего символа на лицо сына. Его глаза, оживленные и горящие, как никогда прежде, были устремлены на творение собственных рук.

— Ну, теперь ты убедилась? — мягко спросил он мать.

«Да, убедилась, — подумала она. — Но зачем тебе это? » Возле нее что-то по-своему пробурчал Нид, и Верран ощутила, как мутант напрягся от возбуждения. В ее мозгу теснились дурные предчувствия. Она смотрела на огненный символ, пока тот не стал блекнуть, а когда он вовсе исчез, обернулась к Террзу и спросила:

— Почему ты раньше не рассказал мне о таком важном деле? Уже два больших вена занимаешься этим и даже ни разу не упомянул.

Террз помедлил с ответом.

— Мне не раз хотелось обо всем рассказать тебе. Но ты попыталась бы заставить меня это бросить. А мне не хотелось расстраивать тебя.

«Так вот какого он мнения обо мне», — мысленно возмутилась Верран, но после краткого размышления признала частичную справедливость сказанного.

— Может быть, ты и прав. Я попыталась бы тебя остановить, потому что всегда испытывала трепет перед Познанием. Это слишком неестественно…

— Совсем нет, — вскричал Террз с горячностью. — Ты бы так не говорила, если бы как следует во всем разобралась. Нет ничего естественнее. Нужно лишь понять действие различных сил, полностью понять…

— Так же утверждал и твой отец. Но это не помогло ему спастись. Вся его магическая наука оказалась бесполезной в тот самый миг, когда была всего нужнее. Он непоколебимо верил, что его могущества хватит, чтобы защититься от любой напасти. Он полностью полагался на свои силы, а они в конце концов его подвели. Вот почему я боюсь Познания и не доверяю чародейству.

— Это оттого, что ты мало в этом понимаешь, — настаивал Террз. — Что же касается отца… Ты не можешь утверждать, что он не сумел воспользоваться своими навыками в критический момент и поэтому погиб. С чего ты взяла? Ведь тебя при этом не было. И вообще у нас нет абсолютной уверенности, что он умер.

— Его нет в живых уже семнадцать лет.

Террз взглянул на ее напрягшееся лицо, секунду поколебался, затем продолжил:

— Ладно, предположим, что он умер. Возможно, ты права. Но сомневаюсь, что его подвело Познание. Конечно, магические силы не безграничны, и даже у самого великого чародея они могут на время иссякнуть. Быть может, архипатриарх Грижни истратил большую часть своей энергии на какой-то важный проект как раз перед смертью, и потому стал уязвим для врагов. Ты не допускаешь такое?

— Допускаю, но нам этого не узнать, — сказала Верран и подумала: «Даже его манера выражаться напоминает мне лорда Грижни».

— Так именно об этом я и толкую — нам не узнать, у нас нет доказательств. Таким образом, невозможно разумно объяснить твое недоверие к Познанию.

— Да, это сложно сделать мальчику, который очень мало знает о привычках и нуждах человеческих.

— Ты снова о том же! По-моему, я знаю больше, чем достаточно. Люди совершенно лишены привлекательности.

— До чего же ты похож на отца! Но он, по крайней мере, имел опыт, он воочию наблюдал человечество и знал, о чем говорит.

— А я, как ты утверждаешь, этого не знаю. Ну, ладно, давай оставим этот напрасный спор. Я больше ничего не скажу про людей, раз тебе это так неприятно. Только повторю, что ты заблуждаешься насчет Познания.

— Ты действительно так увлечен магией?

— Я очень хочу заниматься ею, мама, буду продолжать учиться, и не пытайся меня перебороть.

Выражение его лица было таким же холодно-неприступным, как у его отца.

Смысла и вправду нет. Эту волю не сломишь, про себя согласилась Верран, а вслух сказала:

— Я и не думаю с тобой бороться. Поверь, я не ставлю себе задачу во всем тебе мешать. Но все же хочу сказать нечто такое, чего ты, кажется, не сознаешь. О, не смотри на меня с таким подозрением. Я просто хочу сказать тебе, как тобой горжусь.

— Гордишься? — Лицо Террза слегка смягчилось, но глаза оставались настороженными.

— Да, горжусь твоими успехами. Признаться, не верила, что ты приобщишься к Познанию. Твой отец обладал редким даром, и неудивительно, что ты родился талантливым, но познать все это, занимаясь науками здесь, в полном одиночестве, когда рядом не было ни одного ученого, который мог бы все тебе объяснить, не имея ничего кроме дневников лорда Грижни… Это исключительное достижение, и я восхищаюсь тобой безмерно.

Теперь уже и глаза и голос юноши смягчились.

— Спасибо, мама. Не ожидал, что ты так это воспримешь. Но ты меня слишком расхвалила. Все совсем не так трудно, как тебе кажется, потому что Фал-Грижни оставил такие толковые записи, что они любому вполне доступны. Все так гармонично, так взаимосвязано, так… неизбежно, когда как следует вникнешь…

— Это легко, потому что у тебя светлый ум. То, что ты нам сейчас продемонстрировал, — эти письмена в воздухе — просто невероятно!

— Ну, письмена пустяк, ерунда, — заверил ее Террз. — Это я уже полтора вена делаю. Тут и говорить не о чем. А что действительно произошло за это время… Понимаешь, Познание произвело… Как бы это сказать… Произвело большую перемену…

— Так это еще не все? — Верран постаралась, чтобы в голосе ее прозвучало одобрение. Искренняя гордость за сына не могла преодолеть инстинктивный страх.

— Да, еще много всего. — Голос его звенел от возбуждения, как ни старался он сохранить спокойствие. — Мама, я сделал огромный шаг вперед. Впервые получил ощутимое свидетельство своих достижений. Я так часто сомневался, так боялся, что не сумею осуществить свою цель. Но теперь наконец-то я знаю, что меня ждет удача.

— Удача в чем? Что за цель?

— Гармония. Единение с предками.

— О чем ты говоришь? Я тебя не понимаю.

— В это и в самом деле трудно поверить. Кажется невероятным, чтобы человек мог рассчитывать на нечто подобное. Но я это сделаю. С каждым малым веном я все ближе к цели. Когда ты увидишь, какого уровня я достиг, ты поймешь и поверишь.

— Террз, этот ритуал единения с Предками… Я знаю, ты всегда этого хотел, но он годится только для вардрулов. Как тебя убедить, что мы, люди, по природе своей не можем общаться с Предками.

— Природа — да, в ней-то все и дело. Но Познание способно изменить природу.

— Изменить? Как изменить? — Чувство страха у Верран стало перерастать в ощущение физической дурноты. — Что ты натворил?

— Сейчас покажу. — Увлеченный своим новым успехом, Террз даже не заметил состояния матери. Запустив руку в карман, он вытащил еще один восьмигранный кристалл, почти такой же, как первый. — Это пока нелегко. Потерпи.

— Что ты собираешься делать? Прошу тебя, подожди. Мне бы хотелось обсудить…

Террз не ответил. Его руки были вытянуты вперед, на каждой раскрытой ладони лежало по кристаллу. Голова была наклонена, глаза закрыты. Он мелодично что-то шептал. Шептал долго, но ничего не происходило. Казалось, опыт не удался, но Террз не проявлял признаков беспокойства. Он продолжал шептать, и наконец, когда мать уже готова была остановить его, оба кристалла начали светиться. Нид громко зашипел, затем замер. Очень давно, еще в младенчестве, во дворце Грижни его научили хранить молчание при магических экспериментах. Семнадцать лет прошло с тех пор, как он в последний раз пребывал в обществе ученого-мага, но за это время мутант не забыл уроков, преподанных ему когда-то.

Террз продолжал читать заклинание, и одновременно с тем, как свечение кристаллов набирало силу, свет каменных стен Обители убывал. Верран вздрогнула, но ничего не сказала. Холодок появился в тропическом воздухе. Она почувствовала, как мурашки побежали по телу. Становилось все темнее — на Поверхности так наступают сумерки, — пока не осталось лишь намека на свечение, исходившего от каменных стен, пола и потолка. В этом приглушенном свете три живые фигуры — людей и мутанта — казались окутанными мраком силуэтами. Лишь два кристалла горели чистым сильным светом, который сделал видимым процесс превращения.

Руки Террза изменились: их очертания утратили четкость, пальцы ужасающе удлинились, кости растворились, суставы и ногти исчезли, указательный и средний пальцы стали сильными гибкими щупальцами. Но это было еще не самое худшее. Пока леди Верран с физическим отвращением наблюдала за происходящим, руки ее сына начали светиться. Одновременно свет обоих кристаллов стал меркнуть, как будто перетекал в человеческие ладони. Впрочем, человеческие ли? Верран заставила себя приглядеться. Свечение камня в пещере усилилось, позволяя ей все как следует рассмотреть. Щупальца Террза казались влажными, кожа на них была совершенно белая, и ее даже с большой натяжкой нельзя было счесть человеческой. Отвращение почти полностью побороло в ней чувство ужаса.

Террз бросил кристаллы в карман, поднял свои светящиеся руки и в восторге пошевелил щупальцами. Улыбка победителя осветила его лицо, когда он повернулся к зрителям.

— Вот, смотри быстрее, потому что это долго не продержится. Я еще не научился закреплять достигнутый эффект. Но нет сомнения: я на правильном пути!

— Что ты с собой сделал?! — Голос Верран едва не сорвался на визг. Она глубоко вдохнула и на миг умолкла, чтобы совладать с собой. Вновь она заговорила гораздо спокойнее: — Это состояние временное?

— К сожалению, да. — Террз взглянул на нее, и улыбка исчезла с его лица. — В чем дело, мама? Ты, кажется, расстроилась. Ты боишься, что я причиню себе вред? Не надо беспокоиться — это безопасно.

— Безопасно? Ты стоишь тут передо мной сам на себя не похожий, твои прекрасные руки изувечены, и называешь это безопасностью? Да ты сам не знаешь, что говоришь! И зачем только я показала тебе дневники лорда Грижни!

— Они мои по праву рождения. Я имел полное право их увидеть.

— Да, но мне следовало подождать, пока ты станешь достаточно взрослым и ответственным человеком, чтобы разумно ими распорядиться.

— Но ты же всего несколько минут назад восторгалась моими достижениями. Говорила, что гордишься мною, и я поверил тебе, даже стал считать моей союзницей. Мне следовало это предвидеть.

В голосе Террза слышались горькие нотки, несмотря на то, что он отлично умел владеть собой.

— Я не кривила душой, говоря это, но никак не предполагала, что ты станешь использовать Познание, чтобы обезобразить себя…

— Обезобразить? Да я впервые за много лет смог без отвращения посмотреть на собственные Руки! Как же ты этого не понимаешь? Почему не порадуешься за меня? Неужели трудно хоть раз забыть о своих предрассудках?

— Предрассудки здесь ни при чем, Террз. Посмотрел бы ты на себя со стороны — юноша с руками вардрула! Это же безобразно — такое нелепое сочетание! Ты превращаешься в… какое-то чудовище.

— Нет, это всю жизнь я был чудовищем, а теперь у меня наконец-то появилась возможность достичь нормального состояния. Наслаждайся, если тебе приятно, человеческими уродствами, но не жди того же от меня.

Верран проглотила резкий ответ. Она посмотрела на сына, почувствовала боль за его маской ледяного равнодушия и вспомнила, каким несчастным он ощущал себя все эти годы. Ей стало гораздо легче справиться с гневом и отвращением, и она мягко заговорила:

— Террз, минуту назад ты усмотрел причины моего недоверия к Познанию в элементарном невежестве. Я признала возможность этого. Так почему бы и тебе не сделать то же самое? Твоя нелюбовь и недоверие к себе подобным, возможно, также основываются на невежестве. Не стоит ли и тебе подождать с суждениями до того времени, когда ты сможешь встретиться с человеческой расой и узнать ее?

— Вряд ли мне представится такая возможность.

— А почему бы и нет? — сказала она осторожно. — Когда-нибудь тебе предстоит встретить других людей. Быть может, мы покинем пещеры. Вероятно, это произойдет не скоро, — добавила она, заметив, как изменилось выражение лица сына.

— Нет. Это невозможно, — отрезал он.

— Даже если бы я попросила тебя об этом одолжении?

— Если тебе это так нужно, мама, иди. Я знаю, тебе очень хочется. Но не жди, что я пойду с тобой, даже думать об этом не собираюсь.

— Почему? — с вызовом спросила она. — Боишься, сынок? Боишься света? Или просто боишься увидеть, что ошибался?

— Ни то, ни другое. Я не боюсь, мне просто неинтересно. Я уже был наверху, и не раз. И убедился, что Поверхность холодная, пустынная и рождает отчаяние.

— Ты же видел только Гравулову пустошь. Нельзя по ней судить!

— Более того, — продолжал Террз беспощадно, — не так уж мало я знаю о людях, как тебе кажется. История вардрулов сохранила достаточно сведений, и, судя по ним, большинство людей отвратительны.

— Вряд ли вардрулы вправе судить об этом. Они были отрезаны от человечества на протяжении сотен, возможно, даже тысяч лет. Они существа совершенно иного порядка, не способные нас понять. К тому же у них нет письменных свидетельств. Их история — это древние легенды, которые не стоит принимать всерьез.

— Опять ты судишь предвзято. Для тебя существует только одна форма доказательств, один способ сохранения информации, а все остальные ты отвергаешь, как несостоятельные.

— А ты предпочитаешь полагаться на древние воспоминания чуждой расы, но никак не на собственные наблюдения. У тебя есть возможность самому увидеть мир, но тебе дороже басни вардрулов. Кто из нас страдает узостью мышления?

— Разве я не наблюдал людей своими глазами? Я видел себя, видел тебя. Я изучал два превосходных образца рода человеческого и обнаружил уродство, физическую и моральную ущербность и глубокую дисгармонию. Я наблюдал это в течение двадцати пяти больших венов. Вполне достаточно! Вряд ли стоит выбираться наружу, чтобы лишний раз подтвердить давно сделанные выводы.

— Террз, у тебя совершенно извращенные суждения.

— Не думаю. По крайней мере, это мои суждения, мама. И тебе не удастся навязать мне свои.

— Навязать? Почему ты постоянно говоришь так, будто мы противники? Разве нам обязательно нужно ссориться?

— Нет, при условии, что ты признаешь мое право думать и чувствовать по-своему.

— Я его признаю.

— Да? Так не пытайся удержать меня, мама. Не запирай меня в клетку.

— Дорогой, я как раз пытаюсь тебя из этой клетки выпустить. Как бы я хотела, чтобы ты понял: я люблю тебя и желаю тебе только добра. И прошу, не смотри на меня такими злыми глазами. Я не враг тебе.

Очевидно, ее мольба тронула его сердце. Террз изобразил подобие улыбки, тряхнул головой и воздержался от ответа. Легко коснувшись рукой ее плеча, он наклонился, чтобы запечатлеть поцелуй примирения на ее щеке. Она не смогла сдержать дрожь от прикосновения щупальцев, которые появились теперь на руках ее сына.

Террз почувствовал ее состояние, перевел взгляд темных глаз на свои преображенные конечности и едва слышно произнес:

— Я не ощущаю единения с кланом.

Пока он смотрел, свечение его рук начало угасать. Губы Террза сжались в гримасе разочарования. Возможно, всплеск эмоций ослабил его только нарождающееся Познание, а возможно, эффект оказался менее стойким, нежели он ожидал. Во всяком случае свет заколебался, щупальца утратили гибкость, форма пальцев восстановилась, и через несколько мгновений руки юноши обрели привычную форму.

Верран незаметно для себя вздохнула с облегчением. Террз услыхал этот вздох. Брови его нахмурились, и он, желая ее уязвить, произнес:

— В следующий раз это продлится дольше.

— Ты намерен навсегда изменить свои руки? — как можно более безразлично спросила она.

Любой другой тон вызвал бы у Террза враждебность.

— Термин «навсегда» неуместен. Как только я овладею Познанием, смогу принимать облик человека и вардрула по собственному усмотрению. Все будет зависеть от меня.

— Но ты ведь отказываешься открыть свой ум знанию, которое позволило бы тебе принять обоснованное решение. Ты мыслишь однобоко. Террз, ты не видишь…

— Мама, оставь эту тему, иначе мы снова поссоримся, а ни один из нас этого не хочет. Я в состоянии во всем разобраться. Но тебе следует смириться с тем фактом, что моя жизнь — здесь, в пещерах. Рано или поздно я достигну гармонии как для себя, так и для своих сыновей.

— Сыновей? Ты собираешься иметь детей? — Верран едва сдержала улыбку. Террз сам был ребенком, по крайней мере, в глазах матери. Тем не менее его реплика дала ей новое оружие. — Конечно, когда-нибудь у тебя будет сын. Твоя обязанность продолжить род Грижни, ибо этого, без сомнения, жаждал бы твой отец. Но тогда придется покинуть пещеры и подняться на Поверхность, чтобы найти жену. Здесь ведь ты жены не найдешь.

— Как раз наоборот. У меня есть все основания надеяться, что Змадрк Ридсвилщ вскоре согласится принять меня в свой клан как брата и претендента на его дочь Змадрк Четырнадцатую.

На миг Верран лишилась дара речи, а потом сказала, не подумав:

— Это… нелепее… никогда ничего не слышала!

— Нелепее, мама? — В вопросе Террза прозвучало холодное высокомерие отца.

— Это невозможно!

— Разве?

— Да, невозможно! Ты ведь шутишь, правда? — Она видела, однако, что он вовсе не шутит. — Какой толк в том, что патриарх Змадрк примет тебя в клан? Ты же не сможешь быть братом-супругом для вардрулки.

— Смогу, если захочу.

— Нет, если только мое слово что-то значит…

— Не значит! Прости мою непочтительность, мама, но я взрослый и буду поступать так, как сочту нужным.

— Ты еще не взрослый. Ты мальчишка. И этот нелепый план доказывает твою незрелость. У тебя запросы, свойственные подростку, а вокруг нет ни одной девушки. И ты сходишь с ума. Тебе следует побывать на Поверхности, и как можно скорее. Это просто необходимо.

— Все совсем не так, как тебе кажется. Не в этом дело. Я остаюсь здесь, чтобы вступить в клан Змадрков.

— Террз, я начинаю сомневаться в здравости твоего рассудка. Ладно, отметем все остальное, но подумай о сыновьях, которых ты, по собственному твоему признанию, хочешь иметь. Пусть твои пальцы могут стать белыми и извиваться, как змеи, однако это не превратит тебя в вардрула и совсем не значит, что твоя сестра-супруга сможет принести тебе потомство.

— Пока нет, но все еще изменится. В записях архипатриарха Фал-Грижни упоминается секрет гибридизации. Таким путем получился наш мутант Нид. Точно такая же процедура потребуется для моего союза с Четырнадцатой и для гармонии со всем кланом. Это лишь вопрос времени, мама, причем времени скорого.

У Верран не нашлось ответа. Через мгновение Террз повернулся и молча покинул Обитель, оставив мать в полнейшем ошеломлении.