"Молодые волки старого королевства" - читать интересную книгу автора (Иващенко Валерий)
Молодые волки старого королевства ПРОЛОГ. ВЬЮЖИНКА
В усыпляющем завывании метели порою можно услышать всё, что угодно. Тут главное что — не прислушиваться. Сам не заметит человек, как вползут в душу непонятная тоска и тревога. Потихоньку, исподволь входит в сердце ледяная заноза и начинает ныть, тянуть в неведомое. Потом он начнёт метаться, рваться куда-то беспричинно. И уходит, таких не держат. Вроде и вот он, человек. Да только, то уже всё видимость одна и есть. Оболочка пустая…
Проснулся он внезапно, резко, словно снизу кто ударил в занемевший от неудобной позы бок. Миг-другой Лаен ещё щурился в тонкий лучик света, пытаясь сообразить — зачем так холодно, неудобно, и почему свет снаружи такой чисто-белый. И только сейчас он проснулся окончательно.
Ещё вчера опушка леса зияла нетронутой сыростью поздней осени. И сбившаяся в кучу группа беглецов недоуменно топталась тут, боязливо косясь в глубину чащи. Позади осталось всё. Уход из уже горящего Дартхольме, выматывающее душу плавание в бурном море. И даже долгий переход в продуваемых стылым ветром дюнах, стоивший людям ещё двух стариков и одной девчушки — всё это было позади. И эта горсточка выживших, испросивших и получивших защиту перворождённых, под начавшимся к вечеру снегопадом принялась обустраиваться на ночь.
Лаен быстро высмотрел неподалёку от края леса выворотень и вполне приличную (по медвежьим, наверное, меркам) берлогу. Всё выглядывал — не мелькнёт ли в толпе испуганных лиц белая, словно седая шевелюра Вьюжинки, не придёт ли она. Но молодая вдова в праздник Урожая с крепко поджатыми губами обошла парня, нарочито опустив глаза долу, когда Лаен в хороводе холодеющими от волнения руками именно ей отдал свой собственноручно сплетённый венок… а, что теперь!
Заворочавшись, парень кое-как принялся отгребать снег. Надо же — ещё чуть продлись эта внезапно налетевшая ночная вьюга, и могло бы засыпать совсем. Лаен закусил губу, стараясь отогнать от себя мысль, скольких же нынче унесла белая хозяйка.
С вечера прискакавшие под его защиту близняшки Славка и Реченка, одинаково до полупрозрачности худые и тонкие, тоже завозились под тёплым боком. Старшая всхлипнула спросонья, поморщилась грязной мордашкой, и засовалась в поисках ускользнувшего куда-то тепла. А там и старая ведьма Вольча встрепенулась, словно и не спала, заохала.
Белые одежды идут только мертвецам, — некстати вспомнил он, всё же признавая новую красоту ещё вчера серой и грязной земли. Изменилось всё вокруг просто до неузнаваемости. Даже разлапистая ель по соседству, под широким укрытием которой с вечера ухоронились несколько семей, нынче выглядела кряжистым богатырём с литыми снегом плечами.
– Ага, где-то тутась, — Славка шумно засопела под рукой, выдохнула в стылый воздух струйку пара.
– Не тутась, а туточки — сколько раз тебе повторять? — Лаен беззлобно, больше для порядку, врезал по спутанной зелёной шевелюре девчонки. Вот же, ещё одна зима, и войдёт девка в хоровод. Глядишь, и парень какой обязательно подарит ей свой венок — Славка даром что худая, не хуже как твоя кошка по весне, но справная, ловкая — а там всё у них пойдёт своим, освящённым веками и бессмертными чередом. Но до сих пор у её, что на уме, то и на языке…
Под другую руку проворной лаской вплелась старшая, Реченка — и её вспыхнувшие на солнце огнисто-рыжие лохмы соперничали яркостью со светилом. Впрочем, какая там старшая, всего-то на пяток минут… но даже такая маленькая фора давала девчонке право иногда задирать носопырку и командовать младшей.
– Ну-ка, подсобили, свиристёлки, — Лаен как мог стряхнул с самой большой еловой лапы снег. И как только она чуть покачнулась вверх, освободившись от тяжести, он поднатужился и подставил плечо.
Рядом запыхтели близняшки, усердно толкая туда же, вверх. И постепенно, медленно, тяжёлая как людские грехи еловая лапа поднялась.
Из узкой норы в сугробе пахнуло теплом, людским духом и вонью давно не мытых тел. Подоспевшая Вольча сунулась туда, проворно отгребая снег сухими старушечьими руками.
– Агов, есть тута хто живой-то? А ну, ступайте сюдой, да хутчее!
Первыми полезли наружу сияющие яркими разноцветными волосёнками дети, кашляя и перхая от сразу перехватившего дыхание студёного воздуха. Потом несколько старших, а следом уж и старики. Так заведено исстари — себе ништо, дитятам всё.
Лаен стоял под стремительно наливающейся тяжестью еловой лапой, словно тот Чарута-богатырь, что хрустальный свод подпирает, пока Весёнка-мастерица заново рисует на окоёме погрызенную небесным драконом луну. И едва из-под ели задком выползла Вольча да живенько закивала — все, мол — парень неловко скинул с подрагивающего плеча уже непомерную тяжесть. Неловко загребая непослушными губами воздух, с темнеющим от натуги взором он повалился в сугроб.
И каким же счастьем оказалось увидеть до щемящей радости в сердце родную белобрысую шевелюру Вьюжинки, которая проворно натирала ему щёки холодной колючестью снега.
– Вставай, — снисходительно проронила молодуха, которая словно дразнясь уселась на молодого ведуна и приводила того в чувство. — Там есть упокойники, глянь — может, кто просто задохлись?
Что ж тут не понять-то? Ежели кто не слишком ушёл ещё по тропе предков, того при некоторой изворотливости можно и вернуть. Это если пополам в сече не разрубили, или не истёк ещё отмеренный небожителями предел. А кому ж в такие дела лезть-то? Кроме ученика волхва, боле и некому, не попу же… Лаен кое-как встал, отряхнул от снега чуть ноющее после непомерной тяжести тело, и побрёл за Вьюжинкой, незаметно ловя носом остающееся за тою тепло. До чего ж сладко на сердце иной порою…
Под кривой осиной на изрытом и слегка утоптанном снегу рядком лежали три недвижных тела, над которыми ещё можно попробовать, а чуть поодаль ещё пятеро совсем уж безнадёг. Молодой ведун покривился, сплюнул украдкой в сторонку — нашли же место!
– Переклодьте вон тудой, да головой о полуночь, — хрипло распорядился он, достав из-за пазухи оберегаемый пуще глаза мешочек с травками да кореньями, и разминаючи-разогреваючи ладони.
Возле охотника Тима, который укоризненно глядел в небеса распахнутыми в удивлении блекло-голубыми глазами, Лаен долго не задержался. Хоть и справный мужичонка был — да ничего тут уже не поделаешь. Зато за обладание душой старой Ладунки пришлось поднапрячься. Старушенция хоть и ворчливая погань, однако токмо на неё да на ведьму Вольчу в случае чего и вся надёжа, опчеству без чародеек никак. Словно в сомнениях, топталась душа травницы на незримой тропочке, всё никак не спешила туда. А и впрямь, неча там делать, работы и тут по самое некуда…
– Огнём жги! — судорожно выкрикнул Лаен, тяжело ворочаясь в обнимку с грузным и бестелесным для других демоном. Спасибо Мечеславу, что бою неоружному тот год обучил…
Близняшки, которым ведун дозволял по доброте душевной иногда присутствовать при камланьях да обрядах, уже знали своё дело. Проворно напрыгнули с боков, сыпанули щепотками трухи перетерень-гриба и тут же ткнули чадящими смолоскипами из сосновых веток.
Знатно полыхнуло — ей-же-ей! Не хужее как на ярмарке, когда пришлые купцы заморские чорный порох нахваливали. А всё же, старый учитель Колин, что потом полёг в сече под стенами Дартхольме, тогда посрамил удумавших немецкое умников — так ударил моланьей в гранит-камень, что токмо обломки чадные и разлетелись.
Травница содрогнулась, зашлась надтреснутым кашлем, но тут уже к той подоспела Вольча, такая же старая и с виду квелая. Лаен отвернулся — там уже и без него справятся — и кое-как смахнул с бровей смешанный с копотью пот.
– Хто дозвол дал в моих оберегах копаться? — для виду грозно шумнул он в сторону близняшек, светящихся в тумане расплывчатыми яркими пятнами.
Всё же, хмарь перед глазами постепенно развеялась, под яркими шевелюрами обнаружились разрумянившиеся на морозе неприкаянные мордашки.
– А ты нашлёпай меня, ведун, — напевно проговорила Реченка и с блудливой улыбочкой подставила нужное место. Впрочем, всего лишь миг спустя поворотилась и с готовностью выпятила попу и сестра.
Тьфу ты, прости мя, Дождьбог! Лаен отворотил глаза от девичьих прелестей. Вот же кобылки скороспелые — того гляди, до девичьего хоровода не дотерпят, начнут парней портить. С них станется… молодой ведун мазнул совсем прояснившимся взглядом по снежно-искрящейся шевелюре Вьюжинки, что уже тащила набранную на опушке охапку хвороста, и спохватился.
Все при деле, негоже и ему слишком долго дух переводить.
За тощего мальца, коего настругали Маланка с кузнецом, пришлось выложиться до самого донышка. И так мальчонка здоровьечком слаб, а тут ещё ночёвка под открытым небом на пороге зимы. Не раз и не два Лаен выныривал из душного ничто, жадно хватая колючий воздух занемевшими губами и припадая к выдолбленной из сушёной тыквы фляжке. Пришлось даже забросить в рот щепоть разрыв-травы и кое-как затолкать во вставшее колом горло — но в конце концов, душа дитёнки в тело вернулась. Отрок закашлялся, забился в корчах, и тут же за него ухватилась Вольча с оклемавшейся немного травницей.
Живые — то уже по их части… и Лаен позволил себе ненадолго окунуться в невидимый другим прочим мир, отдохнуть. Здесь вроде и проще, но чем-то и сложнее. Тоже многое решает грубая сила — да не тела, духа. Изворотливость и соображаловка тоже не последнее дело, чай. Уж как ни сильны шастающие здесь, а с человеком знающим не им тягаться… Впрочем, не все они оказывались к людям враждебными. Демоны, тем да, только дай кого схарчить. Лесные и подземные духи так, большей частью безразличны. А вот дриады или ручейники, те могут под настроение даже и подсобить малехо.
Свет резанул глаза больно, ярко. Чьи-то руки подняли молодого ведуна, отряхнули от снега. Проморгавшись, Лаен увидал кряжистого кузнеца с навеки въевшейся в лицо копотью.
– Слышь, это, благодарствую…
Неловко потоптавшись, мужик кивнул и заспешил прочь — с опушки уже раздавался козлиный тягучий голос отпевавшего усопших этой ночью попа. Тот всё быстрее и быстрее кружился, широко расставив руки, и взмётывая снег полами нелепо чёрной, линялой рясы. Словно ворон какой-то… Тоже мне, блажь новомодная! Ведун демонстративно отвернулся от той стороны, куда уже спешили, стыдливо опустив при виде его глаза, взрослые и дети. Лаен нисколько не интересовался, что там, на том конце незримой тропочки, и дальше. Есть тот Белый Бог, или нет его вовсе — ему самому и ближе хлопот хватает, приходится иной раз и выложиться…
В числе последних к месту службы поспешила и Вьюжинка. Спохватилась, ожгла душу парня взглядом, прижалась на миг, окатив сладким до мурашей ощущением упругого и желанного тела.
– Дерево-дом смогёшь у елфов выторговать, Лаен? Ладушки, буду твоей тогда… всё ведаю про тебя. Хороший ты парень — попробую я забыть Борушку своего, что в сече полёг.
Она отстранилась, слабо улыбнулась и смахнула с ресниц парня снежинки. Коснулась кончиком носа его, потёрлась ласково и тут же умчалась в поднявшемся за нею задорном снеговом вихре.
Лаен проводил её смятенным взглядом, ощущая, как неохотно вновь забилось замершее было в сладкой неге сердце. Что ж, если у них с Вьюжинкой будет свой дом — да за такое можно всем демонам рога пообламывать! Не зря же он почитался Учителем одним из самых слухняных и понятливых помогальников? Ладонь ведуна привычно нащупала висящий за пазухой мешочек…
Уже не осенний, но ещё не совсем чтобы зимний лес никогда не нравился Лаену. Одни духи уже затихли снулыми сгустками серой бестелесной хмари, другие ещё шастали меж деревьев. В деревьях ещё ощущались слабые движения соков… он выбрал толстую, неохватную сосну. Привычно выкинул в сторону ладонь, сосредоточился на ясно видимой на нетронутом снегу тени.
Та дрогнула, расплылась на миг, а затем словно обрела другую, таинственную, вовсе не связанную с отбрасывавшей её рукою жизнь. А затем юркнула в дерево. И, коротко пошуровав там, погладила обнаруженный комочек жизни.
– Ой, не щекочись! — смешливо взвизгнула разбуженная дриада и выпорхнула наружу. — Чего надобно?
– Елфа позови лесового, — хмуро отозвался Лаен, споро возвратив своей тени свободу. Нельзя долго, ладонь усохнет, а то и вся рука оплечь…
Впрочем, попробовала бы она не выполнить просьбу ведуна! Просьбу пока что, а не приказ — после того она и вовсе могла струйкой дыма изойти навек… Дриада часто-часто закивала, словно получившая наказ и подзатыльник деревенская девчонка, и шустро умчалась в лес, не оставляя на первом снегу никакого следа.
В ожидании Лаен огляделся, отщипнул с соседней ели щепоть свежих, горьковато-ароматных, молодых и ещё мягких иголок и вдумчиво прожевал сразу освежившую мякоть. Дыхание освежает, да и не дозволяет зимней болести и близко подойти. Можно и лук трескать, аль заморские лимон-флюкты — да от тех вонища такая потом идёт, что в лес хоть не кажись! Парень нагнулся, обмахнул со старого пня снег и сел чуток передохнуть. Уж сразу двоих за одно утро взад вертать, это для молодого ведуна работа ох какая тяжёлая.
Что ж, от уже пылавшего факелом Дартхольме ушли, и от осадивших его кочевников да косматых орков Урук-хана тоже. Здесь земли елфовские, заповедные. А что дальше? Зима-то вот уже, зубки ледяные показывает… Хоть остроухие и уберегут от зверья лютого и духов здешних по первости попридержат — но всё остальное, смертные, сами. А что сами? Шалашей, конечно, люд наделает, потом землянок — худо-бедно перезимовать можно. Пара охотников окромя сегодняшнего усопшего есть, немного мяса и мехов добудут. Да ведьма с травницей, уж те и коренья под снегом сыщут, и битые морозцем ягоды. Беличьи запасы на зиму разорить можно, уж на такой крайний случай дозволяется.
Но если удастся с елфом за свой дом сторговаться… Лаен поморщился, вздохнул. Проследил бездумно за заструившимся на морозе дыханием и вернулся к своим рассуждениям. И всё равно — дай боги, если до весны половина доживёт. А если он сам или кто из добытчиков-целителей окочурится, то и вовсе считанные люди останутся из покинувшей родные края сотни с гаком…
– Зачем ты искал меня, смертный? — как ни ждал парень прихода перворождённого, но таки проворонил, раззява!
Он осадил себя, встал степенно и поклонился неспешно, с достоинством.
– Поздорову тебе, лесовой воин, — Лаен без лишних слов расстелил на пне кусок чистой ветоши, которую с собой завсегда таскает каждый толковый целитель или магик, а затем выложил сверху то, с чем пришёл.
Знал, знал молодой ведун, чем умилостивить сердце елфа! Бывает иногда, что моланья ударяет в чистый лёд, и тогда остаются порою от такого громовые слёзы. Не тают они в тепле — уж сильно много в этих похожих на стекло оплавышах силы и ярости небесной. Хошь в целительство пускай, хошь подмогой в бою яростном, то уж как рассудит умеющий обращаться с Силами. Да, оно конешно, моланьи зимой не бьют. Но ходил Лаен этим летом высоко в Студенец-горы — так высоко, где даже и в такую пору снег не сходил. И таки высмотрел под настом язык ледника-реки, что текла с гор, да так и застыла, примороженная когда-то студёным дыханием кого-то из бессмертных.
Три громовых слезы принёс он тогда в ладанке с гор, хотя потом Марьяна и лечила ему помороженные ухи да пальцы. Одну Лаен с поклоном преподнёс своему Учителю — уж тот знат, как распорядиться таким богатством, и принял дар с достоинством. Другую отнёс во дворец, и под изумлёнными взглядами воинов и самого графа передал его дворцовому магу, чтоб тот потребил в битве против уже подступавших к городу ворогов. Баял потом хромой лучник, что когда старый магик со злющим шаманом пришлых схватился, то за щеку подарок сунул. И хоть погибли тогда оба сильномогучих, всё же без узкоглазого колдуна степняки и вполовину не так сильны остались…
– Меняю на росток дом-дерева, — Лаен произнёс слова хоть и бесстрастно, однако дыхание затаил.
Одно дело по весне торговать такое неслыханное диво, из которого толковый ведун или опытный колдун может вырастить целый дом, а совсем другое дело на устах уже подступающей зимы. Но едва заметный даже опытному глазу елф молчал и не спешил повести ладонью в знаке отказа. Ведь и цена оказывалась ох как немалой — в здешних лесах таких громовых слёз просто не бывает…
Под взглядом зелёных, без зрачков глаз Лаен немного стушевался. Но всё же стоял с достоинством — чай, не просить пришёл, а торговать. Тут всё по-честному, и обе стороны на равных. Он с облегчением выдохнул, когда перворождённый шевельнул рукой и коснулся громовой слезы тонкими пальцами. Сделка состоялась.
– Что ж, смертный… — сладко пропевший эти слова елф помолчал немного, а затем поднял от заветного богатства свой взгляд. — Другой сейчас даже за такую цену не выменял бы дом-дерево. Но есть в твоей душе такой же росток, и цена ему не меньше… кажется, её зовут Вьюжинка?
Правду бают, что для елфов горячее человеческое сердце что книга открытая! Парень отшатнулся, ощущая заколотившееся сердце и занимающийся на щеках пожар. Хучь и нечего стыдиться, а всё ж боязно, когда тебя просто так читают… елф давно исчез, исчезла и ветошка вместе с бережно завёрнутой в неё громовой слезой. А в своей ладони Лаен обнаружил чуть звенящий, переливающийся зеленью и серебром, неказистый с виду побег.
– Спасибо, перворождённые — всё ж вы не такие твари бездушные, как про вас бают… — прошептали потрескавшиеся от натуги и мороза человеческие губы, и ведун осторожно побрёл обратно…
В старых рукописях Лаен пару раз читал, как и что надлежит делать. Перво-наперво он место выбрал — на границе света и тени, да чтоб вода подземная обреталась рядом. А от тропочек, коими духи шастают, подале. Разгрести в снегу ямку да ковырнуть ножом лунку в не успевшей промёрзнуть глубоко земле было делом недолгим. Ведун сосредоточенно прижал руками рыхлую землю вокруг веточки и зажмурился.
Мягко выплеснулась из ладоней сила, и Лаен почувствовал, как теплеют под пальцами комочки земли, как радостной дрожью зазвенел и отозвался навстречу разбуженный росток. Поплыли в морозном воздухе совсем иные, нежели зимние, ароматы — а перед внутренним взором сосредоточившегося ведуна три дриады покладисто принялись водить вокруг будущего дерева-дома хоровод. Медленный, тягучий и томный, их напев поворачивал вокруг себя все окрестные земли и думы. Эх, если б ещё не мешали и не лезли в уши надоедливые псалмы того попа…
– Нет бы чем полезным заняться, — прошептал Лаен не открывая глаз, и улыбнулся.
Всё, теперь от него самого ничего боле не зависело. Хоть и хрупкий с виду росток, но сила в ём огроменная — елфы в таких делах толк ведают… на деревце, потрескивающем и дрожащем от высвобождаемой силы природы, затрепетал сначала один листок, затем другой.
Вот и ладушки!
Ведун с трудом распрямился, чувствуя как дрожат колени, а в голове прошёл какой-то мутный звон. Да что ж тут, всё понятно — утром поднапрягся, а сейчас и вовсе до донышка вылил всю Силу.
Сначала ему пришлось сделать шаг назад от стремительно росшего не столь вверх, сколь вширь дерева, затем другой… когда шагов оказалась дюжина, Лаен восхищённо улыбнулся. Ну спасибо, елф — удружил! Росток оказался не просто дом-деревом, а старшим. Это значило, что не просто каморка-дупло будет — а светёлка да горница, да всякие закутки и комнатушки для детей, балкончики и галереи. Поговаривали, что из примерно такого графу королевский Архимаг когда-то весь дворец и вырастил… Против воли парень почувствовал, как вновь разгорелись пожаром вспотевшие щёки, когда он представил, как на руках внесёт Вьюжинку в свой дом…
Когда рост дерева остановился, уже едва не падавший с устатку ведун прислонился всем телом к шершавой и прохладной коре. Раскинув руки, вчувствовался в древесного великана, тихо шуршащего вечнозелёной листвой. Не страшны теперь зимы и года, коль зазвенят потом в доме родные голоса — девчонок с волосами цвета снега и мальчишек с шевелюрами цвета ночи.
Только сейчас он открыл глаза и впервые, любовно окинул взглядом будущий дом. Раскрыл всё своё естество, прошёлся внутренним взором по всем комнатам и углам, заглянул-выглянул в каждое окно. Эх, лепота — такой дом хучь бы и самому князю!.. в нос шибануло запахом пота.
– А и в самом деле, не грех после трудов таких и ключевой водой омыть себя?
На неверных и подрагивающих ногах Лаен отошёл в сторону — туда, куда вело его чутьё потомственного ведуна. Вот в этот овражек… здесь из-под земли бил пусть и небольшой, однако незамерзающий родник. Не погнушался парень поклониться водице, уж он не понаслышке знал, что иной раз вода на вес золота станет… постепенно он привык к обжигающим прикосновениям, всё плескал и плескал на себя радостно звенящую что-то влагу…
Возле дерева-дома обнаружилась возбуждённо гомонящая толпа. Миг-другой Лаен постоял, не в силах различить в этом галденье хоть что-то. Не поддался тревожно сжавшему сердце предчувствию, шагнул ближе. Но уже взмыл над толпой зычный голосище и полетел над враз притихшей опушкой.
– Возрадуемся же, дети мои! Славно вознесли мы нынче молитву нашу, и отец наш вседержитель небесный даровал нам от щедрот сию обитель. Пусть невелика и ликом непривычна — да поместимся в ней все, до весны перебедуем. В тесноте, как говорится, да не в обиде.
Сверлящий взгляд святого отца упёрся в нахмурившегося парня. И таким светом справедливости, таким торжеством святой веры горели эти глаза, что Лаен на миг смешался.
– А ты уходи, колдун богомерзкий! Изыди, сгинь, исчадие сил тёмных! А ну, братие и сестрие мои в истинной вере, забудем ненадолго, что надлежит нам быть кроткими аки голубки — дружно, всем миром камнями побиваху его!
Хорошего ведуна просто так не проймёшь — зря, что ли, Мечеслав обучал Лаена всяким премудростям? И в конце концов выучил на голую грудь калёную стрелу принимать, а за синяки ругал нещадно… нелепые толчки взметнувшихся в воздух комьев развороченной земли Лаена не беспокоили. В бредовом тумане перед взором светилась лишь чья-то голова с волосами цвета смерти. Вот она склонилась словно под тяжестью, а из-под неё вниз упали две сверкнувшие искорки… вот нырнула на ненадолго вниз, и вслед за другими, из под неё в замершего парня полетела грудка промёрзшей земли…
В тревожном завывании метели можно порою различить всё, что угодно. Тоскливый зов, вопли снеговых демонов и даже заунывный похоронный набат. Пусть беснуется разыгравшаяся в стылой ночи непогода настолько, что мнится из уст замершей на пороге женщины хриплый, рвущий горло и душу волчий вой. Пусть звенит напрягшаяся тетива Зимней Охотницы, зовёт и манит к себе!